Текст книги "Избранные сочинения в 9 томах. Том 5 Браво; Морская волшебница"
Автор книги: Джеймс Фенимор Купер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 57 страниц)
– Справедливое различие! Оно может облегчить наши переговоры. Я вижу, что господин юридический советник – мой друг и ваш отец – воспитал своего сына в понимании тонкостей законов, что особенно важно в том ответственном положении, которое вы занимаете. Итак, моя племянница имела неосторожность принимать у себя контрабандиста?
– Господин олдермен, между берегом и бригантиной всю ночь сновали лодки. А в весьма неурочный полуночный час из устья реки вышла периагва и направилась в город…
– Сэр, лодки плавают тогда, когда их приводят в движение гребцы. Ничего больше я сказать не могу. Если товары ввезены в провинцию беспошлинно, их надо разыскать и конфисковать, а если на берег высадились контрабандисты, их должно изловить. Не следует ли незамедлительно отправиться в город и доложить губернатору об этой подозрительной бригантине?
– У меня другие намерения. Если товары уже переправлены через залив, мне поздно охотиться за ними; но еще не поздно захватить бригантину. Однако я хотел бы выполнить мою задачу так, чтобы не нанести ущерба достойному уважения имени…
– Мне нравится ваше благоразумие, сэр, хотя ущерб понес бы только экипаж бригантины; доброе торговое имя – это нежный цветок, с ним следует обращаться бережно. Я вижу возможность достичь соглашения, но давайте, как полагается, выслушаем сперва ваши предложения, ибо сейчас вы представляете королеву. Я надеюсь, что ваши условия будут носить умеренный характер, как и подобает между друзьями. Или, может быть, следовало сказать – между родственниками, капитан Ладлоу?
– Я был бы весьма польщен этим, сэр, – с нескрываемой радостью ответил молодой моряк. – Но сперва разрешите мне на одно мгновение навестить «Обитель фей»?
– В этом мне трудно отказать вам, имеющему теперь право посещать флигель по собственному усмотрению, – ответил олдермен и, не задумываясь, повел гостя по длин-ному коридору в опустевшие покои своей племянницы, по дороге продолжая глухо намекать на события прошедшей ночи. – Это было бы неблагоразумно с моей стороны, молодой человек… А вот и флигель Алиды. Как было бы хорошо, если б я мог сказать: а вот и сама хозяйка!
– А разве красавица Барбери не занимает больше «Обитель фей»? – спросил Ладлоу с непритворным удивлением.
Олдермен ван Беверут изумленно воззрился на молодого человека, размышляя о том, насколько ему выгодно для предстоящих переговоров с королевским офицером скрывать факт исчезновения Алиды, а затем сухо заметил:
– Ночью в бухте плавали какие-то лодки. Видимо, захваченные в плен люди капитана Ладлоу были вовремя освобождены.
– Мне неизвестно, где они… Шлюпка исчезла, и я здесь совсем один.
– Значит, вы хотите сказать, капитан, что Алида Барбери не бежала прошлой ночью из дома своего опекуна, чтобы искать убежища на вашем судне?
– Бежала?! – в ужасе воскликнул молодой человек, – Алида Барбери бежала из дома своего опекуна?
– Капитан Ладлоу, мне сейчас не до шуток. Дайте слово джентльмена, что вам ничего не известно об исчезновении моей племянницы!
Офицер не отвечал: он только яростно стукнул кулаком по лбу, что-то невразумительно бормоча себе под нос. После этой вспышки он опустился в кресло, растерянно озираясь вокруг. Олдермен терялся в догадках, наблюдая эту пантомиму. Он начал сомневаться в том, что Ладлоу причастен к исчезновению Алиды. Все стало еще более запутанным, чем прежде. Олдермен не решался продолжать разговор, опасаясь сказать лишнее. В немом изумлении оба глядели друг на друга.
– Не скрою, капитан, я думал, что это вы уговорили мою племянницу бежать на борт «Кокетки». Хоть я и умею владеть своими чувствами – это необходимо для ведения торговых дел, – я отлично понимаю, что опрометчивая молодежь способна на безрассудные поступки. И теперь я вместе с вамп теряюсь в догадках, что же произошло с Алидой, ибо здесь ее нет.
– Постойте! – нетерпеливо вскричал Ладлоу. – От вашего причала еще затемно отошла лодка и направилась в сторону города. Может быть, Алида уплыла на ней?
– Это исключено. У меня есть основания утверждать так… Короче говоря, Алиды там не было.
– Неужели несчастная, очаровательная, неблагоразумная Алида навсегда потеряна для нас! – не в силах совладать с душевной мукой, воскликнул молодой моряк. – Сгинь, корыстолюбец! Вот до какого безумства довела жажда золота такую чистую – о, если бы я мог сказать чистую и невинную, – девушку!..
И, пока влюбленный бурно изливал свое отчаяние в столь несдержанных выражениях, опекун прелестной беглянки вовсе растерялся от удивления. Хотя красавица Барбери всегда вела себя так безупречно и сдержанно, что даже поклонники оставались в неведении относительно ее чувств, наблюдательный олдермен давно подозревал, что пылкий, открытый и мужественный командир «Кокетки» занимал в сердце девушки больше места, чем флегматичный и нерешительный патрон Киндерхука. Поэтому, когда стало ясно, что Алида исчезла, олдермен вполне резонно решил, что она избрала простейший способ разрушить все его планы, поощрявшие домогательства богатого патрона, и бросилась в объятия молодого моряка. Законы колонии не чинили помех подобным бракам; и когда Ладлоу появился в «Сладкой прохладе», бюргер был твердо убежден, что видит перед собой человека, который уже стал или, вне всякого сомнения, вскоре станет его племянником. Но горе безутешного юноши не могло быть притворным. Олдермен был совершенно сбит с толку, не понимая, что же случилось с его племянницей. Им владело скорее удивление, нежели душевная мука; он подпер Рукой массивный подбородок и погрузился в размышления.
– Неизвестность и тайны! – пробормотал он после долгого молчания. – Не может быть, чтобы упрямая девчонка играла в прятки со своими друзьями! В ней чересчур сильна нормандская кровь и фамильные черты де Барбери, как говорит глупый старый Франсуа, чтобы пуститься на такие шалости. Что она скрылась – это несомненно, – продолжал он, вновь осматривая пустые ящики туалета и открывая дверцы шкафов, – и драгоценности исчезли вместе с нею… Нет гитары… Нет лютни, что я выписал для нее из-за океана, отличной голландской лютни, которая обошлась в сотню гульденов… И все только что купленные… гм… обновки тоже исчезли. И бриллианты моей покойной сестры, которые я велел Алиде взять с собой для надежности на то время, пока нас не будет дома – их я тоже не вижу… Франсуа! Франсуа! Ты был верным слугой Этьена де Барбери, скажи, что сталось с твоей госпожой?
– Ах, мосье, – горестно отозвался камердинер, на чьем лице было написано неподдельное страдание, – она не сказать бедному Франсуа! Лучше мосье спросить капитана, он, может быть, знать…
Бюргер бросил на Ладлоу быстрый, испытующий взгляд и отрицательно покачал головой, тем самым выражая свое доверие молодому человеку.
– Пойдите и попросите господина ван Стаатса оказать нам честь своим присутствием.
– Не надо! – вскричал Ладлоу, делая камердинеру знак удалиться. – Господин Беверут! Вы должны терпимо отнестись к заблуждениям столь дорогого вашему сердцу существа, этой жестокой, порывистой девушки. Надеюсь, вы не откажетесь от нее теперь, когда она попала в беду?
– Я не привык отказываться от чего-либо, на что имею законное право, сэр! Гарантия этому моя честь. Но вы говорите загадками. Если вам известно, где укрылась моя племянница, признайтесь и дайте мне возможность принять надлежащие меры.
Ладлоу покраснел до кончиков волос и, поборов в себе гордость и огорчение, ответил:
– Бесполезно утаивать шаг, который соизволила совершить Алида. – Горькая саркастическая усмешка промелькнула у него на лице. – Алида де Барбери, видимо, сделала более достойный выбор, чем мы оба предполагали. Она нашла более подходящего ее вкусам и характеру друга, чем господин Стаатс или бедный офицер королевского флота!
– Крейсера и поместья! Что означают ваши слова? Девушки здесь нет; вы утверждаете, что ее нет и на борту «Кокетки»; остается только…
– Бригантина! – сделав над собой величайшее усилие, проговорил молодой моряк.
– Бригантина? – тихо повторил олдермен. – Но моей племяннице нечего делать на борту судна контрабандиста! Я хочу сказать, Алида де Барбери не занимается торговыми делами!
– Господин олдермен, кто не хочет запятнать себя пороком, тот не должен общаться с порочными людьми. Прошлой ночью флигель посетил человек, наружностью и манерами способный обмануть даже ангела, О женщина, женщина, вся ты соткана из тщеславия, и воображение – твой злейший враг!
– Женщина и тщеславие! – словно эхо отозвался изумленный бюргер. – Моя племянница, наследница Этьена Мариа де Барбери, предмет поклонения стольких уважаемых людей, бежала с морским бродягой, если считать верными ваши суждения о бригантине!.. Это невероятно!
– Глаза влюбленного, сэр, зорче глаз опекуна или, если угодно, более ревнивы. Как бы мне хотелось, чтобы мои подозрения не оправдались!.. Но если Алида не на бригантине, то где же она?
Этот вопрос поставил олдермена в тупик. И вправду, если красавица Барбери не поддалась очарованию своенравного взора и пленительной улыбки контрабандиста, если ее не смутило таинственное и неотразимое обаяние этого человека, если она не была им околдована, то что же с ней произошло и куда она скрылась?
Такие мысли явились теперь олдермену, подобно тому как недавно они терзали Ладлоу. Предположения постепенно переходили в уверенность. Но истина не вспыхнула в голове расчетливого и осторожного купца так же молниеносно, как в голове ревнивого влюбленного. Бюргер взвешивал все обстоятельства встречи контрабандиста с племянницей, вспоминал, как вел себя гость и что он говорил, строил общие и весьма смутные догадки относительно того, сколь сильно может воздействовать на женскую впечатлительность новизна в сочетании с романтикой; долго размышлял о некоторых важных фактах, известных лишь ему одному, и наконец пришел к тому же заключению, до которого ранее чутьем подхлестнутой ревности дошел его молодой собеседник.
– Женщины и капризы! – пробормотал бюргер, выходя из задумчивости. – Их честолюбивые помыслы так же изменчивы, как доходы от китобойного промысла или удача охотника. В этом деле не обойтись без вашей помощи, капитан Ладлоу. Еще не все упущено, ибо, если принять ваши предположения о том, что это за бригантина, на ней вряд ли есть священник, и вполне вероятно, что моя племянница, осознав свое заблуждение, наградит того, кто был ей настолько предан.
– Я всегда готов быть полезен мадемуазель де Барбери, – поспешно, но все же несколько отчужденно ответил молодой моряк. – А о награде успеем поговорить после успешного завершения дела.
– Чем меньше шума мы подымем по поводу этой семейной неурядицы, тем лучше. Поэтому разумнее будет держать в тайне наши подозрения относительно бригантины до получения более точных сведений.
Капитан поклонился в знак согласия.
– А теперь, достигнув предварительного соглашения, пойдем и поищем патрона Киндерхука, который имеет право на наше доверие.
Сказав это, Миндерт ван Беверут направился к выходу из опустевших и навевавших грусть покоев Алиды. Его поступь была тверда и решительна, а лицо выражало скорее досаду и озабоченность, чем искреннюю печаль.
Глава XIV
– Я ветер свой тебе дарю.
– Сестра, благодарю.
– Возьми себе и мой.
– Прочие – и так со мной.
Шекспир, «Макбет»
Облако над устьем Раритана не поднялось; более того – ветер продолжал дуть с моря. Бригантина в бухте и королевский крейсер в море по-прежнему стояли на якорях, словно и не собирались двигаться с места.
Наступил час, когда безошибочно можно было предвидеть, какая в течение дня будет погода, и не оставалось ни малейшей надежды на то, что ветер переменится и бригантина, воспользовавшись отливом, сможет пройти по протоке в открытое море.
Окна «Сладкой прохлады» были распахнуты, что указывало на присутствие владельца виллы. В доме и в саду слуги занимались обычными делами; однако по тому, как они время от времени перешептывались между собой и даже собирались кучками в укромных уголках, было ясно, что и они удивлены необъяснимым исчезновением молодой хозяйки. В остальном все окрест было тихо и спокойно.
Под сенью прибрежного дуба, где редко бывали люди, стояло три человека. По-видимому, они ожидали известий с бригантины. Место было выбрано ими с таким расчетом, чтобы оставаться незамеченными для всех, кто может пройти вверх или вниз по Шрусбери.
– Скрытность – вот девиз купца, – заметил один из присутствующих, которого читатель без труда узнает по изрекаемым им истинам. – Купец должен скрывать свои торговые дела, скрывать, как он совершает сделки, скрывать свое отношение к другим купцам, и превыше всего он должен скрывать свои замыслы и намерения. Благоразумному купцу, желающему навести порядок в собственном доме, так же мало пристало призывать на помощь властей предержащих, как и выбалтывать на базаре секреты своих торговых операций. Я с радостью принимаю помощь двух таких достойных людей, как капитан Корнелий Ладлоу и господин Олофф ван Стаатс, ибо знаю, что уж они-то не распустят ненужных сплетен об этом пустячном происшествии… Ага, негр уже переговорил с контрабандистом – если правильно предположение капитана Ладлоу относительно характера этого судна – и покидает бригантину.
Спутники олдермена не проронили ни слова. В равной степени заинтересованные в скорейшем получении известия с бригантины, они молча следили за продвижением ялика с их посыльным. Однако, вместо того чтобы грести к месту, где его ожидали, негр, отлично знавший, что ялик необходим для переправы через протоку на материк, направился к устью реки, то есть прямо в противоположном направлении.
– Возмутительное неповиновение! – негодовал олдермен. – Этот негодяй бросает нас на бесплодном островке, где мы отрезаны от материка и лишены сведений о состоянии рынка и всего необходимого, словно заблудшие в пустыне!
– К нам едет человек для переговоров, – произнес Ладлоу, чей наметанный глаз первым не только заметил шлюпку, отвалившую от борта бригантины, но и определил взятое ею направление.
Молодой моряк не ошибся; гребной катер легко и быстро приближался к берегу, где его ожидали трое людей. Когда катер подошел достаточно близко, чтобы можно было переговариваться с берегом не напрягая голоса, матросы перестали грести и только удерживали катер на месте. Моряк в индийском шарфе встал на корме во весь рост и тщательно обшарил взглядом кусты, перед которыми стояли олдермен и его друзья. Затем он дал знак своему экипажу подгрести ближе к берегу.
– У кого тут есть дело к бригантине? – спокойно спросил он с таким видом, словно и не догадывался о цели, преследуемой ими. – На ней нет ничего, что может принести прибыль, разве только бригантина решит расстаться со своей прелестью.
– Любезный незнакомец, – ответил олдермен, делая ударение на последнем слове, – никто из нас не расположен вести торговлю, осуждаемую властями. Мы только желаем переговорить с командиром вашего корабля по важному делу частного порядка.
– Тогда зачем с вами офицер? Я вижу на одном из вас мундир слуги королевы Анны. Мы не очень-то жалуем слуг ее величества и неохотно заводим неприятные нам знакомства.
Взбешенный холодной самонадеянностью человека, который столь бесцеремонно обошелся с ним вчера, Ладлоу чуть не прокусил губу, сдерживая себя, но тут же, не совладав с профессиональной гордостью и, возможно, по привычке командовать, высокомерно произнес:
– Мундир представителя королевской власти должен напоминать вам о том, что его носит человек, уполномоченный защищать ее права. Я требую сообщить мне название и род промысла бригантины!
– Промысел ее, как и у большинства красавиц, вызывает много нареканий, а некоторые завистники даже называют его сомнительным. Но веселые моряки, плавающие на ней, не обращают внимания на то, что говорят злые языки об их возлюбленной. Что же касается имени, то мы отвечаем на любой оклик, если только к нам обращаются от чистого сердца. Назовите бригантину хоть «Честность», если пожелаете, раз ее нет в. судовом регистре.
– Есть основание подозревать ваше судно в противозаконных действиях. Именем королевы я требую допуска к судовым документам и досмотра груза. В противном случае я буду вынужден прибегнуть к помощи пушек. На стоящем поблизости крейсере только ждут моих приказаний.
– Для того чтобы прочесть паши судовые документы, капитан Ладлоу, не надо знать грамоты. Они начертаны легким килем бригантины на морской пене, и тот, кто погонится по нашему следу, сможет убедиться в их подлинности. Что касается желания осмотреть наш груз, то, когда вас в следующий раз пригласят в форт на бал, внимательно осмотрите воротнички, манжеты, отвороты и корсаж госпожи губернаторши или же полюбопытствуйте насчет юбок с фижмами на жене и дочерях судьи адмиралтейства! Мы не торговцы молочным товаром, чтобы вынуждать офицера-досмотрщика рисковать целостью своих ног среди ящиков и бочек с маслом.
– У вашей бригантины должно быть название! Именем королевы я требую сообщить его мне.
– Боже упаси, чтобы кто-либо здесь стал оспаривать права королевы! Вы моряк, капитан Ладлоу, и понимаете толк в кораблях и женщинах. Полюбуйтесь этими линиями! Какие женские плечи могут соперничать с этим изгибом в грации и красоте? Линия среза кормы превосходит изяществом любую талию; а подзор [102]102
Подзор – часть кормы, нависающая над водой.
[Закрыть], выпуклый и округлый, словно формы Венеры! Ах, она – волшебное создание! Неудивительно, что за способность скользить но глади морей ее называют…
– …«Морской волшебницей»! – сказал Ладлоу, воспользовавшись паузой в речи собеседника.
– Должно быть, вы и сами волшебник, капитан Ладлоу, судя по вашему умению угадывать!
– Сюрпризы и неожиданности, патрон! – поперхнувшись, произнес Миндерт ван Беверут. – Такое открытие может доставить честному купцу больше неприятностей, чем непослушание полусотни племянниц! Значит, это и есть знаменитая бригантина пресловутого Бороздящего Океаны, человека, чьи торговые махинации получают столь же широкую огласку, как банкротство известного торгового дома! Однако прошу вас, уважаемый моряк, верить нам. Мы явились сюда не по поручению властей, не для того чтобы расследовать ваши прошлые дела, и вам нет нужды говорить о них. Еще меньше намерены мы поощрять жажду к противозаконной наживе и вступать в какие-либо сделки, запрещенные законом. Мы лишь хотим на несколько минут встретиться со. знаменитым флибустьером, если он действительно командует вашим судном, и обсудить с ним одно дело, в котором мы все трое заинтересованы. Королевский офицер по долгу службы обязан задать вам вопросы, на которые вы вольны ответить, как вам захочется. И так как крейсер ее величества находится на достаточно далеком расстоянии, то трудно предполагать, что вы поступите иначе. К тому же вряд ли господин офицер намерен предпринять какие-либо другие действия. Переговоры и вежливость! Капитан Ладлоу, мы должны проявить учтивость, иначе этот человек оставит нас здесь и нам придется добираться до «Сладкой прохлады» вплавь, так ничего и не выяснив. Вспомните наше условие. Если вы не будете его выполнять, я отказываюсь продолжать переговоры.
Ладлоу прикусил губу и умолк. Обладатель индийского шарфа, или, как его уже неоднократно называли, Том Румпель, вновь внимательно осмотрел окрестности, после чего шлюпка пристала кормой к берегу.
– Садитесь, – предложил матрос капитану «Кокетки», который не стал дожидаться вторичного приглашения. – Садитесь, драгоценный заложник – верная гарантия перемирия. Бороздящий – не враг хорошего общества, и я воздал должное слуге королевы, пригласив его первым занять место согласно его положению и званию.
– Послушайте, любезный, благодаря обману вы временно можете считать себя победителем, но помните, что «Кокетка»…
– …вполне безобидное судно, которое я досконально изучил от трюмов и до верхушек мачт, – хладнокровно перебил Румпель. – Но давайте займемся делом, которое касается Бороздящего!
Оставив свою дерзкую манеру поведения, моряк сразу стал серьезным и, повернувшись к своим людям, приказал им грести к бригантине.
Овеянные таинственностью и легендами подвиги «Морской волшебницы», отвага ее капитана были в те времена предметом восхищения, удивления, и негодования. Любители чудес с удовольствием слушали поразительные рассказы о приключениях бригантины; те же, кто неоднократно терпел неудачу в попытках захватить дерзких контрабандистов, краснели при одном упоминании о ней; но все одинаково дивились сообразительности и мастерству, с каким капитан «Морской волшебницы» управлял судном. Поэтому неудивительно, что Ладлоу и ван Стаатс приближались к легкой и изящной бригантине с чувством любопытства, которое возрастало при каждом взмахе весел. В те времена морская профессия была особенно на виду, и моряки отличались от остальной части человечества своими привычками и взглядами; естественно поэтому, что соразмерность и грациозность корпуса, исключительная пропорциональность и изящество рангоута и такелажа вызвали в капитане Ладлоу чувство восхищения сродни тому, какое испытывает человек, признавая неоспоримое превосходство своего соперника. Украшения же благородного судна свидетельствовали о вкусе и вызывали не меньшее удивление, чем его формы и оснастка.
Во все времена моряки любили снабжать свои плавучие дома украшениями, которые хотя и согласовывались с водной стихией, но в какой-то мере повторяли архитектурные орнаменты, известные на суше. Набожность, суеверия и народные обычаи накладывали свой отпечаток на эти орнаменты, которые и поныне еще сохранились в различных странах мира и придают столь своеобразный облик их судам. На одном судне румпель руля вырезался в виде отвратительного чудовища; на другом – на кат-балках [103]103
Кат-балки – толстые квадратные брусья, выдающиеся за борт в носовой части судна; служат для уборки якорей.
[Закрыть]виднелись выпученные глаза и высунутые языки; форштевень [104]104
Форштевень – носовой вертикальный или несколько наклонный брус, продолжающий киль вверх.
[Закрыть]третьего украшала фигура святого покровителя или всемилостивой девы Марии; четвертый был изукрашен аллегорическими эмблемами и государственными гербами. Не все эти произведения моряцкого искусства можно было признать удачными; но постепенно понимание изящества избавляет от грубости даже эту отрасль человеческого трудолюбия и подымает ее до уровня, который не оскорбляет утонченные вкусы нашего времени. Бригантина, о которой мы рассказываем, хотя и была построена в те отдаленные времена, могла бы составить гордость судостроительного искусства нашего времени.
Как уже говорилось, изящно выполненный, невысокий и темный корпус знаменитого судна-контрабандиста был так хорошо уравновешен, что корабль летел по водной поверхности подобно морской птице. Так как медная обшивка в те времена была еще неизвестна, подводная часть судна была окрашена в синий цвет, который мог соперничать с цветом океанских глубин. Надводная часть корпуса бригантины была черна как смоль и искусно оживлена двумя бледно-желтыми полосками, которые с математической точностью были проведены параллельно ее палубе и сходились вместе у подзора. Скатанные брезентовые койки [105]105
Койкина парусных военных судах были брезентовыми, подвешивающимися, как гамаки, в жилых помещениях судна. На день койки вместе с постельными принадлежностями скручивались И укладывались в специальные коечные сетки на верху фальш-борта. Во время боя служили прикрытием от мушкетных пуль.
[Закрыть]скрывали тех, кто находился на палубе, в то время как закрытый фальшборт придавал бригантине вид судна, способного к военным действиям. Ладлоу с любопытством разглядывал корпус, тщетно стараясь отыскать какие-либо свидетельства мощи его огневого вооружения. Если даже у бригантины имелись орудийные порты, они были так тщательно замаскированы, что острый глаз Ладлоу не мог их обнаружить. Даже хранящиеся под стеклом модели военных судов не могли бысоперничать с бригантиной в четкости линии, такелажа и рангоута. Ни один конец здесь не болтался и не провисал; паруса были словно выутюжены радивой хозяйкой; мачты и реи были полны изящества и придавали бригантине призрачную легкость и быстроту. Когда катер приблизился, стала видна ее носовая часть. Капитан Ладлоу первым заметил под бушпритом изваяние, которое можно было принять за аллегорический намек на название судна. На носу красовалась сделанная с большим искусством фигура женщины. Она легко опиралась одним коленом на выступ водореза, держа другую ногу на весу, напоминая воздушную позу знаменитого «Летящего Меркурия», изваянного Джованни да Болонья [106]106
Джованни де Болонья (1529–1608) – итальянский скульптор. Его «Летящий Меркурий» хранится и Национальном музее во Флоренции.
[Закрыть]. Легкое одеяние было цвета морской волны, словно впитало в себя цвет окружающей стихии. Лицо было темно-бронзового оттенка, который с незапамятных времен принят для статуй, дабы придать им сверхъестественное выражение. Пышные волосы развевались во все стороны; глаза казались живыми и сверкали, словно у колдуньи; многозначительная коварная улыбка играла на губах. Встретив взгляд этой фигуры, молодой моряк вздрогнул, словно перед ним было одухотворенное создание.
Нa носу бригантины красовалась сделанная с большим искусством фигура женщины.
– Колдовство и черная магия! – пробурчал олдермен, неожиданно заметив эту удивительную статую. – Что за наглая девка! Такая без зазрения совести обкрадет королевское казначейство! У вас молодые глаза, патрон, что держит она у себя над головой?
– Похоже на раскрытую книгу, на страницах что-то написано красными буквами. Не надо быть ясновидцем, чтобы понять, что это не цитаты из библии!
– И не из свода законов королевы Анны! Ручаюсь, что это скорее гроссбух для записей прибылей, полученных в многочисленных странствиях. Пучеглазие и усмешка! Наглый вид этой особы может смутить самого честного человека!
– Не желаете ли прочесть девиз волшебницы? – спросил обладатель индийского шарфа, внимание которого было больше поглощено состоянием оснастки бригантины, чем фигурой, привлекшей взгляды его спутников. – Ночная сырость натянула бом-кливер-леер, ребята. Утлегарь вот-вот начнет воротить нос от соленой воды, словно привередливая сухопутная крыса! Выровняйте снасть, не то нам достанется от волшебницы – ведь она не терпит беспорядка… А вот сейчас, джентльмены, вы отчетливо можете разглядеть, что написано в книге.
Румпель переложил руль, и шлюпка послушно подошла к только что описанному изваянию. Выведенные красной краской буквы были теперь ясно видны, и, пока олдермен пристраивал на нос очки, его друзья прочли следующее:
Я не даю и не беру
С тем, чтоб платить или взимать проценты, —
Но, чтоб помочь в нужде особой другу.
Нарушу правило.
«Венецианский купец».
– Какая наглость! – воскликнул Миндерт ван Беверут, прочитав эти строки, заимствованные у бессмертного барда. – Особая нужда или не особая, никто не захочет дружить с таким бесстыдником! Да еще приписывать подобные высказывания человеку купеческого звания, будь он из Венеции или Амстердама! Давайте причаливать к бригантине, друг мой, пока дурные языки не принялись злословить о причинах нашего визита.
– Не спеша мы вернее достигнем цели. Не хотите ли взглянуть еще на одну страницу из книги волшебницы? Женщину трудно понять с первого ответа.
С помощью трости пальмового дерева, которую он держал в руках, моряк перевернул металлический лист, укрепленный на искусно замаскированных петлях, открыв новую страницу, с другим текстом.
– Что там еще, патрон? – спросил бюргер, не скрывая своего презрения к откровениям волшебницы. – Безрассудство и стихи! Они неисправимы, эти женщины! Если провидение лишит их дара речи, они отыщут иной способ, чтобы поболтать!
– Чистейшая ерунда! – продолжал бюргер. – Легко сказать – трижды и еще раз трижды увеличить свой достаток! Ведь как хорошо должна идти торговля, чтобы хоть удвоить капитал, и с каким риском это связано, какого требует терпения!
– У нас есть и другие страницы, – сказал Румпель. – Но дело не ждет. Много полезного можно узнать из книги волшебницы, если есть свободное время и желание. В штилевую погоду я часто заглядываю в книгу и почти никогда не встречал одного и того же изречения! Вот и мои люди могут подтвердить это.
Матросы, сидевшие на веслах с суровыми и доверчивыми лицами, молча кивнули. Затем Румпель отвернул лодку от носа бригантины, и морская волшебница снова осталась в одиночестве парить над родной стихией.
Прибытие шлюпки было спокойно встречено экипажем бригантины. Румпель радостно и сердечно приветствовал своих товарищей; затем куда-то скрылся, на некоторое время предоставив гостей самим себе. Те не теряли времени даром; ими владело любопытство, и они принялись оглядываться вокруг с видом людей, впервые увидевших своими глазами нечто знаменитое и известное доселе лишь по рассказам. Не подлежало сомнению, что даже олдермен ван Беверут впервые так далеко проник в тайны красавицы бригантины. Но наилучшим образом воспользовался представившейся возможностью Ладлоу, о чем можно было судить по быстрым пытливым взглядам, которые скользили по всему, что могло заинтересовать моряка.
Поразительная чистота царила на судне. Палуба была настелена столь тщательно, что казалось, будто она сделана искусной рукой краснодеревщика, а не грубым инструментом плотника, как на большинстве кораблей; отделка фальшбортов, поручней и всего прочего, доступного взору, была изящной и прочной; медь использовалась экономно, со вкусом и лишь там, где она была совершенно необходима; внутренние переборки были выкрашены нежной бледно-желтой краской. Боевое вооружение отсутствовало или, по крайней мере, его не было видно; и те полтора-два десятка суровых с виду моряков, которые молча и задумчиво расхаживали по палубе со скрещенными на груди руками, не были похожи на людей, которые находят удовольствие в насилиях и грабежах. Все они без единого исключения были немолодые люди с обветренными лицами, головы многих уже тронула седина. Ладлоу успел рассмотреть все это до возвращения Румпеля, который и не выказывал намерения скрыть от гостей достоинства бригантины.
– Наша волшебница не скупится на удобства для своих людей, – сказал моряк, заметив любопытные взгляды королевского офицера. – Вы увидите, что каюты Бороздящего под стать адмиральским; а команда размещается позади фок-мачты. Не желаете ли спуститься и взглянуть?
Гости приняли предложение, и, к изумлению своему, капитан Ладлоу увидел, что, помимо помещения, заставленного большими водонепроницаемыми рундуками [108]108
Рундуки – ларь, в те времена деревянные, служащие для хранения личных вещей команды, а иногда и койками
[Закрыть], вся остальная часть бригантины была отведена под жилье для ее офицеров и матросов.
– Нас называют контрабандистами, – едко усмехнулся Румпель, – но, если бы сюда явились господа судьи адмиралтейства в своих напудренных париках и с огромными жезлами, они не смогли бы уличить нас в преступлении. Вот здесь – железный балласт, чтобы наша госпожа твердо держалась на ногах, а тут – ямайский ром с водой и старые испанские вина, чтобы веселить сердца и охлаждать глотки моих парней. Больше тут ничего нет. За той переборкой – провиантская и такелажная кладовая. А рундуки, что под вами, пусты. Взгляните, один из них открыт. Он сделан со вкусом, словно ящик дамского столика. Здесь не место для крепкой голландской водки или грубых товаров табачных торговцев. Клянусь жизнью! Кто хочет проследить, какие грузы возит «Морская волшебница», тот должен внимательно присмотреться к разодетой в атлас красотке или к священнику в его пышном одеянии. Церковь и ее унылые пастыри возрыдают, если нашему доброму судну будет причинен вред.
