Текст книги "Ренни (ЛП)"

Автор книги: Джессика Гаджиала

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Она напряглась подо мной. – Ты сказал, что ты чист…

– Да, – сказал я, наклоняясь, чтобы нежно поцеловать ее в губы. – У меня есть документы, подтверждающие это, но ты не захотела…

– Я передумала, – сказала она, ее рука отпустила мой член, а ноги надавили на мою поясницу, пока я не смог ничего сделать, кроме как медленно скользнуть в ее горячую, влажную, тугую киску.

– Черт, – простонал я, когда был глубоко похоронен, прижимаясь лбом к ее лбу, потребовалась минута, чтобы взять себя в руки.

Возможно, я трахался без презерватива дважды в своей жизни, и это было тогда, когда я был слишком молод и глуп, чтобы задумываться о последствиях. С тех пор презервативы всегда были со мной, и, несмотря на это, два раза в год проводились осмотры. По моему скромному мнению, секс был забавным только в том случае, если секс был без последствий.

Я знал, что Ло управляла жестко, и все подвергались тщательному обследованию несколько раз в год. Это, а также желание Мины использовать презервативы по своим собственным причинам, были всем тем доказательством, в котором я действительно нуждался, что она была чистой. И с ее имплантом мы были в полной безопасности, насколько это было возможно.

Тем не менее, прошло так чертовски много времени с тех пор, как я чувствовал, как женщина обхватывает меня – сладкая, горячая, влажная и тугая, что я почти забыл, как чертовски хорошо это было.

Контроль, мне, блядь, нужно было его найти.

– Ренни, пожалуйста, – захныкала она, ее бедра прижались к моим, пытаясь получить облегчение от своей потребности.

Я приподнялся, глядя на нее сверху вниз, когда медленно выскользнул почти полностью, а затем снова вошел – медленно, сладко, неторопливо. У нас было все гребаное время в мире. И не было другого места, где бы я предпочел быть, кроме как похороненным внутри нее.

Поэтому я продолжал в том же темпе, пока она извивалась подо мной, когда ее руки вцепились мне в спину, когда ее стоны стали почти болезненными всхлипываниями, а ее стенки стали невероятно плотными вокруг меня.

– Быстрее, пожалуйста, – умоляла она, отчаянно желая освобождения.

Но ей просто придется подождать. Потому что она давала мне прямо сейчас, то, что, я знал, много значило для нее, то, что, я знал, она могла отказаться дать мне снова в другое время – ее уязвимость. Так что я, блядь, доил ее изо всех сил, даже если моя собственная потребность в освобождении умоляла меня начать врезаться в нее жестко и глубоко.

– Шшш, – прошептал я, когда она снова взмолилась, ее стенки были такими плотными, что было трудно двигаться, и я знал, что она собирается кончить. – Прямо сейчас, детка, давай…

Ее тело слегка задрожало от интенсивности чувств, пронизывающих ее, и как раз в тот момент, когда вокруг моего члена началась первая судорога, единственная слеза скатилась с одного из ее идеальных карих глаз. Я наклонился вперед, целуя ее, когда она вскрикнула, обнимая меня так крепко, что было трудно дышать, так как пульсация продолжала накатывать, казалось бы, бесконечной волной в течение долгой минуты.

Тогда и только тогда, в конце ее оргазма, я глубоко надавил и кончил с ее именем на губах, получая, возможно, слишком большое удовольствие от мысли о моей сперме внутри нее, зная, что это была привилегия, которую она никогда раньше не предоставляла другому мужчине.

После этого ее тело начало дрожать от толчков, ошеломленное. Я перекатился на бок, потянув ее за собой, положив ее голову себе под подбородок, мои пальцы скользили по ее спине, по ее волосам, когда они скользили по ней, замедляясь с течением времени.

Она сделала медленный, глубокий вдох, когда ее тело, наконец, успокоилось, слегка высвободившись из моих объятий, чтобы она могла посмотреть на меня, ее глаза все еще были немного тяжелыми, но понимающими.

Я тоже это знал.

Все только что изменилось.

Все только что стало чертовски намного серьезнее.

Затем ее губы приоткрылись, и когда она заговорила, ее голос был немного тихим, немного застенчивым. – Ты все еще внутри меня.

– Ммм, – сказал я, заправляя ее волосы за ухо.

– Мне это нравится, – призналась она, и я понял, как много это значит. Это не напугало ее так, как она ожидала стерев последнюю буквальную границу между нами. Она не жалела об этом. Ей это нравилось.

– Мне тоже это нравится, – согласился я, слегка улыбнувшись ей. – И с этого момента ты можешь получить это буквально в любое время и везде, когда захочешь. Кровать, душ, машина, в этой гребаной стеклянной комнате на крыше – все, что придет тебе в голову, – ухмыльнулся я, проводя пальцами по ее руке.

– Нам пора возвращаться, – сказала она, выглядя недовольной от перспективы, которая, в свою очередь, заставила меня чувствовать себя чертовски хорошо.

– Да, – согласился я, потому что это было правдой. Возможно, мы и строили что-то между нами, но у нас все еще были жизни и работа, которую нужно было сделать. Поэтому, как бы мне ни хотелось лечь с ней в постель на чертов месяц, я понимал, что это невозможно. – Хорошо, – сказал я, медленно выходя из нее. – Ты приведи себя в порядок. Я оставлю тебе немного блинчиков.

Она села, улыбаясь. – Ты собираешься есть без меня? – она возразила, схватив свою футболку, когда я бросил ее ей.

Я подтянул штаны и застегнул их на молнию. – Если ты поторопишься, мне не придется, – сказал я ей, натягивая футболку, когда она вскочила и поспешила в ванную, плотно сжав ноги, и я не мог не улыбнуться этому, когда сел, чтобы снова надеть ботинки.

К тому времени, как я снова зашнуровался, она уже выходила, одетая. Но никакое прихорашивание не могло стереть это сияние после секса с ее лица.

И я бы не хотел, чтобы это было по-другому, черт возьми.

Глава 14

Мина

Два дня.

У нас было два полных, удивительных дня.

После того, как мы встали с кровати, где я сделала то, на что не знала, что способна. Я дала ему это. И, судя по тому, как он смотрел на меня, когда принимал это, он знал, насколько это было бесценно. Это что-то значило. Возможно, для большинства женщин не составляло большого труда снять презерватив, когда вы знали, что обе стороны в безопасности и беременность не была проблемой. Но для меня это было огромное дело.

Он просто понял это.

Как будто он просто много обо мне знал.

Следующий день был полон бурной деятельности. Мы поели. Ло вернулась, сияя от уха до уха, подняла Малкольма и отвезла его к отцу. С этого момента дети сходили с ума, а Саммер и Мейз явно достигли своего предела.

Так что я, Ренни и все кандидаты по очереди пытались занять их. Мы с Сайрусом ненадолго заняли их видеоиграми.

Лазу удалось привлечь очень заинтересованную Феррин к приготовлению обеда, потому что, в отличие от ее матери и отца, Лазарус позволил ей работать с плитой.

И Рив, ну, случилось самое удивительное.

Поскольку раньше он не проявлял абсолютно никакого интереса к детям или к кому-либо из нас на самом деле, мы не ожидали, что он действительно включится в план «дай мамам передохнуть». Но он исчез на минуту, а затем подошел к Фэллону, который явно растерялся из-за того, что его ровесник Малкольм ушел, и довольно сильно почувствовал отсутствие Рейна, сел рядом с ним, вытащил детскую книжку и начал читать ему.

Я сильно толкнула Ренни локтем при виде этого зрелища, заставив его издать ворчливый звук, прежде чем я дернула подбородком в сторону пары, и он проследил за моим взглядом. Он повернулся ко мне, нахмурив брови, и я покачала головой. Я тоже понятия не имела, в чем дело. Или где он взял книгу.

Конечно, она не совсем соответствовало возрасту.

Это был «Топор» Гари Полсена, который я сама прочитала, когда была ближе к возрасту главного героя, в десять лет. Это была история о мальчике, который выжил в авиакатастрофе в дикой природе, остался один и должен научиться выживать. Некоторые темы были немного необычны для шестилетнего ребенка. Но, с другой стороны, я представляла, как Рив полагал, что ребенок, выросший в комплексе MК, окруженный торговцами оружием и их беззаконными коллегами, мог бы справиться с небольшим литературным насилием.

И, судя по тому, как Фэллон придвинулся ближе и казался совершенно заинтересованным, это был правильный выбор.

– Надеюсь, он знает, во что ввязывается, – размышляла я вслух, но в основном про себя. – Теперь Фэллон будет заниматься своими делами, чтобы заканчивать каждый день этой книгой.

Сайрус на секунду посмотрел на своего брата, лицо его было гораздо более настороженным, чем я видела до сих пор, затем снова посмотрел на меня и заявил. – Рив хорошо ладит с детьми. Он не стал бы начинать рассказ, если бы не планировал его закончить.

И снова мой взгляд обратился к Ренни, и снова ни один из нас не имел ни малейшего понятия.

Рив, аномалия.

Рив был загадкой требующей серьезной обработки.

Но не сейчас.

Для этого будет время позже.

В ту ночь Лаза вызвали на бой. Ренни сказал мне, что хотел бы взять меня с собой, но это должно подождать до следующего, потому что мы не могли покинуть комплекс. И, как бы я ни была взволнована перспективой пойти с ним куда-нибудь, я была одинаково счастлива быть запертой с ним. Итак, Лаза отправили, а Сайруса и Рива заперли в их комнате.

И мы легли спать.

Он напоил меня горячим, быстрым и сладким сексом, но только после того, как съел «десерт».

На следующее утро я встала раньше него и приняла душ, после чего ему снова захотелось поесть. Действительно, его аппетит к оральному сексу был поистине впечатляющим. Я определенно не жаловалась.

Я вышла на улицу со своим кофе и обнаружил Лаза у ворот, ожидающего разрешения вернуться. Он был немного избит – его левый глаз наполовину заплыл, губа была рассечена, а на костяшках пальцев виднелись порезы. Но в целом, казалось, что он, скорее всего, был победителем.

– Эй, Мина, как прошел завтрак без меня?

Я рассмеялась над этим. – Пенни отвечала за это сегодня утром.

– О, брось, милая, ты могла бы справиться с этим. Я верю в тебя, – сказал он мне, когда я кивнула парням у ворот, чтобы они впустили его.

– Никто не хочет блинов два утра подряд. Кроме того, Пенни переживает из-за Дюка. Я не думаю, что кто-то думал, что эта поездка займет столько времени, сколько она занимает.

Мы получили от них известия. Рейн позвонил Ренни, Кэш позвонил Ло, Репо позвонил Мейз, а Дюк позвонил Пенни. Но все разговоры были короткими и личными. Итак, мы знали, что они все еще живы, но они никому не дали больше, чем это, и мы все знали, что они, скорее всего, в меньшинстве и в опасности, пока не вернутся домой.

И поскольку Пенни была новой подружкой МК Приспешники, если не считать меня, она меньше всего привыкла к опасностям, к тому, что ее мужчина находится вдали от нее.

– Ей вроде как нужно было отвлечься, – сказала я ему, когда мы возвращались в лагерь. – Она беспокоится о Дюке.

– Повезло мужчине, что о нем беспокоится хорошая женщина.

– У тебя есть женщина, которая беспокоится о тебе? – спросила я, удивляясь, что раньше я его об этом не спрашивала.

– Нет, милая, никакой женщины, – сказал он, и, если я не совсем ошибалась, он не казался счастливым от этого факта.

Что было интересно для кандидата.

Обычно они все были взвинчены идеей клубных шлюх и сеяли свой овес.

Лаз оказался приятным сюрпризом.

После этого мы поели; дети занялись делом; мы с Ренни пообщались с кандидатами, в основном расспрашивая Лаза о его бое, который он действительно выиграл.

Через некоторое время после этого я обнаружила, что одна из дверей спален в коридоре открыта, одна из тех, которые не принадлежали одному из основных членов, привлекла мое внимание. Я двинулась к ней, сдвинув брови, и обнаружила Ренни, стоящего в ногах кровати, уставившегося в ванную комнату, которая была вся в хаосе. Повсюду была разбросана одежда. На тумбочке стояли три бутылки пива. Пара ботинок лежала на боку перед шкафом. Мусорное ведро было переполнено бумагой и упаковками от презервативов.

Комната павшего брата.

– Ренни? – позвала я неуверенным голосом, зная, что именно он нашел всех своих братьев. И, судя по пустому выражению его глаз, когда он уставился в пространство, он прокручивал в памяти, вероятно, брата, мертвого в ванной, на которого он не мог перестать смотреть. – Эй, Ренни? – позвала я, немного мягче, когда придвинулась ближе, положив руку на внутреннюю сторону его локтя, заставив его резко дернуться, почти ударив меня локтем в лицо, когда он быстро повернулся.

– Черт, Мина, прости, – сказал он, качая головой, когда я отпрянула назад. Я знала, что он никогда бы намеренно не ударил меня, если бы он имел дело с какой-то посттравматической вещью, он мог бы делать что-то, на самом деле не осознавая, что делает это, не зная, что он причиняет боль мне.

– Все в порядке, – сказала я, придвигаясь ближе и положив руку ему на живот. – Ты в порядке?

Он посмотрел через мое плечо, мимо меня, на мгновение задумавшись. Затем он тяжело выдохнул, когда его руки скользнули по моим плечам, и его голова наклонилась, чтобы посмотреть на меня. – Нет, не сейчас, – признался он, удивив нас обоих, я думаю.

Я придвинулась еще ближе, положила голову ему под подбородок и обняла его, позволяя ему крепко сжать меня без каких-либо возражений, хотя это было на грани боли. – Расскажи мне о нем, – попросила я.

– Джаз, – подсказал он, прижимаясь щекой к моей макушке. – Он присоединился примерно в то же время, что и Репо. Он был гребаным неряхой и постоянно намеренно пытался заставить клубных шлюх ревновать друг друга, будучи милым то с одной, то с другой на следующий день. Просто засранец на самом деле. Но он был предан. Он никогда не жаловался на то, что патрулировал территорию или был оставлен тут, когда другие отправлялись на пробег, а ему приходилось оставаться и наблюдать за зданием клуба. Я нашел его в той ванной, – продолжал он, понизив голос так, что мне пришлось напрячься, чтобы расслышать. Его руки начали рассеянно поглаживать мою спину вверх и вниз, как будто я была для него якорем, и ему нужно было продолжать прикасаться ко мне, чтобы напомнить себе, что он здесь, в настоящем, а не вернулся в ту ужасную ночь.

– Он, должно быть, собирался принять душ. Место было запотевшим, и вода все еще текла, когда я вошел. Он тоже стоял лицом к ванной, трижды убитый выстрелом в затылок. Повсюду были куски его мозгов, блядь, – добавил он, и я почувствовала, как он тяжело сглотнул при этом.

Я хотела сказать ему, что все в порядке. Я хотела предложить ему утешение. Но Ренни был не из тех мужчин, которые его принимают. Он знал, что это не в порядке, что он не в порядке из-за этого и что, скорее всего, не будет в порядке еще долгое время. Люди не просто переживают подобные вещи. Это было клеймо на душе. Это было источником кошмаров на долгие годы, каким бы закоренелым преступником ты ни был.

Поэтому я дала ему то, что чувствовала. – Мне очень жаль, Ренни, – сказала я, слегка наклонив голову и поцеловав его в челюсть. Его руки на секунду сжали меня еще крепче. – Почему ты здесь? – Добавила я спустя минуту молчания.

Насколько я поняла, с тех пор как была проведена уборка, большую часть которой сделал сам Ренни, бедняга, двери были закрыты, и комнаты стали чем-то вроде мемориала погибшим братьям.

Ему потребовалась долгая минута, чтобы ответить, и когда он это сделал, его тон был смиренным. – Есть три потенциальных члена. В конце концов, им понадобятся комнаты.

– Но обычно ими становятся через…

– Год, плюс-минус, – продолжил он за меня. – Но, черт возьми, еще многое нужно сделать. Решил, что начну собирать вещи, по крайней мере, доставлю одежду и прочее дерьмо в Гудвилл (прим. перев.: Американский секонд-хенд).

Действительно, было бы разумнее позаботиться о комнатах. Если бы даже не по этой причине, у детей было бы больше места, где можно было бы потусоваться. Но, вдобавок ко всему, сохранение комнат, как святынь, держало все в подвешенном состоянии. Если они хотели покончить с этим, им нужно было об этом позаботиться.

Но было несправедливо, что Ренни взял все это на себя в одиночку.

– Хочешь я помогу тебе? – спросила я, слегка отстранившись, чтобы посмотреть на него снизу-вверх, желая оценить его невербальную реакцию.

Он посмотрел вниз, его светлые глаза внезапно показались мягкими. – Да, милая. Мне бы этого хотелось.

Итак, мы упаковали одежду для Гудвила. И вытряхнули мусор и ящики, выбросив все, что не имело личного значения, и сложили вещи в отдельную коробку, которую мы в конце концов продолжали заполнять, когда шли в соседнюю комнату, где на кровати не было матраса, потому что брат, который ее занимал, был убит во сне на ней. Затем, наконец, мы закончили третью комнату, прежде чем закрыть ее, решив, что трех комнат для трех новых членов будет достаточно. В конце концов, они переедут и поставят свои собственные метки на комнатах, убирая некоторые плохие воспоминания своими личными печатями.

Мы остановились почти ночью.

Мы поужинали.

Мы легли спать.

Мы проснулись.

И все изменилось.

Потому что Ренни был в том состоянии.

В одном из его состояний.

Я вышла из ванной после душа, а он был в комнате, сидел на краю кровати, полностью отсутствующий.

Дело в том, что ничего и не произошло. Казалось, никакого спускового крючка не было. Мы проснулись, он получил свой «завтрак», у нас был жесткий секс, мы оба кончили, потом я пошла в душ.

Вот и все.

И все время секса он был полностью вовлечен и открыт.

– Все в порядке? – спросила я, резко остановившись, когда полезла в шкаф, чтобы вытащить свою спортивную сумку и положить ее на свою сторону кровати, достав леггинсы с принтом галактики, майку и трусики.

– Прекрасно, – сказал он своим жутким мертвым тоном. Он наблюдал за мной, пока я складывала свою одежду, его лицо было настороженным, глаза холодными.

У меня было сильное желание взять свою одежду и пойти в ванную. Но в то же время я знала, что он наблюдает за мной. И он не наблюдал за мной так, как я часто заставала его за последние несколько месяцев, и особенно с тех пор, как мы переспали. Это был тот вид наблюдения, когда он пытался поймать мою улыбку или пытался представить меня обнаженной. Это был совершенно другой вид наблюдения. Это было инвазивно и клинически, и, казалось, оставляло мое тело холодным, а кожу скользкой.

И это было похоже на испытание.

Казалось, он хотел, чтобы я взяла свою одежду и ушла, как будто, делая это, я каким-то образом доказывала какую-то его молчаливую точку зрения.

Поэтому я потянулась за завернутым на мне полотенцем и потянула его, схватив полотенце и бросив его на край кровати, когда взяла свои трусики. Он следил за каждым моим движением, почти не моргая, и я изо всех сил старалась не обращать на это внимания.

Я была обеспокоена.

Но я не хотела, чтобы он знал об этом.

Я надеялась, что, может быть, это была просто какая-то маленькая ерунда, которая привела его в плохое настроение, и что, если я не буду слишком зацикливаться на этом, это может пройти само по себе.

Мне следовало бы знать лучше.

Проблемы не исчезли просто так.

Всякий раз, когда я видела Ренни в течении дня, он все время был дальше от меня, чем обычно, не улыбался и почти ни с кем не общался.

– Пойдем, – потребовал он где-то около полудня, сразу после того, как я закончила наводить порядок в беспорядке, который оставили вокруг все парни, пытаясь напомнить себе, чтобы я не злилась из-за этого, учитывая, что это был клуб и никогда раньше не был известен своей безупречностью.

– Куда? – спросила я, поворачиваясь, чтобы увидеть, как он машет мне ключами. – Мы не можем уйти. Ты здесь главный, – напомнила я ему.

– Ло сказала, что будет держать оборону.

– Зачем? – спросила я, зная, что для Приспешников мало что может быть важнее верности. И он должен был защищать женщин и детей.

– Потому что у меня есть для тебя сюрприз.

Я должна была быть в восторге.

Когда мужчины спонтанно готовили для вас сюрприз, вы должны были быть взволнованы, счастливы и вот-вот лопнете.

Но вместо этого мой желудок почти болезненно скрутило, а сердце, казалось, замерло в груди.

– Что за сюрприз? – осторожно спросила я.

– Возьми свою сумочку и пойдем, – сказал он вместо ответа, тем более убедив меня, что что-то случилось.

И я пошла, чтобы взять свой бумажник, проскользнула в балетки, которые упаковала Эш, и последовала за ним в гараж, где мы загрузились во внедорожник и выехали на главную улицу.

Он подъехал к парку всего в двух минутах езды по дороге перед витриной кофейни с вывеской, которая была мне незнакома, но название на ней было знакомым.

«Она Где-То Рядом».

Это была кофейня, в которой работал Сайрус.

– Ренни, тебе действительно не следует… – начала я, но он выскочил и пошел к тротуару, – находиться на публике, пока мы не убедимся, что угроза полностью миновала, – добавила я про себя, потянувшись к ручке двери и выходя. – Что это такое? Свидание? – спросила я, когда он бесшумно направился к двери и открыл ее для меня.

Но он не ответил, просто впустил меня внутрь и последовал за мной.

Внутри все было сделано интимно и заполнено примерно десятью маленькими столиками на двоих вдоль стен и секцией для сидения на диване в центре вокруг журнального столика. Вдоль четвертой стены располагалась стойка с гигантской доской, на которой разноцветным мелом было написано меню.

За прилавком стояли две женщины – потрясающая рыжеволосая и не менее потрясающая чернокожая женщина, обе в черных брюках и черной футболке с названием кофейни спереди.

Музыка была громкой и почти ошеломляющей, но, согласно вывеске, возле кассы: «Наша музыка удерживает нас от пощечин грубым клиентам. Нет, мы не откажемся от нее или не изменим станцию. С уважением К., спасибо».

Я повернулась к Ренни только для того, чтобы обнаружить его в нескольких футах от себя, стоящим возле стола, за которым двое людей втиснулись в пространство, где должен был сидеть только один, и наблюдали за мной.

И эти люди?

Да, это были мои родители.

Родители, которых я не видела восемь лет, имейте в виду. Родители, от которых я нарочно ушла. Родители, которые были виноваты в каждой частичке крутости, которую я носила как щит.

И вот они сидели, а Ренни раскачивался на каблуках позади них, взволнованный тем, что его маленький эксперимент удался.

Вот ублюдок.

Мои руки сжались в кулаки, ногти больно впились в ладони. Я вздохнула и заставила свои ноги двигаться вперед, изобразив на губах лучшую имитацию улыбки, на которую была способна.

– Мама, папа, что вы делаете в Соединенных Штатах?

Последнее, что я слышала, что они поселились в Англии. Я бы сказала, счастливо, но я не была полностью уверена, что кто-то из них способен на счастье. Что было у моего отца, так это его одержимость работой. Что было у моей матери, так это ее одержимость моим отцом. Одержимость не была счастливой вещью, на которой основывалась твоя жизнь.

– Мы были по делам в Нью-Йорке, и нам позвонил твой молодой человек, – начала моя мама, слегка приподняв подбородок, явно возражая не только против моего выбора «молодого человека», но и против моего наряда, моего родного города и, вероятно, кофейни, в которой мы сидели.

Я не очень была похожа на свою мать. Она была полной японкой, в то время как я была только наполовину. Моя кожа была темнее, волосы светлее, глаза – как у моего отца, а тело более соблазнительное, чем у нее. Но мое лицо было таким же круглым, как и у нее.

И я не унаследовал ни одного из ее сильных мнений о кухне, одежде, музыке или театре. Этот факт всегда раздражал ее. Вот почему она сокрушалась, когда я хотела играть с глупыми маленькими игрушечными животными вместо того, чтобы сидеть и смотреть Отверженных на французском.

Мой отец всегда был немного более спокойным, более будничным, менее претенциозным. Он никогда не заботился, чтобы заметить, что у меня даже был Геймбой, не говоря уже о том, чтобы читать мне лекции о том, как много я в него играла.

– Ренни, – сказала я, заставляя себя улыбнуться, но это была ледяная улыбка, – Почему ты не сказал мне, что звонил моим родителям?

– Это был сюрприз, Мина, – сказал он, пристально наблюдая за мной. И я просто знала, что он слишком много читает в моей скованности, в том факте, что я не села.

Поэтому я села. – Как у тебя дела?

– Возможно, ты бы знала это, если бы позвонила, Минни, – упрекнула меня мама.

– Я звонила. – Я звонила на каждый день матери и отца, чтобы они не могли сказать, что я никогда не звонила.

– Два раза в год, – усмехнулась она, качая головой. – После всего, что мы для тебя сделали. Лучшие школы, правильные контакты…

Лучшие школы в восьми разных странах за все мое детство. И единственными контактами, которые у меня были, были избалованные, высокомерные отпрыски женщин, с которыми она подружилась в «правильных» кругах в каждой из этих стран.

– Прости, мама, – сказала я, проглотив горький привкус этого извинения, потому что я совсем не это имела в виду. – Я много путешествовала по работе, – сказала я, глядя на своего отца, который не только понял бы, но и одобрил бы это. – Я приложу больше усилий. Скажем, на Рождество или Новый год, – когда я знала, что их все равно не будет рядом, чтобы взять трубку.

– Как продвигается работа? – мой отец вмешался, заинтересованный.

Он выглядел старше, чем я его помнила. Восемь лет сделали бы это с человеком, но это было почти поразительно видеть. Его волосы, которые всегда были насыщенного средне-каштанового цвета, начали седеть. Его глаза, которые были так похожи на мои собственные, были окружены вороньими лапками.

– Работа хорошая. Стабильная. Я была повсюду в прошлом году.

– Но ваша штаб-квартира находится здесь, верно? – спросил он. – Хейлшторм Индастриз.

Я почти поправила его, прежде чем в последнюю секунду вспомнила, что именно это я сказала ему много лет назад, когда Ло взяла меня к себе. «Индустрия», которую я считала более законной. Я знала, что он никогда не станет их искать. Ему все равно.

– Итак, как давно вы встречаетесь со своим молодым человеком? – моя мать вмешалась, всегда пытаясь увести разговор в сторону от работы, единственное, что нам с отцом было удобно обсуждать.

– О, ах… – начала я.

– Несколько месяцев, – подсказал Ренни, подходя ко мне, одалживая стул у стола позади нас и садясь, его колени касаются меня.

И впервые в жизни мне захотелось вырваться из его объятий. Не потому, что я боролась с влечением, как в самом начале, а потому, что я искренне не хотела, чтобы он прикасался ко мне прямо сейчас.

Или когда-нибудь блядь снова.

– Это серьезно? – спросила она, приподняв одну бровь.

По крайней мере, все было серьезно кончено.

– Это устойчиво, – сымпровизировала я.

– Ты становишься слишком взрослой, чтобы не быть серьезной, Минни, – упрекнула она.

Я ненавидела, когда меня называли Минни. Она ненавидела имя Мина, потому что это было имя моей бабушки по отцовской линии, и моя мать винила ее в том, что она сделала моего отца эмоционально отстраненным. Однако шутка была в том, что моя бабушка Мина была единственной частичкой тепла, которую я знала за все свое детство.

– Сейчас она сосредоточена на своей карьере, дорогая, – вмешался мой отец. – У нее достаточно времени, чтобы завести детей, если она захочет.

Это было не столько для моей выгоды, сколько для его способа нанести ей удар. Он никогда не хотел детей, никогда не хотел меня. Конечно, он поступил правильно, позаботился обо мне и время от времени общался со мной, но было до боли ясно, что он совершил ошибку. Или, точнее, поддался манипуляции.

– Конечно, у нее будет ребенок, – усмехнулась моя мать, делая совершенно нелепый взмах волосами, когда она махнула официантке, проходящей мимо, чтобы получить счет. – Ты хочешь детей, не так ли… Реджи?

– Ренни, – поправила я, дернув коленом, защищаясь.

Именно в этот момент рука Ренни опустилась мне на колено, сжимая, успокаивая. Я знала, что если посмотрю, то обнаружу, что холод исчез. Я бы нашла своего старого Ренни снова. Потому что он получил ответы, которые хотел. Он должен был нажать на мою кнопку и посмотреть, как я извиваюсь.

Но я не хотела, чтобы мой Ренни вернулся.

Было уже слишком поздно.

И он слишком сильно облажался.

Рука на моем колене не успокаивала; это было похоже на оковы, которые мне отчаянно нужно было снять, прежде чем я застряну навсегда.

– Позвольте мне, – предложила я, потянувшись за купюрой.

– Не говори глупостей, Минни, – усмехнулась моя мать, передавая счет моему отцу.

– Да, – вмешался тогда Ренни.

– Да? – переспросила моя мать.

– Да, я хочу иметь детей. Как чистые листы, – добавил он, и я была одновременно довольна тем, что он вспомнил, что я говорила об этом, и возмущена тем, что он поднял этот вопрос перед моими родителями, людьми, у которых когда-то был нежный маленький чистый лист, и они превратили его в меня.

– Это довольно… клинический взгляд на это, – сказала моя мама, потянувшись, чтобы положить свою сумочку перед собой на стол. Целая куча подсказок говорила мне, что она сигнализировала о том, что встреча окончена.

Они ехали больше часа, чтобы провести со мной меньше пяти минут. Восемь лет, и у меня есть пять минут.

Это не должно было причинять боль, не после стольких лет, не после того, как я поняла, что ничего другого ожидать не стоит. Но это было больно.

И в тот момент мне было вдвойне больно, потому что их холодность была не единственным, с чем мне приходилось иметь дело.

Мне так же пришлось иметь дело с Ренни.

От одной мысли об этом у меня к горлу подступила желчь.

– Ну, ты извини нас, дорогая, – сказала моя мама, вставая и поправляя платье, – но у твоего отца встреча в Нью-Йорке через три с половиной часа. Если бы мы знали, что вы были поблизости заранее, возможно, мы могли бы дать вам больше времени.

Потребовалась почти вся сила воли, чтобы не выпалить – зачем начинать сейчас?

Поэтому я встала, приняла холодный поцелуй в щеку от матери и похлопывание в плечо от отца, пожелала им счастливого пути и посмотрел, как они уходят.

– Сядь, милая, – произнес голос Ренни, его рука коснулась моего бедра, заставив меня понять, что я наблюдала за закрытой дверью в течение долгой минуты после того, как они вышли из нее.

Я посмотрела на него сверху вниз, на его совершенное, красивое лицо и его удивительные, невероятно светло-голубые глаза, его очаровательные медно-рыжие волосы, и боль в животе почти согнула меня пополам.

– Не называй меня милой, – потребовала я, отстраняясь от него и проносясь через кофейню на улицу, направляясь пешком обратно к комплексу, где, как я знала, я могла найти машину и дорогу обратно в Хейлшторм. Ренни догнал меня всего через пару витрин.

– Мина, позволь мне…

– Тебе, наверное, не следует сейчас находиться на улице, – оборвала я его. – Некоторые люди могут расстроиться, если кто-то всадит пулю тебе в сердце. Не я, конечно, – злобно добавила я, слишком обиженная, слишком оскорбленная, слишком потрясенная, чтобы быть чем-то иным, кроме жестокости, – но некоторые люди.