Текст книги "Бэламнийская трилогия"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 66 страниц)

Глава 12. Твари из реки

Он не нашел Профессора на корме. Он вообще никого не нашел на корме. То, что он там все-таки нашел, походило на длинные волочащиеся пряди водорослей и большое количество выплеснутой на палубу речной воды, словно кто-то или что-то покрытое этими водорослями выбралось из реки и перелезло через фальшборт. Джонатан украдкой оглянулся по сторонам, ожидая в любую минуту увидеть, как из тьмы на него бросается какое-нибудь ковыляющее страшилище. Но вокруг царила тишина. Ему пришло в голову, что, возможно, Сикорский или, скорее, кто-либо из его приспешников забрался на борт, замышляя какое-то злодейство. Но если это так, то для Джонатана было загадкой, зачем этот злоумышленник сначала вывалялся в водорослях, в особенности если он нес с собой пресловутую адскую машину. Джонатан подумал, что нет смысла сохранять бдительность, если не идешь по столь очевидному следу. Он мог, конечно, подняться наверх, сообщить обо всем капитану Бинки и оставить всю опасную работу ему, но к этому времени ущерб уже мог быть нанесен.

Ручеек из воды заворачивал за каюты правого борта. Примерно в двадцати футах дальше вдоль фальшборта лежал в пятне света еще один клок водорослей. Нет ничего проще, подумал Джонатан, чем преследовать человека, окутанного водорослями и только что вылезшего из реки. Потом мысль о человеке, окутанном водорослями, начала действовать на его воображение. Он увидел, что в закрепленные на фальшборте кольца вставлен марлинь, и припомнил, как пригодилось ему это несколько месяцев назад, когда они с Ахавом схватились с теми двумя троллями. Выдернув один марлинь из кольца, он взвесил его в руке. Джонатан предпочел бы обломок кирпича, что-нибудь, что можно было бы пустить в ход, не подходя слишком близко. Но когда имеешь дело с чудовищем, то это, несомненно, все же лучше, чем ничего, – ну то есть марлинь и пара быстрых ног.

Согнувшись, как это сделал бы сыщик, он двинулся ко второму пучку водорослей. Река, должно быть, совершенно заросла, раз вылезший из нее пловец был так обвешан водорослями. За этой второй кучей в свете ламп виднелись уходящие прочь мокрые следы. Джонатан на мгновение остановился над кучкой водорослей и грязи. Что-то в ней обеспокоило его. Что-то, чего он никак не мог определить. Водоросли походили на кружева и были черными и серыми, а не зелеными и коричневыми, как можно было ожидать. Он нагнулся и, прикоснувшись к пучку кружевных на вид водорослей, обнаружил, к своему ужасу, что они не были влажными – что они вовсе не были водорослями. Он держал в руке рваный лоскут старой черной ткани, окаймленный с одного края выцветшими и посеревшими от времени кружевами.

Лежащие на палубе клочки были такими же. Они были откровенно такими же. Он бросил тряпку, как если бы она оказалась змеей. Как он мог настолько запутаться, чтобы принять их за водоросли? А следы ног? Джонатан провел пальцем по одному из них. Это была совсем не вода, а мелкий серый пепел, сухой, как могильная пыль, даже в пропитавшем палубу тумане. Бомба там или не бомба, Сикорский или не Сикорский, с Джонатана хватило этого несения дозора. Он начал выпрямляться и мельком увидел пару глаз, молочно-белых глаз, наблюдающих за ним из темноты дверной ниши на расстоянии меньше чем трех шагов. Со стороны ниши донесся шепот и слабый смех, словно что-то жутковато смеялось про себя над какой-то шуткой, которую никто больше не мог или не хотел услышать. Из тьмы дверного проема к нему протянулась тощая, бледная, скелетоподобная рука, манящая его к себе согнутым пальцем. Вокруг запястья висели оборванные кружева.

Джонатана как ветром оттуда сдуло. Никогда не доверяй ничему, кроме своих собственных ног, – таков был его девиз. Но палуба казалась заваленной всякой всячиной, вытащенной из реки: поблескивающими кучками водорослей, ила, рыбы, – словно пароход был землечерпалкой, загруженной разным мусором и направляющейся в глубокие воды. Ботинок Джонатана наткнулся на горку скользких водорослей, состоящую из расползшихся усиков резинистых выпуклых листьев, стеблей и травянистых волокон. Он не удержался на ногах и с воплем проехался по палубе. Сверху раздался ответный вопль, затем еще один. Джонатан, перекувыркнувшись, поднялся на колени, схватил свою дубинку и обнаружил, что вопль исходит из раструба парового свистка, установленного рядом с изрыгающими дым трубами.

Возвышающаяся над ним надстройка была освещена, как на карнавале. Все до единой лампы, дымясь, светились в тумане, и можно было видеть тени людей, вбегающих и выбегающих из дверей и выкрикивающих приказы. Откуда-то сверху, со стороны носа, донесся крик и всплеск от какого-то предмета, упавшего в реку. За очередным воплем, донесшимся из парового свистка, последовал длинный гудок туманного горна. Из труб вырывались чудовищные, неистово клубящиеся облака пара и дыма, уплывая вдаль, чтобы присоединиться к туману и царящей на судне суматохе. Создавалось впечатление, что дымовые трубы обезумели. Выбрасываемый ими пар начал приобретать какие-то формы, потом рассеиваться и сгущаться опять. Джонатану казалось, что из труб вылетают огромные крылатые тени, которые затем взмывают в ночное небо. Наблюдая за ними, он осознал, что трубы изрыгают вовсе не дым и пар, а летучих мышей. Тысячи и тысячи черных пищащих летучих мышей, которые кружили над судном, образуя нелепое, фантастическое облако. А внизу, озаренный светом ламп, горящих на верхней палубе, стоял волшебник Майлз. Окруженный мириадами искр, он что-то говорил нараспев, что-то выкрикивал, стучал своим посохом, умоляя или проклиная. Его простертые вперед руки сжимали посох, ударяя им по палубе, – бум! бум! бум! – и эти удары были даже громче, чем вопли кружащихся, визжащих летучих мышей.

Джонатан с трудом поднялся на ноги, и вместе с ним поднялась и лежавшая неподалеку куча водорослей. Он недоверчиво потряс головой. Стоящее на палубе существо повторило его движение, рассыпая вокруг себя капли речной воды и клочки водорослей. Затем оно начало подправлять свою форму, немного выпячиваясь здесь, немного втягиваясь там и все это время колыхаясь и покачиваясь в висящем перед Джонатаном тумане, точно клубок угрей. При этом Джонатан не мог избавиться от странной мысли, что одушевленные речные водоросли принимают не просто форму человека, а форму его самого. Охваченный ужасом, он сделал шаг назад и вновь поскользнулся на валявшемся на палубе речном мусоре. Падая, он успел подставить левую руку и опять вскочил на ноги. Ему хотелось бежать отсюда, но возможность убежать по скользкой палубе казалась ему ничтожной. Внезапно ему в голову пришла безумная мысль – ему следует добежать до своей каюты и заглянуть в нее, просто чтобы посмотреть, не спит ли он там на своей койке. Потом до него дошло, что это как раз такая мысль, какие приходят во сне. Но от всех этих размышлений оказалось мало толку, когда оживший комок водорослей, стеная и шурша, качнулся вперед. Джонатан поднял марлинь. «Отшиби у него всякую охоту драться, – подумал он. – Тресни его как следует». Однако у оживших водорослей, похоже, появились такие же мысли, потому что они подняли вверх мокрую руку, как будто в ней тоже была дубинка.

Водоросли опять качнулись в его сторону. В центре спутанной массы, образующей лицо, виднелась темная мокрая дыра – рот, пускающий пузыри и издающий стоны. Из одного уголка сочилась вниз речная грязь, исчезая в состоящем из водорослей теле чудовища. Оно вновь двинулось на Джонатана, и он сделал шаг назад. Он слышал, как сверху кто-то выкрикивает его имя, слышал лай старины Ахава и вопли Гампа и Буфо, но не осмеливался поднять глаза. Да, честно говоря, у него и не было такой возможности, потому что речное чудовище с ужасающим, чмокающим стоном напало на него – холодное, липкое и мокрое, как сама река.

Он сделал выпад своим марлинем, неистово желая размазать жуткую тварь по палубе. Дубинка врезалась в ее тело, погрузилась в него, зарылась в пузырчатые водоросли, и почти в то же самое мгновение речное чудовище ударило Джонатана по голове узловатой рукой, осыпав его смешанным с илом мусором.

Он высвободил дубинку и начал молотить ею чудовище, все время отступая назад, подальше от ковыляющей твари. Внезапно до него дошло, что он приближается к краю палубы и через мгновение окажется в реке. Река, без сомнения, была последним местом, где бы ему хотелось оказаться.

Вокруг Джонатана обвились плети водорослей. Он споткнулся и уронил свой марлинь. Нельзя забить водоросли насмерть дубинкой, или, по крайней мере, так казалось Джонатану. Он начал разрывать их руками, выдирая клочки листьев, горсти травы. Изо рта твари хлынула речная грязь, и Джонатан ткнул в нее рукой, чтобы остановить этот поток, чтобы уберечь от него свое лицо. Схватив горсть покрытых илом водорослей, он вырвал их из головы противника, сорвал верхушку его головы. Как только он это сделал, его осенило, что он сражается с чудовищем, которое отчасти является плодом его воображения, что речные водоросли ненамного страшнее тараканов. Так что он принялся раздирать их на куски. Не прошло и нескольких секунд, как чудовище превратилось в кучку водорослей, лежащую на палубе, – не осталось ничего, кроме грязи, вытащенной из реки.

Однако у Джонатана не было времени насладиться своей победой, потому что со стороны правого борта из тумана появилась медленно плывущая к пароходу лодка, в которой сидели два человека. Его старые знакомые. Он, спотыкаясь, бросился вперед, отыскал среди водорослей свой марлинь и только тут осознал, что промок до костей от жутковатого и неприятного сочетания речной воды, тумана и пота. За бортом послышался неестественно громкий скрежет и толчок – это лодка причалила к пароходу. Джонатан решил не обращать на нее внимания – оставить безголовых гребцов кому-нибудь другому, кому-то, кто не сражался с водорослями. Но потом у него появилась более удачная мысль. У фальшборта стояли, выстроившись в ряд, деревянные ящики с грузом. Он попытался приподнять один из них, но ящик не шелохнулся. Два других были такими же тяжелыми, но четвертый, поменьше, чем остальные, оказался не таким неуступчивым. Джонатан вытащил его из ряда других и начал толкать перед собой по палубе.

Где-то в шести футах от него покачивалась на волнах лодка. Двое ее пассажиров по-прежнему сидели в ней и, по-видимому, никуда не торопились. Джонатан слышал, как из алой раны на шее безглазого человека с шипением вырывается воздух. Он поставил ящик на один бок, опер его о поручень, подхватил снизу и с грохотом сбросил на лодку и ее кошмарную команду. Послышался треск ломающегося дерева и жуткий вопль. Отлетевшая от борта лодки планка взвилась по спирали в воздухе и просвистела мимо стоящего у поручня Джонатана. Достигнув вершины своей траектории, она упала в реку, плюхнувшись рядом с ухмыляющейся головой, которая плавала на поверхности воды, заливаясь безумным смехом. Гребец и тело безголового, так же как и обломки разбитой лодки, исчезли, словно их поглотила пучина. Джонатан провожал взглядом ужасную смеющуюся голову, пока она не скрылась за кормой.

Потом где-то вдалеке, на просторах реки, послышался приглушенный из-за тумана скрип весел в уключинах. Затем неспешно плывущая в его сторону лодка с двумя пассажирами материализовалась. У одного из них на шее виднелась рана.

Джонатану пришло в голову, что к утру кое-кто из зомби здорово утомится, и, отправившись за очередным ящиком, он задумался над тем, позволяется ли бэламнийским кошмарам претендовать на плату за риск. Потом он задумался над тем, зачем зря расходовать ящики. Джонатан бросил тот ящик, что тащил за собой, и направился по коридору искать старину Ахава, который – если только на борту не завелись призрачные собаки – был где-то на носу и яростно лаял.

Джонатан прошел уже половину коридора, когда перед ним появилась вездесущая старуха – она что-то вязала, сидя с кошкой на коленях. Мгновение назад ее там не было, в этом он был уверен. Она зашлась кудахтающим смехом и выставила ему навстречу свое вязанье, точно это была пара перчаток или шапка. На самом деле оно представляло собой путаницу никак не связанных друг с другом или по-разному соединенных узлов, смутно похожих на паучье гнездо, И по нему, к ужасу Джонатана, ползали пауки. То, что показалось ему комками пряжи, было черными мясистыми пауками, которые карабкались по спутанной паутине.

Джонатан бросил ей в лицо марлинь и в тот же самый момент повернулся и бросился бежать. Кудахтающий смех опять выгнал его на усеянную водорослями палубу. У него над головой Майлз по-прежнему испускал крики и стучал посохом. Лампады сияли, искры летели, туман клубился, и в ночи эхом отдавалась какофония криков, воплей, смеха и стука паровых машин. Джонатан бегом бросился на левый борт, надеясь, что ведьма отправится пугать кого-нибудь другого. Вдоль фальшборта в его сторону, крича, размахивая руками и топая ногами, бежали Гамп и Буфо. За ними, вытянув вперед руки и хватая пальцами воздух, ковылял безголовый пассажир из лодки. Позади него, лая и подпрыгивая, несся старина Ахав, которому, поскольку у него было не такое богатое воображение, как у некоторых, было, так или иначе, наплевать на головы. Однако было невозможно сказать, кто гонится за ним. Джонатан почувствовал себя определенно уставшим. По сути, у него было такое впечатление, словно он находится в какой-то комнате ужаса с часовым механизмом, у которой нет выхода. Было похоже на то, что это безумие может продолжаться всю ночь, что в реке имеется достаточно большой запас способных возрождаться кошмаров, чтобы выдержать любое сопротивление. Чары Майлза, которыми он пытался противодействовать всему этому, какими бы величественными они ни были, похоже, не очень-то действовали. Сам Майлз, когда Джонатан посмотрел на него в последний раз, как раз прервал свои заклинания и, неистово размахивая посохом, колотил им по палубе, словно пытался что-то с нее сбросить.

Джонатан оглянулся вокруг в поисках чего-нибудь, чем можно было бы огреть безголового лодочника. И в это время Гамп и Буфо почти поравнялись с ним. Он решил подождать, пока коротышки пробегут мимо, а потом ударить демона и сбросить его за борт. Поворачиваясь, чтобы осмотреть палубу, он услышал первый из трех оглушительных взрывов и увидел обломки лодки, взлетающие к небу в столбе огня. Затем он почувствовал, что летит спиной вперед на гору свернутых кольцами веревок. Судно накренилось на левый борт. Вокруг Джонатана дождем посыпался всякий мусор, и тут прогремел второй взрыв. Он в последний раз увидел во вспышке пламени Буфо, Гампа, Ахава и безголового человека, которые стремительно падали в темную реку. Прозвучал третий взрыв, и пароход зарылся носом в воду, еще сильнее накренился на левый борт и развернулся боком по течению. Над головой Джонатана, как стена, нависал правый борт, а вокруг водоворотом закручивалась речная вода.

Ему ничего не оставалось, кроме как плыть. Он как-то слышал, что тонущие суда увлекают пловцов за собой на дно, хотя у него не было реального опыта по этой части, поэтому ничего сказать наверняка было нельзя. Ему придется спросить Профессора, когда они встретятся у почты в Лэндсенде. В данных же обстоятельствах Джонатану казалось разумным оставаться оптимистом.

Он сделал около тридцати сильных взмахов руками, не дыша и не оглядываясь назад. Когда он поднял голову над водой, чтобы сделать вдох, то увидел позади себя днище судна, стоящее почти перпендикулярно поверхности реки. Огромное гребное колесо висело вертикально, наполовину погруженное в воду со стороны кормы. Впереди у Джонатана была завеса тумана. Ему оставалось полагаться только на провидение. Он был уверен, что до обоих берегов не больше мили, так что вновь двинулся вперед, на этот раз, правда, не так быстро. Вскоре его окутал туман.

Он плыл в течение нескольких минут, а потом, когда начал уставать, приостановился и, выпрямившись в воде, сорвал с себя ботинки, связал их вместе и привязал шнурками к ремню. Затем нащупал у себя на поясе сумку и убедился, что не потерял ее. Он был очень рад, что не оставил ее в каюте вместе с одеждой. Деньги в данных обстоятельствах были важнее, чем носильные вещи.

Его начал беспокоить тот факт, что он понятия не имел, в каком направлении плывет. Сначала это не имело значения, но теперь, когда Джонатан благополучно отплыл от парохода, это стало важно. У него не было желания посетить заросшие лесом склоны южного берега. Абсолютно никакого желания. Его нерешительность длилась около тридцати секунд. Откуда-то из тумана донесся знакомый звук-плеск и скрип весел – и Джонатан увидел, как у него за спиной начинают смутно вырисовываться очертания носового украшения лодки, которая плясала на волнах, направляясь в его сторону. У него оставалась еще тень шанса, что это не та лодка, которую он ожидал увидеть. Он затаился в воде, перебирая ногами, чтобы удержаться на достаточном расстоянии от лодки и не быть замеченным ее пассажирами. Но еще до того, как он разглядел их, Джонатан услышал шепот. Он отплыл дальше в туман и подождал, пока они исчезнут, а потом опять двинулся в путь, на этот раз в противоположном направлении.

Когда, как ему казалось, его отделяло от лодки уже четверть мили, он несколько раз крикнул и посвистел, и хотя один раз ему показалось, что слышен ответный свист, больше он его не услышал. Ему ничего не оставалось, кроме как плыть дальше, отдыхать и плыть опять.

Вода была ужасно темной. Он мог с тем же успехом плыть по черному чаю. Поверхность реки была маслянисто-гладкой. Джонатан не чувствовал ни малейшего дуновения ветерка. Тишина была почти абсолютной. Не было ничего, что могло бы придать ей объем: ни паровых машин, ни ревущих туманных горнов – только безбрежная, однообразная, зловещая тишина. Джонатан начал прислушиваться к звукам, производимым его попеременно опускающимися в воду руками. Ему казалось, что он может слышать «кап-кап» каждой падающей капли, шелест воды, отрываемой его руками от поверхности.

Ему пришло в голову – не внезапно, но так, словно эта мысль вроде как поднялась из глубин его сознания и осталась висеть в воздухе, – что если он слышит этот плеск так отчетливо, то его может услышать и кто-нибудь другой. Или что-нибудь другое. Он остановился и выпрямился в воде, чтобы немного отдохнуть. Ему казалось, что он припоминает, как Профессор говорил, что вода усиливает звук. Но он мог и ошибаться. Возможно, вода усиливает изображение. Возможно, те чудовища, что всплывали рядом с пароходом, были наполовину меньше, чем казалось с виду. Джонатан не мог вспомнить, что сказал Профессор, – и, пока все эти мысли проносились в его голове, он ощутил, что не хочет это вспоминать. Он вообще не хотел об этом думать.

Может быть, вода уменьшала зрительно вещи в размерах. Может быть, то существо, которое он видел в реке, было еще больше, чем ему показалось. Но это было невозможно. Он понятия не имел, насколько большим оно было. Это была просто огромная поблескивающая горбатая черная спина, часть какого-то существа размером с сам пароход. А может, и еще больше.

Джонатан какое-то мгновение отдыхал, делая медленные гребки руками. Его по-прежнему окутывал густой туман. Он был рад, что не разделяет страх Дули перед закрытыми помещениями, потому что у него создавалось впечатление, что он занимает крошечную нишу в непроницаемом сером мраке, малюсенькую комнатку с туманным потолком и стенами, обрывающимися у черной воды.

Он начал задумываться над тем, на каком расстоянии от его ног в действительности лежит покрытое водорослями речное дно. Кок говорил, что пароход идет по глубокому фарватеру. Но насколько он был глубок? Тридцать или сорок футов? Сто футов? Возможно, тысяча футов? Джонатан начал представлять себе, что плывет по поверхности, а под ним уходит вглубь тысяча футов холодной, населенной тенями реки. Он знал, что такие фантазии до добра не доводят, но, похоже, мало что мог с ними поделать. На самом деле эта мысль внушала ему примерно столько же восхищения, сколько и ужаса.

Он вытащил руку из воды, чтобы убрать с глаз волосы, прислушался к стуку падающих вокруг капель и спросил себя, могут ли твари, затаившиеся у него под ногами в речных глубинах, слышать эти раздающиеся на поверхности звуки.

Как раз в это время он с ужасом осознал, что реку в конце концов нельзя назвать совершенно темной. Справа от него послышался слабый всплеск – что-то всплыло на поверхность воды. Внутри расходящихся кругов река всего на какое-то мгновение показалась еще более темной, словно над ней прошла тень облака, словно огромная черепаха или гигантский скат на миг появился над водой, а потом вновь погрузился в пучину. Окружающий Джонатана туман поредел, и когда он поднял голову, то увидел – кто бы мог подумать – луну, плывущую наверху, над просветом в клубящемся тумане. Просвет закрылся, туман сгустился, и Джонатан сказал себе, что та тень на реке была отброшена луной. Но от лунного света, разумеется, не бывает воронок и расходящихся кругов. Джонатану явно пора двигаться дальше – что толку висеть в воде, словно наживка

В тот самый момент, когда Джонатан подался и отвел руку назад, чтобы грести дальше, он почувствовал, как что-то очень гладкое и скользкое проехало сверху по его ступне. Он отдернул ногу и замолотил руками по воде, чтобы повернуться лицом к тому, что всплыло из глубины, и увидел почти на самой поверхности угловатую черную тень огромного треугольного плавника. Эта тень очень-очень медленно колыхалась, удаляясь от него и исчезая во мраке.

Джонатан с громким плеском поплыл прочь. Он отталкивался ногами примерно в десять раз сильнее, чем было необходимо, охваченный одновременно чуть ли не дюжиной страхов. Самым сильным был тот, что он плывет бесцельно, кругами. Что он, описав дугу, вернулся к южному берегу. Что река заботится о том, чтобы любой, кто окажется на ней ночью, был выброшен там, среди темных лесов, зомби и гоблинов. Что в любой момент он может почувствовать скользкое прикосновение какого-нибудь глубоководного существа. Что та тварь, кем бы она ни была – возможно, чудовищным скатом, – просто знакомилась с ним и что через секунду, двигаясь вот так в никуда, он увидит всплывающую на поверхность огромную тень, почувствует, как чудовище врезается в него и увлекает его вниз, на покрытое водорослями дно реки. К этим темным страхам примешивалась безумная мысль, что если он когда-нибудь достигнет берега, если доберется до Лэндсенда и найдет Профессора, то заставит старину Вурцла изготовить ему костюм из резинового сыра, чтобы плавать в нем в реке Твит. Но потом до него дошло, что это будет напрасной тратой времени. Не существовало и одного шанса из пяти миллионов, что он будет когда-либо опять плавать в реке Твит – это, так или иначе, было его последнее подобное купание.

Он заставил себя смотреть прямо вперед. Если на реке и были еще какие-то тени, то он не хотел об этом знать. Джонатан чувствовал, что быстро выбивается из сил. Порыв страха заставил его сделать замечательный рывок, но этот взрыв энергии истощил его, и теперь руки быстро становились беспомощными. Насколько он мог сейчас предполагать, он был к берегу не ближе, чем раньше. У него было такое чувство, будто его намокшие брюки весят около пятидесяти фунтов, а привязанные к ремню ботинки наполнены песком.

Джонатан решил еще раз остановиться, чтобы отдохнуть, попытать счастья с тенями, избавиться от ботинок и скинуть брюки. Ремень он оставил. Куртку же сбросил с полчаса назад. Когда он вновь выпрямился и заработал ногами, то обнаружил, что коснулся ими илистого, вперемешку с песком, дна. Перед ним, менее чем в двадцати футах, виднелся топкий берег.