Текст книги "Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе"
Автор книги: Джеймс Фенимор Купер
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Могилы – дело святое: они внушают благоговение и часто поддерживают человека в добрых намерениях, хоть сам-то я знаю, что мои кости останутся непогребенными – они истлеют в лесной глуши и достанутся волкам,– отозвался разведчик, глубоко тронутый сдержанной скорбью Чингачгука.– Но скажи, где теперь твои соплеменники, которые много весен тому назад пришли в страну родственных им делаваров?
– А где теперь цветы тех весенних дней? Опали и осыпались один за другим. Вот так, каждый в свой черед, отправились в страну духов и мои сородичи. Я еще на вершине горы, но мне тоже предстоит спуститься в долину; когда же за мною последует Ункас, кровь сагаморов иссякнет, потому что сын мой – последний из могикан.
– Ункас здесь,– проговорил совсем рядом с ним другой голос с тем же мягким гортанным акцентом.– Кто спрашивал Ункаса?
Белый охотник выхватил из-за пояса нож, и рука его невольно потянулась к ружью; Чингачгук же, услышав эти нежданные звуки, не шевельнулся и даже не повернул головы.
Еще через секунду молодой воин беззвучно проскользнул между собеседниками и уселся на берегу быстрого потока. Отец его ни единым восклицанием не выдал своего удивления, и несколько минут оба молчали, не задавая вопросов и не получая ответов,– каждый, казалось, ждал удобной минуты, когда можно будет заговорить, не выказав при этом ни женского любопытства, ни детской нетерпеливости. Белый, явно подражая обычаям индейцев, выпустил из рук ружье и тоже погрузился в сосредоточенное молчание. Наконец Чингачгук медленно перевел взгляд на сына и спросил:
– Не осмелились ли макуасы оставить отпечатки своих мокасин в этих лесах?
– Я шел по их следам и знаю, что число их равно числу пальцев на обеих моих руках, но они, как трусы, спрятались в чаще,– ответил молодой индеец.
– Мошенники высматривают, кого бы ограбить и скальпировать,– прибавил белый охотник, которого мы, по примеру его собеседников, будем именовать Соколиным Глазом.– Этот неугомонный француз Монкальм, без сомнения, зашлет лазутчиков даже в самый лагерь англичан, лишь бы вызнать, по какой дороге движутся наши.
– Довольно! – прервал его индеец-отец, взглянув в сторону заходящего солнца.– Мы выгоним их из кустов, как оленей. Поедим сегодня, Соколиный Глаз, а завтра покажем макуасам, что мы настоящие мужчины.
– Согласен и на то и на другое,– отозвался разведчик.– Но чтобы разбить этих мошенников-ирокезов, надо их сначала найти; а чтобы поесть, надо разжиться дичью. Ну, что ты скажешь! Стоит вспомнить про черта, как сразу хвост его видишь! Вот там, внизу, самый крупный олень, какого я встречаю за нынешнее лето. Смотри, Ункас, как он раздвигает рогами кусты! А теперь,– шепотом прибавил он, рассмеявшись беззвучно, как человек, привыкший всегда быть начеку,– ставлю три полных рога с порохом против одного фута вампума, что всажу ему пулю между глаз, и ближе к правому, чем к левому.
– Не может быть! – воскликнул молодой индеец, с юношеской порывистостью вскакивая с места. – Ведь над кустами видны лишь кончики его рогов.
– Он еще совсем мальчик,– бросил белый Чингачгуку, с усмешкой покачав головой.– Неужто он полагает, что охотник, видя часть животного, не сумеет определить, где все его тело?
Он вскинул ружье и уже совсем было собрался продемонстрировать свое искусство, которым так гордился, как вдруг старший индеец, подняв руку, отвел его оружие в сторону и проронил:
– Уж не хочешь ли ты боя с макуасами, Соколиный Глаз?
– Ну и чутье у этих индейцев! Откуда они только знают, что творится в лесу? – промолвил разведчик, опуская ружье и отворачиваясь, словно человек, признающий, что ошибся. – Придется тебе, Ункас, подстрелить оленя из лука, не то и впрямь свалим его мы, а достанется он на ужин этим ворам-ирокезам.
Как только отец молодого индейца выразительным жестом одобрил это предложение, Ункас припал к земле и стал бесшумно подползать к оленю. В нескольких ярдах от кустов он с величайшей осторожностью приладил стрелу; рога зашевелились, словно их обладатель почуял в воздухе опасность. А еще через секунду запела тетива, светлая полоска влетела в кусты, и раненое животное, выскочив из чащи, ринулось прямо на притаившегося врага. Ловко увернувшись от рогов разъяренного оленя, Ункас подскочил к нему сбоку и полоснул по шее ножом. Олень добежал до реки и рухнул, далеко кругом окрасив воду кровью.
– Вот это по-индейски! – одобрил Соколиный Глаз и беззвучно, но с явным удовлетворением рассмеялся.– Приятно было смотреть! Однако стрела хороша лишь на близком расстоянии, да и ею одной, без ножа, не обойдешься.
– Ха! – выдохнул его собеседник и, словно гончая, почуявшая дичь, круто обернулся.
– Клянусь богом, да тут их целое стадо! – вскричал охотник, и глаза его загорелись в предвкушении привычного занятия.– Если они подойдут на выстрел, я все-таки пущу в них пулю-другую, даже если за нами следят все Шесть племен! А что слышишь ты, Чингачгук? Мои уши глухи к голосу леса.
– Здесь был всего один олень, и он убит,– возразил индеец, наклонившись так низко, что ухо его почти коснулось земли.– Я слышу звук шагов.
– Быть может, этого оленя гнали волки, и теперь они бегут по его следам?
– Нет. Приближаются лошади белых,– отозвался индеец и, выпрямившись, с достоинством и невозмутимостью сел на прежнее место – Это твои братья, Соколиный Глаз. Поговори с ними.
– Поговорю, да еще на таком английском, что сам король – и тот не постыдился бы мне ответить,– объявил охотник на языке, знанием которого так гордился.– Но я ничего не вижу и не слышу – ни топота мог, ни стука копыт. Странно, что индеец умеет распознавать звуки, производимые белыми, лучше, чем человек, которого даже враги считают чистокровным европейцем, хоть он и жил среди краснокожих так долго, что может быть заподозрен в принадлежности к ним... Ага! Ветка хрустнула. Теперь и я слышу, как шелестят кусты. Да, да, это шум шагов, который я принял за гул водопада. А вот и люди, храни их, господи, от ирокезов!
ГЛАВА IV
Не успел охотник произнести эти слова, как появился передовой всадник отряда, чье приближение было уловлено чутким ухом индейца. Натоптанная тропа, вроде тех, что прокладывают олени на пути к водопою, змеилась по соседней лощинке и выходила к реке как раз в том месте, где расположились белый разведчик и его краснокожие друзья. Путники, появление которых в самой чаще леса казалось таким неожиданным, медленно подъезжали к Соколиному Глазу, выступившему вперед и готовому встретить их.
– Кто идет? – спросил он, как бы невзначай вскинув ружье левой рукой и положив указательный палец правой на курок, хотя и постарался, чтобы этот жест не выглядел угрозой.– Кто пришел в эту глушь, не боясь опасностей и диких зверей?
– Христиане, друзья закона и короля,– ответил всадник.– Мы с самого рассвета едем через этот дремучий лес, ничего не ели и вконец измучены трудной дорогой.
– Значит, вы заблудились,– перебил охотник,– и поняли наконец, насколько беспомощен тот, кто не знает, куда свернуть – направо или налево.
– Вот именно. Грудные дети – и те не более беспомощны, чем мы; ростом мы, правда, побольше и по годам тоже вполне взрослые, а вот нужными познаниями не запаслись. Скажите, далеко ли отсюда до королевского форта под названием Уильям-Генри?
– Ого! – громко расхохотался охотник, но тут же подавил неосторожный смех, решив, что повеселиться можно и без риска, что тебя услышит шныряющий поблизости враг.– Вы так же далеки от дороги, как собака от следа оленя, когда между ним и ею лежит озеро Хорикэн. Уильям-Генри!.. Вот это ловко! Если вы друзья короля и у вас дела с его армией, поезжайте лучше вниз по реке к форту Эдуард и потолкуйте с Вэббом, который засел там, вместо того чтобы проложить себе дорогу в теснины да прогнать этого наглого француза за Шамплейн, обратно в его берлогу.
Прежде чем путник успел ответить на это неожиданное предложение, заросли раздвинулись, и второй всадник, пришпорив коня, обогнал своего товарища.
– Сколько же отсюда до форта Эдуард? – осведомился он.– Мы выехали из него нынче утром и держим путь к верховьям озера.
– Значит, вы ослепли еще до того, как заблудились: дорога через волок имеет добрых две сажени в ширину и, как я понимаю, не уступит любой лондонской улице, даже той, на которую выходит королевский дворец.
– Не будем спорить о достоинствах этой дороги,– улыбнулся Хейуорд, ибо, как читатель уже догадался, это был он.– Достаточно сказать вам, что мы положились на проводника-индейца, который взялся провести нас более короткой, хоть и глухой тропой, но обманулись в нем: он сам заплутался. Одним словом, мы не знаем, где сейчас находимся.
– Индеец – и заплутался в лесу? – переспросил охотник, с сомнением покачав головой.– Да еще когда солнце опаляет верхушки деревьев и мох на любой березе подскажет вам, в какой стороне неба вспыхнет ночью Полярная звезда? В лесу полным-полно оленьих троп, ведущих к водопоям и соляным источникам, а уж эти места каждый знает; да и гуси еще не улетели к канадским водам. Очень странно, что индеец сбился с пути между Хорикэном и излучиной реки! Он случайно не могаук?
– Родом нет, хотя и принят в это племя; мне кажется, он из мест, что лежат севернее, и принадлежит к тем краснокожим, которых вы именуете гуронами.
– Ха!– воскликнули оба спутника белого охотника, до сих пор сидевшие неподвижно и выказывавшие полное безразличие, а теперь разом вскочившие на ноги,– изумление, видимо, взяло верх даже над их выдержкой.
– Гурон? – повторил суровый разведчик и вновь с откровенным недоверием покачал головой.– Это племя воров, и каждый гурон останется вором, кто бы там ни принял его к себе. Все они бродяги и трусы, их не переделаешь. Удивляюсь, как это вы, доверившись одному из них, до сих пор не угодили в руки целой шайки.
– Ну, это нам не угрожает: отсюда до форта Уильям-Генри много миль. Кроме того, не забывайте, что наш проводник теперь могаук, а значит, друг нам и служит нашей армии.
– А я повторяю: кто родился гуроном, тот им и умрет. Могаук! Нет, мне вы подайте делавара или могиканина – вот это честные люди, да и в бою настоящие воины, хотя не все, потому что позволили своим коварным врагам макуасам превратить себя в слабых женщин. Но если уж они решили драться, выбирайте воинов только из делаваров и могикан.
– Довольно,– нетерпеливо прервал его Хейуорд.– Я не спрашиваю вас о человеке, который хорошо знаком мне и вовсе неизвестен вам. Вы так и не ответили на мой вопрос: далеко ли отсюда до форта Эдуард, где находятся наши главные силы?
– А это зависит от того, кто поведет вас. Надо полагать, такой конь, как ваш, покроет немалое расстояние за время от восхода до заката.
– Не будем попусту препираться, приятель,– сказал Хейуорд, подавив досаду и взяв более приветливый тон.– Если вы скажете, сколько миль до форта Эдуард, и проводите нас туда, ваш труд не останется невознагражденным.
– А почем я знаю, что, поступив так, не приведу в нашу крепость врага и лазутчика Монкальма? Не всякий, кто говорит по-английски,– честный человек.
– Если вы действительно состоите у нас на службе, а мне сдается, вы – наш разведчик, то, конечно, знаете шестидесятый королевский полк?
– Шестидесятый? Немного вы мне расскажете о королевской армии в Америке, чего я не знал бы сам, хоть на мне не красный мундир, а всего лишь охотничья рубаха.
– Тогда вам, кроме всего прочего, вероятно, знакома фамилия одного майора из этого полка?
– Майора? – перебил охотник, выпрямляясь с видом человека, гордого доверием, которым он пользуется.– Если в этой стране есть человек, знающий майора Эффингема, то он перед вами.
– В этом полку несколько майоров, Эффингем – старший из них производством, а я говорю о самом младшем, о том, что командует батальоном в форте Уильям-Генри.
– Да, я слышал, что эту должность занял какой-то юный и очень богатый джентльмен из дальних южных провинций. Он, по-моему, слишком молод для такого поста – не ему командовать людьми, чьи головы уже поседели. Впрочем, говорят, это человек храбрый и знаток военного дела.
– Каков бы он ни был и что бы о нем ни говорили, он сейчас беседует с вами и не может быть врагом, которого следует опасаться.
Разведчик окинул Хейуорда изумленным взглядом, снял шляпу и тоном менее самоуверенным, но все же не чуждым сомнений ответил:
– Я слышал, что нынче утром из лагеря к берегам озера должны были отправить отряд...
– Это правда. Но я предпочел путь покороче, положившись на опытность индейца, о котором уже упоминал.
– А он обманул вас и бросил?
– Ни то, ни другое. Во всяком случае, не бросил, потому что сейчас он здесь, в хвосте отряда.
– Погляжу-ка я на него. Если это настоящий ирокез, его выдадут вороватый взгляд и раскраска,– сказал разведчик, обходя коня Хейуорда и выбираясь на тропу позади клячи псалмопевца, к которой уже примостился жеребенок, воспользовавшийся остановкой, чтобы насладиться материнским молоком.
Раздвинув кусты, Соколиный Глаз сделал несколько шагов и вскоре увидел девушек, с беспокойством и не без опаски ожидавших конца переговоров. В отдалении, прислонившись к дереву, стоял скороход, который бесстрастно выдержал испытующий взгляд разведчика; лицо его было так мрачно и свирепо, что само по себе могло внушить страх. Удовлетворенный результатами осмотра, охотник повернул назад. Проходя мимо девушек, он на мгновение замедлил шаг, чтобы полюбоваться их красотой, и откровенно восхищенным взглядом ответил на легкий кивок и улыбку Алисы. Затем он подошел к кормившей жеребенка кобыле псалмопевца и потратил несколько минут на тщетные попытки понять, кто же ее всадник, после чего, покачав головой, направился к Хейуорду.
– Минг всегда останется мингом – таким его создал бог, и ни могауки, ни иное племя его не переделают,– сказал он, возвращаясь на прежнее место.– Будь вы один и согласись вы оставить своего благородного коня на съедение волкам, я сам довел бы вас до форта Эдуард, потому что отсюда до него всего час пути; но коль скоро с вами женщины, это невозможно.
– Почему? Они, конечно, устали, но вполне способны проехать еще несколько миль.
– Совершенно невозможно! – решительно повторил разведчик.– С наступлением ночи я не соглашусь пройти и мили по здешним местам в обществе вашего скорохода, даже если мне обещают за это лучшее ружье в колониях. В чаще засели ирокезы, их там полным-полно, и этот ваш ублюдок-могаук слишком хорошо знает, где их найти, чтобы я избрал его своим спутником.
– Вы в самом деле так думаете? – спросил Хейуорд, наклонившись с седла и понизив голос почти до шепота.– У меня, признаюсь, тоже возникли подозрения, хотя я пытался скрыть их и казаться спокойным, чтобы не тревожить моих спутников. Вот почему я не позволил индейцу идти впереди, а приказал ему следовать за нами.
– Я с первого же взгляда понял, что он обманщик,– подхватил разведчик, приложив палец к носу в знак того, что призывает к осторожности.– Этот вор стоит сейчас, прислонившись вон к тому молодому деревцу, что виднеется из-за кустов; правая нога его на одной линии со стволом, и я – тут он похлопал по ружью – одним выстрелом могу со своего места вогнать ему пулю между щиколоткой и коленом, что, по крайней мере, на месяц лишит его возможности шляться по лесам. Если же я вторично подойду к нему, хитрая бестия заподозрит неладное и скроется в зарослях, как вспугнутый олень.
– Нет, нет, не надо. Возможно, он невиновен, да и вообще мне это не по душе. Впрочем, будь я уверен в его предательстве...
– Можете не сомневаться: ирокез всегда предатель,– сказал разведчик, почти непроизвольно вскидывая ружье.
– Постойте! – остановил его Хейуорд.– Так не годится. Надо придумать что-то другое, хотя у меня достаточно оснований предполагать, что негодяй обманул меня.
Разведчик, подчинившись приказу офицера и отказавшись от намерения подстрелить скорохода, на минуту задумался, затем сделал знак, и его краснокожие спутники тотчас же подошли к нему. У них начался серьезный разговор на языке делаваров, но судя по тону и жестам белого, то и дело указывавшего в сторону деревца, Соколиный Глаз вел речь о проводнике. Его друзья быстро сообразили, чего он от них хочет: отставив ружья, они разошлись по обеим сторонам тропы и углубились в чащу с такой осторожностью, что шагов их совершенно не было слышно.
– А теперь ступайте к своим и отвлеките этого чертова индейца разговором,– вновь обратился охотник к Хейуорду.– Могикане возьмут его так, что даже раскраску не попортят.
– Нет,– гордо возразил Хейуорд,– я сам его возьму.
– Вздор! Разве вам справиться с индейцем в зарослях, да еще сидя на лошади!
– Я спешусь.
– И вы полагаете, что, увидев, как вы вынули ногу из стремени, он станет ждать, пока вы вынете вторую? Кто попадает в эти леса и имеет дело с индейцами, тот должен перенять их обычаи, иначе ему не видеть удачи... Ну, вперед, и поговорите с этим злодеем поласковее – пусть думает, что вы считаете его лучшим своим другом.
Хотя Хейуорд и согласился, задача, возложенная на него, внушала ему глубокое отвращение. Однако молодого человека с каждой минутой все сильнее угнетало сознание того, в каком опасном положении оказались дорогие ему люди из-за его беззаботности и доверчивости. Солнце уже зашло, лес, внезапно погрузившийся во мглу, казался особенно мрачным, и это остро напомнило -молодому человеку, что подходит час, который дикари обычно выбирают для своих варварских и безжалостных деяний. Подгоняемый нараставшей тревогой, он молча покинул разведчика, а тот сразу же затеял громкую беседу с псалмопевцем, столь бесцеремонно втершимся утром в общество наших путников. Проезжая мимо девушек, Хейуорд бросил им несколько ободряющих слов и с удовольствием отметил про себя, что спутницы его хотя и устали, но, видимо, не заподозрили опасности и считают непредвиденную остановку чисто случайной. Убедив сестер, что ему надо посоветоваться с проводником о дальнейшем маршруте, Хейуорд пришпорил коня и вновь натянул поводья не раньше, чем благородное животное оказалось лишь в нескольких ярдах от места, где, по-прежнему прислонившись к дереву, стоял мрачный индеец.
– Видишь, Магуа,– начал он как можно более спокойно и непринужденно,– подходит ночь, а мы не ближе к форту Уильям-Генри, чем на восходе солнца, когда покидали лагерь Вэбба. Ты заблудился, да и я оплошал. К счастью, нам повстречался охотник,– слышишь, он сейчас разговаривает с певцом? – человек этот знает тут все оленьи тропы и самые глухие уголки леса и обещает показать нам место, где можно безопасно отдохнуть до утра.
Индеец впился в Хейуорда сверкающим взглядом и на ломаном английском языке осведомился:
– Он один?
– Один? – нерешительно повторил Хейуорд, не привыкший лгать.– Ну, конечно, не совсем один: теперь с ним мы.
– В таком случае Хитрая Лисица уходит,– холодно отчеканил скороход, поднимая лежавшую у ног его сумку.– Пусть бледнолицые остаются с людьми своей крови.
– Кто уйдет? Кого это ты называешь Лисицей?
– Это имя дали Магуа его канадские отцы,– ответил индеец, и лицо его ясно показало, что он гордится своим прозвищем, совершенно не понимая истинного его смысла.– Раз Манроу ждет его, Хитрой Лисице все равно, день сейчас или ночь.
– А что скажет Лисица начальнику форта Уильям-Генри о его дочерях? Посмеет ли он признаться этому вспыльчивому шотландцу, что дочери его остались без проводника, хотя Магуа обещал довести их до места?
– У Седой Головы громкий голос и длинные руки, но дотянется ли он до Магуа и услышит ли тот его в глубине лесов?
– А что скажут могауки? Они сошьют Магуа юбку и велят ему сидеть в вигваме вместе с женщинами, потому что ему нельзя доверять мужское дело.
– Хитрая Лисица знает дорогу к Великим озерам и сумеет отыскать могилы своих отцов,– невозмутимо отпарировал индеец.
– Довольно, Магуа!– оборвал его Хейуорд,– Разве мы не друзья? Зачем говорить друг другу горькие слова. Манроу обещал тебе награду за услуги, я тоже твой должник. Лучше дай отдых усталым членам, развяжи сумку и поешь. Времени у нас мало, не будем же тратить его на споры, как вздорные женщины. Когда леди отдохнут, мы снова тронемся в путь.
– Бледнолицые служат своим женщинам, как собаки,– проворчал индеец на родном языке.– Захочет женщина есть, и воин, отложив в сторону томагавк, тут же бросается кормить лентяйку.
– Что ты сказал, Лисица?
– Хитрая Лисица сказал: «Хорошо».
Индеец опять впился глазами в открытое лицо Хейуорда, но, встретив его взгляд, быстро отвел их в сторону, неторопливо опустился на землю, вытащил из сумки остатки провизии и, настороженно осмотревшись по сторонам, неторопливо принялся за еду.
– Вот и прекрасно! – продолжал Хейуорд.– Теперь у Лисицы прибавится сил, окрепнет зрение, и утром он отыщет тропу.– Тут, услышав в кустах шорох листьев и треск переломившейся сухой ветки, молодой офицер на мгновение запнулся, но разом спохватился и закончил: – Мы должны выехать до восхода, иначе, того гляди, наткнемся на Монкальма, и он отрежет нам путь к крепости.
Магуа опустил поднесенную ко рту руку и, по-прежнему не отрывая глаз от земли, повернул голову; ноздри его раздулись, и даже уши, казалось, оттопырились больше обычного, придавая ему вид статуи, олицетворяющей напряженное внимание.
Хейуорд, бдительно следивший за каждым его движением, небрежно вынул ногу из стремени и протянул руку к седельным кобурам из медвежьей шкуры. Все его усилия понять, что же именно встревожило скорохода, оказались тщетны: глаза Магуа непрерывно перебегали с одного предмета на другой, хотя лицо оставалось неподвижным.
Пока майор колебался, как ему поступить, Лисица поднялся на ноги, но так медленно и осторожно, что не произвел при этом ни малейшего шума. Хейуорд почувствовал, что пора действовать и ему. Он перебросил ногу через седло и спрыгнул на землю, решив положиться на свои собственные силы и схватить предателя. Однако, желая избежать ненужной суматохи, он постарался сохранить спокойный, дружелюбный вид.
– Хитрая Лисица не ест,– сказал он, назвав скорохода прозвищем, которое, по его мнению, особенно льстило краснокожему.– Его маис плохо прожарен и, видимо, совсем жесток. Посмотрю-ка я, нет ли в моих запасах чего-нибудь, что придется ему по вкусу.
Магуа протянул сумку, видимо, согласившись воспользоваться предложением. Он даже позволил майору дотронуться до его руки, не выказав при этом никакого волнения, хотя и хранил на лице выражение настороженности. Но едва пальцы Хейуорда скользнули по его обнаженному плечу, он оттолкнул руку молодого человека, увернулся с пронзительным воплем и одним прыжком нырнул в чащу. Секунду спустя из-за кустов выросла фигура Чингачгука, которому боевая раскраска придавала вид привидения; могиканин пересек тропу и ринулся в погоню. Затем раздался крик Ункаса, и лес озарился внезапной вспышкой, за которой послышался раскатистый грохот ружья белого охотника.
