Текст книги "Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

–  Вот что, друг, – сказал под конец ужина Соколиный Глаз, вытащив из-под кучи листьев небольшой бочонок и обращаясь к псалмопевцу, который рядом с ним усердно отдавал должное его кулинарному мастерству,– отведайте-ка этого напитка: он прогонит мысли о жеребенке и согреет вам кровь. Пью за дружбу и надеюсь, что бедная лошадка не станет причиной вражды между нами. Как вас зовут?

– Гамут, Давид Гамут,– ответил учитель пения, машинально утерев рот и готовясь залить свои горести добрым глотком крепкого и сильно приправленного пряностями напитка.

– Прекрасное имя! – одобрил охотник, переводя дух после глотка, длительность которого свидетельствовала о том, сколь высоко ценит он свои винодельческие таланты.– Уверен, что оно досталось вам от честных дедов. Люблю звучные имена, хотя христианам в этом смысле далеко до индейцев. Самого скверного труса, какого я знавал, звали Лев, а жена его Ангелина оглушала вас руганью быстрее, чем олень, преследуемый охотником, успевает пробежать сажень. У индейца же имя – дело чести: он обычно таков, как называет себя. Разумеется, Чингачгук, что значит «Великий Змей»,– вовсе не змея, большая или маленькая; это имя подразумевает, что он знает все извилины и закоулки человеческой души, что он молчалив и наносит врагу удар, когда тот меньше всего этого ждет... Чем вы занимаетесь?

– Я недостойный учитель псалмопения.

– Не понимаю.

– Я обучаю пению молодых коннектикутских рекрутов.

– Вы могли бы заняться чем-нибудь получше. Эти щенки и без того слишком много смеются и распевают в лесу, когда им следует сидеть, затаив дыхание, как лисица в норе. Вы умеете обращаться с мушкетом или ружьем?

– Мне, слава всевышнему, никогда не приходилось иметь дело со столь смертоносным оружием!

– А может, вы умеете прокладывать путь по компасу, наносить на бумагу русло рек и расположение гор и лесов, чтобы люди, которые придут вслед за вами, могли разыскать их по названиям?

– Нет, с этим делом я тоже незнаком.

– Но у вас такие длинные ноги, что с ними любая дорога короткой покажется. Вы, наверно, вестовщик при генерале?

– Отнюдь! Я следую лишь своему высокому призванию и обучаю людей духовной музыке.

– Странное призвание!– неприметно усмехнувшись, бросил Соколиный Глаз.– Истратить жизнь на то, чтобы, как пересмешник, повторять высокие и низкие звуки, которые вырываются у человека из горла! Впрочем, друг, таков уж ваш талант, и никто не вправе порицать вас за него, как нельзя порицать за меткую стрельбу или другие более полезные дарования. Послушаем-ка лучше, что вы умеете, а потом по-дружески распрощаемся на ночь: молодым леди надо набраться сил для трудного и долгого пути, в который мы выступим на рассвете, пока еще не зашныряли вокруг макуасы.

– С превеликим удовольствием,– отозвался Гамут, вновь водрузил на нос очки в железной оправе и, вытащив свой любимый томик, незамедлительно протянул его Алисе.– Что может быть приличнее и успокоительней, чем вознести хвалу господу на склоне дня, полного безмерных опасностей!

Алиса улыбнулась, но, взглянув на Хейуорда, вспыхнула и заколебалась.

– Не стесняйтесь,– шепнул офицер.– Разве можно м такую минуту отвергать предложение достойного тезки царя-псалмопевца?

Ободренная его словами, Алиса сделала то, к чему се побуждало собственное благочестие и любовь к музыке. Она раскрыла книжечку и выбрала гимн, который соответствовал положению путников и в котором поэт, не задаваясь честолюбивой целью превзойти царя израильского, обнаружил скромное, но достойное похвал дарование. Кора тоже выразила желание подпевать сестре, после чего педантичный Давид, проделав уже знакомую нам процедуру с камертоном, задал тон, и полился тихий, торжественный напев.

Иногда голоса прелестных девушек, склоненных над книгой, звучали в полную силу; иногда понижались так, что глухой, словно аккомпанемент, шум воды почти перекрывал мелодию. Давид с его природным вкусом и безошибочным слухом руководил пением, соразмеряя силу звуков с масштабами небольшой пещеры, каждая расщелина и выбоина которой вторила трепетным модуляциями свежих голосов. Индейцы, вперив взоры в скалy, слушали с таким вниманием, словно сами превратись в каменные изваяния. Однако суровые черты разведчика, который, подперев голову рукой, сидел поначалу с видом холодным и равнодушным, стали постепенно смягчаться, и, по мере того как стих сменялся стихом, все отчетливей чувствовал, как слабеет его железная воля и воспоминания уносят его в далекое детство, когда в поселениях родной провинции он внимал подобным же гимнам, хотя исполняли их и не столь приятные голоса. Беспокойные глаза его увлажнились, и еще не кончилось пение, как из них, этого, казалось бы, давно пересохшего источника, закапали крупные жгучие слезы, стекая по щекам, которые чаще орошались потоками дождя, низвергающимися с неба, нежели соленой влагой, свидетельствующей о слабости человеческой. Певцы закончили пение одним из тех низких, замирающих аккордов, которые слух впивает с особенной жадностью, словно сознавая, что наслаждение вот-вот придет к концу... И вдруг снаружи раздался вопль, непохожий на крик человека или иного обитателя земли; си потряс воздух и проник не только во все уголки пещеры, но и в самые сокровенные сердечные глубины каждого, кто его слышал. Вслед за ним наступила тишина, такая полная, словно воды и те, оцепенев от ужаса, остановили свой бег.

– Что это? – прошептала Алиса, стряхнув наконец с себя парализовавший ее страх.

– Что это? – громко повторил Хейуорд.

Ни Соколиный Глаз, ни индейцы не ответили. Они прислушивались, ожидая, очевидно, повторения вопля, повергшего даже их в молчаливое изумление. Наконец они быстро и встревоженно заговорили меж собой по-делаварски, после чего Ункас осторожно выскользнул из пещеры через ее дальний скрытый выход. Когда он исчез, разведчик вновь перешел на английский:

– Мы не можем сказать, ни что это было, ни что это значит, хотя двое из нас странствуют по лесам уже лет тридцать с лишним. Я считал, что мое ухо знает любой звук, испускаемый индейцем или зверем, но Этот вопль доказывает, что я был просто самонадеянным и тщеславным хвастуном.

– Разве это был не боевой клич, которым воины пугают врага? – полюбопытствовала Кора, поправляя вуаль со спокойствием, явственно отличавшим ее от младшей сестры.

– Нет, нет, в этом зловещем, потрясающем вопле было что-то неестественное. Кто хоть раз слышал боевой клич индейцев, тот его уже ни с чем не спутает. Ну, Ункас,– перешел он на язык делаваров, обращаясь к возвратившемуся молодому вождю,– что ты видел? Не проникает ли свет от костра наружу?

Последовал краткий, но, видимо, исчерпывающий ответ на том же языке.

– Снаружи ничего не видно,– продолжал Соколиный Глаз, недовольно покачивая головой.– Тайна нашего убежища все еще не раскрыта. Ступайте в соседнюю пещеру и ложитесь спать – вам нужен отдых; мы должны быть на ногах задолго до восхода, чтобы добраться до форта Эдуард, пока минги наслаждаются утренним сном.

Кора беспрекословно повиновалась, подав пример мужества более робкой Алисе. Однако, выходя из пещеры, она все-таки шепотом попросила Дункана проводить их. Ункас откинул перед сестрами одеяло, и, обернувшись, чтобы поблагодарить его за внимание, они увидели, что разведчик вновь сидит у догорающего костра, подперев голову руками и, вероятно, усиленно раздумывая о природе необъяснимого крика, прервавшего их пение.

Хейуорд прихватил с собой горящую ветку, которая слабо озарила узкое пространство их нового жилища. Укрепив этот факел в расщелине скалы, офицер подошел к сестрам, впервые оставшимся с ним наедине с тех самых пор, как они покинули дружественные стены форта Эдуард.

– Не оставляйте нас, Дункан,– взмолилась Алиса.– Нам не заснуть в таком месте, особенно сейчас, когда у нас в ушах еще звучит этот ужасный вопль.

– Сначала проверим, достаточно ли надежна ваша крепость,– ответил он,– а уж после поговорим обо всем остальном.

Хейуорд проследовал в дальний угол пещеры, к выходу, также завешанному одеялом, и, отогнув этот тяжелый занавес, вдохнул живительную свежесть, которой веяло с водопадов. Один рукав реки тек по узкому и глубокому ущелью, проточенному в мягком камне, и вода, струившаяся прямо под ногами молодого человека, представляла собой, на его взгляд, отличную защиту от опасности с этой стороны. Несколькими саженями выше река, низвергаясь со скал, билась, скользила и бешено рвалась вперед.

– С этой стороны природа воздвигла для наших врагов непреодолимую преграду,– заметил он и, прежде чем опустить одеяло, указал рукой на отвесный утес над горным потоком.– Вход же, как вам известно, охраняют наши добрые и верные проводники. Не вижу поэтому оснований пренебрегать советом нашего честного хозяина. Полагаю, Кора согласится со мной и подтвердит, что вам обеим надо поспать.

– Кора может согласиться с вашим советом, но вряд ли последует ему,– возразила старшая сестра, опускаясь на ветви сассафраса рядом с Алисой.– Не будь даже этого таинственного вопля, нам все равно было бы трудно заснуть. Подумайте сами, Хейуорд, в состоянии ли дочери забыть о тревоге, которую испытывает их отец, не зная, где они и что с ними могло случиться в лесной глуши, среди бесчисленных опасностей?

– Он – солдат и знает не только опасности, но и преимущества лесов.

– Он – отец и не может подавить в себе отцовские чувства.

– Как снисходителен он был к моим капризам! С какой нежностью предупреждал любое мое желание! – всхлипнула Алиса.– Мы были эгоистками, сестрица, настояв на приезде сюда во что бы то ни стало.

– Быть может, я поступила неблагоразумно, вынудив его согласиться на наш приезд в такую трудную минуту, но мне хотелось доказать, что если другие могут покинуть его в опасности, то уж дочери всегда останутся ему верны.

– Когда он узнал о вашем решении приехать в форт Эдуард,– мягко вмешался Хейуорд,– в душе его началась жестокая борьба между страхом и любовью, и любовь, усугубленная,– если ее можно усугубить,– долгой разлукой, взяла верх. «Их ведет сюда мужество и благородство моей Коры, Дункан, и я не хочу препятствовать ей,– сказал он мне.– Дай бог каждому, кому выпала честь защищать его величество короля, быть хоть вполовину столь же стойким, как она!»

– А про меня он ничего не сказал, Хейуорд? – с ревнивой нежностью спросила Алиса.– Не мог же он не вспомнить о своей маленькой Элси!

– Разумеется, не мог: он ведь так хорошо ее знает,– успокоил девушку офицер.– Он наговорил про вас множество ласковых слов, повторить которые я не решусь, хотя готов поручиться в том, что они заслуженны. Он сказал...

Тут Дункан внезапно умолк: в тот момент, когда он впился глазами в Алису, которая в порыве дочерней любви повернулась к нему, жадно ловя каждое его слово, снаружи вновь раздался тот же ужасный вопль, и Хейуорд лишился дара речи. Наступила долгая пауза, и все трое уставились друг на друга, с трепетом ожидая повторения страшного воя. Наконец одеяло медленно приподнялось, и в отверстии появился разведчик: таинственные звуки, предвещавшие неведомую опасность, перед которой бессильны были весь его опыт и находчивость, поколебали, видимо, даже его твердость.

  ГЛАВА VII

...Они не спят.

Мне ясно все они видны

Вон там, на скалах.

Грей 

– Услышать в лесу такой звук и отсиживаться в пещере – значит пренебречь спасительным предупреждением,– объявил Соколиный Глаз.– Пусть девушки останутся здесь, а я с могиканами займу пост на скале, где, полагаю, компанию нам составит и майор шестидесятого полка.

– Значит, опасность действительно близка? – спросила Кора.

– Только тому, кто сотворил существо, издающее в предостережение людям столь странные вопли, известно, что нам угрожает. И я сочту себя недостойным ослушником его воли, если укроюсь в норе, когда в воздухе носится такое знамение! Даже ваш слабодушный спутник, убивающий дни свои на распевание псалмов,– и тот настолько встревожен, что уверяет, будто «готов восстать на бой». Но сводить все только к тому, чтобы принять бой, это было бы дело, привычное для всех нас, и мы с ним легко бы справились. Я слышал, что, когда такие вопли раздаются .меж небом и землей, они возвещают о схватке совсем иного рода.

– Если все наши опасения, друг мой, объясняются лишь сверхъестественными причинами, нам незачем тревожиться,—невозмутимо продолжала Кора.– Но не кажется ли вам, что это враги придумали новый хитроумный способ запугать нас и тем облегчить себе победу?

– Леди,– торжественно возвысил голос разведчик,– я тридцать лет прислушиваюсь ко всем лесным звукам, как только может прислушиваться человек, чья жизнь зависит от чуткости его уха. Меня не обманут ни мурлыканье пумы, ни посвист пересмешника, ни,, дьявольские уловки мингов. Я слыхал, как лес стонет, словно человек в скорби, и как шумит ветер, играя в ветвях; слышал я и треск молнии, когда она факелом вспыхивала в небе, рассыпая снопы искр и меча языки пламени. Но у меня никогда не возникало сомнения в том, что я слышу лишь те звуки, источник которых сотворил создатель, радуясь делу рук своих. Теперь же ни могикане, ни я, чистокровный белый, не в силах объяснить, что это был за вопль. Вот почему мы считаем его небесным знамением, ниспосланным нам во спасение.

– Непостижимо! – воскликнул Хейуорд и взял пистолеты, которые, входя в пещеру, положил на камень.– Но чем бы ни был этот крик – провозвестием мира или призывом к войне, нам все равно нужно узнать, что происходит. Показывайте дорогу, друг мой: я – за вами.

Все выбрались из убежища и сразу почувствовали облегчение, вдохнув не душный воздух пещеры, а бодрящую прохладу водопадов и стремнин. Над рекой дул сильный ветер, уносивший, казалось, рев воды в глубину пещер, где стоял глухой, непрерывный гул, который напоминал раскаты грома за далекими холмами. Луна уже взошла, и свет ее кое-где озарял поверхность воды, но выступ скалы, служивший путникам наблюдательным пунктом, все еще утопал в густом мраке. Если не считать шума падающей воды да порывистых вздохов ветра, проносившегося мимо, все было так безмолвно, как бывает лишь ночью в безлюдной глуши. Наблюдатели напрасно всматривались в противоположный берег: там не видно было никаких признаков жизни, которые могли бы объяснить происхождение страшного вопля. Лунный свет обманывал напряженное зрение, и встревоженный взгляд встречал лишь голые скалы да прямые неподвижные деревья.

– Ничего не видно! Всюду только тьма и покой дивной летней ночи,– прошептал Дункан.– Как любовались бы мы ландшафтом, как упивались бы его звенящей тишиной, будь это в другое время! Представьте себе на минуту. Кора, что вы в безопасности. То, что сейчас вселяет в вас ужас, сразу стало бы для вас источником наслаждения.

– Тс-с! – прервала его Алиса.

Предупреждение было излишним. Над рекой, словно взмыв с ее ложа и вылетев из стиснувших ее утесов, вновь разнесся тот же звук, прокатился по лесу, и отголоски его замерли где-то в отдалении.

– Может ли кто-нибудь из вас сказать, что это за вопль?–спросил Соколиный Глаз, когда отзвуки эха затерялись в лесу.– Если может, пусть скажет. Я же считаю, что таких звуков на земле не бывает.

– В таком случае здесь найдется человек, который сумеет рассеять ваше заблуждение,– возразил Дункан.– Мне этот звук хорошо знаком: я не раз слышал его на поле боя при обстоятельствах, нередко случающихся в жизни солдата. Это страшный крик, исторгаемый у лошади чаще всего болью, а иногда и страхом. Мой конь либо достался в жертву лесным хищникам, либо чует опасность, избежать которой бессилен. В пещере я еще мог не узнать этот звук, на открытом же воздухе не ошибусь.

Разведчик и его товарищи выслушали это простое объяснение с интересом людей, усваивающих новое понятие, которое вынуждает их отказаться от старых, не оправдавших себя представлений. Могикане, когда им стало ясно, в чем дело, ограничились своим обычным выразительным «ха!»; разведчик же, немного подумав, ответил:

– Не стану спорить – я плохо знаком с повадками лошадей, хотя и родился там, где их полным-полно. Вероятно, на берегу, у них над головами, собрались волки, и перепуганные животные на свой лад взывают к людям о помощи. Ункас,– окликнул он по-делаварски,– сядь в пирогу, спустись по течению да швырни горящей головней в стаю, иначе то, чего не сделать волкам, сделает страх, и к утру мы останемся без лошадей, а двигаться нам нужно быстро.

Молодой индеец, выполняя приказание, уже спустился к воде, как вдруг над рекой разнесся протяжный вой и тут же стал удаляться в глубь леса, словно чем-то напуганные звери добровольно отказались от своей добычи. Повинуясь инстинкту, Ункас поспешно вернулся обратно, и трое обитателей леса вновь принялись совещаться.

– Мы вроде охотников, много дней не видавших солнца н уже забывших, где север, где юг,– сказал Соколиный Глаз, отходя от могикан и приближаясь к своим подопечным.– Теперь мы опять распознаём приметы пути, и он очищен от терний. Сядьте-ка в тени берега – тут темнее, чем под соснами, и подождем, что еще ниспошлет нам господь. Говорите только шепотом, а еще лучше и разумнее будет, если каждый некоторое время побеседует с самим собой.

Тон разведчика по-прежнему оставался серьезным и внушительным, но в голосе его не чувствовалось больше суеверной тревоги. Было ясно, что его минутная слабость прошла, как только разрешилась загадка, которую не мог объяснить его опыт, и что он с присущими ему твердостью и мужеством готов встретить опасность, хотя полностью сознает ее истинные размеры. То же чувство, без сомнения, испытывали и могикане, разместившиеся так, чтобы, оставаясь незамеченными, видеть оба берега сразу. В этих обстоятельствах здравый смысл побудил Хейуорда и его спутниц последовать примеру своих мудрых проводников. Молодой офицер принес из пещеры охапку сассафраса, расстелил ее в проходе, соединявшем обе части убежища, и сестры спрятались там в безопасности от вражеских выстрелов и в полной уверенности, что им не грозит неожиданное нападение. Сам Хейуорд расположился неподалеку, чтобы иметь возможность переговариваться с ними, не повышая голоса и, следовательно, не подвергая их лишнему риску, а Давид, подражая обитателям леса, так ловко залег в расщелине скалы, что его неуклюжая фигура больше не привлекала к себе внимания.

Проходил час за часом, но все оставалось спокойно. Луна вошла в зенит, и ее кроткие лучи падали прямо на сестер, мирно уснувших в объятиях друг друга. Дункан накрыл девушек большой шалью Коры, лишив себя тем самым зрелища, которое так любил созерцать, и приклонил голову на камень, заменивший ему подушку. Давид издавал носом такие звуки, какие, если бы он бодрствовал, непременно оскорбили бы его тонкий слух. Одним словом, все, кроме Соколиного Глаза и могикан, поддались непреодолимой власти сна и утратили всякое представление о действительности. Только три бдительных стража не знали ни сна, ни отдыха. Неподвижные, как скала, с которой, казалось, срослись их тела, они лежали, не сводя глаз с деревьев, темными рядами окаймлявших берега узкого потока. Из их уст не вырывалось ни звука, и самый внимательный наблюдатель не решился бы сказать, дышат они или нет. Было совершенно очевидно, что такая необычная осторожность воспитана н них долгим опытом и что она – надежная порука против любой вражеской хитрости. Однако ничто не нарушало спокойствия ночи. Наконец луна зашла, и бледная полоска над верхушками деревьев чуть ниже излучины реки возвестила о приближении дня.

Только теперь Соколиный Глаз впервые пошевелился. Он прополз вдоль скалы и растолкал крепко спавшего Дункана.

– Пора в путь, – прошептал он.– Будите девушек и приготовьтесь сесть в пирогу, как только я подведу ее к скале.

– Спокойно ли прошла ночь? – осведомился Дункан.– Что до меня, то сон, кажется, поборол мою бдительность.

– Покамест все так же тихо, как в полночь. Но молчите и не мешкайте.

Окончательно проснувшись, Дункан откинул шаль, прикрывавшую спящих девушек. Почувствовав это, Кора протянула руку, словно для того, чтобы оттолкнуть его, Алиса же пролепетала нежным голоском:

– Нет, нет, дорогой отец, мы не остались одни – с нами был Дункан.

– Да, голубка моя,– умиленно прошептал молодой человек,– Дункан здесь и не покинет вас в опасности, пока жив... Кора! Алиса! Проснитесь! Пора в путь.

В ответ он внезапно услышал пронзительный крик Алисы, вслед за которым Кора вскочила, выпрямилась и застыла на месте, оцепенев от ужаса. Не успел Хейуорд раскрыть рот, как раздался такой невообразимый вой, что даже молодая горячая кровь Дункана прилила к сердцу. С минуту казалось, будто все демоны ада взмыли в воздух, изливая свою лютую злобу в диких завываниях. Определить, откуда доносятся эти вопли, было невозможно – они заполонили весь лес и, как чудилось испуганным слушателям, вырывались из пещер, низвергались с небес, поднимались с реки и от водопадов. Услышав этот адский шум, Давид выпрямился во весь рост, зажал уши руками и вскричал:

– Откуда эта какофония? Уж не разверзлись ли своды преисподней? Человек не способен издавать такие звуки!

Неосторожный порыв псалмопевца привел лишь к тому, что на противоположном берегу засверкали вспышки, грянул залп из дюжины ружей, и несчастный учитель пения без чувств рухнул на камни, между которыми так долго спал. Могикане бестрепетно ответили на устрашающий боевой клич врагов, торжествующе взвывших при падении Гамута, своим собственным боевым кличем. Завязалась перестрелка, но обе стороны были слишком опытны, чтобы хоть на секунду остаться без прикрытия. Дункан напрягал слух, надеясь уловить плеск весел: ему казалось, что единственный выход теперь – бегство. Река текла с обычной быстротой, но на черной ее поверхности все еще не было видно пироги. Хейуорд уже вообразил, что разведчик бессердечно бросил их, как вдруг внизу под скалой сверкнуло пламя, и свирепый вой, с которым слился предсмертный стон, доказал, что посланница смерти, отправленная не знающим промаха ружьем Соколиного Глаза, отыскала свою жертву. Этого отпора оказалось достаточно, чтобы враги тут же отступили, и мало-помалу вокруг воцарилась прежняя тишина.

Дункан, воспользовавшись передышкой, подскочил к Гамуту и оттащил его в узкий проход, служивший убежищем обеим сестрам. А еще через минуту все защитники островка собрались на совет в этом относительно безопасном месте.

– Бедняга уберег свой скальп,– невозмутимо заметил Соколиный Глаз, проводя рукой по голове Давида,– Он – живое доказательство того, что человек может родиться с чересчур длинным языком. Ну, не безумие ли выставлять напоказ шесть футов собственной плоти и крови на голой скале перед разъяренными индейцами? Удивляюсь одному – как он остался жив"

– Разве он не убит? – спросила Кора хриплым голосом, который явно свидетельствовал о том, насколько ожесточенно ужас борется в ней с напускной твердостью.– Можем мы как-нибудь помочь несчастному?

– Он жив, сердце бьется. Дайте ему отлежаться, прийти в себя, и он доживет до назначенного ему часа, если, конечно, малость поумнеет,– ответил Соколиный

Глаз, еще раз искоса взглянув на бесчувственное тело певца и одновременно с отменной сноровкой перезаряжая ружье.– Втащи-ка его в пещеру, Ункас, и уложи на ветви сассафраса. Чем дольше он пролежит, тем лучше: на скалах для такого верзилы вряд ли найдется подходящее прикрытие, а пение не защитит его от ирокезов.

– По-вашему, они возобновят атаку? – осведомился Хейуорд.

– Можно ли надеяться, что голодному волку хватит кусочка мяса? Они потеряли воина, а после первой потери или неудачной попытки напасть врасплох они всегда отступают; но они обязательно вернутся, придумав новый способ взять нас в кольцо и заполучить наши скальпы. У нас,– продолжал он, подняв голову, и на его обветренное лицо темной тучкой легла тень тревоги,– одна надежда: удержать скалу, пока Манроу не пришлет нам на выручку солдат. Дай бог, чтобы это произошло поскорее и чтобы командир их хорошо знал повадки индейцев!

– Вы поняли, Кора, что нас ожидает? Рассчитывать теперь мы можем лишь на опыт вашего отца и его тревогу о дочерях,– сказал Дункан.– Ступайте же с Алисой в пещеру, где вам, по крайней мере, не будут опасны смертоносные ружья наших врагов и где вы с присущей вам добротой позаботитесь о нашем злополучном спутнике.

Девушки проследовали за ним в первую пещеру, где Давид, судя по всему, уже начал приходить в себя. Оставив раненого на попечение сестер, Хейуорд заторопился обратно.

– Дункан! – дрожащим голосом окликнула его Кора, когда он был уже у выхода.

Молодой человек обернулся и, увидев, что румяную свежесть на ее лице сменила смертельная бледность, губы дрожат, а глаза с глубоким чувством смотрят на него, тут же возвратился к ней.

– Помните, Дункан, сколь необходима ваша жизнь для того, чтобы сохранить нашу! Помните, что вы облечены святым родительским доверием и что очень многое зависит от вашей предусмотрительности и заботливости. Словом, помните,– заключила она, залившись красноречивым румянцем,– как заслуженно дорожат вами все, кто носит имя Манроу.

– Если что-нибудь и может усугубить мою эгоистическую любовь к жизни, то именно такая уверенность,– отозвался Хейуорд, бессознательно переводя взгляд на юные черты безмолвной Алисы.– Наш честный проводник подтвердит вам, что я, майор шестидесятого полка, не могу не принять участия в бою. Но задача у нас нетрудная: нам надо всего несколько часов продержать этих кровожадных псов на расстоянии.

Хейуорд сделал над собой усилие и, не дожидаясь ответа, ушел от сестер к охотнику и могиканам, по-прежнему укрывавшимся в проходе между двумя пещерами.

– А я тебе говорю, Ункас,– произнес Соколиный Глаз, когда майор приблизился к ним,– ты напрасно сыплешь так много пороху: это усиливает отдачу, и пуля летит мимо цели. Пороху сыпь поменьше, пулю бери полегче, целься подольше,– и минг почти наверняка взвоет перед смертью! Во всяком случае, так учит мое знакомство с этими бестиями. По местам, друзья,– никто ведь не знает, когда и откуда макуас нанесет удар.

Индейцы молча заняли указанные им посты в расщелинах скалы, откуда, оставаясь сами под прикрытием, они могли взять на прицел каждого, кто приблизится к подножию водопадов. В самой середине островка возвышалось несколько чахлых низкорослых сосен; в эту рощицу с быстротой оленя и бросился Соколиный Глаз, за которым проворно последовал Хейуорд. Здесь они, насколько возможно тщательно, укрылись меж кустов и разбросанных вокруг камней. Над ними отвесно вздымалась голая скала, по обеим сторонам которой, клубясь и пенясь, низвергалась в пропасть вода. Теперь, когда рассвело, противоположные берега уже не казались бесформенной расплывчатой массой, а были отчетливо видны, и Соколиный Глаз с майором, вглядываясь в чащу, ясно различали все, что происходило под густым навесом мрачных сосен и кустов.

Осажденные долго с тревогой ожидали атаки, но никаких признаков ее не обнаруживалось, и Дункан уже начал надеяться, что их огонь оказался более убийственным, чем они предполагали, и что противник успешно отброшен. Но когда он решился высказать свои предположения разведчику, Соколиный Глаз, с сомнением покачав головой, возразил:

– Плохо же вы знаете макуасов, если думаете, что они так легко отступят да еще без скальпов! Утром здесь вопил не один, а штук сорок этих дьяволов, и она слишком хорошо знают, сколько нас и в каком мы положении, чтобы так скоро отказаться от преследования. Тс-с! Посмотрите-ка на реку вверх по течению – вон туда, где струи дробятся о камни. Я не я буду, если эти окаянные бестии не переправились вплавь по самой быстрине и не добрались, на наше несчастье, до верхнего конца острова. Легче, друг, легче, не то один взмах ножа – и макушка у вас навсегда останется безволосой.

Хейуорд выглянул из-за прикрытия и увидел нечто, по справедливости показавшееся ему чудом быстроты и ловкости. Поток сточил край мягкой скалы таким образом, что первый уступ ее оказался менее крутым и отвесным, чем это обычно бывает на водопадах. И вот, ориентируясь лишь на мелкую рябь в том месте, где вода огибала с двух сторон верхний конец островка, несколько неукротимых дикарей отважились броситься в реку и вплавь переправиться на скалу, предвидя, что в случае удачи им будет нетрудно добраться до своих жертв. Едва Соколиный Глаз умолк, над бревнами, случайно прибитыми течением к голой скале, показались четыре головы. Эти бревна, видимо, и внушили краснокожим мысль об осуществимости их рискованной затеи. В следующую секунду из зеленой пены вынырнула пятая голова, но чуть ниже нужного места. Дикарь отчаянно боролся за жизнь и, подхваченный течением, уже протянул было руку соратникам, как вдруг бурлящий поток вновь подхватил его и подбросил вверх. Гурон, растопырив руки и выпучив глаза, словно взлетел в воздух, но тут же с глухим всплеском исчез в зияющей бездне, над которой на мгновение повис. Из пучины, перекрыв глухой гул водопада, донесся отчаянный пронзительный вопль, и над рекой вновь воцарилась могильная тишина.

Первым побуждением великодушного Дункана было броситься на помощь несчастному, но железная рука непреклонного разведчика приковала его к месту.

– Вы хотите обречь нас на верную смерть, показав мингам, где мы прячемся? – сурово спросил Соколиный Глаз.– Смерть его сберегла нам один заряд, а боевые припасы нам нужны сейчас не меньше, чем передышка загнанному оленю. Перезарядите-ка лучше пистолеты – от водопада столько брызг, что порох, пожалуй, отсырел. И будьте готовы к рукопашной, а я обстреляю их на подходе.

Он заложил палец в рот, громко и протяжно свистнул, и могикане, охранявшие нижний конец скалы, ответили ему тем же. Когда сигнал разнесся в воздухе, Дункан заметил, как над бревнами мелькнули головы и столь же мгновенно исчезли из виду. Затем его внимание привлек какой-то шорох позади, и, повернув голову, он увидел в нескольких футах от себя подползавшего Ункаса. Соколиный Глаз бросил ему несколько слов по-делаварски, и молодой вождь крайне осторожно, но с тем же невозмутимым спокойствием занял новую позицию. Хейуорд был уже весь во власти лихорадочного нетерпения, но разведчик счел момент подходящим для того, чтобы прочесть своим младшим товарищам лекцию о благоразумном обращении с огнестрельным оружием.

– Из всех ружей,– начал он,– опаснее всего то, у которого длинный, хорошо отполированный ствол из ковкого металла, хотя полностью его достоинства использует только тот, у кого твердая рука, верный глаз и безошибочное чутье на нужную величину заряда. Оружейники, видимо, плохо знают свое ремесло, когда мастерят короткие дробовики и кавалерийские...