Текст книги "Михаэль Шумахер – номер один"

Автор книги: Джеймс (2) Аллен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Через две недели после знаменитой стычки на стартовом поле Франции Шумахер подлил масла в огонь. Он знал, что задел Сенну, и во время тестовой сессии в Хоккенхайме перед Гран-при Германии накал страстей был таким, что все закончилось дракой. Много лет спустя Шумахер вспоминает:

«Я был на быстром круге, а Сенна направлялся в боксы. Он медленно входит в поворот, смотрит в зеркала, видит меня и на прямой внезапно дает по тормозам. Что я, по-вашему, должен делать? Я торможу и остаюсь позади него, потому что не могу обогнать. То же самое происходит в следующем повороте. Затем Сенна заруливает в боксы, но мой круг безнадежно испорчен. Через некоторое время то же самое дерьмо повторяется: Сенна смотрит в зеркала, замедляется, затем ускоряется на прямой. Я сохранял спокойствие, но он испортил мне тестовую программу!

Позже, в тот же день, я оказываюсь перед ним, он позади меня. Как вы думаете, что я делаю?..

Что ж, Сенне, разумеется, это не нравится. Он прерывает свой круг и следует за мной в боксы, где выскакивает из машины и бросается на меня».

Бразилец замахнулся на Шумахера кулаком, тот увернулся. Сенну оттащили механики McLaren, прибежавшие следом за ним по пит-лейн. Сенна кричал: «Да прояви ты хоть немного уважения!» Он был вне себя от бешенства. Шумахер знал, что зацепил Сенну.

Кто посмеет в двадцать три года, в свой первый сезон в Формуле-1, взять и перевернуть заведенный порядок с ног на голову, как это сделал Шумахер? Что за самоуверенность, слепая вера в собственную правоту? Почему молодой пилот не поддавался на угрозы величайшего из великих? Сенна был, бесспорно, великим гонщиком, но именно вера в себя и сделала его таковым. То же самое можно сказать о Шумахере. Хотя на том этапе его достижения были относительно невелики, он знал, что принадлежит к высшим эшелонам автоспорта. Так можно ли считать наигранной скромность, с которой он говорил в 1990 году о своих опасениях, что он, возможно, недостаточно хорош для Формулы-1? Скорее всего, виной тому был его врожденный пессимистический настрой. Придя в Формулу-1, Шумахер не производил впечатления человека, удивленного тем, что он сюда попал. Он держался самодовольно и уверенно, что само по себе заставило остальных насторожиться.

Партнером Шумахера по команде в 1992 году стал Мартин Брандл. В чемпионате британской Формулы-3 в 1983 году он был главным соперником Сенны, сражаясь с бразильцем на равных и уступив ему титул с незначительным преимуществом. Мартин обладал очень устойчивой нервной системой, был человеком достаточно самокритичным, со здравым смыслом. Он всегда считал, что ему, в отличие от Сенны и Шумахера, не хватало именно абсолютной уверенности в своих способностях. «Он [Шумахер] буквально излучал уверенность, благодаря этому он мог просто психологически «закопать» соперника. Я не думаю, что это маска. Он просто такой человек. Михаэль был слишком высокомерным и немного незрелым, но чрезвычайно одаренным. Ему было присуще подвергать сомнению все, что делали другие. Он не слишком уважал чужой опыт, а подобная самоуверенность – еще какое качество в гонщике!»

Шумахер готов с этим поспорить: «У меня нет той уверенности, которую мне приписывают. Совсем нет. На самом деле, когда все идет наперекосяк, я всегда в первую очередь спрашиваю с себя. У меня нет безграничной веры в себя, как многие полагают. А что касается моих соперников, то я понятия не имею, насколько они уверены в себе».

Брандл, как и Дэвид Култхард, придерживается мнения, что Шумахер, вне зависимости от обстоятельств, считал себя правым и на любую критику в его адрес у него находилась своя правда.

«Он такой же, как Сенна и Прост. У него врожденный талант и невероятная вера в свои силы. Эти ребята – победители от рождения. Они выше всех подняли планку. Они жаждут победы, это всепоглощающее желание – им необходимо выигрывать любой ценой. Кроме того, они искренне верят, что никогда не бывают неправы. У них на все есть своя версия.

Посмотрите на Сенну и Проста в Японии [1989/90]. Оба были убеждены, что поступили правильно. Сенна вытолкнул Проста с трассы, но у него на этот счет было убедительное оправдание – даже год спустя! Шумахер сделал в Хересе то же самое. Он подумал: «Подождите-ка, я же видел, как гонщики выталкивали друг друга с трассы и все вокруг носили их на руках. Перед Жилем Вильневом просто преклонялись бы, сделай он подобное». Другими словами, Михаэль считал, что эти поступки делают вас уважаемым человеком, доказывают, что вы полны энтузиазма и преданы своему делу, и он был потрясен до глубины души той – прямо противоположной – реакцией, которую вызвал его поступок. Михаэль думал, что у него есть право так поступать, но в современную эпоху политкорректности все изменилось».

Земляк Сенны Рубенс Баррикелло был близким товарищем Айртона, а затем стал партнером Шумахера по команде. Он видит противостояние Михаэля и Айртона несколько иначе.

«Как партнер по команде, я не все свои мысли мог высказать. Забавно, что у Михаэля всегда оказывалось мнение, прямо противоположное большинству. У него куча положительных качеств, но если он делал что-то не так, в глубине души он все равно был уверен в своей правоте. Вы бы подумали, что он не спит ночами, мучаясь угрызениями совести, но он спокойно спал, потому что в его представлении он всегда прав. Айртон был не таким, более импульсивным. Он мог врезаться в тебя, а затем сказать: «Извини, я ошибся». Не думаю, что Михаэль может поступить так же, и в этом вся разница».

Иллюстрацией словам Рубенса может послужить поведение Михаэля после инцидента в Хересе. Шумахера обвинили во всех смертных грехах, даже дисквалифицировали, аннулировав все очки по итогам сезона, – наказание, которое не получал никто ни до него, ни после. Это сильно ударило по его репутации. Шумахер вроде бы и выражал какое-то раскаяние, но в глобальном смысле все равно считал, что поступил правильно. «В прошлом все так делали, – говорил он. – Иначе вас бы критиковали за то, что вы этого не сделали. Однако времена меняются, приходится адаптироваться».

Разумеется, на одном убеждении в собственной правоте далеко не уедешь: необходимо подкреплять его результатами. В 1992 году Шумахер как раз был завсегдатаем подиума, что само по себе является достижением, учитывая доминирование альянса Williams-Renault. Найджел Мэнселл гарантировал себе титул на Гран-при Венгрии в августе, выиграв к тому моменту восемь из одиннадцати гонок. Шумахер оказывался на подиуме пять раз, но в Спа-Франкоршам, ровно через год после дебюта, совершил настоящий прорыв, выиграв свой первый Гран-при. «Я знал, что это произойдет, – сказал он тогда. – В то утро в моторхоуме я вдруг интуитивно почувствовал, что могу выиграть гонку».

Типичная гонка в Спа – трасса мокрая, затем сухая, местами очень непредсказуемая. В такие дни Формула-1 особенно хороша: задача пилота кажется такой сложной, что зритель в полном восхищении, он понимает – ему это не под силу. Дождь уравнивает всех. Он нивелирует преимущества в мощности и прижимной силе – решающим становится мастерство гонщика и тактика пит-стопов. Ключ к победе – точный прогноз погоды и правильно выбранный момент для смены покрышек.

Машина Шумахера была хорошо сбалансирована, и гонщик чувствовал себя достаточно уверенно в коварных условиях на трассе. Парадоксально, но эта уверенность его и подвела. Немец зашел слишком широко в поворот «Ставелот», едва не коснувшись ограждения с внешней стороны. Он смог выправить машину, но его обошел партнер по команде Мартин Брандл. Трасса подсыхала, и Шумахер, идя за Брандлом, видел вздутия на задних покрышках его болида. Он решил, что пора переобуться в «сухую» резину, и заехал на пит-стоп одним из первых. Немец сделал правильный выбор. Его скорость после пит-стопа была феноменальной – он просто уезжал от остальных. Шумахер финишировал с отрывом в полминуты от обоих гонщиков Williams и одержал свою первую победу в Формуле-1.

Стычки между Шумахером и Сенной не прекращались на протяжении всего сезона-1993. В первой же гонке они столкнулись, причем Шумахер опять ударил Сенну сзади и в этот раз вынужден был сам сойти с трассы. По неясным причинам Сенна не захотел подписывать с командой McLaren долгосрочный контракт и выступал на основании разовых контрактов, получая по одному миллиону долларов за каждый Гран-при. Причиной его нежелания заключать контракт на длительный срок было то, что компания Honda, с которой Сенна поддерживал тесные отношения, перестала поставлять McLaren заводские движки. Команда перешла на моторы Ford, как и Jordan в 1991 году. В конечном итоге Сенна и босс McLaren Рон Деннис убедили Ford предоставить им оборудование, равноценное тому, что использовал Benetton, намекнув, что, так как у McLaren большие шансы на победу в чемпионате, им должны отдавать предпочтение. Benetton, у которого была определенная фора, получил преимущество над соперником в начале сезона. Впоследствии, лишившись этого преимущества, Михаэль понял, что именно Сенна стал инициатором решения компании Ford. Все это время немец отмечал про себя, как действует бразильский чемпион.

Сенна перестал колебаться и подписал контракт с McLaren в июле. К тому моменту он выиграл три Гран-при, но боевой дух команды был подорван поведением чемпиона и его отказом тестировать машину в перерывах между гонками.

Было ясно, что Сенну беспокоило продолжающееся доминирование Williams-Renault, и в августе на Гран-при Венгрии бразилец сделал свое знаменитое предложение – он заявил, что готов выступать за Williams бесплатно. При этом за каждую гонку, проведенную в McLaren, он требовал по миллиону долларов. Конечно, его можно было понять: Williams с Аланом Простом у руля в 1993 году вновь не имел себе равных. Сенна, к своему несчастью, не понимал, что преимущество Williams зиждется в большей степени на высокотехнологичных «помощниках» пилота, таких как активная подвеска, антиблокировочная система и регулирование тягового усилия, которые они, в отличие от соперников, довели до ума. Сенна выбрал неподходящий момент для смены команды, так как FIA запретила все эти приспособления в конце 1993 года. Они не только были чрезвычайно дорогими, но и, как утверждалось, умаляли мастерство гонщика. Сенна перешел в правильное место, но в неправильное время.

Пока бразилец вел переговоры с Williams, босс Benetton Флавио Бриаторе решил привлечь внимание к своей команде. Он распространил слух, что Сенна может перейти в Benetton. Такие истории пресса просто обожает – СМИ моментально подхватили идею «суперкоманды», в составе которой будут Сенна и Шумахер и которая бросит вызов всесильному Williams. История вскоре зажила своей жизнью, а Сенна подлил масла в огонь, сказав: «Я бы согласился выступать в одной команде с Михаэлем, никаких проблем. Он молод, быстр и талантлив. Но я трехкратный чемпион мира и выиграл почти сорок Гран-при… а он победил всего лишь один раз. Он бы мне не помешал».

Шумахер считал, что Сенна его не уважает, и это задевало его за живое. Вилли Вебер изо всех сил старался замять историю с переходом в Benetton Сенны. Шумахер решительно выступал против: «Если Айртон придет в Benetton, он разрушит всю теплую атмосферу, которую мы создали в команде. Он, кажется, считает, что может поступать со мной как ему заблагорассудится. С остальными он так себя не ведет. Я очень недоволен некоторыми его действиями. Возможно, он просто чувствует, что я единственный, кто способен с ним побороться – и победить его».

Сравнение двух гонщиков было неизбежным – сравнивать их продолжают и по сей день. В Benetton Шумахер работал с Пэтом Симмондзом, который был инженером Сенны в команде Toleman, в начале карьеры бразильца. В 1994 году он провел параллели между двумя пилотами: «На том же этапе своей карьеры, в начале ее, Айртон был лучше. Он обладал большим опытом и способностью к анализу, лучше чувствовал машину. Михаэль за рулем кажется импульсивнее. Однако как человек Айртон был слишком ревностным, дерзким, вечно напряженным, Михаэль же более адекватный, и это сослужило ему хорошую службу. Рассудительность и способность анализировать придут, он уже делает гораздо меньше ошибок».

Шумахер одержал вторую победу в Формуле-1, выиграв гонку в португальском Эшториле. Эта победа стала для него единственной в сезоне-1993. В его карьере был еще один такой сезон – сезон-2005, когда ему удалось победить лишь однажды.

Но это не главное. Тогда, в 1993-м, его ждало великое будущее. Вскоре станет самым успешным гонщиком за всю историю этого спорта.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Смерть Сенны

В тот кошмарный уик-энд в 1994 году, когда погибли Айртон Сенна и Роланд Ратценбергер, я лично убедился, как опасен наш спорт. Это стало потрясением для меня. В Имоле я осознал, что все мы здесь играем со смертью. Тогда я задумался, могу ли я принять это и способен ли продолжать.

Михаэль Шумахер

1994 год стал для Михаэля Шумахера поворотным. Все изменилось в корне – его карьера, его мировоззрение. Это был сложнейший сезон – не только из-за смерти Сенны и первого для Шумахера титула чемпиона мира, но и в связи с определенными событиями, отразившимися на его репутации, конкурентоспособности, выборе будущей команды и взаимоотношениях с остальными пилотами и FIA.

Именно в этом году мир впервые заговорил о неспортивном поведении Михаэля, хотя по большому счету немец стал невинной жертвой руководства команды. Но он был с ними в одной упряжке, и грязь липла и к нему. На самом деле порицания заслуживало только его спорное столкновение с Деймоном Хиллом в Аделаиде, в последней гонке сезона. Тем не менее и Шумахера, и его команду неоднократно обвиняли в мошенничестве. В результате, преодолев целую комбинацию препятствий и всевозможных наказаний, Михаэль смог набрать очки лишь в двенадцати из шестнадцати гонок сезона. Тот факт, что он умудрился выиграть титул при таких обстоятельствах, – большая его заслуга. Этот титул достался ему тяжелее всех прочих. Но в сезоне-1994 окончательно произошло «раздвоение» его личности: Шумахер «великий чемпион» и Шумахер «мошенник» – Шулер Шуми, прозвище, которое дала ему немецкая пресса.

«Я теперь другой, не тот, что дебютировал в Спа», – сказал Михаэль в начале сезона-1994. По его ощущениям, с 1991 года он прошел огромный путь. Он говорил о своем неоспоримом статусе первого пилота в Benetton, увеличившейся зарплате и относительном успехе. За два сезона в Формуле-1 немец записал на свой счет две победы и пятнадцать подиумов. И начинал новый сезон с сознанием, что будет сражаться за титул чемпиона. О таком начале можно было только мечтать: Шумахер победил в двух первых гонках – Бразилии и Японии. Затем наступил черед Имолы.

Айртон Сенна приехал в Имолу без единого очка, тогда как у Шумахера было двадцать из двадцати возможных. Бразильцу предстояло сокращать этот огромный отрыв. Особенно огромным он показался, когда стало ясно, что лишенный всех электронных «помощников» Williams потерял форму. Технический отдел Benetton с Россом Брауном и главным конструктором Рори Берном во главе создал быструю, надежную машину, которая в руках Шумахера превратилась в ракету. После первых гонок в кулуарах шептались о том, как выстреливает Benetton на старте. Система контроля запуска была одним из «помощников», запрещенных FIA, все машины тщательно проверялись на предмет нежелательных «остатков» электроники. Учитывая то, что Михаэль часто проваливал старты, в тех двух гонках и вообще в первой половине сезона-1994 резвость Benetton бросалась в глаза.

Сенна сошел в начале второй гонки, на Гран-при Японии в Аиде. Он стоял у обочины, наблюдая за развитием событий, и после этого упомянул в разговоре с друзьями, что Benetton, по его мнению, все еще использует трекшн-контроль. «Нужно прижать их, – сказал бразилец своему близкому поверенному, координатору McLaren Джо Рамирезу. – Они жульничают. Эти машины нужно проверить».

Разумеется, в Формуле-1 подозрение вызвать проще простого. Это высококонкурентная среда, и в ней малейшее преимущество с недоверием воспринимается противниками и прессой, жадной до полемики. Особенно когда проводятся изменения в регламенте, запрещающие прежде широко распространенные технологии. С 1994 до мая 2001 года (когда трекшн-контроль вновь легализовали, потому что оказалось невозможным контролировать запрет) оппоненты всегда подозревали Шумахера в обмане – они не находили другого объяснения его невероятному успеху.

Незаконные электронные приспособления в Формуле-1 – вопрос неоднозначный, почти как допинг в велоспорте. Их использование очень сложно доказать. Но обманные маневры вредят спорту. Проблема была в том, что из-за скандалов, в которые Benetton и его пилот оказались вовлечены в том году, многие начали подозревать Михаэля во всех грехах, даже если он был совершенно невиновен.

Суть трекшн-контроля в том, что электроника сбрасывает обороты, когда происходит пробуксовка колес. Это позволяет задним покрышкам восстановить сцепление с асфальтом, и машина эффективнее ускоряется. Задние покрышки всегда с трудом держат дорогу на выходе из медленных поворотов, так как пилот давит педаль газа в пол и двигатель передает на колеса мощность порядка девятисот лошадиных сил. Поэтому система контроля над пробуксовкой позволяет сэкономить три-четыре десятых секунды на круге и сберечь резину, что приводит к значительному улучшению скорости в гонке.

Сенна был не единственным, кто высказал свои подозрения в Аиде. Автомобильная федерация, грозившая драконовскими мерами всем командам, которые будут уличены в мошенничестве, также заподозрила неладное и попросила каждую команду предоставить отчет об их системах электронного контроля. Benetton на составление отчета потребовалось три недели, что навлекло на них еще больше подозрений. Но они были не единственными, кто оказался в центре внимания.

Пилот Ferrari Никола Ларини произвел настоящий фурор, невзначай обмолвившись в интервью итальянской прессе о системе трекшн-контроля на его болиде. Команда быстро среагировала и, чтобы разрядить обстановку, заявила, что это просто устройство для «снижения потребляемой мощности». FIA изучила этот вопрос и по ходу уик-энда в Аиде попросила Ferrari снять устройство. Однако никаких мер в отношении Ferrari предпринято не было, в результате чего остальные команды пришли к выводу, что федерация не способна эффективно отслеживать наличие незаконных систем.

«Для меня чемпионат начнется в Имоле», – сказал Сенна, которому в первых гонках сезона пришлось бороться с плохой управляемостью в медленных поворотах. Перед гонкой в Имоле Williams внес существенные изменения в конструкцию болида. Сенна теперь был в роли догоняющего. Все шло далеко не так, как он планировал. Учитывая то, что Прост ушел из спорта, Мэнселл вернулся в Америку, а его партнером по команде был неопытный Деймон Хилл, Сенна ожидал, что четвертый титул для него будет плевым делом. Вместо этого выигрывал Шумахер.

«Шумахер молод, талантлив, у него хорошая машина, его поддерживает команда, – сказал Сенна. Лед начал таять. – У нас с ним спокойные профессиональные отношения. Я не хочу становиться ему врагом. Он мне не враг. Мы просто соперники».

Два гонщика теперь больше общались по сопряженным с гонками вопросам, таким как безопасность. По иронии судьбы на утро в день гонки в Имоле, за несколько часов до смерти Сенны, у них должна была состояться беседа именно на эту тему.

Перемену в отношении Сенны к Шумахеру подверждают и друзья первого, среди них Джо Рамирез:

«Шумахер всегда уважал Айртона, но Сенна вначале хотел немного осадить «этого юнца», заставить почувствовать, что Михаэлю его не победить. Бесспорно, его отношение к немцу начало меняться в 1994 году, когда Айртон понял, что Шумахер – главный соперник. Они также стали больше общаться на тему безопасности, и Айртон определенно зауважал Михаэля. За две гонки Сенна не набрал на одного очка, тогда как Шумахер выиграл обе. Айртон был в отчаянии».

У всех, кто в тот уик-энд был в Имоле, в памяти остался неизгладимый отпечаток. Сначала сильнейшая авария Рубенса Баррикелло на свободной практике в пятницу днем – бразилец сломал нос. На следующий день в квалификации Роланд Ратценбергер на огромной скорости врезался в стену в повороте «Вильнев». Авария была ужасной, машина разбилась вдребезги, а Ратценбергер сидел в кокпите без движения. Повисло жуткое молчание, квалификация была остановлена, медики пытались привести пилота в сознание. Смерть давно не посещала трассы Формулы-1 – уже восемь лет, и все почти убедили себя, что опасности больше нет – отсюда и жесткая манера вождения, игры «кто первым струсит», отношение к гоночным болидам как к оружию.

Сенна был глубоко потрясен смертью Ратценбергера. Он впервые познакомился с австрийцем за день до этого, и они обменялись парой слов. Сенна поприветствовал его и пожелал ему удачи в Формуле-1. Потеря коллеги – событие шокирующее, особенно когда общался с ним совсем недавно. Сенна съездил на место происшествия с профессором Сидом Уоткинсом, своим другом и главным врачом Формулы-1, пытаясь понять, что случилось.

На следующий день во время утренней тренировки перед гонкой, так называемого уорм-апа, Айртон был на секунду быстрее остальных.

«Он был полон решимости разнести Шумахера в пух и прах», – вспоминает технический директор Williams Патрик Хед. Говорят, что перед гонкой бразилец по телефону сказал своей девушке, что у него плохое предчувствие, но не говорил об этом больше никому – ни друзьям, ни коллегам. По словам Хеда, они с Сенной и Фрэнком Уильямсом беседовали до одиннадцати вечера накануне гонки. «Он с уверенностью смотрел в день грядущий, верил, что проблемы с машиной решены, говорил нам, что нужно сделать, – ну, знаете, типичный гонщик, настроенный победить». Тем не менее он безумно хотел сразу же после окончания гонки вернуться на свою виллу в Португалии и попросил Рамиреза устроить все так, чтобы после Гран-при самолет забрал его в аэропорту Форли.

Но кое-какие свои опасения Сенна все же высказал в тот уик-энд в Имоле. В интервью итальянской газете он говорил о том, что введение дозаправок в 1994 году превратило гонки в бешеную свалку. Он беспокоился не столько о риске возгораний, сколько о том, что гонки стали серией спринтерских отрезков с низким уровнем топлива на борту. Это, как он считал, сильно сказывалось как на пилотах, так и на машинах. Прежде нужно было чувствовать, когда атаковать, а когда беречь машину, теперь же атака велась непрерывная, с применением всех сил и ресурсов. Сенна считал, что это сделали с целью оживить интерес к гонкам, не задумываясь об увеличившемся риске. Поэтому утром перед гонкой он и обсуждал с Шумахером возможность преобразования Ассоциации гонщиков Гран-при – хотел сделать уклон в сторону повышения безопасности, а они с Михаэлем должны были стать «сигнальными маяками».

Сенна выиграл поул в субботу, выдав феноменальный круг – быстрее того, что реально могла позволить ему машина. Бразилец был невероятно напряжен. На первых кругах гонки он явно атаковал слишком сильно, на пределе собственных возможностей. Шумахер, идущий вторым, ясно понимал, что Сенна не сможет продолжать так всю гонку – слишком велико было напряжение. Он решил не предпринимать попыток обгона, а просто выждать, потому что знал, что Сенна рано или поздно сбавит темп. «Болид Айртона вел себя очень нервно в том повороте [ «Тамбурелло»], – вспоминает Шумахер. – Я видел, что он сильно припал на днище и чуть не потерял управление. На следующем круге в том же месте это случилось. Машина коснулась земли, ее занесло, и Айртон потерял управление. Авария выглядела серьезной, но мне казалось, что все куда легче, чем в случае с Ратценбергером».

Шумахер так и не проехал мимо места аварии. К тому времени, как он завершил свой круг, появились красные флаги, поэтому он остановился на прямой пит-лейн. Краем глаза он успел заметить, как болид Сенны сорвало с трассы и понесло в степу, но он видел подобные аварии прежде – в таких случаях гонщик всегда оставался цел и невредим. Самой ужасной аварией из всех, что он наблюдал в Формуле-1, было крушение Алекса Дзанарди в Спа, в повороте «Красная вода», – куски Lotus разлетелись по всем прилегающим холмам. Дзанарди был контужен, но ничего более, а ведь его авария выглядела гораздо страшнее, чем то, что произошло с Сенной. Убил бразильца обломок передней подвески, пронзивший шлем. На его теле повреждений не было.

Гонку возобновили. В тот момент это не казалось диким, бесчувственным поступком, так как о состоянии Сенны никто ничего не знал, известно было только то, что бразильца увезли на вертолете в ближайший госпиталь в Болонье. Гонщики снова сели в машины и вышли на старт, и Шумахер победил. После этого он признался, что во время гонки уверял себя, что с Сенной все будет в порядке, так как авария казалась не слишком серьезной. Он убеждал себя что Сенна в худшем случае вернется в строй уже в Монако. На подиуме Михаэлю сообщили, что Сенна в коме. Только через несколько часов после гонки Вилли Вебер сказал ему, что Сенна мертв. По словам менеджера, Михаэль рыдал как ребенок.

Сенна как-то сказал журналисту Норманну Хауэллу, что расправляется со своими страхами по одному зараз, выстраивая храбрость с каждой маленькой победой, «словно это кирпичи». С каждым годом у него было все больше кирпичей.

Шумахер никогда не придавал значения страху – и делал это так убедительно и так, казалось бы, естественно, что можно было поверить, что немец никогда не боялся, садясь в кокпит гоночного болида. Его задача заключалась в том, чтобы вести машину на пределе возможностей вне зависимости от условий, несмотря на то что этому сопутствовала огромная доля риска. Шумахер осознавал риск, но не позволял себе бояться. В его мировоззрении не произошло никаких видимых перемен, даже когда он возмужал и стал мужем, а потом и отцом. Он говорил об этом в 2001 году – к тому времени у него было двое маленьких детей. «Гонка – не время думать о риске. Мол, не страшно, мне ведь не о ком заботиться, или наоборот – я женатый мужчина, имею ребенка. Вы не раздумываете, а просто ведете машину в меру своих способностей. На тестах все по-другому – если вы понимаете, что момент рискованный, а машина настроена не лучшим образом, вы думаете: «Зачем мне рисковать, сейчас мне нечего доказывать».

На вопрос в 2006 году, стал ли он испытывать больше беспокойства по прошествии лет, Михаэль ответил: «Беспокойство – неверное слово. Просто появляется осознание риска, опасности. Сегодня, если я замечаю, что что-то в машине не так, я предпочитаю вернуться в боксы. Прежде я, вероятно, продолжил бы».

Жан Тодт, босс команды Ferrari и близкий друг Шумахера, в 2006 году рассказал немецкому журналу Park Lane следующее: «Михаэль стал осторожнее, стал больше беспокоиться по разным поводам. Он всегда кажется самоуверенным, но для человека, который обеспокоен и уязвим, это естественная защита».

Как и ко всем областям жизни, к теме риска и смерти у Шумахера есть свой четко выработанный подход. На вопрос, задумывался ли он когда-нибудь о том, что попадет в страшную аварию, немец ответил: «Не скажу, что так. Гонщики не особенно затрагивают эту тему. Хотя Гран-при в Имоле 1994 года, когда погибли Сенна и Ратценбергер, был одним из худших моментов в моей жизни. Прежде до меня как-то не доходило, что можно на самом деле разбиться насмерть в гоночном болиде. Я мог представить себе любые удары судьбы, но только не этот».

После Имолы он задумался, стоит ли продолжать или лучше уйти из спорта, но в этой реакции не было ничего удивительного. Большинство пилотов Формулы-1 так или иначе задумывались об этом, особенно такие, как Герхард Бергер, – те, кто был другом Сенны и Ратценбергера. Но, как и Бергер, они решили, что гонки – это то, что у них получается лучше всего, то, что больше всего им нравится, и что они слишком много трудились, чтобы оказаться здесь. Шумахер несколько дней провел в раздумьях, а затем поехал в Сильверстоун на тесты, чтобы испытать себя – выяснить, есть ли у него еще азарт, скорость и прежде всего желание продолжать. Несмотря на все свои мысли о смерти, Михаэль сразу же включился в нормальный, обычный режим и смог вести машину с прежней скоростью, показывая прежние результаты. И у него не было страха. «У меня всегда так, – признается он. – Я просто делаю свою работу, это для меня естественно». Тогда Шумахер впервые сделал паузу – он был в замешательстве и хотел разобраться в себе, но в конечном итоге принял правильное решение.

«Мне было очень тяжело после всего случившегося в Имоле сконцентрироваться, оставаться на прежнем уровне. У меня действительно возникли серьезные проблемы. Я понимал, что, если я больше не смогу выполнять свою работу как надо, мне придется завязать с гонками. Я потерял уверенность в себе. Не знал, смогу ли я водить болид так же быстро, так же безрассудно, как раньше. Но все эти проблемы решились, когда я приехал на тесты в Сильверстоун перед Гран-при Монако.

Мне удалось настроиться, собраться с мыслями. Но я был все еще страшно подавлен гибелью Роланда и Айртона. Я всегда сравнивал себя с Айртоном, он был самым быстрым гонщиком в Формуле-1, и я больше всего хотел завоевать свой первый поул в Монте-Карло именно в борьбе с ним».

Что бы ни говорило Шумахеру его подсознание, как человек методичный, он отреагировал на трагедию в Имоле тем, что вплотную занялся проблемами безопасности. После гонки он был заметно потрясен. Михаэль сказал: «То, что случилось в этот уик-энд… я никогда не видел ничего подобного. Единственное, что я могу сказать, – мы должны извлечь из этого урок. Мы все – гонщики Формулы-1 – пришли к единому мнению, объединив усилия. У нас появилось несколько хороших идей, которые нужно обсудить с соответствующими людьми. Слабое место – голова гонщика, потому что тело защищено кузовом болида, а голова ничем не защищена и не выдержит сильного удара».

Несколько лет спустя, оглядываясь назад, Шумахер говорил о том, что события 1994 года привели к возрождению Ассоциации гонщиков Гран-при. «Я понял, насколько важна безопасность и сколько еще предстоит сделать в этом направлении. Я считаю, что люди не должны выходить за пределы собственных возможностей. Эти пределы должны быть определены, тщательно выверены. В этом я вижу свою задачу. Я обладаю определенным статусом и могу заставить выслушать себя. Я один из трех председателей Ассоциации гонщиков и сотрудник дополнительной комиссии по безопасности, которая систематически обменивается информацией с FIA. Мы уже многого добились».