Текст книги "Расколотое королевство"

Автор книги: Джеймс Эйтчесон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Но вместе с тем как день перешел в ночь, и в костер были брошены новые поленья, новая решимость возгорелась в моей душе. Даже если Бледдин с Эдриком не были виновны в смерти Леофрун, они должны были ответить за все остальное. Они лишили меня кольчуги, меча и гордости, убили моих товарищей и сожгли мой дом. Я не мог простить им всего этого.

Под руководством Эдды люди устроили себе грубое убежище, установив ветви деревьев вокруг пузатого ствола дуба и накидав поверх них охапки папоротника, чтобы не пустить внутрь дождь и холод. Беорн и Нортмунд остались следить за огнем, а все остальные улеглись на каменистую землю, чтобы попытаться отдохнуть. Все, кроме меня. Мой мозг лихорадочно работал; я думал о том, с чего начать следующее утро, как посеять ужас в сердцах наших врагов, как заставить их страдать после всего, что они сотворили с нами.

* * *

Мы вышли, как только в кронах деревьев зазвенели птичьи голоса. Восемь мужчин, пять женщин, шестеро детей, священник, три лошади и я. Все, что осталось от некогда гордой усадьбы Эрнфорд.

По пути я рассказал им обо всем, что произошло со мной после отъезда: о нашей экспедиции за Вал Оффы, о битве при Мехайне, нашем возвращении, а затем побеге из Шрусбери; о том, как я попал в плен к Бледдину, и как потом мне удалось бежать. Некоторые части истории я упустил: какие-то события казались мне такими давними, что уже изгладились из памяти, но кое-чем я делиться не захотел, тем более, что гордиться тут было нечем. И мой спор с Беренгаром был одним из этих упущений. Какими мелкими и глупыми казались эти дрязги после всего, что случилось.

Когда мы приблизились к Эрнфорду, я велел всем остановиться на отдых, а сам вместе с Эддой поехал вперед на двух верховых, которых вместе с моим жеребцом ему удалось спасти из конюшни. Вид сгоревших домов и запахи тления переносить было не легче, чем накануне, но мы сделали широкую дугу, и дальше я старался не отводить взгляда от дороги на Red Dun. Вороны с дружным карканьем разлетались с нашего пути, кружили над головой, внимательно рассматривая двух всадников обсидиановыми бусинками глаз.

– Не нравится мне все это, – Эдда перекрестился, когда мы начали подниматься к вершине Красного Холма. – Это злое место, милорд. Зачем мы идем сюда?

– Ты сам знаешь, – ответил я. – Мы не уйдем отсюда, пока не заберем то, зачем пришли.

Не обращая внимания на бормотание англичанина, я ехал молча, пока мы не поднялись по крутому каменистому склону к перелеску, а оттуда вдоль хребта к площадке, где над долиной стояли каменные стражи. Некоторое время я шарил в траве, пока не нашел моего маленького друга, скользнул ладонью в зазор под его нижней гранью, а потом с помощью Эдды поднял и откинул в сторону.

Враг не нашел моего клада, с облегчением понял я. Все здесь лежало именно так, как я оставил несколько месяцев назад.

Эдда удивленно присвистнул, заглянув в яму. Он знал, что я иногда приезжаю сюда, но, скорее всего, не догадывался, как много серебра и золота удалось мне скопить за несколько последних месяцев.

– Сколько из этого вы собираетесь забрать с собой? – спросил он.

– Все, – ответил я. – Мы сюда больше не вернемся.

Мы достали седельные сумки с монетами, языческими кольцами со странными надписями – я сразу надел их на пальцы – и двумя позолоченными брошами. Я понятия не имел, сколько все это могло стоить, но считал, что должно хватить на десяток сильных боевых коней, после чего останется достаточно, чтобы купить щит и копье для каждого мужчины, женщины и ребенка в нашем отряде. Из трех саксов я отдал один англичанину, другой взял себе, а третий положил вместе с серебром, решив позднее отдать одному из оставшихся мужчин. Скорее всего, Одгару: он был самым молодым и сильным из всех, и мог оказаться полезным рядом со мной в драке.

Оставался еще меч, последний из трех, когда-либо принадлежавших мне, и на сегодняшний день единственный. Его дал мне отец Роберта, Гийом Мале, когда я поступил к нему на службу год назад. И хотя после неприятного дела с его предателем-капелланом он освободил меня от клятвы, но так и не попросил вернуть клинок. Пожалуй, я без сожаления расстался бы с этим мечом, потому что он служил мне напоминанием о тех временах, со всеми предательствами и обманом, которые сопровождали мою службу. По этой же причине я перестал им пользоваться, вот почему он отдыхал в земле столько месяцев. Теперь тот факт, что я не продал его, казался мне благословением. Может быть, я догадывался, что еще придет время, когда он снова послужит мне.

Я застегнул пряжку ремня на поясе, молча посмотрел вниз на долину и на Эрнфорд, и помолился про себя, чтобы когда-нибудь увидеть его снова. Но даже когда мы начали медленный спуск с горы, меня не покидало ощущение холода, как будто я простился с этими местами навек. Может быть, то, что я сказал о кладе и тайнике на холме, имело отношение ко всему окружающему миру: истина, которую я не желал признать, но в глубине души чувствовал ее бесповоротность.

Эта истина состояла в том, что нам никогда не суждено было вернуться в Эрнфорд.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Мы шли по этой выжженной и обезлюдевшей земле, стараясь как можно дальше держаться от главных дорог, но в то же время высматривая любые вооруженные банды, которые могли рыскать по стране. Столбы дыма поднимались над горизонтом, где огонь пожирал другие усадьбы, и мы заранее сворачивали в сторону, на случай если там еще таился враг. Даже издали было видно, что они не пощадили ни одного дома, ни одного животного, ни одной живой души. Пшеничные поля лежали почерневшие, пастбища безмолвные и пустые. Там, где раньше слышалось блеяние овец и мычание коров, царила мертвая тишина.

– Crung on walo wide, – пробормотал Эдда, когда мы огибали окраины одной такой усадьбы, – cwoman wold agas, swyite all fornom sec grofrawera…

Что-то в этих словах показалось мне знакомым.

– В битве полегли могучие воины, – произнес я, напрягая память. – Потом пришла чума, и смерть увела всех храбрых мужей…

Он бросил на меня удивленный взгляд.

– Вы знаете, милорд?

– Нет, – ответил я. – Ты повторял это, когда лежал без сознания под действием макового настоя. Эрхембальд подумал, что это могут быть строки из Писания, но только не мог определить их происхождения.

– Не из Писания, – торжественно сказал он, опуская глаза вниз. – Это строки из одной старинной песни, которую пела мне мать, упокой, Господи, ее душу. Она слышала их от своего отца, а тот, в свою очередь, от своего, и так она передавалась в моей семье из уст в уста в течении многих поколений. Я не знаю, кто первым сложил эти слова, но никогда в жизни не забывал их. Иногда я думаю о всех тех, кто погиб у меня на глазах, и эти строки приходят мне на ум.

Смерть увела всех храбрых мужей. Я подумал о Серло, Понсе, лорде Роберте, от души надеясь, что они еще живы, что смерть не увела их вместе с моими бесстрашными товарищами-воинами.

И все же я чувствовал, что англичанин что-то недоговаривает, он намекал на некую тайную рану, о котором никогда не говорил открыто. Со своей стороны я никогда не пытался влезть к нему в душу, но сейчас, когда я больше чем когда-либо нуждался в надежных и сильных людях, это казалось мне важным.

– Ты уже был когда-то воином, не так ли? – спросил я. – У тебя есть боевой опыт.

Он не ответил, по крайней мере, не сразу, и некоторое время мы ехали молча. Я увидел собаку, худую и жалкую, которая на руинах своего бывшего дома жалобным лаем звала хозяина. Это было единственное живое существо, кроме зайцев и птиц, которое мы встретили за весь день.

– Вы помните тот день в начале лета, когда пришли валлийцы, и мы преследовали их до самого Вала? – спросил Эдда.

Он и сам знал, что помню, поэтому я молча ждал продолжения.

– Тогда я впервые за последние четырнадцать лет убил человека. – гнев отразился в его глазах, побелевшие пальцы сжались в кулаки. – Я не хотел делать это тогда, а сейчас убийство нравится мне еще меньше. Да, это правда, что я видел войну, но я не воин.

– И что же случилось четырнадцать лет назад?

Он фыркнул, как будто уже сама мысль о том, что меня могут заинтересовать его горести, показалась ему смешной, но видя мое серьезное лицо, ответил:

– Это история, которую знают очень немногие. Если вы хотите услышать ее, милорд, вы должны пообещать, что не расскажете ее ни священнику ни кому-либо еще.

Я оглянулся. Остальная часть отряда немного отстала от нас, не настолько далеко, чтобы остаться без защиты при внезапном нападении, но достаточно, чтобы не слышать наших голосов.

– Конечно, – сказал я. – Продолжай.

Мгновение он смотрел на меня, как будто прикидывая, можно ли мне доверять, но потом вздохнул.

– С начала того года валлийцы совершали набеги вдоль всей границы, грабя, насилуя, сжигая все совсем как сейчас. Летом наш господин выбрал меня и двух моих братьев Бруна и Тателя идти с ним на военный сбор, объявленный епископом Херефорда Леофрагом, который в то время владел землями в этой части Марки.

– Епископ? – переспросил я. – Что он может знать о войне?

– Очень мало, как довелось мне узнать, – с горечью сказал Эдда. – Насколько я помню, он был злым человеком, чрезмерно любившим вино и очень высокого мнения о своих талантах. При всем своем гоноре полководцем он оказался не лучше меня и моих братьев. Мне тогда едва исполнилось двадцать лет, а им было и того меньше, горячие и нетерпеливые ребята. Из нас троих только я имел представление о верховой езде да кое-каких приемах боя с копьем, но даже я до сих пор не проливал крови.

Он глубоко вздохнул, словно стараясь умерить волнение.

– Но только до той ночи в Glasbury.[30]30
  Деревня Гласбери (Уэльс) существует и поныне, в 40 км западнее английского города Херефорд. В описываемое время принадлежала королевству Брихениог, владениям Бледдина.


[Закрыть] Валлийцы напали на наш лагерь посреди ночи, когда все спали, и устроили бойню, которой я не мог себе и представить. Я потерял глаз, когда один из тех ублюдков ударил меня копьем в лицо, хотя мне очень повезло, потому что я выжил. Татель и Брун держали щиты рядом со мной, и я видел их гибель вместе с большей частью нашего войска, моего господина и самого епископа. – Он покачал головой, и я заметил блеск влаги в его единственном глазу. – Мне одному было суждено вернуться к нашей больной матери. Я один пытался ее утешить, но ее сердце не вынесло такого горя, и вскоре она тоже умерла. После этого на родине у меня не осталось ничего, и хотя мне стыдно сейчас признаться в этом, я бежал из дома, побираясь в городах и по обочинам дорог, пока мои скитания не привели меня в Эрнфорд. Управляющий сжалился надо мной и дал мне работу в конюшне. Такова и была моя жизнь до последних дней.

Эдда всегда был нелюдимым человеком, замкнутым в себе и редко улыбающимся, так что я давно подозревал, что причина его печали таится в его прошлом. В отличие от остальных селян, у него не было родственников ни в моей усадьбе, ни в соседних трех. Теперь я знал, почему.

– Мне очень жаль, – сказал я, зная, что эти слова могут прозвучать слишком обыденно, но не найдя других.

Он кивнул и вытер лицо рукой, чтобы смахнуть слезы со своего здорового глаза.

– Мне не нравится все это, милорд, – тихо добавил он. – Я не ищу приключений, я не желаю ни богатства ни славы. Так же как меч определил ваш жизненный путь, лошади определили мой, и это все, чего я хотел от жизни.

– Я понимаю.

Казалось, он не слышал меня, потому что продолжал:

– Затем в этом году валлийцы пришли снова, и я убил их, но только потому, что они убили людей, которых я знал. Вот почему я поехал с вами. Когда придет время, я буду сражаться рядом с вами и постараюсь отправить в могилу как можно больше врагов, ибо в этом заключается справедливость. Но я не буду радоваться их смерти.

Он повернул ко мне мрачное, взволнованное лицо. Англичанин никогда в моем присутствии не говорил о войне, и он дал мне несколько минут, чтобы принять все, им сказанное.

Подобно мне, он ступил на путь меча. Он участвовал в боях, обнажал свой клинок и убивал людей. На этом сходство наших историй заканчивалось, потому что он делал это только из чувства долга. Я же с четырнадцати лет не мечтал ни о чем другом, как держать в руках оружие, хорошо служить своему сеньору и завоевать воинскую славу. Даже сейчас, после всего, что случилось в моей жизни, после гибели стольких друзей, после ясного осознания, что я мог оказаться среди них, я все еще мечтал о войне. Я жаждал крови, тосковал по тяжести меча и щита в руках, по ощущению превосходства над врагом. Я не мог ни отрицать ни сдерживать это желание, потому что борьба стала для меня инстинктом, вошедшим в плоть и кровь. Она стала такой же частью меня, как сердце или печень. Вырежьте ее из меня, и я умру.

Однако, следуя своей страсти в последние несколько месяцев, я каким-то образом потерял себя и позабыл, кем являлся на самом деле. Я не мог сказать, когда это произошло, но в какой-то момент, моя слава погребла меня под собой. Я загордился и стал глух к добрым советам моих товарищей и друзей: все, что я презирал в других, я обнаружил в себе. Я слишком много времени отдал тщеславному самовосхвалению, слушая сказки, что плели о моих подвигах, пока сам не начал верить им. Миф о Танкреде Динане заслонил в моих глазах правду. Я сам осквернил свою душу грехом гордыни, и чуть не потерял все. Смерть Леофрун, разрушение Эрнфорда: наказывая таким образом, Бог возвращал меня к себе самому, напоминал мне, кто я такой на самом деле.

И все же Танкред, который вел за собой этих голодных и отчаявшихся людей, был совсем другим человеком, чем тот, что впервые явился в Эрнфорд год назад. Я чувствовал, как твердеет во мне новый стержень, ощущал, как новая уверенность поднимается и заполняет всего меня целиком. Все раны, которые я выстрадал, все смерти и разорение, свидетелем которых я стал, сделали меня сильнее.

По мере нашего путешествия к нам присоединялись новые люди: мужчины и женщины, чьи лорды и управляющие, родственники, дети и скот были убиты на их глазах, чьи жизни были разбиты одним ударом. Как правило, они поначалу опасались нас, но увидев, как грязна наша одежда, как измучены наши лошади, как мало у нас оружия, они оставляли свой страх и присоединялись к нам. Может быть, они думали, что идти по стране сейчас безопаснее всем вместе, чем поодиночке, и наверное, были правы.

Вот так получилось, что за несколько дней наш отряд увеличился почти втрое. Кто-то пришел, нагруженный остатками пищи, горшками и другими осколками своего хозяйства, которые им удалось спасти из горящих домов, другие привели лошадей и собак, было даже две тощих козы, одну из которых мы позже зарезали на мясо, хотя его оказалось совсем немного.

Некоторые приносили слухи о событиях в стране, и таким образом мы узнали, что под Шрусбери произошло большое сражение, в котором армия под руководством ФитцОсборна и кастеляна Роже де Монтгомери потерпела сокрушительное поражение. По некоторым данным, оба командира пали на поле боя, и враги сожгли город дотла, не щадя ни мужчин, ни женщин, ни скотину. Но другие говорили иное: командиры по-прежнему живы, они сумели вернуться в город и закрепиться в замке, Бледдин оставил небольшой отряд чтобы держать осаду и опустошать окрестности, а сам с основной частью армии отправился на восток в сторону Стаффорда.

Какой бы вариант ни оказался правдой, эта новость не сулила нам добра. Единственная надежда пришла из уст робкой прачки по имени Милдбург, единственной из оставшихся в живых в усадьбе, которая видела множество всадников, идущих на север по старой дороге, называемой англичанами Виклинг-стрит, что шла от Лондона.

Эдда посмотрел на меня.

– Армия короля Гийома?

– Если это так, то они опоздали, – пробормотал я. – Спроси ее, как давно она видела их, может ли она сказать, сколько их было, и помнит ли она их знамена.

Он выполнил поручение и вернулся с ответом:

– Это случилось два дня назад. Она говорит, что они несли множество знамен всех цветов с различными животными, но самым большим среди них был золотой лев на алом поле.

Это я и надеялся услышать.

– Лев Нормандии. – значит, это был действительно король.

В глубине души я спрашивал себя, не запоздала ли эта помощь?

– Сколько их?

– Она говорит, что больше тысячи, хотя затрудняется сказать, насколько больше. Она утверждает, что видела их только издалека, и не осмелилась подойти ближе, опасаясь за свою жизнь.

Возможно, Милдбург поступила правильно, но меня расстроило, что она не в состоянии сообщить нам больше. Вместе с тем у меня в животе возникло неприятное ощущение. Тысячи мужчин будет явно недостаточно, если нам предстоит выбить врага из Англии и отогнать его за Вал. Я мог только молиться, что в действительности их намного больше, что прачка видела только авангард или передовой отряд.

Чем дольше мы шли, тем больше выживших присоединялось к нам, пока наша горе-армия не распухла до почти пятидесяти мужчин, женщин и детей. Каждая новая группа приходила с новыми вестями; как множество рук, ткущих один гобелен, их рассказы сплетались в общую ткань повествования. Каждая новость частично согласовывалась с теми, что мы уже слышали, но добавлялись новые детали и цвета, которые могли пропустить остальные, и постепенно картина всего происходящего начал формироваться в моем сознании. Изображение в желтых и оранжевых, коричневых, черных и красных тонах. Образ кровоточащей страны в огне.

Многие города Мерсии встали на сторону врага; во многих местах произошли столкновения между англичанами и французами, и на улицах пролилась кровь. Многие таны в графствах взялись за оружие, чтобы поддержать Эдрика, Этлинга или короля, а заодно свести счеты друг с другом; теперь они прочесывали холмы и долины во главе своих маленьких армий. Путешествеников убивали на дорогах, залы и замки сжигали до основания. С юга доходили слухи о восстаниях, охвативших южные графства от Корнуолла, Девоншира и Сомерсета до Эксетера до Брикстоу,[31]31
  Brycgstowe – сейчас Бристоль.


[Закрыть] в то время как с востока прилетали вести, что датский флот, укрепив свои силы наемниками из Фрисландии и Фландрии, курсирует в прибрежных водах и совершает налеты на побережье, нападая на каждый порт от Темзы до Хамбре и оставляя за собой одни лишь трупы.

Но даже это было не самым худшим. С севера от Хамбре приходили новости настолько страшные, что я не мог представить такого даже в ночных кошмарах. Этлинг и Свен, заключив прочный союз, общими силами взяли Эофервик. Оба замка и большой кафедральный собор были сожжены дотла, пожар распространился по всему городу и бушевал в течение трех дней и ночей. Почти все норманны, фламандцы и бретонцы либо пали в бою, либо погибли в пламени.

– Говорят, что спасшихся можно пересчитать по пальцам, – сказал человек, принесший нам эту весть, странствующий монах по имени Вигхерд родом из Личфилда, что стоял недалеко к северо-востоку от нас. – Почти никого не пощадили.

Он шел, чтобы сообщить новость своим братьям в Винчестере. Когда я назвался, он вспомнил мое имя, а так же истории, что рассказывали обо мне, и потому добровольно и даже с большой охотой предложил нам все, что знал.

– Что значит «пощадили»? – спросил я.

– Нортумбрийцы и датчане взяли в плен несколько человек, – пояснил Вигхерд. – Остальные были убиты. Никому не позволили уйти.

Да уж, датчане были известны своей свирепостью и тем, что редко брали пленных. Насколько я мог судить, единственная причина, по которой они могли сделать исключение, состояла в том, что им удалось захватить пленников настолько знатных, что король Гийом должен был предложить за них выкуп серебром, золотом или другими ценностями.

– Тебе известны имена этих пленников?

Вигхерд покачал головой.

– Нет, господин. Я знаю только то, что слышал от других.

Впрочем, я и так достаточно узнал от него; по описанию монаха все случившееся в Эофервике было больше похоже на бойню. Скорее всего, Роберт и Беатрис погибли вместе со всем гарнизоном. Я всей душой надеялся, что им удалось избежать смерти, но в последнее время слишком часто цеплялся за несбыточную надежду, чтобы в результате увидеть крах все моих упований.

И потому я делал, единственное, что мог – молился.

* * *

– Что нам теперь делать? – спросил отец Эрехембальд в тот же вечер, когда мы сидели у костра, куда я собрал на совет всех мужчин нашего маленького отряда.

Здесь были священик, Эдда, Одгар и другие из Эрнфорда, монах Вигхерд и горстка тех, кого мы встретили за время наших странствий; все они выглядели так, словно не были способны отличить один конец копья от другого. Мне еще не доводилось видеть более слабых и оборванный воинов; сомневаюсь, что они смогли бы заронить страх в сердца наших врагов. Но других у меня не было.

– Если датчане объединят свои усилия с Этлингом, они очень скоро захватят весь Север королевства, – заявил Галфрид, глуповатый фламандец, управляющий одной из разрушенных усадеб, на которую мы наткнулись в пути.

Похоже, он заговорил только потому, что очень любил слушать свой голос.

– Король Гийом не сможет воевать сразу с ними и с валлийцами, да еще вместе с Эдриком, во всяком случае, до зимы. Нам лучше свернуть на юг и поискать убежища в Уэссексе.

– Если Эксетер и Брикстоу перешли на сторону мятежников, даже Уэссекс не будет безопасным местом для нас, – фыркнул Эдда. – Сейчас везде одно и то же, так что направление не имеет значения. Восстала вся страна.

– Тогда что же нам делать, англичанин? Ты бы предпочел, чтобы валлийцы, перебившие твоих соотечественников, наконец добрались и до нас?

Эдда прищурился на Галфрида:

– И что ты предлагаешь?

Тот нисколько не смутился, хотя был на голову ниже конюха.

– Если бы не предательство твоего народа, ничего подобного не случилось бы. Мы не бродили бы по лесам, как голодные псы, а грелись бы у очагов с полными животами и кружкой эля в руках.

Его взгляд на мгновение задержался на двух саксах на поясе Эдды. Конюх с головы до ног выглядел бравым воякой, и наверное, это вызвало у Галфрида новые подозрения. Подобно многим другим, явившимся сюда после вторжения, он не привык видеть в англичанах мужчин, равных себе, а тем более друзей или союзников.

– Милорд, что этот человек делает здесь, – спросил он, обращаясь ко мне. – Откуда нам знать, не собирается ли он предать нас?

– Я в нем уверен, – сказал я Галфриду. – Эдда самый преданный человек, которого я когда-либо знал. Кроме того, он прав. Мы не можем быть уверены, что в Уэссексе безопасно.

– Тогда куда же мы пойдем? – спросил отец Эрхембальд.

Я потер лицо ладонями, пытаясь думать. Призвав сюда этих людей, чтобы обсудить наши планы, я до сих пор не знал, что им предложить. Новости, услышанные от Вигхерда, почти парализовали мою волю. Поистине все случилось по словам ФитцОсборна. Королевство рушилось на наших глазах, и чем больше усилий мы прилагали для его спасения, тем быстрее, казалось, все это происходило.

– Танкред?

Я моргнул и посмотрел вверх. Священник все еще ждал ответа.

– Сколько у нас годных для сражения мужчин? – спросил я, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Все, кто здесь, – ответил Эдда. – Но нет ни оружия, ни щитов.

– Тогда мы их добудем.

– Интересно, где? – Галфрид решил бросить вызов мне. – И вы думаете, они захотят сражаться после всего, что они видели?

– Да, если они жаждут мести и справедливости для тех, кто это сделал. Если они думают, как я, то они очень хотят крови.

Я обвел взглядом Редвульфа, Дэйрика и Одгара, мужчин из других усадеб, чьих имен я еще не знал: французов и англичан. Ни один из них не издал ни звука, который я мог бы принять за знак согласия. Впрочем, в то же время никто не попытался выступить против меня.

Глядя на извивающиеся, закручивающиеся языки пламени, Эдда торжественно кивнул. Я подумал, что сейчас происходит у него в голове: предвкушает ли он радость от предстоящей битвы или просто готовится снести новое испытание судьбы ради выполнения долга чести? Несмотря на печальное прошлое, я надеялся, что он сможет раздуть в своей душе искру праведного гнева, который в нужный момент превратится в боевую ярость. В сражении важно одно – сохранить мужество, не позволить страху вползти в сердце воина. Если это случится хоть на один миг, враг обязательно воспользуется этим мгновением. Смерть приходит, как только отвага покидает мужчину.

Я попытался скрыть эти мысли от посторонних глаз. Я не мог позволить себе потерять последних друзей. И все же я не был уверен, что смогу предложить им всем безопасный путь. В моем сердце таилось предчувствие, что я веду этих мужчин, некоторые из которых были почти детьми, к могиле, как раньше вел многих и многих других. Но был ли у меня иной выбор?

– Король выступил в поход, – сказал я, обращаясь ко всем сразу. – Если мы хотим вернуть наши земли, ему понадобится каждый человек, которого он сможет найти. Вы со мной?

Священник перевел мои слова для тех, кто не говорил по-французски. Один за другим они дали свое согласие, возможно, заразившись моей решимостью. Кое-кто колебался, возможно им пришлось преодолеть некоторые сомнения, но в конце концов, они тоже согласились.

Даже Галфрид выразил свою поддержку, хотя в его голосе я чувствовал определенное нежелание, которое объяснил отсутствием боевого опыта. Это меня не удивило. Люди, говорящие громче всех, очень часто потом доказывают, что их слова были просто дымовой завесой, за которой они пытались скрыть свою неуверенность.

Совсем недавно я и сам был таким.