Текст книги "Трудовые будни барышни-попаданки 2 (СИ)"

Автор книги: Джейд Дэвлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 45

«И лорд этот, сударыня, как есть дельный человек, – писал Никитин. – Я по своим каналам узнавал, фамилие его на острове, стало быть, на слуху. Не из первеньких, понятно, но связи имеет. Кои и готов предоставить нашему с вами предприятию с условием, что получит в нем пай. У него и в морской кумпании, что в сам Китай через Индию плавает, доля малая есть. И тут, видать, хорошие барыши учуял, коли так загорелся. Хочет он тот „Эрл Грей“ единолично на остров завозить и с того большие деньги иметь. Потому как с указки вашей заговорил я об оплате мастерами, патентами англицкими, станками всякими да другим оборудованием. Китайцы-то с англичан едино серебро хотят, товары им заморские не нужны. Так и казну опустошить недолго. А мы по-своему с узкоглазыми торгуем, нам есть чем расплатиться помимо серебра».

Вот так.

Посыльный, что догнал обоз, оказался от партнеров. И привез он не только хорошую весть, но и десять тысяч рублей. Огромные деньги! Привез, слава богу, не наличными в мешке, а именным векселем, зашитым не в шапку и не в подол, где разбойники ищут первым делом. Умный, взял да и вложил бумагу в книжку с картинками, якобы для дочки подарок от благодарного купца.

Книга оказалась богато иллюстрированной азбукой, кстати. И я приняла ее с удовольствием.

«Деньги, сударушка, не англицкие, наши, расейские, кровные. Раньше времени вы уехали, дык и по уму поступили. Только вот у меня вся наличность на тот момент в обороте была, а вексель именной из Нижнего еще не прибыл. Хотел лично вручить, да не успел, посылаю вслед гонца. Заодно с вестью и отчитаюсь: как ярмарка началась и отдали вы мне ту крутильную машинку, тотчас я нарочного с нею послал в город, в мастерские. Уже через два дня на каждом рынке, у каждого гуляния мой человечек с той машинкой стоял. Знал я, сударушка, что золотое дно, да не рассчитывал, сколь оно глубоко. Конечно, через месяц, через два, через полгода уже найдутся умники нас даже и с патентом обойти. Машинка-то нехитрая. Но покуда сливочки снимем. Я уже в московскую контору отрядил своих людей с машинками, да в Ростов, да в Ярославль, да в Питербурх с Ригой направлю. Оттудова и в другие города работников найдут послать. До зимы хорошие деньги поднимем. А это – ваша доля с Нижнего Новгорода с пригородами».

Вот так вот. Ну и ушлый же купец! И ведь прав. Сообразил. Машинка простенькая, и хоть зашита в короб так, чтобы не видно было, как она сахарные нити вертит, продавец вынимает на палочке уже готовое сладкое облако, все равно русский народ умный да изобретательный. Быстро сообразят, что к чему. С Макарьевской ярмарки о моих заработках весть разойдется в момент. А Никитин все одно первый успеет самый сок получить.

И в пути от коммерции не отдохнуть. Ну ладно, хоть заботы приятные – считать обильный урожай. В письме еще сообщалось, что хорошо бы выяснить, чего еще англичанам предложить можно, и для этого Колесова на остров послать. Ну и легкое сомнение, что приказчик справится. Намек – не хотите ли сами туда отправиться?

Намек пока что не пойму – подумаю.

С таким вот кратким ответом-письмом посланец и ускакал. Мне же пока и здесь дел хватает. Мужикам через неделю собирать свой урожай, не такой и обильный в этом году. По разговорам сам-два, сам-три с трудом вытянула землица. Мне – в конце концов разобраться с бумагами покойного мужа, к которым я подступалась, подступалась, да не подступилась.

Лень-матушка? Понимание, что информация из писем заставит меня немедленно отправиться в Москву, начать знакомиться с незнакомой родней, на голову которой внезапно свалилась столь же незнакомая наследница?

Не только. Я наконец-то смогла привести в порядок свои чувства и поняла, почему эти месяцы натыкалась на бумаги из прошлого и избегала их. За мной и так-то тащился груз воспоминаний о прежней жизни, о прежнем Мише. А если я впущу в душу еще и память легкомысленной Эммочки, с ее на самом деле очень красивым, очень чистым рома… да не романом – любовью! Выдержу ли я двойной груз, когда незнакомые пожилые судари и сударыни начнут при мне вспоминать Мишеньку, погибшего на окраинах Парижа? А значит, это событие хорошо бы отложить… Глупость, эмоции, сама понимаю. Но я живой человек.

Как всегда, насущные дела спасают от нерадостных предстоящих забот. Мы остановились на ночлег. Все прошло по отработанной схеме: посланник Алексея заранее подыскал постоялый двор, в двух верстах от большака, убедил хозяина хорошим задатком, что других гостей ему не надо, заодно проверил помещение на наличие клопов. Когда же доехал обоз, то расположился легко, без споров и брани, каждый понимал, где стоять, где ночевать. Так что мне оставалось только благодарить за грамотный походный менеджмент да перенести в комнату задремавшую в пути Лизоньку.

Благодарность для моего подневольного персонала была простая – вечерняя чарка, о которой в очередной раз напомнил попугай. Половина мужичков, помня мои наставления, удержалась от горячительного на ярмарке. За это потом награжу сугубо, но сегодня выпьют все. Кроме Федьки, наказавшего себя зароком воздержания, и сменного охранника Лизы. Эта должность – ходить рядом, когда дочка гуляет, сидеть у дверей, когда спит, считалась выгодной и почетной, поэтому было из кого выбирать.

Мужички выпили за ужином и принялись укладываться, как полагается после долгого пути…

– Эмма Марковна, к вам опять вестовой.

– Может, прожект на миллион? – улыбнулась я Алексейке. – Впускай, только скажи, чтобы тише.

Взглянув на нового гонца, я сразу поняла, что на этот раз дело пойдет не о коммерции: судя по мундиру – рядовой полицейской команды.

– Ох, счастье, сударыня, сыскал наконец ваше становище. Послал меня Михаил Федорович, вот записка от него, а как прочтете, на вопросы отвечу.

Письма от капитана-исправника мне приходилось читать пару раз, но почерк я запомнила легко. Уж больно он напоминал… не надо на это отвлекаться. Как и на мысли о служаке. Его лицо показалось мне знакомым, что даже успокоило: наверняка видела этого человека с Михаилом Первым.

«Милостивая сударыня, подробности вам Данила расскажет. Был бы рад, чтобы вы приехали сами, а не можете – пришлите потребное да напишите подробно, как пользовать. Благодарен вам заранее».

Гонец, уже выпивший ковш кваса, рассказал, зачем он послан. Тяжко ранен полицейский чин, доктор, что на ярмарке нашелся, боится за операцию браться – может человек от боли помереть. Предлагает оставить как есть, а Бог разрешит – заберет душу православную или еще пожить оставит. Но если ему дать тот чудесный дым, от которого в забытье приходят, тогда капитан вынудит врача пулю извлечь.

Вот и отдохнули от забот. Нет, это доброе дело я не совершу – не помчусь врачом-анестезиологом обратно в Макарьево. А вот эфир дам. Конечно же, с инструкцией.

Все это сказала Даниле. Заодно поняла, что парень, верней служака средних лет, с сабельными шрамами на щеках, по-настоящему утомился, пока искал мой обоз, свернувший с большака. Коню тоже надо дать роздых, а операция, как говорил врач, до завтрашнего вечера потерпит. Так что пусть поест, отдохнет немного – и в путь.

Хорошо, что Лизонька заснула, положив руку на Зефирку. Вместо вечерней сказки я достала письменную шкатулку и принялась за тяжкий труд: сочинять импровизированную инструкцию, стараясь оставить как можно меньше клякс. Почему ленюсь заняться капельной ручкой? Ну или каким-то ее прототипом.

Ох, эти чернильные письма. Хоть самой одеться калмычкой и поскакать на операцию. Нет, это даже не глупость, а что-то очень неправильное. Та самая чуйка подсказала мне: Макарьево для меня исчерпано, закончено и хорошо, что я его покинула. Нет смысла возвращаться во вчерашний день, да еще неосознанно тревожный.

Трудилась я долго. Пожалуй, весь мой табор отправился на боковую, кроме Лизонькиного сторожа. Да еще внешнего сторожа, явно не дремавшего, так как он развернул каких-то посторонних путешественников – до меня донесся его голос, что все здесь занято, разворачивай тройку.

Инструкция вышла длинная и подробная, исключающая разность толкований. Уф, наконец-то… Да, еще надо упаковать скляницу. И пора будить вестового.

Впрочем, сослуживец Михаила Федоровича не спал. Едва я вошла в большую комнату, сразу вскочил с лавки.

– В путь, с богом! Одно запомни: делать, как тут написано, не отступать.

– Благодарствую, сударыня. Шкалик бы мне на дорожку – ночь холодна. Да еще надо мне вам кое-что от Михаила Федоровича на словах передать, – сказал Данила, повесив сумку на плечо. – Нет, сударыня, хоть и спят ваши люди, лучше выйти на крыльцо, вот там и скажу.

Я накинула шаль, открыла дверь и шагнула в августовскую ночь.

И эта ночь упала мне на голову пыльным мешком.

Глава 46

– Не гони, Гараська, не было у них переполоху. Да мы на большаке уже, отколь им знать, что в Макарьев едем.

– Ты сторожа-то вусмерть уходил?

– Зачем? По башке вполсилы да спеленал. Я всегда знаю, какой грех на душу брать.

– Вусмерть надежней будет.

– Вот ты следующим разом сам и бей вусмерть, да только сам и признайся, коль поймают.

– Типун те на язык, Данила!

Разбойный спор не утихал. Дошел до сословно-юридических тонкостей: не один ли ответ будет, убили дворового или нет, коли барыню украли?

Меня такие нюансы не интересовали. Радовало, что Митяй-сторож в живых остался. Вот только его дозор до третьих петухов, почти до рассвета. Тогда и хватятся. Если Лизонька раньше не заплачет – «где маменька?».

На этот раз Лизоньку не украли. Надо подумать, чему еще порадоваться.

Например, что не били по голове. Обморок был вызван недолгой остановкой дыхания. Лжеполицейский и его сообщник орудовали по-разбойному грамотно: быстро, надежно, без излишеств. Мешок на голову, рот зажать, горло слегка сдавить. Руки связать уже в своем экипаже – не в той ли самой тройке, что явилась недавно и была развернута? Недалеко отъехала…

Итак, разбойники меня берегут. Остается понять: чего они хотят?

Судя по говору, народ был простецкий, поэтому и не порождавший такого гнева, что циничный комедиант-шулер из «Бристоля».

Из «Бристоля»…

Ох, Эмма Марковна, надо же так! Кинулась на письмо, не подумав, где же на самом деле видела письмоносца. В том же «Бристоле», на первом, «простом», этаже! Не в мундире, конечно. Да и, кстати, шрамы на щеках – слышала, что их иногда нарочно делают поверх клейма. Мол, вояка заслуженный, а не каторжный беглец.

Была в тот день еще одна странность. Но сейчас меня должны интересовать вещи более актуальные. Куда везут меня, например.

Ладно, себя, бедную, поругали, думаем дальше о насущном. Нет у меня большого зла на каторжников. Посулю им золотые горы, может, и дам. Какой-то древний герой, Цезарь вроде бы, попал по молодости в плен к пиратам. Отдал за себя двойной выкуп – мол, не ту цену просите. Напоследок обещал поймать и казнить. Они – «ха-ха», а он – поймал и казнил. Так что денежки отдам и постараюсь, с Михаилом Федоровичем, полицейским, чтобы они в Сибирь отправились.

Вот только для этого с ними надо сперва побеседовать.

Что не совсем просто – на голове прежний мешок. С прорезью для носа, но говорить, даже кричать, из него несподручно. Придется ждать остановку.

Ожидание было мучительным скорее психологически – разбойники подложили мне под голову какую-то сумку, похоже даже ту, что я снарядила доктору. Накинули сверху грязную рогожу, небесполезную в прохладную ночь.

Наконец тройка остановилась. Перед этим особо потряслась, и я поняла, что мы свернули с большака.

– Жива, сударыня?

Я не стала отвечать и не ошиблась с последующим действием – с головы стащили мешок, удостовериться.

Судя по звездам и прохладе, ночь подходила к концу. Удалось если не разглядеть похитителей, то сосчитать – трое. Разумно: двое украли, третий был у коней.

Я продышалась, прочистила горло. От первого контакта будет зависеть многое.

– Жива. Коли меня сударыней величаете, обращаетесь как с сударыней.

– Что угодно, сударыня? – спросил ближайший разбойник с насмешливым уважением.

– Ноги по траве поразмять. Сами знать должны и не бояться: барыни по полям не бегают.

– Ножки размять – дело важное. Только знаем мы, что барыня вы необычная, мало ли что. Так что не обессудьте.

Обычная барыня после этого закричала бы что-то вроде «не прикасайтесь ко мне, хамские отродья!». Но в моем положении это значило бы плакать по волосам. И я безмолвно позволила надеть на себя настоящий ошейник, да еще с добротной цепью, длинной и позвякивающей. Зато развязали затекшие руки.

– Прогуляйтесь, барыня. Мы зырить не будем, но и вы не шуткуйте.

На секунду, видно от радости, что руки свободны, мне захотелось гавкнуть в знак согласия. Нет, ни шутковать не буду, ни шутить.

Конечно же, я сразу проверила сбрую. Без иллюзий – технология явно отработана, и кожу с медной прокладкой, и цепь ножом не срежешь. Так что пока без технических попыток. Разминаем ножки у кустов и думаем, глядя на блеклые звезды.

Барыня я необычная – похитители знают. Еще бы, недаром лжеслужака выдал подробный рассказ об эфирном наркозе. Что бы мне сделать с репутацией «необычной барыни»? Вообще-то, как супруга следователя я могла бы их просветить не хуже, чем любого другого контрагента, медика или фабриканта. Хоть стать атаманшей неуловимой шайки, что не берется за дело меньше чем на миллион.

Легкий, но все же ощутимый рывок. Что-то размечталась на свежем воздухе. Пока что надо узнать, чего они хотят от «атаманши».

Двое лиходеев – Данила и Гараська – вполголоса что-то обсуждали, отдалившись от повозки. Донеслось неразборчивое: «Так и они тугаменты сулят, да надежные, а золото завсегда бумажек получше… первый уговор важнее… второй посул больше».

Они что, не определились с заказчиком? Не стоит им мешать. А вот почему не побеседовать с третьим, похоже не допущенным к серьезному разговору?

– Слышь меня, добрый молодец? – молвила я свистящим шепотом.

– Ась? – чуть испуганно произнес разбойник – по фигуре и голосу парнишка не старше Алексейки.

– Добрый молодец, хочешь миллион? – произнесла я столь же маняще-свистяще.

– Чаво? – переспросил парень. Я поняла, что переборщила: эта шестерка за всю свою недолгую несчастную жизнь ни разу не слышала такое число.

– Золотом десять тысяч рублей. И паспорт. И подорожную – уехать, куда хочешь.

– Как же ты это дашь, ты же на привязи? – удивленно и не совсем тихо ответил парень. – Это ж мы тебя украли.

Да, понимаю, почему этого юношу не допустили к стратегическому планированию. Только упрощенные прямые приказы.

– Вы меня украли, а я тебя – покупаю! – произнесла я страстно-ожесточенным шепотом. – Тебя и тройку. Трогай, гони, до заката будешь богач…ом!

Никогда не представляла ощущение собачек на поводковом выгуле. Жизнь полна новых опытов.

Данила накрутил веревку на руку, подошел, спросил:

– Чего те сулила?

– Мильён, десять тысяч, паспорт, подорожную. Меня самого с тройкой купить хотела, – затараторил парень. Без страха, искренне, как послушные дети отвечают на вопросы взрослых.

– Ясно, – вздохнул Данила. – Вот что, сударыня, еще слово от вас – мешок на голову и рот заткну. Уж не обессудьте.

– Скажи, атаман, что вам за меня обещали? – с невинной улыбкой спросила я, постаравшись посмотреть одновременно и на Данилу, и на Гараську.

Данила вздохнул, достал мешок и неторопливо натянул на меня.

– Это на первый раз. Еще слово – кляп.

Не прошло и минуты, как экипаж тронулся.

М-да, серьезные ребята. Как же быть? С кем же договариваться?

Глава 47

Меня еще немного потрясло, а потом поехали ровнее и быстрее – опять большая дорога. Несмотря на дискомфорт, я задремала. Сквозь сон доносились обрывки неоконченной дискуссии.

«Мутный ховрей… Думал, к нему вондырить, да и делу конец – ан нет…. Вондырить, покантать ховрейству, опять вондырить, куда скажет, да караулить… За караул – сары юхтить надо… ох, неладно… надо вондырить – потом шайтанам пропулать».

Слова незнакомые, зато грамматика понятная. Что-то вроде «глокой куздры». Самое же неприятное – бокрячить, в данном случае вондырить и кантать, предполагалось меня. Разбойнички оказались сообразительны: сперва говорили обо мне на понятном языке, но после моей попытки к бегству, через подкуп, перешли на жаргон. Не очень-то им самим понятный – говорили с паузами, вспоминали нужные лексемы. Но мне они были понятны еще меньше.

Что-то запомнила, и грамматика в помощь. «Мутный ховрей» – видимо, заказчик, причем заказ на непривычных условиях – не просто «вондырить», а «вондырить, покантать», потом «вондырить, куда скажет». И неведомые шайтаны, каким теперь решили меня перепродать, совсем не радуют.

Словарь, если вспомнить, немножко знаком – торговцы так говорят. Слышала на ярмарке: «кантай шабар» – и продавец, озираясь по сторонам, развязал мешок, показал покупателю какой-то, похоже, запрещенный товар. Мне тогда пояснили, что безакцизную соль. Значит, меня хотят кому-то показать. «Вондырить» – надеюсь, не резать… Может, возить? И кто «ховрей»-заказчик? И что значит «ховрейство»?

Так вот я и дремала, ненатужно пытаясь разгадать лингвистические загадки. Благо я хоть за Лизу пока не беспокоилась. Девочка осталась с моими людьми, ее первым делом отвезут к родной Павловне. И Михаил Первый обещал позаботиться о ребенке. Пока я не найду способ вернуться, с Лизой ничего не случится. Я на это очень надеюсь.

С этими мыслями и заснула, так крепко, что даже сумка с укутанной склянкой с эфиром показалась подушкой. Проснулась, когда край мешка нагрелся от солнечного луча.

Блин, я же в этой дерюге ужарюсь.

Этого не произошло. Повозка остановилась.

– Покантать шабар надо, – сказал Данила.

Вы бы сказали, сколько «шабар» стоит, я бы сама заплатила!

После чего мешок с моей головы стянули. В лицо брызнуло солнце, но не успела я что-то рассмотреть, как слепящая яркость сменилась обычной слепотой: мне не просто надели повязку на глаза, но забинтовали их в несколько слоев, будто ожидалась вспышка сверхновой звезды.

Неподалеку заржал конь. Именно что неподалеку, а не вблизи. Значит, тот самый таинственный ховрей решил на меня взглянуть, а так как кот в мешке его не устраивал, велел показать товар лицом. Но с дистанцией, чтобы я не услышала его голос, тем паче не успела разглядеть.

Смотрины продолжались минут десять. Обсуждение тоже. Донеслась реплика Данилы: «Сторожить денег стоит, барин». Вот что значит «ховрей». Одно обидно: сам ховрей тон повышать не стал, и я его голос не услышала.

Видимо, злодеи получили ожидаемую доплату, и мы продолжили путь. Похитители общались вполголоса, и я радовалась, что им не пришло в голову заткнуть мне уши. Из разговора поняла, что каждый ховрей – кульмас, потому его окульпашить не грех.

Ну ладно, кульмас так кульмас, пусть его окульпашат, или, по созвучию, облапошат. Что меня-то ждет?

– Дядя Данила, а это тот ховрей, что сказал ребенков…

Говорил тот простенький парнишка, не поддавшийся на мои посулы. Точнее, пытался сказать, так как получил затрещину и приказ повторить правильно.

– Тот ховрей, что лащенков слемзал уклимать? – не без труда сообразил юный кучер.

Разбойники пустились в воспоминания. Несмотря на жаргон, я поняла – да, тот самый. Не о детишках ли из усадьбы идет речь? Ничего себе! То есть это похищение не связано с событиями на ярмарке? Кто-то плетет вокруг меня паутину с давнего времени, а я, дуреха такая, увлеклась хозяйственными заботами и в ус не дую? Ох… дура ты, Эмма Марковна, дура!

Повозка тем временем опять покинула относительно ровную дорогу. Остановилась, меня достаточно аккуратно сгрузили. Я инстинктивно подхватила сумку, отбирать не стали. Куда-то повели, поддерживая за локоть. Ошейник почти не ощущался, но я понимала – никуда он не делся.

Послышалась возня, пыхтение, потом скрип. Я по своему опыту барыни-хозяйки знала, что так скрипят неухоженные двери, которыми редко пользуются.

– Барыня, ножку поднимите, порожек, – послышался вежливый голос.

Спасибо, заботливые мои. Отпустили бы меня – назвала бы вас золотыми, добрыми, хорошими.

Вместо этого с глаз сняли повязку. Не то чтобы от этого стало лучше: мрак сменился полутьмой. Окна были забиты досками, и лишь через несколько крупных щелей пробивались лучики.

Мелькнула безумная мысль: не та ли это лесная избушка, где держали Лизоньку? Нет, конечно, она осталась за триста верст. К тому же эта изба побольше будет. Хоть и кривовата, да и свет не только из щелей – один угол обвалился.

Окончательным ответом стал уже привычный монастырский колокольный звон. Эх, чуяло сердце, не надо в Макарьев возвращаться, ну так не по своей воле. Судя по звуку, до ярмарки не больше версты.

Разбойники тем временем обустроили мой нехитрый быт. Кинули к стене охапку прелой соломы, поставили ведро с ковшом и пустое ведро. Заодно намотали цепь на печную трубу, так что моя свобода передвижения ограничилась тремя-четырьмя шагами.

Сначала – напиться. Потом еще одна попытка коммуникации.

– Данила, слово молвить можно? – сказала я, злясь на себя за покорность.

– Молви, барыня, напоследок, – ответил разбойник.

Я чуток струхнула, но сообразила, что лжеполицейский всего лишь прощался.

– Сколько вам за меня предложили? – спросила я как можно спокойней.

– Перекупить хочешь? – не столько спросил, сколько констатировал разбойник. – Не выйдет, барыня. Ты уже мильён сулила. На языке – горы златые, а в душе видишь нас в цепях в остроге. Нет уж, не будет с тобой уговора. Сиди, жди, молись.

И вышел. До меня опять донеслись разбойные разговоры на том же языке. Я даже название вспомнила – офеня. Часто звучало «хилая мастыра». Судя по тону, похитители пришли к консенсусу.

После чего вернулись в мою темницу.

– Собирайтесь, сударыня, – с ухмылкой сказал Гараська. – Из усадьбы во дворец поедем.

– Не трепли, – заявил Данила.

Мне собраться – только сумку взять. Увы, меры предосторожности были приняты по полной программе. Мне опять завязали глаза, да еще надели на голову мешок: не видно и не слышно. Надоевший ошейник, правда, сняли. После чего столь же осторожно вывели и посадили в экипаж.

М-да. Оставалось только переступать знакомый порожек и размышлять, что же это было за интермеццо с избенкой. Меня, что ли, велел привезти сюда этот барин-ховрей? Ну а разбойники оказались номинально честны: привезли куда надо, как договорено, а потом – сами и увезли, не нарушив ни слова из обещанного.

И самое главное – радоваться мне таким событиям или нет?

Размышлять пришлось не так уж и долго. Мы опять остановились. Донеслись слова новых разбойничьих контрагентов с явным восточным акцентом.

Потом меня вывели из экипажа, освободили от мешка и повязки. На этот раз под ярким солнцем, и я на миг зажмурилась. Когда же открыла глаза, увидела низенького полного человека в бирюзовом халате и с длинной ухоженной бородой.

– Почтенная ханум, – сказал он, прижав руку к сердцу и слегка поклонившись, – эти люди не сделали вам вред?

Я удивленно кивнула. И удивилась еще больше, увидев рядом странный предмет.