Текст книги "Добро пожаловать на Марс!"
Автор книги: Джеймс Бенджамин Блиш
Соавторы: Джером Биксби,Фредерик Каммер-младший,Дж. Мартин,Ричард Уилсон,Рог Филлипс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Но вот из чего сделать ролики? Легче всего их было изготовить из двух обрезков стеклянной трубки, оплавленных на гвоздях в качестве осей при помощи горелки. Но чтобы горелка действовала, ему придется поднять уровень кислорода, а к тому времени, как операция будет завершена, воздух в каюте будет совершенно отравлен. Дома все это заняло бы полчаса, но здесь это было такой же тяжелой работой, как разгрузка вагонов с углем.
Но, наконец, двигатель был подсоединен к батарее и тихонько зажужжал. Небольшое дуновение воздуха можно было едва почувствовать. Но Дольф надеялся, что постепенно его насос все же поднимет давление в каюте. Затем, после пяти минут отдыха – что было совсем недостаточно, – Дольф снова уменьшил подачу кислорода до тончайшей струйки.
А пока он отдыхал, то услышал какое-то перешептывание, источник которого не мог определить. Сначала он подумал, что это мог быть ветер, но в разреженной атмосфере снаружи такие звуки были бы невозможны. Или все же возможны? В конце концов, астрономы частенько видели песчаные бури, несущиеся по Марсу, и не раз проклинали их за то, что они закрывали видимость и мешали работать. Затем Дольф встал и выглянул в иллюминатор.
Да, это был ветер. Слабые, почти незаметные волны проходили по поверхности цепляющейся за землю растительности, которую, пока он наблюдал, стал постепенно закрывать легкий туман.
Через несколько секунд шепот превратился во вздохи, а затем вздохи сделались негромким, но ясно слышимым свистом, с каким ветер огибал углы его ящика-корабля. Туман сгущался, ближняя стена кратера становилась неясной. Затем она вообще исчезла, а воздух потемнел, хотя еще явно был день. Просто исчез солнечный свет, словно небо закрыли тучи. На одну секунду у Дольфа мелькнула в голове дикая мысль, уж не собирается ли пойти дождь?
Но дождя, разумеется, не было. Просто воздух темнел все сильнее от взлетевшей пыли и мелкого песка. Хорошо, что конструкция его наноса не допускала воздух к движущимся частям. Иначе эта хрупкая машинка не выдержала бы трения.
Но Дольфу все равно стоит приспособить к выходному отверстию какой-нибудь фильтр – и ежедневно менять его, если такие бури будут подниматься каждое утро.
Конечно, если это настоящая песчаная буря, то его просто похоронило бы под песком, и все было бы кончено.
Однако, через полчаса свист начал слабеть, и, казалось, снова начался рассвет. Через час стенка кратера снова была отчетливо видна: в разреженном воздухе пыль не могла долго висеть, если ее не поддерживал ветер, и быстро осела. Дольф предположил, что это был просто местный бриз, вызванный нагреванием долины, когда после сверхарктической ночи в нее полились солнечные лучи.
Он понадеялся, что это так, потому что если такой ветер будет регулярным, он мог бы использовать его. Фактически, это решило бы одну из его самых неотложных проблем – как подзаряжать батареи. Нужно только построить маленькую версию генератора с ветряным двигателем, с ротором из намагниченной стали. Вероятно, лопасти для ветряка можно сделать из холста – этот материал достаточно тяжел для разреженного воздуха. Но, с другой стороны, порывы ветра, казалось, были довольно сильны. Только эксперимент показал бы, какие лопасти тут подойдут лучше всего.
По часам Дольфа близился полдень, хотя солнце было с этим несогласно. И такое рассогласование должно постепенно увеличиваться, потому что марсианский день несколько длиннее земного. Конечно, Дольф мог бы открыть заднюю крышку часов и замедлить механизм, насколько получится, но он сомневался, что этого будет достаточно. Лучше всего рассчитывать марсианское время приблизительно, а часы использовать для того, чтобы рассчитывать короткие операции, если в этом возникнет нужда – а не рискнуть открывать их в такой сухости и пыли. Внутри часов наверняка сохранился кусочек земного воздуха, и не стоило выпускать его и заменять более разреженным.
Но мысли о полудне напомнили ему, что дома в это время было время ленча. Здесь же, на Марсе, следовало дать ему другое название, желательно, чтобы в нем вообще не упоминалось об еде. В конце концов, средневековый человек питался два раза в день и был бодр и энергичен. Хищники, в основном, ели всего лишь раз в сутки. Но все равно, если бы у него была стопка блинчиков дюймов в семь высотой, с черникой или холодной патокой…
Ерунда все это, мрачно сказал себе Дольф. Немножко глотнуть воды – и продолжать работать.
Что там дальше? Потенциально, у него было средство для поддержания воздушного давления. Еще более потенциально, у него была электроэнергия. Но у него по-прежнему не было кислорода – он всего лишь мог перекрывать утечки, но не пополнять запасы. Нужно найти источник кислорода.
Была ли в марсианских растениях жидкость. А главное, была ли это вода? Если вода, то это решило бы проблему с кислородом, поскольку он мог расщепить воду электролизом и жечь водород, если не найдет способ его сохранять. Но в последнем Дольф сильно сомневался. Потому что водород, самый легкий газ во вселенной, и его невозможно перекачивать по резиновой трубке, как воду.
Дольф помотал головой. Водород был ему сейчас не нужен. Главное, чтобы было чем дышать. И еще, он опять захотел есть, хотя, вероятно, это было просто по привычке. Кислород ему был нужен, не водород, а кислород!
Дольф осторожно открыл одну из бутылочек, в которых хранил пробы, и осмотрел лежащее в ней растение. Оно не казалось высохшим, ну, может, немножко более плотным, а влажный воздух в каюте был для него настоящим пиршеством. Прозрачные мешочки надулись и сверкали, словно было готовы вот-вот лопнуть. Как же определить, была ли там вода?
Для пробы Дольф раздавил один мешочек. К великому его разочарованию, из него не вылилось ничего – совершенно ничего. Он был абсолютно сухим. Дольф раздавил другой, с тем же результатом. Но если в мешочках был не сок, что же тогда?
Озадаченный этим, Дольф поднес мешочек поближе к лицу и, когда раздавил, то почувствовал, как на него брызнула мелко распыленная холодная струйка, которая мгновенно высохла, оставив ощущение липкости, словно после морской воды. Вероятно, это был сок, содержащий раствор солей и, наверное, сахара. Но что был за растворитель?
Он все еще не мог придумать никакой простейший химический тест, который помог бы ответить на этот вопрос. Но с другой стороны, что еще там могло быть? Есть лишь один универсальный растворитель– по крайней мере, один, который стабилен при температуре, царившей на Марсе. На Юпитере это мог бы быть жидкий аммиак. Но, к счастью, Дольф был не на Юпитере. Достаточно плохо было и на Марсе. Но здесь это должна быть вода. Ничего другого просто быть не могло.
А что же за вещества растворены в ней? Они вполне могли оказаться ядовитыми. Дольф почувствовал, что не рискнет попробовать содержимое этих растений. По крайней мере, пока у него не кончится еда. Нужно дистиллировать сок при высокой температуре, только не нагревать его горелкой, потребляющей кислород. Можно было бы использовать линзы очков и зеркала, чтобы сконцентрировать солнечные лучи. При мысли об этом у Дольфа, также мелькнула мысль использовать зеркала для обогрева каюты днем.
Кстати, а что происходит с солнцем? В каюте снова потемнело. Дольф машинально взглянул на часы – 4:38. День на Марсе немного длиннее земного, так что это еще не вечер. Просто солнце немного склонилось к горизонту, и его лучи уже не достигали дна оазиса. Начнется ли после наступления темноты еще одна короткая песчаная буря? Вероятно… Но, при удаче, Дольф во время ее уже будет спать.
При удаче, он бы проспал гораздо дольше.
И вообще, не стоит развивать бурную деятельность сверх абсолютной необходимости поддерживать жизнь, пока…
Пока что?
Дольф понял, что не может ответить на этот вопрос. У него и мыслей не появлялось о спасении – хотя бы просто потому, что никто не знал, где он находится. Он предположил, что можно, как только он соорудит ветряной электрогенератор, собрать радиопередатчик, который могут услышать на Земле, поскольку, как он читал, для межпланетной связи требуется удивительно мало энергии. Разумеется, он не может сделать микрофон, поэтому передатчик сможет передавать лишь точки и тире – он не знал полностью азбуку Морзе, но, по иронии судьбы, призыв о помощи – три точки, три тире, три точки – совпадал с началом Пятой симфонии Бетховена, которую любил его приемный отец.
Практически, передатчик ничем бы ему не помог, пока Земля не сумеет послать на Марс первую экспедицию. Вот тогда он мог бы использовать передатчик, чтобы привлечь к себе внимание. Экспедиция могла запеленговать сигнал и точно определить его местонахождение. А до тех пор он может использовать электричество с большей пользой, чем создавать радиошум.
К тому же, первый полет людей на Марс состоится еще очень не скоро. Задумавшись, Дольф уселся на пол и принялся стучать кулаком одной руки в ладонь другой. До этого времени он рассматривал проблемы выживания в расчете на месяцы. Но выживание и спасение? На это потребуются годы, возможно, десятилетия…
Столько он не выдержит. Если он выживет вообще – то будет вынужден жить за счет земли – самой чужой, самой безжизненной и неприветливой земли, на которую только ступала нога человека.
Если бы только он хорошенько подумал и захватил запасную лампу – единственный компонент в его установке, который, в случае поломки, он ничем не мог заменить! Если бы только… Тут он честно признался себе, что ему не помешала бы простая предусмотрительность. Ему пришло в голову, что могла быть куча причин, по которым ему пришлось бы задержаться гораздо дольше, чем он планировал! И он мог захватить с собой в двадцать раз больше припасов, ничуть не перегрузив устройство, способное поднять и нести груз неизмеримо больший.
Но теперь уже поздно. Он останется на Марсе, по меньшей мере, на десять лет. А может, и на всю жизнь.
Внезапно он понял, что вокруг стало темным-темно. Куда же девался день? Он никак еще не мог закончиться.
В темноте он услышал пульсацию своего насоса. Этот звук немного успокаивал. По крайней мере, насос еще проработает какое-то время, а если в трубку все же забьется песок, то нужно будет вовремя прочистить ее. Утром Дольф должен первым делом заняться этим.
А тем временем, в холодной тьме марсианской ночи насос шептал ему: «Всю жизнь… Всю жизнь… Всю жизнь… Всю жизнь… Всю жизнь… Всю жизнь…»
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПЯТНИЦА
6. Вечер на Марсе
Было не совсем верно, что никто не знал, где находится Дольф. Но отчасти это было так, именно отчасти, что уже было неплохо, вернее, могло быть неплохо в будущем.
Наннет знала, где он, правда, с некоторыми оговорками. Карта Марса была вырвана из книги и выброшена потому, что это была карта из Флэгстаффа, обсерватории, где астрономы давали волю воображению влиять на наблюдения за красной планетой, начиная с того дня, когда Лоуэлл изобразил начертания Залива Шеба. Здравый смысл подсказывал ей, что Дольф, скорее всего, будет придерживаться запланированного места посадки, хотя бы потому, что это большое зеленое пятно возле экватора почти гарантирует, что здесь окажется наиболее приемлемая область Марса, особенно в разгаре лета. То, что отмеченная область была величиной чуть ли не с Флориду, не смущала Наннет, так как ее не смущало вообще ничего – даже в большей степени, нежели Дольфа, вероятно, потому, что она была моложе его, и в ее мыслительных процессах была смесь чистоты, наивности и поразительной изобретательности, а также великолепное невнимание к мелким, но решающим деталям, которые напугали бы любого взрослого… любого, кто уже забыл о противоречивом уме подростков.
Наннет знала точно, где находится Дольф, и собиралась добраться до него.
По последнему пункту почти не было работы, так как у нее была действующая модель устройства Дольфа – та самая, которую Дольф продемонстрировал ей при пробном полете, вручив, таким образом, свою тайну в ее руки. При помощи монтажного стола она смогла проверить устройство, которое было еще более простым, чем то, с которым Дольф отправился на Марс, а паяльником она восстановила несколько схем, которые могли бы подкачать во время работы.
Ведро с варом подсказало, что ей предстояло законопатить щели в ее предполагаемом корабле (Наннет призналась себе, что додумалась до этого не без намеков), и вообще, она пользовалась всеми подсказками, разбросанными в гараже, а также всеми знаниями, которые почерпнула из книг.
Но не все из них она могла использовать с выгодой для себя. С одной стороны, она была абсолютно убеждена, что нужно спешить – а даже в обычных обстоятельствах она не отличалась большим терпением. Во вторых, она не накопила заранее денег для этого предприятия, и вообще, у нее было меньше финансовых источников, чем у Дольфа. И наконец – что было наиболее кардинальным, – она вообще не думала об этом.
Но в одном Наннет превзошла Дольфа: она оставила записку. Там она написала:
«Дорогие мама и папа, мистер и миссис Хэртелъ!
Вы не поверите, но я вам не лгу. Дольф отправился не в поход. Он улетел на Марс, а я лечу за ним.
Я понимаю, как это звучит, но, возможно, если мы не вернемся, и вы нигде не найдете нас, то вспомните мои слова. Мы не сбежали тайком и не наделали прочих глупостей. Просто Дольф открыл, что очень легко и просто можно создать антигравитационное устройство. Он взял меня в первый пробный полет, а затем соорудил своего рода космический корабль из домика на дереве – и улетел в нем на Марс. Я знаю, что он не собирался задерживаться там, потому что он взял с собой очень мало припасов. Но он еще не вернулся, и я должна отправиться за ним, так как он, вероятно, нуждается в помощи.
Он сделал на карте Марса пометку в месте под названием Залив Шеба, и я совершенно уверена, что он застрял где-то там, так что туда я и лечу. Я верну его, если все пойдет нормально. Если же нет, то мы оба влипли, но вы, пожалуйста, не волнуйтесь.
Люблю и все прочее,
Наннет».
Она положила в конверт с запиской карту, но не приложила к ней схему установки Дольфа или его расчеты, заметки, хоть что-то, что помогло бы кому-нибудь вновь открыть антигравитацию, не говоря уж, что это послужило бы страховкой. Конверт она тщательно заклеила и оставила на монтажном столе. Затем в другой конверт она собрала вышеупомянутые расчеты и записи на случай, если Дольф случайно забыл их, и теперь они ему крайне нужны, тщательно запаковала этот конверт и забрала с собой.
Затем подняла и поставила собственный маленький корабль на старые салазки, вытащила салазки из гаража на дорогу, откуда взлетела в темноту ночи – как сделал прежде Дольф. С ней улетел и бесценный, но бесполезный для Дольфа, и тем более, для нее конверт, бесценный, потому что, останься он на Земле, то мог бы стать последней надеждой на спасение для Дольфа и Наннет. Темнота поглотила ее с обычным безразличием, и лишь сердце ее на секунду замерло от страха и восторга, но летней ночью в Айове вряд ли кто смотрит на звезды, кроме юных влюбленных.
Что же касается Дольфа, то он в это время мастерил пресс и счел это гораздо труднее, чем ему казалось, когда он делал эскиз. Он бросил бы его, если бы от этого не зависела его жизнь.
Однако, в мешочках с соком лишайника, помимо воды, было что– то еще. Он обнаружил это не сразу, а лишь когда по утрам сухость и жжение во рту, в горле и в носу, а также кровотечение из носа и частый сухой кашель подсказали, что нужно поддерживать определенный процент влажности воздуха, или умереть от обезвоживания. Фитиль из ткани, опущенный в чашку Петри, был самым простым решением этой проблемы, но Дольфу очень не хотелось использовать воду из канистр для чего-либо, помимо питья.
Очевидное решение состояло в том, чтобы использовать сок, выжатый из растений. Кроме того, в процессе работы над этим была обнаружена еще одна выгода. Изрядная часть мешочков казалось пустой, Дольф подумал, на что они могли бы сгодиться, ответил сам себе: «Ни на что», и сунул один такой мешочек в пламя спички. Спичка на короткий миг вспыхнула ярче. «Пустые» мешочки, оказывается, содержали кислород, вероятно, не совсем чистый кислород, но близко к тому.
Оба открытия были равно полезны. В марсианской атмосфере было слишком мало водяного пара и кислорода, чтобы в ней могли выжить земные растения. Но марсианские лишайники, должно быть, добывали воду и кислород из лимонитовых песков, на которых росли. И этого им хватало, чтобы поддерживать жизнь в клетках, той части окружающей среды, которую известный физиолог Клод Бернард назвал «внутренней».
Следовательно, если Дольф станет выжимать воду из растений в каюте, то поднимет в ней содержание кислорода – наверняка, лишь часть того, в котором нуждался, но тут пригодится каждая лишняя молекула.
Когда пресс был завершен, он походил на какое-то сооружение из мехов (наркоман назвал бы это соковыжималкой). Следующим шагом по плану он должен был начать делать дистиллятор из имеющейся в его распоряжении стеклянной посуды – пока у него еще хватало кислорода, чтобы завершить эту работу. Потому что, чем больше пройдет времени, тем меньше у него останется кислорода, а кроме того, следовало учитывать, что какое-то его количество пропадет впустую из-за неизбежного брака.
День подходил к концу – Дольф уже давно не считал, что марсианские дни длиннее земных, – но он не хотел прерывать работу над дистиллятором посредине. Так что его нужно было отложить на завтра, а пока что заняться чем-нибудь другим. Он собирался загрузить свой пресс. Для этого нужно было вылезти наружу и собрать побольше лишайника. Дольф не покидал корабля целых два дня, и нужно было сделать это побыстрее, пока он еще не стал слишком слаб, чтобы двигаться. Тесное помещение, холодные ночи и низкая сила тяжести совместно отнимали у него силы и подвижность.
Дольф привязал к поясу бельевую веревку, которой намеревался обвязать кипу лишайника, надел теплую одежду, респиратор и выполз наружу, на песок. Как раз в это время начался ветер, поднявший тучи песка, и он чуть было не замерз, прежде чем успел заползти под прикрытие своего корабля. Но буря быстро прекратилась и вроде бы не причинила никакого непоправимого урона. Тогда Дольф решил начинать работу, так как близились сумерки, и сегодня у него больше не было возможности заняться сбором урожая.
Но прежде он удовлетворил свое желание полюбоваться небом. Оно было темным в зените и совсем черным у горизонта, хотя на западе вдоль края кратера виднелась полоска сине-стального цвета, которую создавало посылающее прощальные лучи маленькое солнце. Ярко горели звезды, их были тысячи, гораздо больше, чем когда-либо было видно в небе Айовы даже в самых лучших для наблюдения условиях. Дольф сомневался, что на Марсе у него появится время повторно изучить созвездия, хотя их очертания не слишком изменились. Но здесь они были заполнены огромным числом «новых» звезд, которых не позволяла увидеть Земная атмосфера.
И прямо сейчас в небе было два необычных объекта.
Одна тусклая искорка легонько скользила к северному краю кратера. Наверное, это был один из двух спутников – ничто иное не могло так явно перемещаться в марсианском небе, и, вероятнее всего, это был Деймос, больший, но наиболее далекий из двух. К тому же, Дольф приземлился слишком далеко на юге, чтобы увидеть Деймос даже на плато. Деймос тоже казался бы только тусклой искоркой, и был бы весьма далек от низко висящей луны, изображенной на рисунках к произведениям Эдгара Райса Берроуза о Марсе. Если бы он не двигался, то его было бы невозможно отличить от многочисленных, более ярких звезд.
Но вот чем был другой необычный объект, Дольф и представить себе не мог. Это была звезда, такая же яркая, как Ригель или Сириус, и-хотя ни одна звезда на Марсе не мерцала, так как атмосфера для этого была слишком разреженной, – светилась она вообще не как звезда, а как планета. Больше того, хотя она и светилась голубовато-белым светом, как любая из звезд-гигантов, в ее свете был и зеленоватый оттенок, какого Дольф еще не видел ни у одной звезды.
И, глядя на нее, Дольф почувствовал, что тонет в невидимом море ностальгии. Потому что это не могло быть ничем иным, кроме Земли. Дольф не мог поверить, что сердце и душа могут так потянуться к тому, что, казалось, было лишь светящейся точкой – блестящей, красивой точкой, что и говорить, но только одной из многих…
И тут Земля внезапно погасла.
Секунду Дольфу казалось, что глаза подвели его, и он даже потер перчаткой защитные очки. В следующий миг его поразило ужасное подозрение, один из тех кошмаров, которые мучили всех со времен Хиросимы. Но если Земля взорвалась, то…
Дольф не успел построить никаких предположений, потому что звезды, окружавшие Землю, тоже исчезли… а затем, через секунду, в черном космосе, почти в самом зените, появился красновато-желтый ромб, похожий на одну сторону падающей коробки.
Это и была падающая коробка, поймавшая последние солнечные лучи, прежде чем опустилась ниже гребня кратера. Теперь он не мог следить за ее спуском, кроме как по расширяющейся над ним беззвездной области. Это был… должен быть, – других вариантов не существовало, – другой ящик, такой же, как его собственный. Он направлялся прямо к нему, но спускался слишком быстро.
Дольф знал, что нет смысла бежать. Ящик мог упасть на него, а мог разбить его собственный дом. Поэтому он стоял, как замороженный, глядя вверх. Черная область росла. А затем, внезапно, перестала расти и двинулась на северо-запад. Через секунду она уже не закрывала звезды у него над головой, а через две вообще исчезла.
Может, ничего и не было? Может, ему все это почудилось? Дольф почти надеялся, что это так. Он уже подумал о том, что в ящике могло быть то, в чем он нуждался… Конечно, если кто-то прилетел, чтобы спасти его, то уж наверняка захватил с собой побольше запасов. Но у Дольфа также возникло страшное подозрение о том, кто мог лететь в этом ящике. Лучше уж пусть это будет кошмар, вызванный одиночеством и кислородным голоданием, чем предположение, которое могло оказаться верным…
Долгий, глухой удар донесся из темноты, слишком громкий в разреженном воздухе, а значит, падение должно произойти очень близко. Дольф прорычал в респираторе фразу, за которую отчим устроил бы ему выволочку… если бы только пасынок был в пределах его досягаемости. А затем Дольф ринулся в сторону падения.
7. Дети в небе
Из всего, что Дольф успел прочитать за свою относительно короткую жизнь, а также из наблюдения за людьми, он был вправе прийти к заключению, что любое реальное спасение могло произойти лишь через много лет, если вообще когда-то произойдет. Правда, большинство людей, которых он знал лично, были вполне приятными, но как раз у них-то не было стремления, денег или научных знаний, чтобы решить эту проблему. А большая часть беллетристики повествовала о людях фантастически эгоцентричных, грязных, без малейшей искорки человечности в душе, без доброты даже к самим себе, не говоря уж об окружающих. Построив нечто вроде баланса между этими двумя мнениями, Дольф пришел к заключению, что с Марса ему придется выбираться самостоятельно.
Он знал, что государство называет космическими полетами, и знал состояние дел на тот момент, когда покинул Землю, пусть знал приблизительно, но все же достаточно правильно. Не было ни малейшей надежды на экспедицию к Марсу в течение многих лет, даже если все Человечество поставит себе задачу спасти его – на что Дольф не стал бы и надеяться. Земные технологии просто еще не доросли до такого.
Дольф был в этом совершенно прав, но он не учел один фактор, просто потому, что никогда не слышал о нем. Это не было его ошибкой, за его жизнь не появлялось подобных примеров. Это был фактор, который журналисты на своем диком, но не всегда циничном жаргоне называют призыв: «ребенок упал в колодец».
Безусловно, родители Дольфа и Наннет уже заподозрили худшее – чем, как правильно предположила Наннет, являлось тайное бегство, для брака или просто так. Но отсутствие доказательства в его подготовке, а также несовместимость с характерами Наннет и Дольфа, а также с обстоятельствами их исчезновения, отмели это подозрение. Началась пора предположений.
Следующим явилось ужасное предположение о похищении и убийстве. Но не было требований выкупа и не было обнаружено никаких тел. Тогда, – с возрастающим отчаянием, которое любой посторонний принял бы за праведный гнев, – семьи пришли к заключению, что молодежь просто отправилась в поход и солгала о нем (изобретательно, дико, вероятно, почерпнув тему из каких-то книг), чтобы выиграть время для необычно долгой поездки. Но, в конце концов, и эта история рухнула под собственной тяжестью, потому что не было вообще никаких подтверждений.
В течение всего этого времени – а речь шла о неделях, – все вокруг было усеяно подсказками, указывающими в одном направлении: в направлении, в котором Дольф и Наннет действительно скрылись, и о каком Наннет честно поведала в своей записке. Учитывая то, что обе семьи больше всего в мире хотели, чтобы их дети вернулись домой целыми и невредимыми, они перестали звать на помощь, но поверили в имеющиеся у них доказательства, а также и в честность своих детей.
Потребовалось много времени, так как взрослые имели такое же мнение, что и Дольф, о том, как отнесутся власти к подобной истории. За это время семьи обдумали свои действия и все возможные альтернативы, а также провели все возможные поиски как собственными скромными силами, так и с помощью местной полиции. Теперь они были готовы к большему и отбросили все ограничения. Они разослали телеграммы сенаторам и конгрессменам, обратились к президенту страны и важным шишкам из НАСА, как в Вашингтоне, так и на Мысе Кеннеди. Они сделали множество телефонных звонков и разослали множество телеграмм ученым, работающим в космической программе. И, что было самым смелым шагом, они, наплевав на последствия, обратились к прессе.
Пресса выслушала их и завопила: «Обман!» Газеты и телевидение отреагировали одинаково, заявив, что это еще одна Розуэллская история или длившиеся десятилетиями россказни о летающих блюдцах, что-то подобное, лишь бы заполнить затишье летнего периода, когда не предвидится никаких других сенсаций. Две отчаявшихся семьи из Айовы прошли полный курс насмешек и опровержений. Их ночи были наполнены отчаянием, а дни бессильным гневом.
Но даже это не длится вечно, и уже, тут и там, несколько важных персон выслушали семьи и серьезно отнеслись к их сообщению – или, по крайней мере, прикинули, что это значило бы для космической программы. Кто-то в Вашингтоне из верхушки НАСА узнал, что миссис Хэртель ведет с кем-то переговоры, и медлительная чиновничья машина начала пробуждаться после летней спячки. Один математик в Лондоне, который всю жизнь пытался подкопаться под теорию Относительности, прочитал искаженные газетные сообщения, исписал восемнадцать страниц вычислениями, понять которые могли лишь два человека в мире, и послал их обычной почтой одному из этих двоих. Его помощник сфотографировал эти вычисления прежде, чем они были отправлены, и тайком переправил их в Москву, где жил второй человек (есть в мире немало научных отступников и шпионов).
Человек в Москве размышлял над этими листками ужасную долгую ночь, затем решил ради них рискнуть своей жизнью, карьерой, семьей и даже страной – хотя, возможно, не в таком порядке.
Одинокий оператор 68-футового радиотелескопа в австралийской пустыне, направил его гигантскую антенну на Марс и уловил, хотя не мог точно определить, из какой именно точки, слабые сигналы, которые могли быть созданы маленьким электродвигателем, и принялся писать краткую техническую статью, которую назвал «Нерегулярные марсианские аномалии в широком диапазоне» для журнала, носившего название (на латыни) «Труды Швейцарского Общества Свободного Эфира», которую впоследствии никто не заметит и не заинтересуется еще много десятилетий. Больше в то время было ничего неизвестно об этом, отчасти потому, что часть сообщений попала в засекреченные папки, а отчасти просто по невежеству, однако, работа в этом направлении все же началась, хотя и медленно, очень медленно.
И немного быстрее, потому что на нее оказывалось больше давления, пресса изменила свое мнение и стала считать эту историю не только живой и не опровергнутой, но и выказывающей некоторые признаки официального интереса, что, в конце концов, было самым важным. Пресса попыталась навести справки о соответствующих чиновниках и везде получила отказ, что еще больше повысило ее интерес к этой истории. И, поскольку у нее не было никаких официальных сообщений, пресса вновь обратилась к принципу «ребенок упал в колодец». Теперь это выглядело так:
«НАСА НАМЕКАЕТ, ЧТО ДЕТИ ИСЧЕЗЛИ В НЕБЕ!»
«Сын специалиста в области космических исследований улетел со своей подружкой на Марс?»
«Сенатор Хилл потребовал раскрыть тайны о подростках на Марсе, которые, по слухам, потерпели крушение на Красной планете»
«СССР может подготовить спасательную экспедицию»
«Спасите наших детей» – подлинная история, которую рассказывают родители марсианских путешественников»
«ВСЕ МИФЫ О МАРСЕ»
«Шийла Джарлинг советует подросткам: «проведите медовый месяц на настоящем Марсе»
«СПЕЦИАЛИСТ ПО КОСМИЧЕСКИМ ИССЛЕДОВАНИЯМ СООБЩИЛ: ДЕТИ НА МАРСЕ НЕ СМОГУТ ВЫЖИТЬ».
«Ученые на Мысе Кеннеди ищут способ к быстрому строительству корабля в рамках «Проекта Арес».
На самом деле мир был таким же плохим, каким оценил его Дольф. Он мог быть еще хуже, просто на памяти Дольфа не было войны. Но все равно. Пусть погибают дети и собираются технические ресурсы для их спасения, но большая часть человечества будет есть, пить, участвовать в турнире на бильярде, делать ставки на скачках и при этом читать выходящие каждый полчаса бюллетени прессы об этом деле.
Полные благих намерений глупцы посылали отчаявшимся семьям деньги. Другие просто собирались группками, чтобы пялиться на их дома, или приносили никчемные подарки и перлись с ними, пока их не останавливали полицейские кордоны. Журналисты стремились получить с их интервью больше, чем они сумели бы дать, даже если бы сутками кряду больше ничем не занимались. Тысячи людей, которые никогда в жизни не глядели на небо, теперь с уверенностью показывали туда, где, по их мнению, находился Марс, и просто удивительно, сколько раз они оказывались правы. Квазимистическое течение под названием «Бессменная вахта Марса» охватило множество мелких религиозных сект, особенно в южной Калифорнии (где тот факт, что Марс также называют Красной планетой, убедил некоторых политических и религиозных деятелей, что «Дети в небе» является просто частью обширного коммунистического заговора, наравне с ЮНИСЕФ и смешанными браками). А кроме этого, во всех главных церквях мира было вознесено несчетное количество молитв об их спасении.
