Текст книги "Ренни (ЛП)"

Автор книги: Джессика Гаджиала

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Рив немного насторожился при этих словах, но слегка приподнял подбородок. – Да.

– Спасибо, чувак. Саммер сказала, что ему было тяжело с тех пор, как я уехал. Я ценю, что ты уделил ему немного времени. Во-вторых, – сказал он, глядя на меня. – Где, черт возьми, Мина?

– О, чувак, – сказал Сайрус, вскакивая и качаясь на ногах в течение секунды, прежде чем скованные наручниками руки Эдисона схватили его за предплечье, чтобы поддержать его. – Спасибо, приятель. Тебя здесь не было, но давай просто скажем, что тема Мины не очень хорошая, и нам, возможно, будет лучше немного побыть на кухне.

С этими словами Сайрус, Эдисон и Рив зашаркали прочь, а Рейн поднял бровь, глядя на меня. – Что ты сделал, Ренни?

– Я заполучил девушку, – уклонился я, моя головная боль, казалось, усилилась при одном упоминании о ней.

– Похоже ты потерял ее. Чертовски здорово. Ты хотя бы сравнил записи, прежде чем напугать ее, или был слишком занят другим дерьмом?

– Мы солидарны о Лазе и Сайрусе, и оба ничего не знаем о Риве.

– Когда она уехала?

– Сегодня утром.

– Ло знает, что ты причинил боль ее девочке? – спросил он, слегка ухмыляясь.

– Она искала специи для маринования, – ответил я. Увидев его сдвинутые брови, я невесело рассмеялся. – Чтобы замариновать мой член.

На это он откинул голову назад и рассмеялся. – Надо было знать это, когда ты связывался с Хейлштормом.

– Так почему же у нас здесь заключенный Маленького Рикки… все еще в наручниках?

Сначала Рейн пожал плечами. – Мы спустились в подвал, увидели его, но у нас не было времени ни о чем его расспрашивать, так что мы просто взяли его и убежали. Учитывая то количество дерьма, которое произошло в том здании, копы определенно были в пути. Мы не хотели рисковать. Вдобавок ко всему, он видел нас и мог ткнуть в нас пальцем. И мы не знали, кто он такой, так что мы не могли просто, блядь, убить его.

– Не боишься, что из-за него будет дерьмо?

– Ты его видел, черт возьми, – сказал Рейн, посмеиваясь. – Клянусь, черт возьми, если бы я не знал лучше, я бы подумал, что он вечно под кайфом. Как он потерял голову и чуть не убил одного из парней Маленького Рикки, выше моего понимания. Я не думаю, что встречал кого-то, кто бы так расслаблялся.

– Он утверждает, что много знает о многих организациях. Когда я назвал наш клуб, он уже знал, что находится в Джерси. Даже несмотря на то, что он сам из Филадельфии.

– Приятно это знать.

– Какой теперь план на счет него? У нас здесь женщины и дети, – напомнил я ему. – И я не думаю, что было бы справедливо запирать его вместе с остальными щенками на случай, если у него бешенство.

– Щенками? – спросил он, снова ухмыляясь.

– Я не знаю, чувак. Я сказал это однажды, и это прицепилось, – признался я, потянувшись, чтобы потереть переносицу.

– Итак, ты подумал, что прыгнуть в бутылку, может быть, лучше, чем собраться и поехать в Хейлшторм, да?

– Я сильно облажался, чувак, – признался я. – Клянусь, черт возьми, Ло могла отдать приказ, чтобы меня застрелили там на месте.

– Ну, я предлагаю тебе начать ломать голову над тем, как заставить ее простить тебя, потому что я думаю, что мне нужно ее мнение об Эдисоне, прежде чем мы примем какие-либо решения о том, что с ним делать. А пока я, блядь, не знаю, мы можем запереть его в той стеклянной комнате или еще где-нибудь. Откуда никуда не деться.

– Эй, а, Мистер Президент, или как тебя там, – крикнул Сайрус с порога, привлекая наше внимание. – Новый парень и Лаз, ну, скажем так, у них кулинарные разногласия.

– Господи Иисусе, – сказал Рейн, качая головой и проводя рукой по затылку. – Что, черт возьми, происходит с моим клубом? – спросил он, направляясь на кухню со мной как раз вовремя, чтобы увидеть, как Эдисон положил свои скованные руки на плечо Лаза.

– Убери от меня свои руки, брат, – огрызнулся Лаз, толкая свою руку в плечо Эдисона.

– Брат? – спросил Сайрус, и я покачал головой. Я понятия не имел, блядь.

На самом деле, даже в наручниках, был только один способ, которым мог пойти этот разговор. И мы стояли там и смотрели, как мужчины падали на землю и боролись за господство.

– Это больше похоже на старые времена, – сказал Рейн, кивая.

– Что за… – начал Кэш, резко остановившись при виде Эдисона, сцепившего руки вместе и использовавшего их обе, чтобы ударить Лаза в челюсть. – Хм, я бы не поверил, что кто-то из них был бойцом, если бы сам этого не видел. Из-за чего они ввязались в это дерьмо?

Я посмотрел на Сайруса, который посмотрел на всех нас с дерьмовой ухмылкой и заявил. – Базилик.

На это мы все не могли ничего поделать после стольких напряженных месяцев, мы смеялись.

– О, ради Христа, – сказала Мейз, входя. – Разложите их на столе и измерьте, – заявила она, переступая через борющуюся пару по пути к холодильнику, заставляя их обоих замереть.

Неважно, насколько серьезной была драка, когда такая беременная женщина, как Мейз, переступала через тебя, ты, блядь, успокаивался.

– Мы ужинаем или, блядь, что? – спросил тогда Рейн. – Оставьте чертов базилик в покое, если это приведет к гребаной драке. Иисус Христос. Мне нужна моя женщина, – заявил он, пренебрежительно махнув рукой в нашу сторону и выходя.

– Что, ты теперь тоже бьешь заключенных? – спросила Ло, качая головой, когда Рив наклонился, чтобы помочь Эдисону подняться на ноги.

– Рив, – сказал Репо деловито, напомнив мне о тех днях, когда он отвечал за всех кандидатов, хотя был ненамного старше большинства из нас. – Почему бы тебе не показать Эдисону одну из ванных комнат, чтобы он мог привести себя в порядок. Вот, – добавил он, вытаскивая ключ из кармана. – Он может снять наручники, чтобы принять душ, а потом снова надеть их. Сайрус, почему бы тебе не подумать о том, чтобы помочь Лазу или просто посидеть за столом, протрезветь и заняться своими гребаными делами, пока я всех не убил?

С этими словами, и не дожидаясь ответа, потому что то, как он это сказал, не оставляло места для споров, он повернулся и вышел в общую зону, со вздохом опустившись в кресло, похлопывая себя по ноге, пока Мейз не села там.

– Хорошо, – сказала Ло, садясь и бросая на меня сердитый взгляд, когда я подошел, чтобы сесть рядом с ней, заставляя меня вместо этого решить встать. – Итак, все закончилось?

– Вот почему так долго, – сказал Репо, рассеянно проводя рукой по фиолетовым волосам Мейз. – Мы добрались до места и поняли, что оно было чертовски большим, чем мы планировали, и нас было слишком мало. Мы остановились, чтобы перегруппироваться, и позвонили Джейни, чтобы узнать кое-что о парнях, тех что были у Рикки, сколько их и тому подобное.

– Репо пришлось снять ночных охранников, прежде чем мы смогли войти, – добавил Кэш. – К тому времени, когда мы пробились сквозь парней, находящихся внутри, Маленького Рикки нигде не было видно. У него было гребаное убежище, как у Лекса Кита. Пришлось перебрать всех парней, которые еще дышали, пока мы не нашли того, кто знал код, а затем, хм, найти способ вытянуть из него эту информацию.

Не нужно быть идиотом, чтобы понять, что из него выбили эту информацию. И, судя по виду его рук, скорее всего, это был Дюк, который получил ее.

– И? – спросил я, когда никто не продолжил.

– И Маленький Рикки был там с одной из своих бедных гребаных женщин, избитой до полусмерти, одежда разорвана, настоящий беспорядок, – добавил Репо, качая головой. – Кэш вытащил ее оттуда, и Рейн заставил его заплатить за то, что он сделал с нашими братьями.

Я знал Рейна достаточно, чтобы знать, что за ответственной или, поочередно, непринужденной личностью нашего президента он был таким же темным, как и все остальные, на его руках было больше крови, чем у большинства, за исключением, может быть, Волка.

Какая бы судьба ни постигла Маленького Рикки, она была жестокой, кровавой и абсолютно, блядь, оправданной, если бы вы спросили любого из нас.

– Примерно тогда мы и наткнулись на Эдисона, – добавил Кэш. – Мы в последний раз осматривались, чтобы убедиться, что никого и ничего не пропустили, и за какой-то стальной дверью он был прикован к металлическому стулу.

– Что, черт возьми, заставило тебя привести его сюда? Если бы он был там пленником, он вряд ли попытался бы убить вас потом, ребята, за то, что вы его спасли, – сказала Ло, как всегда стратег.

– Рейну, вроде как, он понравился, – сказал Дюк, возвращаясь с забинтованными руками и обработанным лицом, и я знал, что на этом настояла Пенни. Дюк, скорее всего, облил бы все это алкоголем и закончил бы на этом. Но нет, у него была женщина, которая любила его и хотела заботиться о нем.

До этого момента я никогда не был склонен к зависти.

– Он в режиме восстановления, – сообщил Кэш. – Так было и после того, как Папу тоже убили, вместе с половиной других мужчин. Любой парень, с которым он сталкивался, который казался хоть немного способным вести такой образ жизни, он как бы просто втягивал их, и предлагая присоединиться.

– Ну, четыре новых человека в течение недели – это не так уж плохо, – размышляла Ло. – Если у них все получится. Держу пари, вы бы опередили это прямо сейчас, если бы кто-нибудь вытащил голову из своей задницы…

– Я знаю, что облажался, Ло, – сказал я, качая головой. – Нет смысла выдавливать лимон в рану.

– Ну, очевидно, в этом есть необходимость, так как ты провел весь день, пытаясь заглушить свою боль, вместо того, чтобы придумать способ загладить свою вину перед ней.

– Загладить свою вину перед кем? – спросил глубокий, безошибочно узнаваемый голос Эдисона, подошедшего к нам сзади.

Я повернулся, чтобы найти его снова в наручниках, но только что после душа, вероятно, чувствующим себя чертовски более человечным, чем десять минут назад, и одетым в одежду, которая, должно быть, принадлежала одному из наших павших парней, просто черные джинсы и черная футболка.

– Ренни разозлил свою женщину этим утром.

– Мой совет, брат, – сказал он, положив руку мне на плечо. – Гребаное пресмыкательство.

– Ты даже не знаешь, что он сделал, – настаивала Мейз, странно улыбаясь ему, когда она опустилась рядом с Ло так небрежно, как только могла.

– Мой опыт общения с женщинами, милочка, говорит о том, что, черт возьми, не имеет значения, что ты сделал. Что бы это ни было, тебе нужно, блядь, пресмыкаться.

– Но что, если… – начала Мейз.

– Тебе нравится эта женщина? – спросил он, наклоняясь вперед, уперев локти в колени и глядя на меня.

Я не знаю, почему я сказал это, меньше всего ему, совершенно незнакомому человеку, окруженному людьми, которые едва ли даже знали ситуацию, но я сказал. – Я люблю ее.

– Тогда ты должен пресмыкаться. Ты любишь ее, ты облажался, ты все придумаешь. Здесь, блядь, не ракетостроение. Кроме того, – добавил он, немного легкомысленно, если судить по тому, как его губы сложились в ухмылку, – я не могу позволить тебе пить это, когда тебя так развозит от этого.

Именно тогда я вспомнил, сколько он выпил.

И этот человек казался трезвым, как судья.

Это было чертовски впечатляюще, вот что это было.

Я посмотрел на Мейз. – Знаешь, до какого времени торговый центр открыт?

Она как раз делала глоток воды, когда я спросил, и начала давиться ею. – А… торговый центр..? – выдохнула она между приступами удушья, когда Репо хлопнул ее рукой по спине.

– Да, мне нужно купить пару носков.

– Носки? – спросил Кэш, подергивая губами. – Да, чувак, это… э-э… романтично.

– Поверь мне. Это сработает, – сказал я, вставая. – Ты собираешься заставить своих ребят впустить меня в Хейлшторм, и отменить приказ стрелять на поражение?

Она подняла взгляд, карие глаза потеплели, потому что, если Ло и была профессиональным бойцом, она так же была безнадежным романтиком. И она обожала хорошие романтические поступки. – Я полагаю, что могу на некоторое время отменить этот приказ.

– Это должно подождать, – сказала Мейз, заставив меня замереть. Она помахала мне своим телефоном. – Торговый центр закрыт до десяти утра.

Конечно, так оно и было.

– Эх, может быть, это и хорошо, – вставил Эдисон. – Пусть сначала она справится с гневом.

– Она не сердилась, – сказал Рив, привлекая всеобщее внимание. Он был так молчалив, что я даже забыла о его присутствии. Затем он посмотрел на меня с настороженным выражением лица и дал мне все, что мне нужно было знать. – У нее было разбито сердце.

Глава 16

Мина

– Что эти леггинсы сделали тебе? – спросила Эш, подходя ко мне сзади, когда я засовывала их в мусор в ванной.

– Моя мать видела меня в них. Поэтому им нужно сгореть, – сказала я, пожав плечами, пока я этим занимаюсь, и позволяя всему последовать за леггинсами в мусорную кучу.

– Знаешь, – сказала Эш, наблюдая за моим отражением в зеркале, – я знаю тебя сколько, уже лет пять?

– Примерно так, – согласилась я.

– Я никогда не видела, чтобы ты плакала.

– Не анализируй меня, Эш, – взмолилась я, качая головой. – Поверь мне, с меня сегодня этого было достаточно.

– Это просто наблюдение, – сказала она, пожимая плечами. – Твой нос красный, – добавила она, улыбаясь, когда мои глаза расширились от комментария.

– Спасибо, что сказала об этом, – сказала я, немного посмеиваясь, когда возвращалась в казарму, чтобы взять новую одежду. Я натянула свои старые, знакомые рабочие штаны и довольно просторную армейскую футболку, которую забрала у одного из парней, когда он испортил ее при стирке, и опустилась на кровать, засунув руку под подушку и замерев.

– В чем дело? – спросила Эш, присаживаясь на край своей койки и глядя на меня.

– Я оставила его там.

– Ты оставила что где?

– Мой Геймбой, – сказала я. – Я оставила его на ночном столике Ренни.

На самом деле, он был там с той первой ночи, когда он впервые вырвал его у меня из рук. С тех пор я к нему не прикасалась. В этом не было необходимости. Дальше были только спокойные ночи и уют. Я спала как младенец.

Эш секунду смотрела на меня, зная так же хорошо, как и все остальные в казарме, что я никогда не была без него, что меня слишком часто можно было застать за игрой в него ночью, когда сон не приходил.

И у меня только что был адский день.

Мне нужно было разобраться со своими родителями. Это само по себе в значительной степени гарантировало бессонные ночи в течение следующего месяца.

Но вдобавок ко всему, у меня была та ужасная ссора с Ренни.

В общем, я не боролась. Конечно, я во многом не соглашалась с другими. Иногда это даже доходило до слов. Но эти слова всегда были спокойными и тщательно подобранными. Я не… истерила и визжала, и говорила все, что приходило мне в голову. Я действовала не так. Это все было уродливо и грязно.

И мне нравилась моя жизнь настолько чистой, насколько это было возможно.

Так что на счет этой борьбы, похожей на компакт-диск, который крутился и крутился у меня в голове, заставляя меня съеживаться от того, что я сказала, от громкости, с которой я это сказала, от небрежности, с которой я все это сказала, и от чувства тошноты, которое все это вызывало у меня, мне также пришлось смириться с тем, чем закончилась ссора.

Все закончилось тем, что Ренни сказал мне, что любит меня.

Часть меня хотела отмахнуться от этого, закатить глаза, сказать, что это глупо, что еще слишком рано. Это было невозможно.

Но это было возможно. Это не было похоже на то, что Ренни был каким-то парнем, которого я встретила в баре, вернулась к нему домой на долгие выходные и немного повеселилась.

Я знала его несколько месяцев. Мне довелось наблюдать за ним издалека и общаться с ним почти ежедневно. Я узнала его причуды, его недостатки, его положительные качества. Я испытывала неохотное уважение к его навыкам, которые, несмотря на то, что я сказала ему при встрече о том, что я была далеко не в его лиге, если честно, превзошли мои. Он был забавным, обаятельным и перспективным. В целом он хорошо относился к своим братьям, а также к детям и женщинам. Он был, несмотря на его плохие состояния и все такое, любимцем Мейз и Пенни. Он был достойным противником в видеоиграх и, судя по всему, лучшим в сексе, который у меня когда-либо был.

Я узнала его.

И, в свою очередь, он узнал меня.

Вполне вероятно, что он любил меня.

И, даже когда я отчаянно пыталась найти какую-то причину, по которой это было невозможно, большая часть меня знала, что это было не только возможно, это была чертова правда.

Он любил меня.

Он любил меня, и никто никогда по-настоящему не любил меня раньше.

Это была тяжелая пилюля, которую трудно было проглотить.

Она застряла у меня в горле и душила меня.

Она растворялась и оставляла во рту ужасный горький привкус.

Эшли наблюдала за мной долгую минуту, вероятно, видя, как на моем лице отразилась целая гамма эмоций. Я не собиралась снова плакать. Я была почти уверена, что выбросила это из головы, прежде чем забраться в грузовик Рива.

Он был на удивление хорошим компаньоном, пока я пыталась собраться с мыслями. Хотя я все еще не поняла его, я начинала понимать некоторые его части. В этой машине его присутствие было спокойным и успокаивающим. Он не задавал мне вопросов. Он не ожидал объяснений. Он просто позволил мне насладиться моим «моментом». Он просто инстинктивно понимал, что не все нуждаются или хотят говорить об этом.

Мне не нужно было выяснять отношения с людьми. Если когда-либо и был кто-то, кто понимал их реакции и мотивы, стоящие за их реакциями, то это была я. Никакое количество ударов в челюсть не изменит этого. Это был бесполезный шум.

Я оценила молчание Рива.

И когда он подъехал к воротам, я поблагодарила его и потянулась, чтобы схватиться за ручку двери, его рука легла поверх моей другой руки, и я резко повернула к нему голову.

– У тебя был свой момент, – сказал он мне. – Тебе это было нужно, чтобы прочистить голову. Теперь тебе нужно немного подумать об этом, Мина. Я ни хрена не знаю, но я знаю, что какое-то дерьмо, дерьмо, которое я видел между тобой и Ренни, это не обычное дело. Ты должна решить, стоит ли одна драка, один провал, того, чтобы потерять что-то редкое вроде этого.

С этими словами он отпустил мою руку, и я выпрыгнула, неуверенная.

Я не считала его таким сентиментальным, таким мудрым. Честно говоря, я обнаружила что это более тревожно, чем думать, что он был просто загадкой.

– Мой отец сказал мне кое-что действительно стоящее, когда я была моложе, – внезапно сказала Эшли, вырвав меня из моих собственных кружащихся мыслей. Когда мой взгляд встретился с ее, она пожала маленьким плечиком. – Он сказал мне, что люди, которые оказывают наибольшее влияние на вашу жизнь, те, кто потрясает вас до глубины души, кто заставляет вас действительно думать и чувствовать, обычно являются теми, кого мы отчаянно пытаемся оттолкнуть. Где-то по пути он обвинил в этом Дисней, – добавила она с ухмылкой, – и любовные романы, мы узнаем, что любовь красивая, цветущая и согревает сердце. Но дело не в этом. Любой, кто когда-либо был влюблен, по-настоящему влюблен, знает, что это пытка. Это уродливо и грязно и выявляет абсолютное худшее наряду с лучшим в вас. Это больно, потому что это заставляет вас противостоять каждому аспекту себя. Это выводит вас из зоны комфорта. И люди, ну, мы любим наши зоны комфорта. На самом деле мы склонны любить свои зоны комфорта больше, чем своих партнеров, поэтому любой, кто приходит и пытается вытащить нас из них, ну, мы обязательно отталкиваем их, чтобы мы могли сразу же вернуться в это комфортное чувство.

– Сколько тебе было лет, когда он сказал тебе это? – спросила я, желая сменить тему, вместо того чтобы согласиться с правдивостью этого заявления.

– Двенадцать. Когда он впервые заподозрил, что я лесбиянка, и я сказала ему, что больше не собираюсь дружить с Дженни.

– Потому что у тебя были к ней чувства, – догадалась я.

– Вот именно.

– Я думаю, мне бы понравился твой отец, – сказала я, имея в виду именно это. Было так редко встретить родителей, которые не только принимали своих детей такими, какие они есть, но и пытались убедить этого ребенка, что это нормально – быть такими, какие они есть, в обществе, которое говорит им что угодно, но только не это.

– Он мудрый человек, – сказала она, кивнув. – Может быть, тебе стоит подумать об этом, а? Потому что я думаю, что ты сейчас злишься, потому что тебя вырвали прямо из твоей маленькой зоны комфорта, и ты напугана и не уверена в себе. Но тебе нужно остановиться и подумать о том, что за двадцать с лишним лет ничто и никто не смог этого сделать, чтобы вытащить тебя из этой зоны комфорта. Так что же говорит о Ренни и твоих чувствах к нему то, что он смог это сделать?

С этими словами она встала и вышла.

Очевидно, я была окружена очень мудрыми людьми, сама того не подозревая. И все они были действительно хороши в этом «скажи что-нибудь потрясающее и уйди, как герой боевика, небрежно уходящий от взрыва, который они только что устроили».

Хуже всего было то, что она (и ее отец) не ошибались. Я знала достаточно людей, чтобы знать, что любовь редко бывает красивой. Любовь была убийственным самоубийством. Любовь – это перерезанные запястья. Любовь была депрессией, которая никогда не проходила.

Потому что любовь, ну, любовь была страшной. Это было так страшно, что вашей рефлекторной реакцией было спрятаться от нее или встретиться с ней лицом к лицу и в конечном итоге взорвать ее изнутри.

Привязанность была легкой. Комфорт тоже. Затем, поскольку где-то на этом пути мы поняли, что лучше ни к чему не испытывать слишком глубоких чувств, мы начали брать эти две вещи и называть это любовью. И, честно говоря, многим это удалось. Многие люди строили свою жизнь и новые поколения на основе любви и комфорта.

Но привязанность и комфорт не были любовью, они были безопасностью.

Любовь была жестокой, кровавой и, прежде всего, рискованной.

Сталкиваясь с ней, мы слишком часто понимали, что не готовы идти на такой риск.

Мы были трусами.

Я была трусихой.

Я бросилась обратно на кровать, прижимая ладони к глазам.

В целом, я была не из тех, кто сожалеет. Хотя это, по большей части, было потому, что я никогда не действовала не подумав. Я никогда ничего не говорила, не взвесив своих слов. Вся моя жизнь была искусно сыгранной игрой в шахматы.

Затем появился Ренни, схватил доску и стряхнул все фигуры со своих мест.

Я кое-что узнала о себе, когда он это сделал – я обнаружила, что мне не так уж и нравится, когда моя жизнь устроена аккуратно, потому что, честно говоря, я не знала другого способа. Пока он не показал его мне.

Если бы он дал мне немного времени, я бы дала ему то, что он хотел – мое прошлое, мои шрамы, мои повреждения. Я, наверное, дала бы ему все, что он хотел. Я уже дала ему больше, чем давала любому мужчине до этого.

Мое сердце, я поняла, что чувствую пустоту в груди.

Он вырвал его и засунул в себя.

Находясь там, я начала задаваться вопросом, будет ли оно всегда там, если я никогда не получу его обратно.

У меня было смутное опасение, пока я медленно засыпала где-то поздно ночью, что мне просто придется привыкнуть к тому, что я больше не чувствую этого биения в груди.

–

– Мина, – позвала Эшли, заставив меня подпрыгнуть. Я была слишком сосредоточена на том, что записывала свои заметки о Сайрусе, Лазарусе и Риве для Рейна. То, что мне нужно было покинуть комплекс, не означало, что я оставлю работу незаконченной.

Я была выше, чем это.

– Что? – спросила я, глядя на нее и несколько раз медленно моргая, потому что, как я пыталась убедить себя, слишком долго смотрела на свои собственные записи. Реальность заключалась в том, что мои глаза опухли от вчерашнего плача. Но я не хотела признаваться в этом даже самой себе.

– Ло хочет видеть тебя в свободной комнате, – сказала она, уходя прежде, чем я успела задать ей вопрос.

В свободную комнату?

В целом мы все спали в казармах. Это было то, что было наиболее знакомо большинству бывших военных членов Хейлшторма. И это было просто благоразумно. Но Ло держала свободную комнату с односпальной кроватью, тумбочкой и комодом отдельно. Иногда она находила кого-то, кто страдал какой-то тяжелой формой посттравматического расстройства, и ему снились кошмары, которые не давали всем уснуть. Или иногда нам нужно было предложить безопасное убежище для кого-то, с кем мы столкнулись во время операции, от кого нельзя было ожидать, что он будет спать в казарме, полной незнакомцев. Так вот почему у нас была свободная комната.

Поскольку в ней буквально не было ничего, кроме упомянутых трех пунктов, я не могла понять причину, по которой Ло хотела встретиться со мной там. Повсюду были офисы, если она хотела уединиться, чтобы поговорить со мной или накричать на меня.

Я почувствовала, как у меня скрутило живот, вспомнив, как она в тогда заставила меня вернуться в лагерь Приспешников.

Она угрожала мне.

Нет, хуже.

Она угрожала моей работе.

Я не могла не задаться вопросом, были ли мои отношения и последующее их расторжение и уход с работы, на которую она меня послала, причиной, по которой она хотела меня видеть. Чтобы уволить меня. Чтобы вышвырнуть меня вон. Чтобы оторвать от себя единственную истинную константу в моей жизни.

Хейлшторм, во всех смыслах и целях, был моей зоной комфорта.

Это было все, что у меня было в этом мире.

Она не могла отнять это у меня.

– Ло? – спросила я, входя в пустую комнату, темную, как и большинство комнат в Хейлшторме, поскольку у нас не было окон, кроме одной лампы. – Я знала, что она не могла иметь в виду свободную комнату, – сказала я себе, качая головой.

Затем дверь за мной захлопнулась, заставив мой желудок упасть вниз, моя рука инстинктивно потянулась к карману, где я держала маленький брелок для самообороны с прорезями для пальцев и очень острыми концами, предназначенными для серьезного выкола глаз.

Я резко обернулась, горло сжалось.

И я не увидела Ло.

О, нет.

Я увидела Ренни.

Увидев его, мой живот начал сильно трепетать, что я пыталась игнорировать или найти этому какое-либо объяснение, кроме счастья.

Но я ничего не смогла найти.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я, заставляя себя скрестить руки на груди, возможно, это был единственный способ не подойти к нему и не обнять его.

В этот момент я начала задаваться вопросом, была ли Эшли права, не отталкивала ли я его по неправильным причинам. Правда, он облажался. Но мы все облажались. Никогда раньше я не была из тех, кто слишком остро реагирует, ну, на что угодно, и поначалу мне было трудно понять, что именно это я и сделала.

– Я думаю, что мое прошлое поведение доказало, что я не из тех мужчин, которые легко сдаются.

Я почувствовала, как мои губы слегка изогнулись в ответ на это. – Ты имеешь в виду свой пограничный навязчивый флирт?

При этих словах его улыбка стала немного мальчишеской. – Мне нравится думать, что это я точно знал, чего хочу, и настойчиво добивался этого.

– Называй это как хочешь, это было навязчиво, – сказала я, пытаясь не быть настолько очарованной этой улыбкой, когда он подошел ближе, остановившись всего в паре футов передо мной.

– Знал, что это будет что-то особенное, – сказал он, пожимая плечами. – Я не ошибся.

– Ренни… – сказала я, качая головой, когда он подошел немного ближе.

– Я облажался, – продолжил он без малейшего колебания, что было на него не похоже. Он не шутил, не увиливал, не пытался отнестись к этому легкомысленно. – У меня нет оправданий. Это был дерьмовый шаг, и я думал о себе, а не о тебе, и это пиздец. Но я не могу взять свои слова обратно, Мина. Неважно, что я говорю или делаю, это то, что всегда будет между нами, если ты не сможешь простить это и отпустить.

– Нами? – прохрипела я, мой голос был странной, хриплой версией самого себя.

– Да, видишь ли, я хочу, чтобы было «нами». Может быть, ты увидишь, что я искренне сожалею и хочу исправиться прямо сейчас, и ты примешь меня обратно. Может быть, ты будешь злиться какое-то время, и мне придется это переждать. Может быть, ты будешь упрямиться, сбежишь и не вернешься в город, чтобы увидеть меня в течение гребаных лет. Но нет ни одной ситуации, в которой я не видел бы, что это было бы хорошо для нас обоих. Поверь, – сказал он, – мы могли бы попытаться двигаться дальше, трахаться с другими людьми, попытаться узнать других людей. Но мы с тобой оба знаем, что это было бы не то же самое. Это было бы даже чертовски не близко. Может быть, ты готова сделать это. Я нет. Вот почему я здесь.

– Для… чего? – спросила я, тщательно подбирая слова. – Чтобы попытаться убедить меня дать тебе еще один шанс?

Он слегка улыбнулся на это, садясь на край кровати, заставляя меня повернуться к нему лицом. Он вытащил что-то завернутое из кармана и положил рядом с собой, привлекая мое внимание к маленькой, тонкой прямоугольной форме, совершенно не понимая, что это может быть.

– Я не собираюсь пытаться убедить тебя в чем-либо, Мина. Во-первых, потому что я уважаю твое решение больше, чем что-либо. А во-вторых, ты не можешь убедить кого-то в дерьме. Либо они чего-то хотят, либо нет. Ты либо хочешь меня, милая, либо нет. Все так просто.

– Все не так просто. Ты…

– Облажался. Я признался в этом. И я извинился за это. Теперь, если ты беспокоишься, что я снова могу выставить твоих родителей перед тобой, позволь мне заверить тебя, что этого не произойдет. Во-первых, потому что мне не понравилось выражение твоего лица. Никогда не чувствовал себя ниже, чем тогда, когда ты смотрела на меня так, словно больше не знала, кто я такой, ангельский кексик. Я бы охотно пережил воспоминания о той ночи, когда я нашел всех своих братьев мертвыми, прежде чем я бы снова вернулся ко вчерашнему дню. Я никогда не хочу, чтобы ты снова выглядела такой обиженной или преданной. А во-вторых, ну, они гребаные придурки, и я был бы совершенно не против никогда больше их не видеть до конца своей жизни.

Я ничего не могла с собой поделать; я рассмеялась над этим.

– Я тоже могла бы прожить остаток своей жизни, не видя их снова, – согласилась я.

Были люди, которые считали кровные узы превыше всего остального. Но такие люди, как я и Ренни, люди, которые нашли такие места, как Хейлшторм и Приспешников, они узнали, что дело не в ДНК; дело в том, кто любил и поддерживал тебя, несмотря ни на что.

Вот что такое семья.

И это не имело никакого отношения к крови.

– Итак, мы договорились, – заключил он, одарив меня улыбкой.

– Ну, мы договорились, что мои родители – придурки, – подтвердила я.

– Сядь, Мина, – попросил он, похлопав по месту с другой стороны маленького свертка, которую я хотела поднять и встряхнуть, как рождественский подарок. Я подвинулась и села, слегка повернувшись к нему. – Послушай, я не могу обещать тебе, что это единственный раз, когда я собираюсь облажаться. Мы оба знаем, что нет никакой гарантии этого. Но я могу сказать тебе, что это последний раз, когда я так эпически облажался. Тот взгляд, которым ты одарила меня, и та ссора, и последующее пьянство, и похмелье, и осознание того, как сильно я все испортил без веской причины? Да, я вполне уверен, что больше не буду так давить.