Стихотворения
Текст книги "Стихотворения"
Автор книги: Джеймс Джойс
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
САТИРА НА БРАТЬЕВ ФЭЙ
Братья Фэй всем известны, не так ли?
Они ставили чудо-спектакли,
Голося во всю мочь:
«Все условности – прочь!»
Зритель ахал, и критики мякли.
Мне же братья сказали: «Свинья!»,
Чуть нарушил условности я:
Ползал пьяный в кулисах
И в невинных актрисах
Сеял трепет, бездарно блюя.
(Июнь 1904)
* * *
The flower I gave rejected lies.
Sad is my lot for all to see.
Humiliation burns my eyes.
The Grace of God abandons me.
As Alberic sweet love forswore
The power of cursed gold to wield
So you, who lusts for metal ore,
Forswear me for a copperfield.
Rejoice not yet in false bravado
The pimpernel you flung away
Shall torchlike burn your El Dorado.
Vengeance is mine. I will repay.
(1902–1904?)
* * *
Цветок, что я тебе принес,
Печаль, что каждому видна,
И крупные улики слез —
Весь этот стыд я пью до дна.
Как Альберик любовь отдал,
Страсть к золоту сильней ценя,
Так ты за низменный металл,
Не дрогнув, предала меня.
Смотри же! Рдяный мой цветок,
Отброшенный, как сор, как хлам, —
Спалит ваш золотой чертог!
Отмщенье мне – и аз воздам.
(1902–1904?)
DOOLEYSPRUDENCE
(Air: 'Mr Dooley')
Who is the man when all the gallant nations run to war
Goes home to have his dinner by the very first cablecar
And as he eats his cantaloups contorts himself in mirth
To read the blatant bulletins of the rulers of the earth?
It's Mr Dooley,
Mr Dooley,
The coolest chap our country ever knew
'They are out to collar
The dime and dollar'
Says Mr Dooley-ooley-ooley-oo.
Who is the funny fellow who declines to go to church
Since pope and priest and parson left the poor man in the lurch
And taught their flocks the only way to save all human souls
Was piercing human bodies through with dumdum bulletholes?
It's Mr Dooley,
Mr Dooley,
The mildest man our country ever knew
'Who will release us
From Jingo Jesus?'
Prays Mr Dooley-ooley-ooley-oo.
Who is the meek philosopher who doesn't care a damn
About the yellow peril or problem of Siam
And disbelieves that British Tar is water from life's fount
And will not gulp the gospel of the German on the Mount?
It's Mr Dooley,
Mr Dooley,
The broadest brain our countiy ever knew
'The curse of Moses
On both your houses'
Cries Mr Dooley-ooley-ooley-oo.
Who is the cheerful imbecile who lights his long chibouk
With pages of the pandect, penal code and Doomsday Book
And wonders why bald justices are bound by law to wear
A toga and a wig made out of someone else's hair?
It's Mr Dooley,
Mr Dooley,
The finest fool our country ever knew
'They took that toilette
From Pontius Pilate'
Thinks Mr Dooley-ooley-ooley-oo.
Who is the man who says he'll go the whole and perfect hog
Before he pays an income tax or licence for a dog
And when he licks a postagestamp regards with smiling scorn
The face of king or emperor or snout of unicorn?
It's Mr Dooley,
Mr Dooley,
The wildest wag our country ever knew
'O my poor tummy
His backside gummy!'
Moans Mr Dooley-ooley-ooley-oo.
Who is the tranquil gentleman who won't salute the State
Or serve Nabuchodonosor or proletariat
But thinks that every son of man has quite enough to do
To paddle down the stream of life his personal canoe?
It's Mr Dooley,
Mr Dooley,
The wisest lad our country ever knew
'Poor Europe ambles
Like sheep to shambles!'
Sighs Mr Dooley-ooley-ooley-oo.
Who is the sunny sceptic who fights shy of Noah's arks
When they are made in Germany by Engels and by Marx
But when the social deluge comes and rain begins to pour
Takes off his coat and trousers and prepares to swim ashore?
It's Mr Dooley,
Mr Dooley,
The bravest boy our country ever knew
With arms akimbo
'I'll find that rainbow!'
Shouts Mr Dooley-ooley-ooley-oo.
ДУЛИСПРУДЕНЦИЯ
(на мотив песенки «Мистер Дули»)
Кто этот странный господин? Воюет целый свет,
А он трамвая мирно ждет и едет на обед,
А там, прочтя очередной монарший манифест,
Смеясь, качает головой и дыню долго ест.
То мистер Дули,
Мистер Дули,
Во всей стране он первый вольнодум.
«Похоже, братцы,
Что нас надули», —
Промолвил Дули-дули-дули-дум.
Кто этот непонятный тип, что в церковь ни ногой
С тех пор, как папа и попы зовут народы в бой
И уверяют, что нашли к спасенью верный путь:
Штыком и пулями дум-дум дырявить ближним грудь?
То мистер Дули,
Мистер Дули
Убрал в чулан воскресный свой костюм.
«Похоже, с богом
Нас вновь надули», —
Вздохнул наш Дули-дули-дули-дум.
Кто этот храбрый человек, которому плевать,
Стремится ль раса желтая весь мир завоевать,
И с кем Британская звезда к победе нас ведет,
И врет ли Базельский пророк, спустившийся с высот?
То мистер Дули,
Мистер Дули,
Широкий взгляд и философский ум.
«На оба дома —
Чума и пули!» —
Воскликнул Дули-дули-дули-дум.
Кто этот бодрый дуралей, что на растопку рвет
То Кодекс с Уложением, а то Законов Свод
И, раскуривши свой чубук, бормочет: «Вот вопрос —
Чтоу судьи под париком из пудреных волос?»
То мистер Дули,
Мистер Дули,
Во всей стране он первый тугодум.
«Их при Пилате
Еще надули», —
Подумал Дули-дули-дули-дум.
Кто сей примерный гражданин? Не хочет он никак
Платить налоги на доход и подать на собак
И, даже марку облизав и королевский лик
Иль морду льва узрев на ней, покажет им язык.
То мистер Дули,
Мистер Дули,
Известный всем шутник и остроум.
«Клей ядовитый,
Опять надули!» —
Скривился Дули-дули-дули-дум.
Кто этот мирный джентльмен, которому не брат
Ни Навуходоносор, ни пролетариат,
И полагает он, что всяк рожденный средь людей
Пускай гребет своим веслом на лодочке своей?
То мистер Дули,
Мистер Дули,
Мудрец великий и властитель дум.
«На всю Европу
Пожар раздули», —
Заметил Дули-дули-дули-дум.
Кто этот славный скептик, что не войдет вовек
В немецкий, Марксом-Энгельсом построенный ковчег,
А коль обещанный потоп и разразится въявь,
Кто скинет брюки и пиджак, дабы спасаться вплавь?
То мистер Дули,
Мистер Дули,
Античным он героям сват и кум.
«Под своды радуг
Не я войду ли?!» —
Притопнул Дули-дули-дули-дум.
LAMENT FOR THE YEOMEN
And now is come the war, the war:
And now is come the war, the war:
And now is come the war, the war.
War! War!
For soldiers are they gone now:
For soldiers all.
Soldiers and soldiers!
All! All!
Soldiers must die, must die.
Soldiers all must die.
Soldiers and soldiers and soldiers
Must die.
What man is there to kiss now,
To kiss, to kiss,
О white soft body, this
Thy soft sweet whiteness?
(1918)
ПЛАЧ ПО РАТНИКУ
Как в недобрый час да пришла война,
Да пришла война, началась война,
Как пришла-началась
Война.
Как солдаты все на войну ушли,
На войну ушли, воевать ушли,
Воевать ушли
На войну.
Не вернуться им с поля бранного,
С поля бранного, окаянного,
С поля бранного
Им не встать.
А и некому обнимать меня,
Обнимать меня, целовать меня,
Белу грудь мою
Целовать.
(1918)
TO SYLVIA BEACH
( following the publication of Ulysses)
Who is Sylvia, what is she
That all our scribes commend her?
Yankee, young and brave is she
The west this grace did lend her,
That all books might published be.
Is she rich as she is brave
For wealth oft daring misses?
Throngs about her rant and rave
To subscribe for Ulysses
But, having signed, they ponder grave.
Then to Sylvia let us sing
Her daring lies in selling.
She can sell each mortal thing
That's boring beyond telling.
To her let us buyers bring.
J.J.
after W. S.
(February 1922)
СИЛЬВИИ БИЧ
( по случаю публикации «Улисса»)
Кто Сильвия? И чем она
Всех авторов пленила?
Юна, прелестна и умна,
Талантом янки ей дана
Стихи печатать сила.
Рои людей, и голь и знать,
Вокруг нее столклися,
И рвут и мечут, чтоб достать
Подписку на «Улисса», —
А там уж нет дороги вспять.
Восславим Сильвию, друзья:
Купец она удалый:
Какая бы галиматья
К ней в руки ни попала,
Она издаст ее шутя!
Дж. Дж.
по У. Ш.
(Февраль 1922)
PENNIPOMES TWOGUINEASEACH
Sing a song of shillings
A guinea cannot buy,
Thirteen tiny pomikins
Bobbing in a pie.
The printer's pie was published
And the pomes began to sing
And wasn't Herbert Hughesius
As happy as a king!
(April 1932)
ПЕННИ ЗА ШТУЧКУ – ГИНЕЯ ЗА КУЧКУ
Вот песенка за шиллинг,
Не песенка, а клад.
В один пирог зашили
Тринадцать штук стишат.
Стишата в тексте испеклись,
Запели: «Тру-ля-ля!»
И был Гербертус Хьюзиус
Счастливей короля!
(Апрель 1932)
A PORTRAIT OF THE ARTIST AS AN ANCIENT MARINER
I met with a ancient scribelleer
As I scoured the pirates' sea
His sailes were alullt at nought coma null
Not raise the wind could he.
The bann of Bull, the sign of Sam
Burned crimson on his brow.
And I rocked at the rig of his bricabrac brig
With K.O. 11 on his prow
Shakefears & Coy danced poor old joy
And some of their steps were corkers
As they shook the last shekels like phantom freckels
His pearls that had poisom porkers
The gnome Norbert read rich bills of fare
The ghosts of his deep debauches
But there was no bibber to slip that scribber
The price of a box of matches
For all cried, Schuft! He has lost the Luft
That made his U. boat go
And what a weird leer wore that scribelleer
As his wan eye winked with woe.
He dreamed of the goldest sands uprolled
By the silviest Beach of Beaches
And to watch it dwindle gave him Kugelkopfschwindel
Till his eyeboules bust their stitches
His hold shipped seas with a drunkard's ease
And its deadweight grew and grew
While the witless wag still waived his flag
Jemmyrend's white and partir's blue.
His tongue stuck out with a dragon's drouth
For a sluice of schweppes and brandy
And but for the glows on his roseate nose
You'd have staked your goat he was Ghandi.
For the Yanks and Japs had made off with his traps!
So that stripped to the stern he clung
While, increase of a cross, an Albatross
Abaft his nape was hung.
(October 1932)
ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА КАК СТАРОГО МОРЕХОДА
Я долго плавал в пиратских морях,
Знавал и шторм и грозу.
И мне повстречался старый мудряк
С повязкой на левом глазу.
Его заклеймил Папаша Буль
И Дядюшка Сэм отверг.
Одиннадцатый год его солнце жжет
И звезд слепит фейерверк.
Ко-Ко и Пшикспир зовут на пир,
Брачные бубны гремят,
И мечут перлы скитальцы эрлы
Под ноги поросят.
Но чертов старик прыг на свой бриг,
Как сверчок на насест!
Плевать, если нет в кармане монет,
Чтоб уплатить за проезд.
Пускай лилипуты кричат: Капут!
Хватай негодяя! Пора
Как можно скорее вздернуть на рею
Этих пиратов пера!
Но Водиссей лишь ухо заткнет,
Припоминая с тоской
Лесок и Песок и голосок
Дальней сильвены морской.
А бриг выделывал кренделя
Под флагом бел-голубым,
И чем выше флаг, тем больше фляг
Разгружалось под ним.
От жажды вываливая язык,
Твердя лишь один глагол,
Он стал тощее любых мощей
И, как Махатма, гол.
Ибо янки и япы, алчные лапы,
Его раздели всерьез,
И вместо рубашки на нем, бедняжке,
Нелепый повис «Альбатрос».
(Октябрь 1932)
EPILOGUE TO IBSEN'S GHOSTS
Dear quick, whose conscience buried deep
The grim old grouser has been salving,
Permit one spectre more to peep.
I am the ghost of Captain Alving.
Silenced and smothered by my past
Like the lewd knight in dirty linen
I struggle forth to swell the cast
And air a long suppressed opinion.
For muddling weddings into wakes
No fool could vie with Parson Manders.
I, though a dab at ducks and drakes,
Let gooseys serve or sauce their ganders.
My spouse bore me a blighted boy,
Our slavey pupped a bouncing bitch.
Paternity, thy name is joy
When the wise child knows which is which.
Both swear I am that selfsame man
By whom their infants were begotten.
Explain, fate, if you care and can
Why one is sound and one is rotten.
Olaf may plod his stony path
And live as chastely as Susanna
Yet pick up in some Turkish bath
His quantum satof Pox Romana.
While Haakon hikes up primrose way,
Spreeing and gleeing as he goes,
To smirk upon his latter day
Without a pimple on his nose.
I gave it up I am afraid
But if I loafed and found it fun
Remember how a coyclad maid
Knows how to take it out of one.
The more I dither on and drink
My midnight bowl of spirit punch
The firmlier I feel and think
Friend Manders came too oft to lunch.
Since scuttling ship Vikings like me
Reck not to whom the blame is laid,
Y.M.C.A., V.D., T.B.
Or Harbormaster of Port Said.
Blame all and none and take to task
The harlot's lure, the swain's desire.
Heal by all means but hardly ask
Did this man sin or did his sire.
The shack's ablaze. That canting scamp,
The carpenter, has dished the parson.
Now had they kept their powder damp
Like me there would have been no arson.
Nay more, were I not all I was,
Weak, wanton, waster out and out,
There would have been no world's applause
And damn all to write home about.
(April 1934)
Эпилог К «ПРИВИДЕНИЯМ» ИБСЕНА
От вас, любезные друзья,
К которым в глуби подсознанья
Спускался старый Ибсен, – я,
Тень Альвинга, прошу вниманья.
Мне затыкали глотку, но,
Став жертвой злобного навета,
Свой взгляд на драму всё равно
Я изложу в обход запрета.
Пускай не всякий остолоп
Отыщет к драме ключ. Однако
Кой-что и я, хотя не поп,
Кумекаю в вопросах брака.
Жена мне родила мальца,
Служанка – дочку. Очень кстати
Знать для счастливого отца
Породу своего дитяти.
Судьба, поведай мне теперь,
Какая есть на то причина,
Что крепкую послал мне дщерь
Господь и немощного сына.
Зато блудливый Хаакон
Был с дамами куда любезней,
Но должный не понес урон
От венерических болезней.
Я сам ухлестывал не раз
За юбками. Поверьте, скоро
Всё, что задумает, от вас
Добьется юная притвора.
Я долго думал и рядил,
В чем суть, а суть была проста ведь:
Не наставлять жену ходил
Друг пастор – мне рога наставить.
Что ж тут мудреного? Порок
Со сладким может быть гарниром, —
Священник и стафилококк
Помазаны единым миром.
Грехи – они кругом кишат;
Не заводи же лишних споров
И не пытай у поросят,
Кто виноват – свинья иль боров.
Сгорел приют, и плут столяр
Подставил пастора. Едва ли
Случился бы такой пожар,
Топи они свой пыл в бокале.
А я пьянчугой горьким был,
Блудил, буянил… Но при этом,
Смекните: если б я не пил,
Что за комедь с таким сюжетом!
(Апрель 1934)
A COME-ALL-YE, BY A THANKSGIVING TURKEY
Come all you lairds and lassies and listen to my lay!
I'll tell you of my adventures upon last Thanksgiving Day
I was picked by Madame Jolas to adorn her barbecue
So the chickenchoker patched me till I looked as good as new.
I drove out, all tarred and feathered, from the Grand Palais Potin
But I met with foul disaster in the Place Saint Augustin.
My charioteer collided – with the shock I did explode
And the force of my emotions shot my liver on the road.
Up steps a dapper sergeant with his pencil and his book.
Our names and our convictions down in Lieber's code he took.
Then I hailed another driver and resumed my swanee way.
They couldn't find my liver but I hadn't time to stay.
When we reached the gates of Paris cries the boss at the Octroi:
Holy Poule, what's this I'm seeing? Can it be Grandmother Loye?
When Caesar got the bird she was the dindy of the flock
But she must have boxed a round or two with some old turkey cock.
I ruffled up my plumage and proclaimed with eagle's pride:
You jackdaw, these are truffles and not blues on my backside.
Mind,said he, that one's a chestnut. There's my bill
and here's my thanks
And now please search through your stuffing and fork out
that fifty francs.
At last I reached the banquet-hall – and what a sight to see!
I felt myself transported back among the Osmanli.
I poured myself a bubbly flask and raised the golden horn
With three cheers for good old Turkey and the roost where
I was born.
I shook claws with all the hommes and bowed to blonde and brune
The mistress made a signal and the mujik called the tune.
Madamina read a message from the Big Noise of her State
After which we crowed in unison: That Turco's talking straight!
We settled down to feed and, if you want to know my mind,
I thought that I could gobble but they left me picked behind.
They crammed their chops till cockshout when like
ostriches they ran To hunt my missing liver round the Place Saint Augustin.
Envoi
Still I'll lift my glass to Gallia and augur that we may
Untroubled in her dovecote dwell till next Thanksgiving Day
So let every Gallic gander pass the sauceboat to his goose —
And let's all play happy homing though our liver's on the loose.
(November 1937)
БАЛЛАДА. ИСПОЛНЯЕМАЯ ИНДЕЙКОЙ В ДЕНЬ БЛАГОДАРЕНИЯ
Эй, лэрды, леди, все сюда, услышьте песнь мою,
Про День Благодарения я нынче вам спою.
К семейству Джоласов меня позвали на жаркое,
Мясник умыл меня, набил, зашил и всё такое.
И вот в карете я качу из Гран-Пале Потэн,
Но попадаю в переплет на Пляс Сен-Огюстэн:
В столб въехал наш кабриолет, я лопнула от злости,
Печенка выпала в кювет – ну как тут ехать в гости?
Явился чистенький сержант и в новенький блокнот
Все наши данные занес, употребляя код.
Но я подозвала такси и дальше полетела:
Мою печенку не нашли, но ждать я не хотела.
И вот застава у ворот, где пошлину берут.
«Ба! Матушка Гусыня! – вскричал чиновник тут. —
Ведь вы при Цезаре еще считались важной птицей.
На вас шнуровка и турнюр – что, были за границей?»
Но я метнула на него орлиный, гордый взгляд:
«То не турнюр, но трюфели мой украшают зад!» —
«Пошарь в начинке, – он в ответ, за пазуху мне глянув, —
Здесь такса пятьдесят монет, и никаких каштанов!»
Вот я в большой банкетный зал вступила наконец —
Ни дать ни взять, попала вновь к султану во дворец,
И, рог наполнив золотой, я высказалась с места
Во славу Турции родной и отчего насеста.
Я лапы жала всем месье и дамам всех мастей,
Хозяйке помогал мужикрассаживать гостей,
Затем приветствие она прочла в экстазе жарком,
Что главный кочет их страны прислал своим пуляркам.
Все навалились на еду – ну, люди! вот так прыть!
Меня объели дочиста, не дав и закусить,
И жрали аж до петухов, а после с пеньем бравым
Мою печенку разыскать пытались по канавам.
Посылка:
И все ж – за Галлию, друзья, и чтоб нам без забот
В ее курятнике жилось весь следующий год.
Скорее соус передай, гусак, своей гусыне
И, о печенке позабыв, возвеселися ныне!
(Ноябрь 1937)
Стихи из «Поминок по Финнегану»
THE BALLAD OF PERSSE O'REILLY
Have you heard of one Humpty Dumpty
How he fell with a roll and a rumble
And curled up like Lord Olofa Crumple
By the butt of the Magazine Wall,
(Chorus) Of the Magazine Wall,
Hump, helmet and all?
He was one time our King of the Castle
Now he's kicked about like a rotten old parsnip.
And from Green street he'll be sent by order of His Worship
To the penal jail of Mountjoy
(Chorus) To the jail of Mountjoy!
Jail him and joy.
He was fafafather of all schemes for to bother us
Slow coaches and immaculate contraceptives for
the populace,
Mare's milk for the sick, seven dry Sundays a week,
Openair love and religion's reform,
(Chorus) And religious reform,
Hideous in form.
Arrah, why, says you, couldn't he manage it?
I'll go bail, my fine dairyman darling,
Like the bumping bull of the Cassidys
All your butter is in your horns.
(Chorus) His butter is in his horns.
Butter his horns!
(Repeat) Hurrah there, Hosty, frosty Hosty, change that shirt
[on ye,
Rhyme the rann, the king of all ranns!
Balbaccio, balbuccio!
We had chaw chaw chops, chairs, chewing gum, the chicken —
[pox and china chambers
Universally provided by this soffsoaping salesman.
Small wonder He'll Cheat E'erawan our local lads
nicknamed him
When Chimpden first took the floor
(Chorus) With his bucketshop store
Down Bargainweg, Lower.
So snug he was in his hotel premises sumptuous
But soon we'll bonfire all his trash, tricks and trumpery
And' tis short till sheriff Clancy'll be winding up his unlimited
[company
With the bailiff's bom at the door,
(Chorus) Bimbam at the door.
Then he'll bum no more.
Sweet bad luck on the waves washed to our island
The hooker of that hammerfast viking
And Gall's curse on the day when Eblana bay
Saw his black and tan man-o'-war.
(Chorus) Saw his man-o'-war.
On the harbour bar.
Where from? roars Poolbeg. Cookingha'pence, he bawls Donnez
[moi scampitle, wick an wipin'fampiny
Fingal Mac Oscar Onesine Bargearse Boniface
Thok's min gammelhole Norveegickers moniker
Og as ay are at gammelhore Norveegickers cod.
(Chorus) A Norwegian camel old cod.
He is, begod.
Lift it, Hosty, lift it, ye devil ye! up with the rann, the rhyming
[rann!
It was during some fresh water garden pumping
Or, according to the Nursing Mirror, while admiring the mon —
[keys
That our heavyweight heathen Humpharey
Made bold a maid to woo
(Chorus) Woohoo, what'll she doo!
The general lost her maidenloo!
He ought to blush for himself, the old hayheaded philosopher
For to go and shove himself that way on top of her
Begob, he's the crux of the catalogue
Of our antediluvial zoo,
(Chorus) Messrs. Billing and Coo.
Noah's larks, good as noo.
He was joulting by Wellinton's monument
Our rotorious hippopopotamuns
When some bugger let down the backtrap of the omnibus
And lie caught his death of fusiliers,
(Chorus) With his rent in his rears.
Give him six years.
Tie sore pity for his innocent poor children
But look out for his missus legitimate!
When that frew gets a grip of old Earwicker
Won't there be earwigs on the green?
(Chorus) Big earwigs on the green,
The largest ever you seen.
Suffoclose! Shikespower! Seudodanto! Anonymoses!
Then we'll have a free trade Gaels' band and mass meeting
For to sod the brave son of Scandiknavery.
And we'll bury him down in Oxmanstown
Along with the devil and Danes,
(Chorus) With the deaf and dumb Danes,
And all their remains.
And not all the king's men nor his horses
Will resurrect his corpus
For there's no true spell in Connacht or hell
(bis)That's able to raise a Cain.
