Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Джеймс Джойс

Raduga Publishers Moscow 2003

ПРЕДИСЛОВИЕ

Книга, которую вы держите в руках, представляет – в первый раз с такой полнотой – стихотворное наследие знаменитого ирландского писателя, автора величайшего модернистского романа XX века «Улисс». В нее вошли все опубликованные при жизни стихотворения Джойса, а также «стихи на случай», сохранившиеся в черновиках и письмах, и стихотворные фрагменты из его позднего романа «Поминки по Финнегану». Поэзия играла подчиненную роль в творчестве зрелого Джойса, тем не менее многие стихи в этой книге доказывают, что и поэтом он был замечательным. Причем в обоих своих главных модусах – комическом и лирическом. И хотя любовная лирика Джойса может показаться неожиданно традиционной, даже старомодной, зато она открывает нам совершенно другого, незнакомого Джойса; а это дает возможность по-новому увидеть и его новаторскую прозу.

Джойс сочинял стихи всю жизнь. Его первой опубликованной книгой был сборник «Камерная музыка» (1907), включивший стихотворения, сочиненные между 1901 и 1904 годами. По форме это – цикл песен, написанных в духе английской ренессансной лирики. Сюжет несколько размыт и условен, но основная линия прослеживается – томление, стремление, сближение, усталость, расставание и одиночество. Есть даже мотив дружбы, которой жертвуют ради любви, и мотив враждебного света, мстящего влюбленным:

 
Не огорчайся, что толпа тупиц
Вновь о тебе подхватит лживый крик;
Любимая, пусть мир твоих ресниц
Не омрачится ни на миг.
 

Книга Джойса, характерная для утонченной и стилизованной поэзии рубежа века, была сочувственно встречена лидерами английского символизма – прежде всего Иейтсом, чье влияние на «Камерную музыку» Джойса – вплоть до прямых отзвучий – вполне очевидно. Очевидно и влияние модного тогда Верлена, потребовавшего от поэтов «la musique avant toute chose»– «музыки прежде всего».

Известно, что у Джойса был прекрасный тенор и в молодые годы он выступал с пением ирландских песен и баллад. Позднее он увлекся английской мадригальной поэзией и музыкой XVI века – Доуландом, Бёрдом и другими елизаветинцами. В 1904 году он даже намеревался предпринять гастрольную поездку по югу Англии с лютней и соответствующим старинным репертуаром. Песни Джойса возникли как подражание любимым образцам. Он исполнял их, импровизируя задумчивые аккорды на рояле или на гитаре. Он всегда желал, чтобы эти стихотворения были положены на музыку, и его желания вполне сбылись. Многие композиторы не устояли перед искушением «Камерной музыки» Джойса.

Впоследствии критики найдут в этом сборнике «пародийный аспект», покажут, что чуть ли не любую строку в ней можно вывернуть наизнанку, обнаруживая под лирикой фарс или непристойность. В частности, комментаторы отмечают, что уже само название «Камерная музыка» («Chamber Music») имело для Джойса некий второй, неприличный смысл (или, по крайней мере, оттенок смысла), связанный со словом chamber pot(ночной горшок). Здесь легко впасть в преувеличение и полностью исказить перспективу. Самое замечательное в ранней книге Джойса – не пародия, а именно стилизация, необычайно точное «попадание в тон». То есть не Джойс пародирует любовную тему, а она сама включает ритуальную пародию как составной элемент, поэтому дурак, шут – естественная маска влюбленного, начиная с Анакцеона и кончая шутом, который полюбил королеву, у Иейтса («Колпак с бубенцами») и паяцем, истекающим клюквенным соком, у Блока («Балаганчик»).

Второй (и последний) прижизненный сборник стихотворений Джойса «Пенни за штуку» (1927) кардинально отличается от первого. По сути, это листки из дневника, вехи скитальческой судьбы Джойса в форме лирических откровений – то беспощадно прямых, то символистки зашифрованных. Обозначены даты и города: Триест, Цюрих, Париж…

Большая часть стихотворений написана в Триесте в 1913–1915 годах. Их биографическая подоплека – чувство Джойса к его ученице Амалии Поппер, мучение безнадежной любви, смешанной со стыдом и виной. Эта вина ощущается в стихотворении «На берегу у Фонтана», где речь идет о сыне Джойса, а в «Цветке, подаренном моей дочери» – о встрече Амалии с его дочерью Лючией. В отличие от стилизованных и достаточно условных песен «Камерной музыки», практически все стихи «Пенни за штуку» могут быть прокомментированы фактами биографии писателя. Так, метафорическое на первый взгляд выражение в «Банхофштрассе» – «сквозь сумрак дня» – отражает реальное заболевание глаз Джойса, с которым он мучился всю жизнь, страх слепоты, преследовавший его в Цюрихе. В основе стихотворения «Плач над Рахуном» – рассказ жены Джойса, Норы, о юноше, который когда-то любил ее и умер от любви. Тот же самый сюжет, что и в самом знаменитом из «Дублинских рассказов» Джойса «Мертвые» (The Dead).

ПЛАЧ НАД РАХУНОМ

 
Далекий дождь бормочет над Рахуном,
         Где мой любимый спит.
Печальный голос в тусклом свете лунном
          Сквозь ночь звучит.
Ты слышишь, милый,
         Как он зовет меня сквозь монотонный
Шорох дождя – тот мальчик мой влюбленный
         Из ночи стылой?
В такой же стылый час во мраке черном
         И мы с тобой уснем —
Под тусклою крапивой, мокрым дерном
         И сеющим дождем.
 

Название сборника заслуживает отдельного обсуждения. В оригинале здесь обычная для Джойса словесная игра, – как обычно, игра на понижение. Первое слово в сочетании Pomes penyeachесть компромисс, среднее арифметическое между английским poemsи французским pommes.То есть название можно перевести как «Стихотворения по пенни за штуку» или «Яблоки по пенни за штуку». Первоначально Джойс хотел составить свой сборник из двенадцати стихотворений и назначить цену книжки в один шиллинг – по пенни за каждое. Но впоследствии он решил включить в сборник еще одно стихотворение, написанное значительно раньше остальных, в 1904 году, и даже открыл им сборник. Поэтому он и назвал его «Tilly» – довесок, прибавок. По мнению критиков, оно связано со смертью матери Джойса в августе 1903 года и с тем чувством вины перед ней, которое не оставляло Джойса никогда (см., например, первую главу «Улисса»),

К сборнику «Пенни за штуку» биографически примыкает одно из лучших стихотворений Джойса «Ессе puer», что значит: «Се, дитя» (лат.).Это аллюзия на слова Пилата, выведшего Иисуса к толпе в терновом венце и багрянице: «Ессе homo!» – «Се, Человек!». «Ессе puer» написано в феврале 1932 года на рождение внука, названного в честь своего деда Стивеном Джеймсом Джойсом. Беременность Элен, невестки Джойса, была тяжелой. В довершение всего, за семь дней до рождения внука умер отец писателя, Джон Джойс. Радость и скорбь смешались в эти дни. Неудивительно, что и в самом названии, и в содержании стихотворения сочетаются мотивы Распятия и Рождества.

В стихах Джойса много перекличек с его прозой, много важных комментариев к характеру и судьбе автора (и его литературного двойника Стивена). Уже в «Камерной музыке» мы замечаем то, что так характерно для Джойса, – особый недуг души, когда потребность натуры любить и страстность сочетаются с недоверием к любви и с глумлением над ней. В стихотворении «Хоть я уже, как Мидридат…» («Камерная музыка», XXVII) в строках про «писклявых певцов», воспевающих до небес своих возлюбленных, и про фальшь, неотделимую от любви, мы замечаем явные переклички с Джоном Донном, с такими его стихами, как «Тройной дурак», «Растущая любовь», «Твикнамский сад». Но, даже осознавая, что он «перерос» ложные приманки любви, автор все же хочет быть вновь захваченным ею в плен:

 
Чтоб в бедный, пресный мой язык
Яд нежности твоей проник.
 

Эта двойственность и авторефлексия ощущаются и в покаянных стихах «Пенни за штуку». Многое в этом цикле недосказано и зашифровано: «Пенни за штуку» – поздний плод того же символистского древа, что и (к примеру) ахматовская «Поэма без героя». Загадочна «сломанная ветвь» в первом стихотворении цикла «Довесок», загадочна «золотая лоза» в стихотворении «Прилив», про которую у Джойса говорится:

 
Uplift and sway,
О golden vine, —
Your clustered fruits to love's full flood,
Lambent and vast and ruthless as is thine Incertitude!
 

В прозаическом переводе: «Ты вздымаешь и качаешь, о золотая лоза, свои грозди под высоким приливом любви, ускользающим, огромным и безжалостным, как твоя неопределенность (или неуверенность)».

Эта строфа останется загадкой, пока мы не сопоставим ее со «сломанной ветвью» из другого стихотворения цикла и с библейским источником обоих этих образов. И лоза, и сломанная ветвь отсылают к словам Христа: «Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой – виноградарь. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода. <…> Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе, так и вы, если не будете во Мне… <…> такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают» (Иоанн, 15: 1–6).

Важнейшее слово в стихотворении Джойса – последнее – incertitude(неопределенность) – невозможность поверить, заново обрести духовную цельность, которой он обладал в детстве. Такова была мука, преследовавшая его всю жизнь.

Кроме «Камерной музыки» и «Пенни за штуку», Джойсом написано еще много стихов на случай, поэтических шуток и пародий. Известны две едкие сатиры, которые он опубликовал в молодости. Одна из них, «Святая миссия» (1904), начинается так:

 
Я – катарсис. Я – очищенье.
Сие – мое предназначенье.
Я не магическая призма,
Но очистительная клизма.
 

(Пер. Б. Казарновского)

Многие шуточные стихи Джойса примечательны тем, что отмечают важнейшие вехи его жизни – такие, как борьба за опубликование «Дублинцев» или выход из печати «Улисса». Но и эти стихотворения имеют отнюдь не только биографическое значение. Практически в каждом опусе, написанном на случай, Джойс демонстрирует высочайшую стихотворную технику, оригинальность и изящество своего комического дара. Перфекционист, он просто не умел писать не блестяще.

Г. Кружков

Камерная музыка
(1907)

Перевод Г. Кружкова

I

 
Strings in the earth and air
      Make music sweet;
Strings by the river where
      The willows meet.
 

 
There's music along the river
       For Love wanders there,
Pale flowers on his mantle
       Dark leaves on his hair.
 

 
All softly playing,
      With head to the music bent,
And fingers straying
      Upon an instrument.
 

I

 
Есть воздуха струны
      И струны земные,
Глубокие струи,
      Где ивы речные.
 

 
Там бродит Любовь
      Среди сумерек мглистых,
На мантии желтой
      Увядшие листья.
 

 
Играет, играет,
      Томясь и тоскуя…
И пальцы блуждают
      По струнам вслепую.
 

II

 
The twilight turns from amethyst
           To deep and deeper blue,
The lamp fills with a pale green glow
           The trees of the avenue.
 

 
The old piano plays an air,
           Sedate and slow and gay;
She bends upon the yellow keys,
           Her head inclines this way.
 

 
Shy thoughts and grave wide eyes and hands
           That wander as they list —
The twilight turns to darker blue
           With lights of amethyst.
 

II

 
Вечерний сумрак – аметист —
           Все глубже и синей,
Фонарь мерцает, как светляк,
           В густой листве аллей.
 

 
Старинный слышится рояль,
           Звучит мажорный лад;
Над желтизною клавиш вдаль
           Ее глаза скользят.
 

 
Небрежны взмахи рук, а взгляд
           Распахнут и лучист;
И вечер в россыпи огней
           Горит, как аметист.
 

III

 
At that hour when all things have repose,
           О lonely watcher of the skies,
           Do you hear the night wind and the sighs
Of harps playing unto Love to unclose
           The pale gates of sunrise?
 

 
When all things repose do you alone
           Awake to hear the sweet harps play
           To Love before him on his way,
And the night wind answering in antiphon
           Till night is overgone?
 

 
Play on, invisible harps, unto Love
           Whose way in heaven is aglow
           At that hour when soft lights come and go,
Soft sweet music in the air above
           And in the earth below.
 

III

 
В тот час, когда всё в мире спит,
           О безутешный звездочет, —
           Ты слышишь ли, как ночь течет,
Как арфы, жалуясь навзрыд,
           Зари торопят ход?
 

 
Один, под куполом ночным,
           Ты слышишь ли дрожащий звон
           Незримых струн – и антифон
Ветров, что, отвечая им,
           Гудят со всех сторон?
 

 
Ты видишь, как Любовь грядет
           По небу в золотой пыли?
           Внемли же зову струн – внемли,
Как льется музыка высот
           На темный лик земли.
 

IV

 
When the shy star goes forth in heaven
          All maidenly, disconsolate,
Hear you amid the drowsy even
          One who is singing by your gate.
His song is softer than the dew
          And he is come to visit you.
 

 
О bend no more in revery
          When he at eventide is calling
Nor muse: Who may this singer be
         Whose song about my heart is falling?
Know you by this, the lover's chant,
          Tis I that am your visitant
 

IV

 
Лишь робкая звезда взойдет
         На небо, млея и дрожа,
Чья это песня у ворот
         Звучит, как сумерки, свежа?
Прислушайся… О, неужель? —
         Твой суженый, твой менестрель!
 

 
Ах, не клонись и не томись,
         Гадая, кто же он такой —
Певец, чей нежный вокализ
         Твой сонный бередит покой,
Вливая в сердце сладкий хмель.
         Знай: это я – твой менестрель!
 

V

 
Lean out of the window,
         Goldenhair,
I heard you singing
         A merry air.
 

 
My book is closed;
         I read no more,
Watching the fire dance
         On the floor.
 

 
I have left my book:
         I have left my room:
For I heard you singing
         Through the gloom,
 

 
Singing and singing
         A merry air.
Lean out of the window,
         Goldenhair.
 

V

 
Слышу: запела ты,
         Златовласка!
Песня твоя —
         Это старая сказка.
 

 
Книгу оставил я
         На половине,
Глядя, как пламя
         Пляшет в камине.
 

 
Книгу захлопнул я,
         Вышел из дома,
Властно влекомый
         Песней знакомой,
 

 
Песней знакомой,
         Старою сказкой.
Где же окно твое,
         Златовласка?
 

VI

 
I would in that sweet bosom be
         (O sweet it is and fair it is!)
Where no rude wind might visit me.
         Because of sad austerities
I would in that sweet bosom be.
 

 
I would be ever in that heart
         (O soft I knock and soft entreat her!)
Where only peace might be my part.
         Austerities were all the sweeter
So I were ever in that heart.
 

VI

 
В ее груди найти приют
         Я так хотел бы навсегда
(Где злые ветры не ревут):
         Так мне велит моя нужда —
В ее груди найти приют.
 

 
Я в этом сердце поселюсь
         (Тихонько постучусь туда):
И внидет мир, исчезнет грусть,
          Утишится моя нужда, —
Лишь в этом сердце поселюсь.
 

VII

 
My love is in a light attire
          Among the appletrees
Where the gay winds do most desire
          To run in companies.
 

 
There, where the gay winds stay to woo
          The young leaves as they pass,
My love goes slowly, bending to
          Her shadow on the grass;
 

 
And where the sky's a pale blue cup
          Over the laughing land,
My love goes lightly, holding up
          Her dress with dainty hand.
 

VII

 
В накидке легкой, продувной
          Она идет по саду,
И ветерки спешат гурьбой
          Встречать свою отраду.
 

 
Где ветеркам игривым рай —
          Шалить, шуршать в листве,
Она помедлит невзначай,
          Склоняя тень к траве.
 

 
И вновь, где бледный небосвод
          Глядит на вешний дол,
Она, как лодочка, плывет,
          Чуть приподняв подол.
 

VIII

 
Who goes amid the green wood
          With springtide all adorning her?
Who goes amid the merry green wood
          To make it merrier?
 

 
Who passes in the sunlight
          By ways that know the light footfall?
Who passes in the sweet sunlight
          With mien so virginal?
 

 
The ways of all the woodland
          Gleam with a soft and golden fire —
For whom does all the sunny woodland
          Carry so brave attire?
 

 
O, it is for my true love
          The woods their rich apparel wear
O, it is for my own true love,
          That is so young and fair.
 

VIII

 
Кто там тропинкою лесной
          Идет сквозь яркий свет и тень
Проходит рощицей сквозной,
          Свежа, как вешний день?
 

 
Кто в теплых солнечных лучах
          Идет, украсна и светла,
Сияя в солнечных лучах
          Невинностью чела?
 

 
Зачем веселый луг и лес
          Надели лучший свой наряд?
Зачем сегодня луг и лес
          Так золотом горят?
 

 
Чтоб милую мою встречать
          В лучах весенних и в росе —
Невесту милую встречать
          Во всей ее красе!
 

IX

 
Winds of May, that dance on the sea,
          Dancing a ringaround in glee
From furrow to furrow, while overhead
The foam flies up to be garlanded
In silvery arches spanning the air,
Saw you my true love anywhere?
          Welladay! Welladay!
          For the winds of May!
      Love is unhappy when love is away!
 

IX

 
Ах, ветерки мая, – увы!
          Весело, весело пляшете вы,
Перелетая с волны на волну,
Брызги взметая дождем в вышину.
В радужной дали, в небесном краю
Вы не видали невесту мою?
          Что ж по весне
          Грусти одне
    Вы, ветерочки, приносите мне?
 

X

 
Bright cap and streamers,
          He sings in the hollow:
          Come follow, come follow,
                    All you that love.
 

 
Leave dreams to the dreamers
          That will not after,
          That song and laughter
                    Do nothing move.
 

 
With ribbons streaming
          He sings the bolder;
          In troop at his shoulder
                    The wild bees hum.
 

 
And the time of dreaming
          Dreams is over —
          As lover to lover,
                    Sweetheart, I come.
 

X

 
Он в шапке красной
          Поет в лощине:
          Ликуйте ныне
                    Все, кто влюблен!
 

 
Тот шут несчастный —
          Кто этим смехом
          И громким эхом
                    Не пробужден.
 

 
Поет и скачет
          Паяц веселый,
          И вьются пчелы
                    Над головой.
 

 
Пускай поплачет
          Мечтатель сонный, —
          Мой друг влюбленный,
                    Приди, я – твой!
 

XI

 
Bid adieu, adieu, adieu,
          Bid adieu to girlish days.
Happy Love is come to woo
          Thee and woo thy girlish ways —
The zone that doth become thee fair,
          The snood upon thy yellow hair,
 

 
When thou hast heard his name upon
          The bugles of the cherubim
Begin thou softly to unzone
          Thy girlish bosom unto him
And softly to undo the snood
          That is the sign of maidenhood.
 

XI

 
Скажи прощай, навек прощай
          Девичьим, безмятежным дням,
Иди – любимого встречай,
          Что входит в твой заветный храм,
Дивясь застенчивой красе,
          Румянцу, ленточке в косе.
 

 
Едва вострубит серафим
          И грянет имя жениха,
Девичью ленту перед ним
          Сними, покорна и тиха,
И робко распусти кушак,
          Невинности блаженный знак.
 

XII

 
What counsel has the hooded moon
          Put in thy heart, my shyly sweet,
Of Love in ancient plenilune,
          Glory and stars beneath his feet —
A sage that is but kith and kin
          With the comedian capuchin?
 

 
Believe me rather that am wise
          In disregard of the divine.
A glory kindles in those eyes,
          Trembles to starlight. Mine, О mine!
No more be tears in moon or mist
          For thee, sweet sentimentalist.
 

XII

 
Какой он дал тебе совет,
          Мой робкий, мой желанный друг, —
Сей облачный анахорет,
          Монах, закутанный в клобук,
Заклятый враг любви мирской,
          Святоша – месяц шутовской?
 

 
Поверь мне, милая, я прав,
          Небесных не страшась угроз.
В твоих глазах, как звезд расплав,
          Горячее мерцанье слез.
Я пью их с губ твоих и щек,
          Сентиментальный мой дружок!
 

XIII

 
Go seek her out all courteously
                    And say I come,
Wind of spices whose song is ever
                    Epithalamium.
O, hurry over the dark lands
                    And run upon the sea
For seas and lands shall not divide us,
                    My love and me.
 

 
Now, wind, of your good courtesy
                    I pray you go
And come into her little garden
                    And sing at her window;
Singing: The bridal wind is blowing
                    For Love is at his noon;
And soon will your true love be with you,
                    Soon, О soon.
 

XIII

 
Любезный ветерок, лети
                    К любезной, к ней! —
И ароматом брачных роз
                    Ее обвей.
Лети над темною землей,
                    Над хлябью вод —
Ни твердь, ни хлябь не разлучат
                    Того, кто ждет.
 

 
Прошу, любезный ветерок,
                    Еще одну
Услугу окажи: лети
                    К ее окну —
И спой, что час любви настал;
                    Открой же дверь,
И верь: твой суженый грядет;
                    Встречай и верь!