Текст книги "Обнаженная для любимого"

Автор книги: Джессика Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Джессика Стил
Обнаженная для любимого

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Ромилли открыла глаза, когда утреннее солнце приветливо заглянуло в окно спальни и пообещало погожий день. Погожий, но отнюдь не удачный: мать Ромилли из-за обострения болезни плохо спала по ночам и дурно чувствовала себя днем. Дочери несколько раз пришлось подняться среди ночи, чтобы проведать ее.

Вот и теперь, проснувшись, она поспешила в соседнюю спальню.

– Каковы твои планы на день? – мягко обратилась Ромилли к матери.

Элеонор Ферфакс уже много лет страдала эмоционально-психической нестабильностью, но в последнее время ее состояние резко ухудшилось.

– Если погода не испортится, мне бы хотелось поработать в саду или… – засомневалась Элеонор, – что скажешь, если я выберусь на пленэр?

В отличие от Элеонор Ферфакс, Ромилли не питала особых иллюзий насчет погоды, но не удивилась тому, что мать решила воспользоваться моментом ускользающего очарования природы.

Будучи профессиональной художницей Элеонор Ферфакс была известна в большей степени исполнением портретов, однако и ее пейзажи весьма ценились коллекционерами. Она была женщиной, бесспорно, многогранной, но, как у всякого творческого человека, у нее случались затишья, переходящие в кризис, и эти периоды художница переживала очень тяжело. Она старалась скрыть свои переживания, бодрилась, но близкие без труда угадывали признаки глубочайшего унынии и неудовлетворенности собой.

– Прогноз погоды обнадеживает, – нейтрально отозвалась Ромилли и ласково улыбнулась матери, лишь на долю секунды подняв на нее глаза. – Но чтобы не пожалеть, лучше ловить миг удачи, – игриво прибавила она и отправилась на кухню готовить завтрак.

Живя в небольшой английской деревеньке на границе графств Оксфордшир и Беркшир, Ромилли работала оператором-телефонисткой в местной стоматологической клинике. Отнюдь не та работа, о какой могла мечтать такая девушка, как она. Но Ромилли была рада, что нашла хоть такую, поскольку семейные обстоятельства требовали ее каждодневного присутствия рядом с матерью.

Еще недавно девушка строила амбициозные планы, серьезно готовилась к поступлению в университет, тем более что для этого у нее были все основания: дедушка Мэньен, отец ее матери, завещал внучке необходимую для обучения в университете сумму. Сам Мэньен скончался внезапно, что потрясло его дочь и внучку, так как он ни дня в своей жизни не болел.

Ромилли была расстроена: ее мать чуть не потеряла рассудок от горя.

Отец Ромилли и обожаемый муж Элеонор, Арчер Ферфакс славился своими вечными похождениями, бессовестным бездельем и расточительностью и дома появлялся не часто.

Ромилли с ранних лет знала, что ее любимый папа живет с другими женщинами, даже видела его с многими из них – с брюнетками, с блондинками, с крашеными…

Но после каждого загула отец без смущения возвращался домой.

Все его попытки устроиться на работу терпели фиаско уже на стадии собеседования. Он не мог заставить себя смириться с необходимостью доказывать потенциальному работодателю или специалисту по кадрам, что он хоть в чем-то компетентен. Любые сомнения в его профессионализме казались Арчеру Ферфаксу возмутительными, и он не упускал повода сообщить об этом со всей присущей ему бесцеремонностью, чем и отсекал путь к трудоустройству. А возвратившись домой после очередного провального собеседования, он рассказывал любящей и доверчивой супруге полные справедливого гнева истории о том, что в руководстве компании одни идиоты, неспособные оценить его дарования.

Элеонор все понимала, но тем не менее сострадательно кивала в ответ на эти уверения. А Ромилли жалела своего непутевого папу просто потому, что была доброй и ласковой дочкой.

Совершенно иначе относился к ее отцу дед Мэньен. Он понимал, как крепка любовь его дочери к этому недостойному человеку, кроме того, глубокое знание жизни не позволяло ему вмешиваться в дела семьи Ферфакс. Будучи весьма мудрым и рассудительным человеком, он понимал, насколько неэффективна тактика изобличения, принуждения, наказания в подобных ситуациях. Он стремился внушить Арчеру Ферфаксу, что именно он в ответе за жену и дочь и потому обязан организовать жизнь семьи так, чтобы самые любимые люди не страдали. Дед многократно предлагал Арчеру помощь, но все тщетно, поскольку тому нужны были только дензнаки. Тогда Мэньен откровенно заявил, что по его завещанию Арчер Ферфакс не получит ни пенни.

Согласно волеизъявлению деда, большую часть недвижимости унаследовала Элеонор, а деньги, тоже немалые, разделили между собой Элеонор и Ромилли, которая по условию завещания получала право свободно распоряжаться ими лишь по достижении двадцатипятилетнего возраста.

Когда не стало деда, Арчер Ферфакс окончательно распрощался со всякими представлениями о приличиях. Элеонор не находила в себе сил, а возможно, и желания противостоять его унизительным вольностям. Она лишь глубже и глубже погружалась в себя, пряча ото всех свои внутренние переживания. Но безошибочным показателем ее состояния стала неспособность приниматься за любимую работу. Женщина полностью охладела к живописи. И это не могло не тревожить самых близких.

Ромилли пыталась вмешаться в отношения родителей. Но что может сделать в такой ситуации совсем еще ребенок со своими юношескими идеалистическими представлениями! Бедняжка надеялась поговорить, донести свои выстраданные мысли до обоих, она верила, что откровенный диалог способен изменить ситуацию. Девушка не допускала и мысли, что мать осознает порочность такого безотчетного обожания, да и сама Ромилли ни за что бы не поверила, что ее такой очаровательный и некогда интеллигентный папа сознательно злоупотребляет слабостями своей супруги. И оттого Ромилли страдала из-за безуспешности своих попыток, лишь ухудшающих отношения в семье.

Никому, ни Элеонор, ни Арчеру, не нужны были ее вторжения. Элеонор упивалась своими страданиями, Арчера же возбуждала такая вседозволенность. Каждый тешил свои потаенные пороки. А Ромилли со своими детскими призывами к папе и маме покушалась на их интимный мирок.

Последний раз девушка видела Арчера и Элеонор вместе накануне отъезда в университет. Между родителями вспыхнула очередная страстная перепалка. Отец свирепел, мать заламывала руки и роняла слезы. Он грозился оставить ее, и уже навсегда. Мать молила супруга не делать этого, артистически кидалась в ноги, унижалась, обещалась смирить себя ради его удовольствия.

Ромилли не могла больше выносить этих сцен. Девушка готова была возненавидеть обоих. Лишь взрослея, она стала понимать, что у родителей свои отношения, непонятные для нее, такие, которые никому не делают чести. А ведь еще недавно она была готова обвинить во всем себя.

Ромилли закрылась в своей комнате и постаралась уснуть. Единственным своим спасением от того кошмара она видела учебу в университете. Утром она с облегчением покинула дом, холодно распрощавшись с родителями.

Прошел год, затем другой. Ромилли не часто навещала мать, но каждый раз ужасалась все большему запустению, в какое погружался некогда благополучный дедовский дом.

Мать сделалась затворницей. Она все чаще давала понять, что не способна справляться без Ромилли. Тогда девушка покидала дом с тяжелым сердцем и глубоко засевшим чувством вины. А приезжая в кампус, больше не чувствовала прежней тяги к учебе, постоянно думая о своей матери…

Ухудшался не только быт Ферфаксов. Даже предусмотрительность Мэньена не смогла избавить их от мотовства Арчера. Элеонор, распоряжающаяся деньгами Ромилли согласно дедовскому завещанию, снабжала своего супруга любой суммой по первому его требованию. Нужно ли говорить, что несчастная женщина основательно растранжирила деньги дочери, в том числе и ту целевую сумму, что была завещана на ее учебу.

Так что по завершении третьего курса Ромилли поняла, что продолжить учебу она сможет, только начав работать.

Осознав, как она поступила с дочерью, Элеонор впала в еще более глубокое уныние. Она наконец вынуждена была открыто признать, что запуталась в своих отношениях с Арчером Ферфаксом. Но Арчера это не останавливало от дальнейших требований. Он беззастенчиво выуживал, выклянчивал, вымогал у жены сумму за суммой, пока ей еще было что ему давать. Но это вскоре прекратилось…

Ромилли была тогда дома. Она почувствовала на себе пристальный взгляд матери и повернулась, спросив:

– Почему ты так на меня смотришь?

– Я все время задаюсь вопросом, как отнесешься ты, Ромилли, к нашему разводу? – тихо произнесла Элеонор.

– Я сама отвезу тебя к юристу, мама, – жестко произнесла Ромилли, чтобы отсечь всяческие сомнения.

Конечно, Арчеру Ферфаксу эта мысль не пришлась по душе. Но еще больше он гневался оттого, что Элеонор сорвалась с крючка. А ведь он так гордился своей способностью парализовывать волю своих женщин!

Ромилли же к этому времени вообще перестала полагаться на своих родных. Она вернулась домой, нашла работу и приняла решение оставить до времени учебу. Ее друг, Джеффри Дэйвидсон, младший партнер стоматологической клиники, в которой Ромилли работала, рассчитывал на скорое повышение, поскольку старший партнер намеревался выйти на заслуженный отдых. Карьера Джеффа развивалась стремительно. Он был на гребне успеха и очень гордился собой. Ромилли он нравился, ей даже казалось, что она наконец влюбилась.

Она не верила в свою способность любить – слишком много огорчительных сцен наблюдала в юности. Откровенные родительские перебранки, потребительское отношение отца, его подлость, та легкость, с какой он совершал и признавал свои грехи, – все это не позволяло Ромилли без колебаний положиться на незнакомого, по сути, человека.

Все, что она знала о Джеффе, – это то, что он хороший дантист, приятный в общении человек, ответственный работник, справедлив с подчиненными, лоялен с партнерами. Наверное, немало.

Ромилли не любила надолго оставлять без присмотра свою мать, но, когда Джефф приглашал ее поужинать, она соглашалась.

Элеонор демонстрировала свое благожелательное отношение к тому факту, что Ромилли «с кем-то встречается». Дальше этого определения ее интерес жизнью дочери не распространялся, да и сама Ромилли не испытывала потребности делиться с матерью интимными переживаниями, тем более что как таковых переживаний в ее отношениях с Джеффри Дэйвидсоном и не существовало.

В это ясное апрельское утро Ромилли остановила свой автомобиль на парковке для сотрудников стоматологической клиники, размещавшейся в викторианском особняке. Через несколько минут девушка заняла свое место перед компьютером, надела на голову наушники с микрофоном и приступила к работе.

Как во всякий другой рабочий день, ровно в одиннадцать часов Ромилли и медицинская сестра Синди Уилсон приготовили себе по чашечке крепкого кофе и устроили небольшой перерыв. За этим и застал ее Джеффри Дэйвидсон.

– Я хотел с тобой поговорить.

– Прости за вчерашнее. Но тебе известно, что я не всегда могу оставить свою мать.

– Без проблем. А как насчет сегодня? Мы могли бы сходить в кино.

– В кино? С радостью, Джефф.

Вот и весь разговор.

– Насколько у вас это серьезно? – насмешливо спросила ее Синди, когда Джефф удалился, заполучив положительный ответ.

– Почему ты спрашиваешь?

– Должен же младший партнер ходить с кем-то в кино. У тебя не было вчера возможности составить ему компанию. Это пришлось сделать мне, – нагло проинформировала ее Синди.

– Кино, говоришь? – Ромилли приподняла брови. – Ну, сегодняшние планы я менять не стану. Однако с завтрашнего дня предлагаю тебе заступить на бессменное дежурство по части ублажения младшего партнера. Что скажешь, Синди?

– Ты так спокойно об этом говоришь! – обомлела Синди Уилсон.

–  Об этомпредпочитаю говорить только спокойно.

Ромилли съездила домой на обеденный перерыв, убедилась, что с матерью все в порядке, вернулась в клинику и вновь встретила там Джеффа.

– Планы в силе? – уточнил он.

– Ты вчера ходил в кино с медсестрой Уилсон? – бесстрастным тоном осведомилась Ромилли.

– Я не знал, что у тебя эксклюзивные права на меня! – нагло парировал перспективный дантист.

– Неужели?! – притворно удивилась она. – Фильм понравился?

Ромилли прошла мимо, не дожидаясь ответа. И это означало, что Джеффри Дэйвидсону придется подыскать другую спутницу на вечер.

Возвращаясь домой под вечер Ромилли думала не о подлости или глупости Джеффа. Она думала о том спокойствии, с которым разорвала эти, в сущности, приятные отношения. Собственное безразличие казалось девушке большей проблемой.

– Думала, у тебя планы, – проговорила Элеонор Ферфакс, когда Ромилли вошла в дом. – Я заварила чай. Составишь компанию?

Ромилли кивнула. Она заметила в холле переносной планшет с красками и раскладной мольберт.

– Ты выходила? – спросила Ромилли мать.

– Да, – возбужденно проговорила Элеонор. – Пойдем со мной! – позвала она дочь. – Я хочу знать твое мнение.

Ромилли послушно последовала в мастерскую, где на одной из подставок уже стоял свежий пейзаж, еще не доработанный, но уже производящий сильное впечатление.

– Что скажешь? – с нетерпением спросила Элеонор Ферфакс.

– Мам, это замечательно! – щедро похвалила Ромилли и подошла поближе, вглядываясь в работу.

– Ну, еще не так, чтобы замечательно, но считаю, что этот пейзаж достоин тщательной доработки, чем я и намерена заняться в ближайшие дни, – скромно проговорила художница. – Мне кажется, я утратила что-то важное за время бездействия, – грустно произнесла женщина после недолгой паузы. – Мне не по себе, – призналась она еще чуть погодя.

Ромилли внимательно посмотрела на Элеонор.

– Нет, дело вовсе не в твоем отце, – предвосхитила художница вопрос дочери. – Не думаю, что он посмеет сунуться к нам, во всяком случае, в ближайшее время.

– Тогда что тебя тревожит, мама?

– Я рисовала, но чувствовала себя очень неуютно. Для этого было достаточно причин, я вообще больше не чувствую себя уверенной за мольбертом. Но я также ощущала некое внешнее влияние, – как всегда путано, объяснялась ее мнительная мама. – Я посмотрела вокруг, поскольку мне показалось, что за мной кто-то наблюдает. И увидела Льюиса Селби.

– Кто это? – насторожилась Ромилли.

– Ты его не знаешь. Мне тоже было известно лишь его имя. Он кузен Сары Дэниэлс.

Сара Дэниэлс – соседка Ферфаксов. Ромилли кивнула, уразумев начало объяснения.

– В детские годы Льюис часто здесь гостил. В последний раз я видела его двадцатилетним. Сама я тогда была пяти-шести лет. Я часто перебегала на их часть сада, когда слышала, как веселится соседская молодежь, и тайком наблюдала за ними. Несколько раз Льюис отлавливал меня и возвращал родителям, потому что те очень волновались, когда я исчезала.

– Ты помнишь это или тебе рассказывали?

– Представь, помню, и даже очень ярко, – заверила ее Элеонор. – Он был милым юношей. Это я тоже отлично помню. А потом он исчез… – с сожалением произнесла мать.

– И объявился сегодня, – договорила Ромилли, заинтригованная тем воодушевлением, с которым Элеонор передавала свои детские воспоминания.

– Да… Конечно же, он не узнал меня. Но когда я начала делать зарисовки, вспомнил сведения, полученные от кузины Сары, которая рассказала ему, что я занимаюсь живописью… Он смотрел на меня, – со значением проговорила Элеонор.

– Откуда же он тут взялся? – осведомилась Ромилли больше из вежливости.

– Льюис обосновался в Лондоне. Кстати, он знал, что Сары сейчас нет в стране, и все равно приехал сюда.

– Это он тебе сказал?

– Да… Мы с ним заговорили, когда я дала понять, что заметила его настойчивый взгляд. Он сказал, что Сара встретила кого-то в Австралии. Кого-то, столь же помешанного на лошадях, как и она сама.

– Порадуемся за Сару…

– И она не собирается домой, во всяком случае в ближайшее время.

– Сара выходит замуж? – резонно осведомилась Ромилли.

– Замуж не замуж… Какая разница. Но согласись, что найти спутника жизни в нашем возрасте, найти любовь и понимание – это большая удача, дочка.

– Найти любовь и понимание – большая удача в любом возрасте, мам! – глубокомысленно проговорила Ромилли. – Но если Льюис Селби знал, что Сары нет, то для чего же он приехал?

– Он подумывает о том, чтобы перебраться сюда из столицы…

– Сара решила продать дом? Это серьезно.

– Не так, чтобы сразу и окончательно… Но Сара, чтобы успокоить своего австралийца, сказала ему, что выставила на продажу свой дом в Англии.

– И это удачно совпало с планами ее кузена? – недоверчиво уточнила Ромилли.

– Она не живет в этом доме давно. Коммуникации оказались неисправны. Льюис занят их восстановлением. Но, судя по его словам, он готовит этот дом для последующей продажи… Я пригласила его заглядывать к нам на чашечку чая, – смущенно проговорила Элеонор.

– Так вот почему чай уже заварен, мамочка!

Элеонор проигнорировала восклицание дочери.

– Ты сказала, что он готовит этот дом для продажи? А что же, его собственные планы не распространяются на этот дом? – полюбопытствовала Ромилли.

– Предоставим им самим разобраться. Я не задавала лишних вопросов, чтобы не показаться докучливой. Скажи лучше, как твои дела, дочка? – сменила тему Элеонор. – Ты никуда не идешь сегодня вечером с Джеффом?

– Предпочитаю поужинать дома, мам, – бойко ответила Ромилли. – А что до Джеффа, то я предполагаю видеться с ним только по работе.

– Расстались?

– Что значит «расстались»? Мы и не были парой, – спокойно ответила девушка.

– А что случилось?

– Я– ммм… я невысокого о нем мнения, – нехотя ответила Ромилли.

– Я повел себя как идиот, признаю. – Джеффри Дэйвидсон кинулся к ней на парковке следующим утром. – Прости меня, Ромилли.

Девушка подняла на него взгляд ясных глаз и улыбнулась своей самой вежливой улыбкой.

– О чем ты просишь меня?

– Прошу простить, – простосердечно объявил он.

– О, ну конечно! О чем еще ты можешь меня просить, Джефф. Отлично. Давай вместе представим, что я тебя прощаю. Значит ли это, что ты станешь вести себя иначе? Сомневаюсь. Скорее всего, это означает, что мне придется прощать тебя вновь и вновь.

– Брось, Ромилли, что такого, в сущности, я сделал?

– Ты прав, Джефф. Ничего дурного, – согласилась Ромилли.

– Так ты прощаешь меня?

– Безусловно, Джефф! – заверила его девушка.

– Докажи! – потребовал он. – Пойдешь сегодня со мной…

– Должно быть, ты меня с кем-то путаешь, Джеффри. Полагаю, с какой-нибудь очаровательной медсестрой, – перебила его Ромилли и поспешила к зданию клиники, оставив молодого и перспективного дантиста в недоумении.

Джефф не мог принять ее отказ. Это не вязалось с его представлениями о собственной неотразимости. Еще несколько раз в течение рабочего дня он пытался заговорить с Ромилли о возобновлении отношений, но девушка всячески отшучивалась. Она больше не испытывала к этому человеку уважения, поэтому не стремилась расставлять точки над «i» в удобоваримой для него форме. Мытарства же Джеффа ее порядком забавляли.

Однако теперь она могла проводить вечера дома с матерью, к которой, по мнению Ромилли, постепенно возвращалось душевное равновесие. Об этом свидетельствовали часы, проводимые на пленэре и в студии.

А из разговоров с матерью она узнала, что Льюис Селби разведен. Что его бракоразводный процесс также был непрост. Сам же мистер Селби, со слов матери, персона сугубо положительная. О своей бывшей второй половине он не сказал ни единого дурного слова, и это опять-таки характеризует его с хорошей стороны…

– Ты не хотела бы позировать мне обнаженной, Ромилли? – неожиданно спросила мать. – Я не принуждаю, но мне бы очень хотелось написать тебя.

– Буду только счастлива! – поспешила ответить Ромилли, удивив этим и себя и мать.

Элеонор постаралась скрыть изумление от такого поспешного согласия дочери, которую привыкла считать патологически стеснительной.

– Так он уже на пенсии, этот Льюис Селби?

– Нет пока. Официально собирается выйти на пенсию только через три года. Он работает в телекоммуникационной корпорации. Занимает какой-то высокий пост. Я в этом не разбираюсь, поэтому не спрашивай… Но он сказал, что у него есть преемник, который постепенно освободит его от большего числа повседневных обязанностей, так что он сможет основное время проводить за городом, – сообщила Элеонор таким тоном, словно для нее этот факт имел решающее значение.

Ромилли внимательно присмотрелась к своей матери.

– Я понимаю, что очень тебя обидел, Ромилли, – вновь подступился к ней Джефф Дэйвидсон. – Но неужели одна моя ошибка способна все перечеркнуть?

– Всё? – удивленно переспросила Ромилли. – К счастью, и перечеркивать-то нечего. Я знаю тебя всего три месяца. Я не чувствую к тебе никакой привязанности. Ты действительно обидел меня. Но сейчас это не имеет для меня никакого значения.

– Совершенно?

– Именно, – заверила его девушка.

– Ты с кем-то встречаешься, не иначе, – озлобленно предположил Джефф.

– Не думала, что у тебя эксклюзивные права на меня. – Ромилли рассмеялась, довольная возможностью отомстить.

– Вовсе нет… Не вижу в этом ничего зазорного. Ты привлекательная девушка. Полагаю, у тебя немало поклонников. Я понимаю это… и принимаю.

– Ты бессовестно блефуешь, Джефф. Это очевидно. Прекрати. В наших отношениях нет смысла. Так что забудь и живи дальше, – решительно проговорила она.

Ее больше волновали другие отношения, те, которые в этот момент завязывались между Элеонор и Льюисом. За последние два дня новый сосед был у Элеонор дважды и оба раза подгадывал так, чтобы Ромилли не было дома.

Приехав домой пообедать, девушка узнала, что Льюис посетил маму вновь. Ромилли опасалась задавать прямые вопросы, но закинула-таки удочку.

– Он уже завершил восстановление дома Сары?

Ответ оказался прелюбопытным.

– Он предложил мне поужинать сегодня вечером с ним, – доверилась дочери Элеонор.

– Ты приняла приглашение?

– Нет! Конечно же, нет! – поспешила ответить мама.

– Странно, – отозвалась дочь. – А стоило бы, – добавила она, хотя ни разу не встречала пресловутого Льюиса Селби. – Почему ты отказалась, мама?

– Я чувствую себя так глупо, но я сказала ему правду, – пролепетала художница.

– Какую еще правду?

– Призналась, что уже давно никуда не выходила без своей дочери.

– А что же он?

– Сказал, что приглашает нас обеих, – с робкой надеждой в глазах проговорила Элеонор.

– Тогда мы идем вместе, – решительно заявила дочь.

– Нет, милая.

– Почему?

– Меня переполняет страх. Одно дело – чай… Но ужин – это серьезно, – прошептала женщина.

– Ужин наедине – это серьезно. А ужин в присутствии дочери – это просто ужин, – заверила ее Ромилли.

– Я не уверена, что ему понравилась идея поужинать втроем, – замялась в нерешительности мама.

– Он сам это предложил, не так ли?

– Так-то оно так. Но это явно не то, чего ему хотелось бы.

– Я полагаю, тебе все же стоит принять приглашение этого Льюиса Селби, – уверенно произнесла Ромилли, видя, как матери необходима ее поддержка.

– Думаешь?

– Уверена.

– Он хотел бы свозить нас в лондонский ресторан. Я уже и припомнить не могу, когда в последний раз была в Лондоне, – мечтательно произнесла Элеонор.

– Ты бы могла заехать за мной на работу, и мы вместе отправились бы в Лондон, – предложила матери Ромилли.

Девушка понимала, насколько эта встреча с интересным мужчиной волнительна для ее мамы. Бедняжка не только давно нигде не бывала, она, верно, совершенно забыла, каково быть желанной женщиной.

Конечно, эта встреча тоже своего рода стресс. Но стресс, безусловно, приятный. Элеонор давно уже не была так воодушевлена и так вдохновлена общением с человеком. Чуть ли не каждый день она натягивала на каркас новый холст. Ее профессиональные планы становились, как никогда, смелыми. Ромилли счастлива была засвидетельствовать это возрождение. Однако не без доли волнения. Никто не может знать наперед, чем закончится то или иное многообещающее начинание…

Решено было встретиться в галерее, в которой всегда можно было увидеть что-то из старых работ Элеонор. Мать чувствовала себя здесь словно рыба в воде.

Ромилли скромно наблюдала со стороны приветствия, объятья, светские поцелуи. Это был определенно мир ее матери, известной художницы Элеонор Ферфакс, подписывавшей свой картины девичьей фамилией «Мэньен». Вошли двое – пожилой седовласый представительный мужчина среднего роста в элегантном костюме, а с ним другой – моложе, высокий, подтянутый и складный.

– Льюис! – воскликнула мать и пошла ему навстречу.

– Элеонор! – Лицо пожилого господина также просияло улыбкой. – Рад видеть тебя… А вы, должно быть, дочь Элеонор, Ромилли? Приятно познакомиться.

– Мне тоже приятно, мистер Селби, – отозвалась Ромилли.

– Для вас – просто Льюис, – сказал Льюис Селби и мягко пожал руку Ромилли. – А это мой преемник, Нэйлор Карделл. Он выразил желание познакомиться с талантливыми работами Элеонор Мэньен.

Нэйлор и Ромилли также пожали друг другу руки. Элеонор и Льюис принялись болтать, прохаживаясь вдоль экспозиции. Со стороны могло показаться, что они знают друг друга всю жизнь.

Ромилли с радостью и удивлением наблюдала, как преобразилась ее мама. Она не замечала, что с таким же интересом за ней самой наблюдает преемник мистера Селби. Он бегло отводил взгляд, стоило девушке посмотреть в его сторону.

Отстав от старших, они приостановились.

– Вас пригласил Льюис? – спросила его Ромилли.

– Вы удивлены. Но мы не только коллеги, но и друзья, – объяснил Нэйлор Карделл. – Льюис Селби – замечательный человек.

– Мне это известно, правда только со слов матери. До этой минуты мне не приходилось встречаться с мистером Селби.

– Вы сами сможете убедиться, что мнение вашей матери обоснованно.

– Агитируете меня вступить в фан-клуб Льюиса Селби? – шутя, поинтересовалась Ромилли, которая с подозрением относилась к преувеличенным похвалам.

– Зачем вы так? Льюис очень достойный человек. Я доверяю ему во всем без исключения. За все те годы, что его знаю, у меня не возникло ни малейшего повода усомниться в его порядочности. И вы можете не тревожиться за свою маму, если она с Льюисом.

Ромилли нахмурилась, выслушав Нэйлора.

– Вы полагаете, я здесь для того, чтобы их контролировать?! Я, к вашему сведению, была более чем рада, когда узнала, что Льюис пригласил мою маму поужинать с ним, и идея сопровождать ее исходила отнюдь не от меня, – заверила его девушка.

– Охотно верю. Поскольку в подобном же состоянии пребывал и Льюис пару лет назад. Он тогда переживал последствия своего непростого развода и долгое время отказывался думать, что в его личной жизни настанет когда-нибудь светлая полоса. Его бывшая со своей стороны сделала все, чтобы разрушить его веру в людей. Она в этом весьма преуспела. Таков был ее способ отблагодарить Льюиса за годы спокойствия и благополучия, которые он ей подарил. Бедняга буквально таял на глазах.

– И?

– Льюис смог это превозмочь. И мне остается лишь восхищаться тем, с каким мужеством он вступает в новые отношения. Может показаться, что и не было тех глубочайших ран, которые оставило в его душе предательство жены. Он вновь обрел способность смотреть на жизнь светлым взглядом, – доверительно произнес Нэйлор.

– Для чего вы все это рассказываете мне? – сухо поинтересовалась Ромилли.

– Как мне известно со слов Льюиса, ваша мама сейчас также находится в процессе развода… – осторожно произнес Нэйлор. – И у меня есть основание считать, что для них обоих эта встреча – настоящий прорыв, – пояснил коллега и друг Льюиса Селби.

– Вы использовали слово «прорыв», – заметила его Ромилли. – Вы военный стратег?

– Нет, мисс Ферфакс, – рассмеялся Нэйлор Карделл.

– В таком случае вы возомнили себя Купидоном, – еще более агрессивно произнесла Ромилли.

– Послушайте, мисс Ферфакс, пока мы не сели за общий обеденный стол, давайте все проясним, – мягко предложил Нэйлор. – Я здесь потому, что Льюис попросил составить вам компанию. Он не уполномочивал меня влезать в устройство его отношений с вашей мамой. Все, что я вам наговорил, исходит исключительно от меня. Я согласился для того, чтобы у Льюиса и Элеонор был шанс. Полагаю, вы здесь по той же самой причине.

– Именно так, – холодно подтвердила Ромилли.

– Очень рад, что мы все выяснили, – подытожил молодой человек. – Из нас вполне может сложиться неплохая компания, если мы решим сыграть в гольф или бридж.

– Вы женаты? – ошарашила его своей прямотой Ромилли.

– Я холост, – ответил он после короткой паузы.

– Намерены придерживаться этой стратегии и впредь? – буравя его суровым взглядом, продолжала выяснения девушка.

– Не исключено. Брак показан далеко не всем, – вынужден был ответить Нэйлор, несколько смутившись.

– Весьма трезво, – оценила Ромилли и встала к нему вполоборота, ища глазами Элеонор и Льюиса.