Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Джеймс Джойс

XIV

 
My dove, my beautiful one,
                    Arise, arise!
                    The nightdew lies
Upon my lips and eyes.
 

 
The odorous winds are weaving
                    A music of sighs:
                    Arise, arise,
My dove, my beautiful one!
 

 
I wait by the cedar tree,
                    My sister, my love.
                    White breast of the dove,
My breast shall be your bed.
 

 
The pale dew lies
                    Like a veil on my head.
                    My fair one, my fair dove,
Arise, arise!
 

XIV

 
О горлинка моя,
                   Проснись, проснись!
                   Уже росой
Глаза Любви зажглись.
 

 
Вздыхают ветерки,
                   Взмывая ввысь:
                   Проснись, проснись,
О горлинка моя!
 

 
Под кедром я стою —
                   Проснись, сестра!
                   Приди сюда,
Прильни на грудь мою.
 

 
Туманится роса
                   На волосах моих.
                   И ветерок затих.
Проснись, проснись!
 

XV

 
From dewy dreams, my soul, arise,
                   From love's deep slumber and from death,
For lo! the trees are full of sighs
                   Whose leaves the morn admonisheth.
 

 
Eastward the gradual dawn prevails
                   Where softly burning fires appear,
Making to tremble all those veils
                   Of grey and golden gossamer.
 

 
While sweetly, gently, secretly,
                   The flowery bells of morn are stirred
And the wise choirs of faery
                   Begin (innumerous!) to be heard.
 

XV

 
Очнись от грез, душа моя,
                   Стряхни дремоту и воспрянь
От снов любви и забытья
                   В рассветную, лесную рань.
 

 
Восхода теплые огни
                   Рассеяли туман седой:
Взгляни, как зыблются они
                   На паутине золотой.
 

 
Все сокровенней и нежней
                   Звенят бубенчики весны,
И голоса лукавых фей
                   (Неисчислимые!) слышны.
 

XVI

 
О cool is the valley now
           And there, love, will we go
For many a choir is singing now
           Where Love did sometime go.
And hear you not the thrushes calling,
           Calling us away?
О cool and pleasant is the valley
           And there, love, will we stay.
 

XVI

 
В долине той сейчас прохлада…
           Любимая, уйдем
Туда, где ждать любви не надо,
           Где будем мы вдвоем.
Ты слышишь? все дрозды в округе
           Поют о ней —
О той стране, где нет разлуки…
           Уйдем скорей!
 

XVII

 
Because your voice was at my side
           I gave him pain,
Because within my hand I had
           Your hand again.
 

 
There is no word nor any sign
           Can make amend —
He is a stranger to me now
           Who was my friend.
 

XVII

 
Чтоб руки милые вернуть
           И голос твой,
Я сердце друга уязвил
           Обидой злой.
 

 
Ни словом, ни мольбой урон
           Не поправим:
Тот, кто был другом для меня,
           Стал мне чужим.
 

XVIII

 
О sweetheart, hear you
           Your lover's tale;
A man shall have sorrow
           When friends him fail.
 

 
For he shall know then
           Friends be untrue
And a little ashes
           Their words come to.
 

 
But one unto him
           Will softly move
And softly woo him
           In ways of love.
 

 
His hand is under
           Her smooth round breast;
So he who has sorrow
           Shall have rest.
 

XVIII

 
Внемли, дорогая,
           Печали моей:
Горька человеку
           Потеря друзей.
 

 
Он чует, он слышит
           Измену в словах,
И дружба былая
           Развеяна в прах.
 

 
Но кто-то к нему
           Прильнет в этот час
И тихо утешит
           Сиянием глаз.
 

 
Грудь горлинки нежной
           Он тронет рукой;
И скорбное сердце
           Обрящет покой.
 

XIX

 
Be not sad because all men
           Prefer a lying clamour before you:
Sweetheart, be at peace again —
           Can they dishonour you?
 

 
They are sadder than all tears;
           Their lives ascend as a continual sigh.
Proudly answer to their tears:
           As they deny, deny.
 

XIX

 
Не огорчайся, что толпа тупиц
           Вновь о тебе подхватит лживый крик;
Любимая, пусть мир твоих ресниц
           Не омрачится ни на миг.
 

 
Несчастные, они не стоят слез,
           Их жизнь, как вздох болотных вод, темна…
Будь гордой, что б услышать ни пришлось:
           Отвергнувших – отвергни их сама.
 

XX

 
In the dark pinewood
           I would we lay,
In deep cool shadow
           At noon of day.
 

 
How sweet to lie there,
           Sweet to kiss,
Where the great pine forest
           Enaisled is!
 

 
Thy kiss descending
           Sweeter were
With a soft tumult
           Of thy hair.
 

 
O, unto the pinewood
           At noon of day
Come with me now,
           Sweet love, away.
 

XX

 
Я бы хотел,
           Чтоб мы были одни
В чаще сосновой,
           В прохладной тени.
 

 
Чтоб целоваться там
           Сладко, без слов
В храме сосновом,
           Меж темных стволов.
 

 
Чтоб с поцелуями
           Падала на
Губы мои —
           Твоих прядей волна.
 

 
Что же мы медлим?
           Там сосны и тишь…
Что ты мне шепчешь?
           О чем говоришь?
 

XXI

 
He who hath glory lost nor hath
           Found any soul to fellow his,
Among his foes in scorn and wrath
           Holding to ancient nobleness,
That high unconsortable one —
His love is his companion.
 

XXI

 
Кто славы проворонил зов
           И друга обрести не смог,
Тот средь толпы своих врагов,
           Как древний идол, одинок,
Стоит, угрюм и нелюдим —
Его любовь повсюду с ним.
 

XXII

 
Of that so sweet imprisonment
           My soul, dearest, is fain —
Soft arms that woo me to relent
           And woo me to detain.
Ah, could they ever hold me there,
Gladly were I a prisoner!
 

 
Dearest, through interwoven arms
           By love made tremulous,
That night allures me where alarms
           Nowise may trouble us
But sleep to dreamier sleep be wed
Where soul with soul lies prisoned.
 

XXII

 
Мой ангел, этот нежный плен
           Прохладных рук твоих…
Клянусь, я б отдал всё взамен
           Ревнивой власти их,
Я б счастлив был такой тюрьмой,
О сторож неусыпный мой!
 

 
Когда, с моими сплетены,
           Ладони их дрожат,
Я забываю злые сны
           И будней мелкий ад,
В ту ночь блаженную спеша,
Где душу сторожит душа.
 

XXIII

 
This heart that flutters near my heart
           My hope and all my riches is,
Unhappy when we draw apart
           And happy between kiss and kiss;
My hope and all my riches – yes! —
And all my happiness.
 

 
For there, as in some mossy nest
           The wrens will divers treasures keep,
I laid those treasures I possessed
           Ere that mine eyes had learned to weep.
Shall we not be as wise as they
Though love live but a day?
 

XXIII

 
Твое сердечко – мотылек,
           Порхающий у губ моих, —
Несчастен, если одинок,
           Блажен, прильнув ко мне на миг;
Все, чем на свете я богат, —
Мой хрупкий, мой бесценный клад!
 

 
Как в мягком гнездышке вьюрок
           Свои сокровища хранит,
Так я, не ведая тревог,
           Не чая будущих обид,
Вложил последний золотник —
В любовь, живущую лишь миг.
 

XXIV

 
Silently she's combing,
           Combing her long hair,
Silently and graciously,
           With many a pretty air.
 

 
The sun is in the willow leaves
           And on the dappled grass
And still she's combing her long hair
           Before the lookingglass.
 

 
I pray you, cease to comb out,
           Comb out your long hair,
For I have heard of witchery
           Under a pretty air,
 

 
That makes as one thing to the lover
           Staying and going hence,
All fair, with many a pretty air
           And many a negligence.
 

XXIV

 
Медленно она чешет
           Длинные косы свои…
Солнце блестит на ивах
           И на ресницах травы.
 

 
А она все чешет и чешет
           Волосы, не спеша,
В зеркало томно глядя,
           Гребнем о шелк шурша.
 

 
Ах, отложи свой гребень,
           Дай волосам покой! —
Видишь, застыл влюбленный
           В оторопи колдовской,
 

 
Заворожен движеньем
           Плавной руки твоей,
Взмахом ресниц небрежным,
           Темным сдвигом бровей.
 

XXV

 
Lightly come or lightly go
           Though thy heart presage thee woe,
Vales and many a wasted sun,
           Oread let thy laughter run
Till the irreverent mountain air
Ripple all thy flying hair.
 

 
Lightly, lightly – ever so:
           Clouds that wrap the vales below
At the hour of evenstar
           Lowliest attendants are:
Love and laughter songconfessed
When the heart is heaviest.
 

XXV

 
Легче, легче, ангел мой!
           Пусть в душе – озноб ночной
И предчувствий грозный хор:
           Пусть твой смех по кручам гор
Ореады разнесут,
Кудри эхом растрясут.
 

 
Легче, легче, веселей!
           Сонмы туч в душе твоей,
В час, когда встает Звезда,
           Разлетятся без следа.
Пой любовь и радость пой,
Если в сердце – мрак ночной.
 

XXVI

 
Thou leanest to the shell of night,
           Dear lady, a divining ear.
In that soft choiring of delight
           What sound hath made thy heart to fear?
Seemed it of rivers rushing forth
From the grey deserts of the north?
 

 
That mood of thine, О timorous,
           Is his, if thou but scan it well,
Who a mad tale bequeaths to us
           At ghosting hour conjurable —
And all for some strange name he read
In Purchas or in Holinshed.
 

XXVI

 
Ты к раковине мглы ночной
           Склоняешь боязливый слух.
Кто напугал тебя, друг мой,
           Какой неукрощенный дух?
Каких лавин далекий гром
Разрушил мир в уме твоем?
 

 
Не вслушивайся в этот бред!
           Все это – сказки, все – слова,
Что выдумал для нас поэт
           В час призраков и колдовства —
Иль просто вытащил на свет,
У Холиншеда их нашед.
 

XXVII

 
Though I thy Mithridates were
           Framed to defy the poisondart,
Yet must thou fold me unaware
           To know the rapture of thy heart
And I but render and confess
The malice of thy tenderness.
 

 
For elegant and antique phrase,
           Dearest, my lips wax all too wise;
Nor have I known a love whose praise
           Our piping poets solemnise,
Neither a love where may not be
Ever so little falsity.
 

XXVII

 
Хоть я уже, как Митридат,
           Для жал твоих неуязвим,
Но вновь хочу врасплох быть взят
           Безумным натиском твоим,
Чтоб в бедный, пресный мой язык
Яд нежности твоей проник.
 

 
Уж, кажется, я перерос
           Игрушки вычурных похвал
И не могу принять всерьез
           Певцов писклявых идеал;
Любовь хоть до небес воспой —
Но капля фальши есть в любой.
 

XXVIII

 
Gentle lady, do not sing
           Sad songs about the end of love;
Lay aside sadness and sing
           How love that passes is enough.
 

 
Sing about the long deep sleep
           Of lovers that are dead and how
In the grave all love shall sleep.
           Love is aweary now.
 

XXVIII

 
О, скорбных песен мне не пой,
           Что любовь, как сон, прошла,
Но оставь печаль и спой,
           Что любовь и в снах мила.
 

 
Спой о том, как сладок сон
           В темной глубине могил —
Для того, кто был влюблен,
           Кто любовь, как сон, забыл.
 

XXIX

 
Dear heart, why will you use me so?
           Dear eyes that gently me upbraid
Still are you beautiful – but O,
           How is your beauty raimented!
 

 
Through the clear mirror of your eyes,
           Through the soft sigh of kiss to kiss,
Desolate winds assail with cries
           The shadowy garden where love is.
 

 
And soon shall love dissolved be
           When over us the wild winds blow —
But you, dear love, too dear to me,
           Alas! why will you use me so?
 

XXIX

 
О, что ты делаешь со мной,
           Любимая? Твой кроткий взгляд
Мерцает прежней красотой, —
           Но что глаза твои таят?
 

 
Сквозь зеркала очей твоих,
           Сквозь поцелуев нежных дрожь
Врывается холодный вихрь
           В наш сад, уже багряный сплошь.
 

 
Мне страшен этот буйный пыл,
           Бездомной бури свист и вой…
Любимая, я так любил! —
           О, что ты делаешь со мной?
 

XXX

 
Love came to us in time gone by
           When one at twilight shyly played
And one in fear was standing nigh —
           For Love at first is all afraid.
 

 
We were grave lovers. Love is past
           That had his sweet hours many a one.
Welcome to us now at the last
           The ways that we shall go upon.
 

XXX

 
Все, помню, начиналось так:
           Играла девочка в саду;
А я боялся сделать шаг,
           Знал – ни за что не подойду.
 

 
Клянусь, любили мы всерьез,
           Нам есть что в жизни помянуть.
Прощай! Идти нам дальше врозь,
           И новый путь – желанный путь.
 

XXXI

 
О, it was out by Donnycarney
           When the bat flew from tree to tree
My love and I did walk together
           And sweet were the words she said to me.
 

 
Along with us the summer wind
           Went murmuring – O, happily! —
But softer than the breath of summer
           Was the kiss she gave to me.
 

XXXI

 
Я помню тропку в Донникарни,
           Где мы с любимою брели,
Как призраки, перелетали
           Среди ветвей нетопыри.
 

 
И ветерок над нами веял
           Отрадой теплых, летних струй;
Но были слаще ночи летней
           Ее слова – и поцелуй.
 

XXXII

 
Rain has fallen all the day
           О come among the laden trees.
The leaves lie thick upon the way
           Of memories.
 

 
Staying a little by the way
           Of memories shall we depart.
Come, my beloved, where
           I may Speak to your heart.
 

XXXII

 
Весь день шуршал холодный дождь,
           Витал осенний листопад.
Приди в последний раз – придешь? —
           В продрогший сад.
 

 
Перед разлукой – постоим,
           Пусть прошлое обступит нас.
Молю: внемли словам моим
           В последний раз.
 

XXXIII

 
Now, О now, in this brown land
           Where Love did so sweet music make
We two shall wander, hand in hand,
           Forbearing for old friendship' sake
Nor grieve because our love was gay
Which now is ended in this way.
 

 
A rogue in red and yellow dress
           Is knocking, knocking at the tree
And all around our loneliness
           The wind is whistling merrily.
The leaves – they do not sigh at all
When the year takes them in the fall.
 

 
Now, О now, we hear no more
           The vilanelle and roundelay!
Yet will we kiss, sweetheart, before
           We take sad leave at close of day.
Grieve not, sweetheart, for anything —
The year, the year is gathering.
 

XXXIII

 
Здесь, в этом мирном уголке,
           Где нет ни радости, ни боли,
Давай бродить, рука в руке,
           Печали не давая воли, —
Дабы не омрачился свет
Любви, которой больше нет.
 

 
Шут в желто-красном колпаке
           Стучит, стучит по шее клена,
И ветерок невдалеке
           Насвистывает оживленно.
И листья в кронах не грустят,
Что приберет их листопад.
 

 
Вновь ту же затевать игру
           Остережемся, друг мой нежный,
Но, расставаясь ввечеру,
           Мы поцелуемся небрежно.
Не воскрешай былых невзгод
И верь: грядущее – грядет.
 

XXXIV

 
Sleep now, О sleep now,
           О you unquiet heart!
A voice crying 'Sleep now'
           Is heard in my heart.
 

 
The voice of the winter
           Is heard at the door.
О sleep for the winter
           Is crying 'Sleep no more!'
 

 
My kiss will give peace now
           And quiet to your heart —
Sleep on in peace now,
           О you unquiet heart!
 

XXXIV

 
Усни, мое сердце,
           Не бейся, усни!
Я слышу голос в сердце:
           Утишься, усни!
 

 
Я слышу, как вьюга
           Поет за дверьми.
Утишься в гуле вьюги,
                      Замри и усни.
 

 
Я лоб твой целую:
           Замри и забудь!
Усни, мое сердце, —
           Пора нам уснуть.
 

XXXV

 
All day I hear the noise of waters
           Making moan
Sad as the seabird is when going
           Forth alone
He hears the winds cry to the waters'
           Monotone.
 

 
The grey winds, the cold winds are blowing
           Where I go.
I hear the noise of many waters
           Far below.
All day, all night, I hear them flowing
           To and fro.
 

XXXV

 
Весь день в ушах как будто море
           Шумит, ревет…
Так чайка в сумрачном просторе,
           Летя вперед,
Внимает гулу волн тяжелых,
           Кипенью вод.
 

 
Один и тот же монотонный
           Тоскливый зов, —
Всю ночь я слышу ветра стоны
           И шум валов,
Как чайка, что стремится в море
           От берегов.
 

XXXVI

 
I hear an army charging upon the land
           And the thunder of horses plunging, foam about
                                                                  their knees.
Arrogant, in black armour, behind them stand,
           Disdaining the reins, with fluttering whips,
                                                                  the charioteers.
 

 
They cry unto the night their battlename:
           I moan in sleep when I hear afar their whirling
                                                                  laughter.
They cleave the gloom of dreams, a blinding flame,
           Clanging, clanging upon the heart as upon
                                                                  an anvil.
 

 
They come shaking in triumph their long green hair:
           They come out of the sea and run shouting
                                                                  by the shore.
My heart, have you no wisdom thus to despair?
           My love, my love, my love, why have you left
                                                                  me alone?
 

XXXVI

 
Я слышу: мощное войско штурмует берег земной,
           Гремят колесницы враждебных, буйных морей;
Возничие гордые, покрыты черной броней,
           Поводья бросив, бичами хлещут коней.
 

 
Их клич боевой несется со всех сторон —
           И хохота торжествующего раскат;
Слепящими молниями они разрывают мой сон
           И прямо по сердцу, как по наковальне, стучат.
 

 
Зеленые длинные гривы они развевают как стяг,
           И брызги прибоя взлетают у них из-под ног.
О сердце мое, можно ли мучиться так?
           Любовь моя, видишь, как я без тебя одинок?
 

Пенни за штуку
(1927)

TILLY

 
He travels after a winter sun,
Urging the cattle along a cold red road,
Calling to them, a voice they know,
He drives his beasts above Cabra.
 

 
The voice tells them home is warm.
They moo and make brute music with their hoofs.
He drives them with a flowering branch before him,
Smoke pluming their foreheads.
 

 
Boor, bond of the herd,
Tonight stretch full by the fire!
I bleed by the black stream
For my torn bough!
 

Dublin, 1904

ДОВЕСОК

 
Кочуя за зимним солнцем вослед,
Он ведет коров по холодной тропе.
Привычным голосом торопя,
Он гонит стадо свое над Каброй.
 

 
Знакомый голос сулит им тепло и кров.
Они мычат и топчутся вразнобой.
Он их погоняет цветущей ветвью,
Качается пар над рогами коров.
 

 
Сторож стада, беспечный раб,
Ты ночью растянешься у костра…
Я кровью истек у черной реки,
И сломана ветвь моя!
 

Дублин, 1904

WATCHING THE NEEDLEBOATS
AT SAN SABBA

 
I heard their young hearts crying
Loveward above the glancing oar
And heard the prairie grasses sighing:
No more, return no more!
 

 
О hearts, О sighing grasses,
Vainly your loveblown bannerets mourn!
No more will the wild wind that passes
Return, no more return.
 

Trieste, 1912

ПРОГУЛОЧНЫЕ ЛОДКИ
В САН-САББА

 
Я слышал, как, с весел сонных
Стекая, звенит вода,
И слышал в шорохе прерий влюбленных:
Прощай, прощай навсегда!
 

 
О юность, трава степная!
Напрасно рвешься прочь, трепеща…
Безумный ветер кричит, улетая:
Прощай, навсегда прощай!
 

Триест, 1912

A FLOWER GIVEN TO MY DAUGHTER

 
Frail the white rose and frail are
Her hands that gave
Whose soul is sere and paler
Than time's wan wave.
 

 
Rosefrail and fair – yet frailest
A wonder wild
In gentle eyes thou veilest,
My blueveined child.
 

Trieste, 1913

ЦВЕТОК, ПОДАРЕННЫЙ МОЕЙ ДОЧЕРИ

 
Как роза белая, нежна
Дарящая рука
Той, чья душа, как боль, бледна
И, как любовь, хрупка.
 

 
Но безрассудней, чем цветы,
Нежней, чем забытье,
Глаза, какими смотришь ты,
Дитя мое.
 

Триест, 1913

SHE WEEPS OVER RAHOON

 
Rain on Rahoon falls softly, softly falling,
Where my dark lover lies.
Sad is his voice that calls me, sadly calling,
At grey moonrise.
 

 
Love, hear thou
How soft, how sad his voice is ever calling,
Ever unanswered, and the dark rain falling,
Then as now.
 

 
Dark too our hearts, О love, shall lie and cold
As his sad heart has lain
Under the moongrey nettles, the black mould
And muttering rain.
 

Trieste, 1913

ПЛАЧ НАД РАХУНОМ

 
Далекий дождь бормочет над Рахуном,
Где мой любимый спит.
Печальный голос в тусклом свете лунном
Сквозь ночь звучит.
 

 
Ты слышишь, милый,
Как он зовет меня сквозь монотонный
Шорох дождя – тот мальчик мой влюбленный
Из ночи стылой?
 

 
В такой же стылый час во мраке черном
И мы с тобой уснем —
Под тусклою крапивой, мокрым дерном
И сеющим дождем.
 

Триест, 1913

TUTTO È SCIOLTO

 
A birdless heaven, seadusk, one lone star
Piercing the west,
As thou, fond heart, love's time, so faint, so far,
Rememberest.
 

 
The clear young eyes' soft look, the candid brow,
The fragrant hair,
Falling as through the silence falleth now
Dusk of the air.
 

 
Why then, remembering those shy
Sweet lures, repine
When the dear love she yielded with a sigh
Was all but thine?
 

Триест, 1914