Текст книги "52 причины моей ненависти к отцу (ЛП)"
Автор книги: Джессика Броди
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Глава 37
Поминки
Поминки миссис Шмерти проходят в пятницу после полудня, в мой последний рабочий день в похоронном бюро. Я помогаю мистеру Ланкастеру с самыми последними приготовлениями и затем отступаю в сторону, когда к гробу движутся десятки скорбящих, шепча тихие молитвы и ища, куда бы присесть. Я с любопытством наблюдаю за ними, вникая, как каждый из них горюет по-своему. Кто-то в открытую плачет, не скрывая своих чувств от остальных. Другие вежливо промокают глаза платочком, и сложно понять, действительно ли они плачут или же просто хотят, чтобы так думали окружающие. И еще есть несколько избранных – может, двое или трое человек – которые полностью в отключке. Вырублены. Их тела движутся на автопилоте. Они идут. Они кивают. Они ведут короткие разговоры со своими соседями, но за всем этим ничего нет.
Они просто онемели.
Проходит пара секунд, прежде чем до меня доходит. Прежде чем я понимаю, почему это конкретное выражение лица выглядит таким как никогда знакомым.
Да потому что я видела его прежде. Отстраненные глаза. Отдаленный взгляд. Напряженные черты лица.
Оно навечно запечатлено на портрете, что в настоящее время висит над камином в моем доме.
Это постоянное выражение лица у моего отца, столько, сколько помню. Мне всегда казалось, что из его глаз что-то пропало. Но наблюдая за этими людьми, за тем, как они сидят с каменными лицами на своих местах, слушая речь проповедника, но не совсем слыша, о чем он говорит, я понимаю – дело не в пропаже. А скорее в чем-то, что загораживает эмоции внутри.
Почти как щит. Как стеклянная стена. Крепость.
В своих мыслях я возвращаюсь к своей любимой картинке. Той, которую нашла в интернете в журнале «Лучшее для дома и сада». Я думаю о мужчине на фотографии, улыбающемся своей жене, пока их единственная дочь делает первые шаги навстречу неизведанному миру. На этом фото чувства моего отца обнажены. Он открыт. Он есть там.
На каждом фото, сделанном после, он где-то еще.
В тот же миг как прихожу домой, я сразу иду в библиотеку, чтобы подтвердить свою новую теорию. На это уходит всего секунда – единственный взгляд, – и моя правота доказана.
Отец скорбит по матери с самого дня ее смерти.
И никогда не переставал.
От тяжести осознанного у меня подгибаются коленки. Я падаю на ближайшее кресло, подтягиваю ноги к груди и утыкаюсь в них лбом.
В таком положении я остаюсь до самой ночи, дрейфуя на грани сна, пока наконец не встаю в районе двух и не вытаскиваю свое уставшее тело из библиотеки.
Но вместо того чтобы направится к лестнице, я сворачиваю направо и понимаю, что иду прямиком к закрытой двери в конце коридора. К личному кабинету своего отца. Я пробую повернуть ручку. Как и подозревала, она закрыта. Я с разочарованием дергаю за нее, зная, что за дверью должно что-то находиться – причина, по которой ее держат закрытой круглый год, – но дверь не сдвигается ни на дюйм.
Громко выдохнув, я разворачиваюсь на пятках и топаю в крыло, где живет прислуга. Стучу в дверь Горацио. Сперва тихонько, а потом с большей настойчивостью, пока он в конечном счете не открывает дверь. Он завязывает пояс на красном халате, что накинул сверху на футболку и боксеры, и потирает заспанные уголки глаз.
– Qué pasa?[37]37
Что случилось?, исп.
[Закрыть] – ворчит он, видимо слишком уставший, чтобы говорить на английском.
– Где ключи от кабинета моего отца?
Он пожимает плечами.
– Не видеть. Наверное, у вашего отца.
– А разве согласно обычаю у дворецкого нет универсального ключа, который открывал бы все двери в доме?
– Не этот дворецкий, – пренебрежительно отвечает он.
Я вздыхаю и предпринимаю еще одну попытку, говоря прямиком о своей цели.
– Мне нужно узнать, какой была моя мама.
– Ah sí[38]38
А, понятно, исп.
[Закрыть], – усердно улыбаясь, говорит он. – Muy bonita[39]39
Очень красивая, исп.
[Закрыть]. Такая прекрасная. Любящая. Заботящаяся мать.
Я закатываю глаза на стандартный ответ, который чуть ли ни слово в слово слышу всю свою жизнь. Словно какое-то искусное внушение, которое я не замечала до этого момента.
– Нет, – говорю я ему. – Мне нужно узнать, какой она была на самом деле.
Горацио сразу же опускает глаза.
– Я не понимать, – бормочет он неубедительно.
– Купер говорил, что она часто бывала в разъездах. Куда она ездила?
Он пожимает плечами, но до сих пор не смотрит мне в глаза.
– Путешествовала. Миссис Ларраби любила морские круизы. Они ее успокаивать. Воспитание пятерых детей очень выматывает.
– И перед своей смертью она была на одном из таких круизов?
– Sí[40]40
Да, исп.
[Закрыть], – говорит он, категорически кивая, будто только вспомнил эту деталь. – Exacto[41]41
Точно, исп.
[Закрыть].
– Мне кажется, ты врешь, – сомневаюсь я. – Думаю, о чем-то ты мне не договариваешь.
Теперь Горацио явно становится неловко. Я смотрю на него, пытаясь установить зрительный контакт, чтобы извлечь какие-нибудь кусочки информации из его быстро расширяющихся зрачков. Но он не дает мне такой возможности.
Я молчу, чтобы измерять свою внутреннюю температуру. Она чрезвычайно высокая. Я делаю глубокий вдох и жду, пока она не опустится до нормальных 98,6 градусов[42]42
36,8 °С
[Закрыть]. Ну или близкую к тому. После чего понижаю голос до еле слышного шепота и опускаюсь еще ниже, чем когда-либо. Туда, где манипуляции не пройдут. Где не услышать истерик разбалованной девчушки. И остается лишь пустить в ход свою покореженную человечность.
– Пожалуйста, Горацио, – молю я. – Всю мою жизнь они лгали мне. А мне просто хочется знать, кем же была моя мама. Неужели ты считаешь, что я не заслуживаю хотя бы этого?
Его глаза закрываются, но всего лишь на миг. И в это самое мгновение я искренне убеждена, что достучалась до него. Что неожиданно он превратился в нового человека. Что больше он не дворецкий. Что он больше не прислуга. А быть может, настоящий друг.
Но проходят секунды. Время настойчиво идет вперед. Его глаза открываются, и я с сожалением понимаю, что ничего не изменилось. Он – тот же самый человек, каким всегда был. Тем же, кого я знала всю свою жизнь.
Рабочий у семьи Ларраби.
Хранитель ее секретов.
– Уже поздно, – наконец говорит Горацио, чрезмерно громко зевая. – Я устать. Можем мы поговорить об этом утром?
Мои плечи опускаются в поражении.
– Ладно, – говорю я ему. – Но я докопаюсь до истины. Я найду правду. С твоей помощью или без нее.
Несмотря на то, что именно Горацио стоит напротив меня, когда я заявляю эту торжественную клятву, как только с губ слетают эти слова, я осознаю, что на самом деле заявляла ее самой себе.
И как бы плохо от этого ни было, у меня имелось четкое подозрение, куда следует пойти дальше.
Я собираюсь поговорить со своим отцом.
Глава 38
Да будет свет
Только утро понедельника, но я уже измученная развалина. Все выходные я провела ведя призрачный разговор с человеком, которого едва знаю. И вот что скажу вам: вести воображаемый диалог с незнакомцем практически невозможно.
По пути на свою новую работу, Люк спрашивает, случилось ли что, но я лишь бормочу в ответ нечто похожее на «нисево» и продолжаю таращиться в пространство.
Понятия не имею, что собираюсь сказать своему отцу. И это еще не упоминая о проблеме, связанной с тем, как затащить его в комнату на больше чем пять минут. Он не из тех парней, которым можно просто позвонить и пригласить на суши. Особенно на фоне того слияния, о котором в последнее время все только и говорят.
– Люк, – нарушаю я молчание, пытаясь сделать так, чтобы голос звучал легко и естественно, – а где сейчас мой отец?
– Он здесь, в Лос-Анджелесе, – говорит он мне. – Последние несколько недель он был на собраниях, пытаясь уладить последние детали слияния компаний.
Я киваю, будто мне это действительно интересно.
– О, точно. Ну и как там дело продвигается? Сделка почти подписана?
Люк выглядит приятно удивленным, что я наконец-то начала интересоваться делишками, связанными с бизнесом отца.
– Ну, – начинает он нетерпеливо, – сейчас они рассматривают мельчайшие детали контракта. Французская компания, с которой произойдет слияние – «ЛяФлёр Медиа», – испытывает небольшие затруднения, но, кажется, вскоре они все для себя прояснят. Разумеется, на этот счет еще придется проголосовать акционерам. Голосование пройдет позже на неделе, но...
Он приступает болтать о подробностях. Видимо, новости о предстоящей сделке вовсю обсуждались по «CNBC», и каждый на работе пребывает в особом восторге, поскольку сделка должна будет существенно повысить долю Медиа-империи Ларраби на европейском рынке.
Или, по крайней мере, это все, что я успеваю уловить в своем нынешнем полубессознательном состоянии. Чтобы показаться вежливой, я пытаюсь выглядеть хотя бы заинтересованной тем, о чем говорит Люк, вставляя произвольно «м-м-м», «хм-м-м» и «о, правда? вот как», надеясь, что они попадают в подходящие части его речи. Но, кажется, у меня получается не совсем хорошо, потому что Люк наконец замолкает, смеется и говорит:
– Извини, наверное, тебе ни к чему вся эта информация. Я затыкаюсь.
Я открываю рот, чтобы возразить и извиниться, но затем замечаю, что машина остановилась и мы прибыли в пункт назначения. На самом деле, я благодарна за отвлечение, которое обещает принести эта работа. В последнее время с моими мыслями было довольно тяжело уживаться.
На этой неделе я работаю в кейтеринговой компании. В качестве их официантки. Мне приходится носить этот совершенно нелестный жилет и галстук-бабочку, но спустя несколько часов обучения понимаю, что работа сама по себе не так уж и плоха. И, как оказалось, я действительно неплохо справляюсь. Наверное, это благодаря всем тем общественным приемам, которые мне довелось посетить в течение всей своей жизни.
Но существует огромная разница между тем, чтобы быть гостем на приеме, и персоналом по оказанию помощи, и самое большое испытание на этой работе, разумеется, заключается в привыкании находиться по эту сторону линии. Ну знаете, например, разносить подносы с едой вместо того, чтобы есть с них. Наполнять бокалы шампанским вместо того, чтобы пить из них. Уносить грязные тарелки, а не пачкать их.
Как только заканчивается мое обучение, мы начинаем загружать фургон, чтобы отправиться на место моего первого приема. Это частная вечеринка в огромном особняке в Палос Вердес Эстейтс.
На этой неделе мое вымышленное имя – Хайди, милая невинная блондинка с длинными косичками.
Кейт, хозяйка кейтеринговой компании, ставит меня на разнос подносов, протягивая большое серебряное блюдо с корзинками из огурцов, наполненных жарким из тунца, и отправляя меня с кухни в гостиную.
Как меня и учили, я опускаю голову, закрываю рот на замок и иду по первому этажу дома, молчаливо предлагая свои угощения морю элегантно одетых гостей.
Вечеринка немного напоминает мне о приемах, которые мы часто проводили у себя дома. С барменами, официантами с подносами и оркестром на заднем дворе. Это высшее общество в своем лучшем проявлении. И самый большой парадокс во всем этом – за весь мой опыт – состоит не в том, что теперь я одна из тех, кто обслуживает на приеме, а в том, что никто из присутствующих не узнает меня. И это, скорее всего, потому что никто из них не смотрел на меня дольше, чем нужно, чтобы появилась возможность узнать, кто я.
На меня не бросают повторных взглядов. Я едва ли удосуживаюсь первых. При том же внимании, которое уделяют мне люди, я могла бы быть частью мебели с приложением в виде подноса.
Не поймите меня неправильно: я не горю желанием быть замеченной. Безусловно, я не хочу этого. Но даже спустя почти пять месяцев этот факт по-прежнему не дает мне покоя.
Я прохожу по гостиной, иду к задним дверям и выхожу на большую террасу, на которой кругом стоит группа бизнесменов, вертя в руках большие бокалы с красным вином.
В центре в очках с роговой оправой стоит мужчина, который, кажется, говорит больше всех. Думаю, это его дом, потому что я видела, как чуть раньше он разговаривал с Кейт о том, как все обустроить. Основываясь на размахе этой вечеринки и тому, как он одет, полагаю, он должен быть богатеньким бизнесменом.
До тех пор пока не подхожу к их кругу и не понимаю, что мужчина говорит на французском. Я предлагаю свой поднос и стопку салфеток. Несколько мужчин балуют себя закуской даже не взглянув в мою сторону. Глаза каждого пристально сосредоточены на оживленно говорящем мужчине в центре.
Поскольку мой словарный запас французского языка сводится к разговорам о еде, моде и знаменитостях, мне удается уловить только крупицы и кусочки из беседы. Что-то насчет заключения тайного соглашения о выселении надоедливого шеф-повара.
Выселение шеф-повара?
Да пофигу. Лучше буду разносить еду дальше.
Я убираю остатки с подноса и возвращаюсь на кухню за новой порцией.
Но, по-видимому, у Кейт на мой счет другие планы.
– Хайди, думаю с этим у нас все схвачено, – кивает она в сторону своего помощника, который выносит стопку грязных противней для выпечки через дверь для прислуги. – Почему бы тебе не вернуться в офис с Маршаллом и не помочь ему закрыться?
– Хорошо. – Я пожимаю плечами и ставлю поднос на стойку, прежде чем последовать за Марашаллом через заднюю дверь.
Главный офис кейтеринговой компании Кейт находится всего в пяти милях отсюда, и как только мы туда приезжаем, Маршалл спрашивает, не могла бы я выбросить весь мусор из ведер на кухне.
– Конечно, – отвечаю я и хватаю переполненный пакет из мусорного ведра возле островка для готовки. С трудом удерживая содержимое внутри, чтобы не рассыпать, я подтягиваю его за края, закидываю на плечо и направлюсь на улицу.
Как только выхожу туда, пакет разрывается и повсюду рассыпается мусор. Я чертыхаюсь себе под нос и, нагнувшись, начинаю собирать его. Воняет он отвратительно, и я пытаюсь дышать через рот, пока собираю по одной вещи за раз и бросаю их в мусорный контейнер.
Я собрала половину этого безобразия, когда слышу оклик:
– Лексингтон!
Я знаю, что не должна смотреть вверх, потому что сегодня меня зовут не Лексингтон, а Хайди, и люди с именем Хайди обычно не отзываются на имя Лексингтон. Но, видимо, мои рефлексы работают быстрее, чем мозги, и я подымаю голову как раз вовремя, чтобы увидеть первую ослепительную вспышку.
За ней следует вторая и третья, пока меня полностью не окружает пламя мерцающих лампочек.
– Лекси! – кричит голос откуда-то позади пульсирующего свечения. – Лекси! Сюда! Посмотри сюда!
Мои глаза стараются изо всех сил увидеть через стену света, пока мозг с усилием пытается понять, что творится в этом хаосе.
Что они здесь делают? Я же не в клубе. И не на премьере. Я в офисе кейтеринговой компании. Что здесь забыли папарацции?
– Лекси, – раздается еще один голос, и из неразберихи выходит женщина с микрофоном. По пятам за ней, водрузив камеру на плечо, следует мужчина. Она тычет микрофоном – на котором теперь я могу рассмотреть знакомый логотип «E! News» – в мое лицо и спрашивает:
– Расскажи нам о том, что ты здесь делаешь.
– Э, – выдаю я в изумлении, моргая из-за света ярких вспышек.
И затем вдруг передо мной появляется еще один микрофон.
– Лекси. Это правда, что ты работаешь в этой кейтеринговой компании?
– А?
– Лекси. – Третий репортер чуть ли не сбивает меня с ног, пока пропихивается, чтобы оказаться ближе. – Как ты относишься к решению своего отца заставить тебя проработать целый год, чтобы получить доступ к своему трастовому фонду?
Неожиданно в мозгу начинают крутиться шестеренки.
– Что? – рычу я в ответ.
Женщина из «E! News» двигает мужчину в сторону и борется за то, чтобы стать на прежнее место прямо передо мной.
– Лекси, – спрашивает она, – из всех тех работ, на которых он заставил тебя побывать, какая из них была самой сложной?
Я слышу, как в груди колотится сердце. Мое дыхание учащается. Я смотрю на растущую массу камер, репортеров и новостных фургонов. Три из них только что остановились у обочины, и мне видно, как в мою сторону бегут люди, таща за собой оборудование.
Я пытаюсь отступить, но врезаюсь в стену людей. Теперь я полностью окружена.
Вопросы все сыплются. Вспышки продолжают мигать. Тянется рука и стягивает парик с моей головы. Я тянусь за ним, но он теряется в море суеты.
К счастью, дело в руки берут мои инстинкты. Бесчисленные годы уклонения от прессы и увиливания от сцен с людьми, подобных этой, дают о себе знать. Я склоняю голову, сжимаюсь и скольжу через толпу, пока не возвращаюсь обратно в безопасную кухню кейтеринговой компании.
Точнее, безопасную от того, что они не смогут сюда войти. Не смогут за мной последовать. Им не разрешено находиться на частной собственности.
Но она определенно не безопасна в более широком смысле слова. В широком смысле моей жизни. Моей репутации. Мой анонимности.
Я сползаю вниз возле большой стальной раковины, тяжело дыша, заставляя легкие вдыхать и выдыхать сопротивляющийся воздух и молчаливо внушая сердцу продолжать биться, даже несмотря на угрозу, что оно может остановиться.
Прошло двадцать недель и все кончено. Кончено. Не знаю, как это получилось, но вот так.
Они нашли меня.
Глава 39
Исповедальня в Автокафе
– Уже почти пять месяцев Лексингтон Ларраби, дочь миллиардера-предпринимателя Ричарда Ларраби, выполняет различные низкооплачиваемые работы по всей южной Калифорнии, которые некоторые описывали как часть «программы по оздоровлению», разработанной и реализованной самим Ричардом Ларраби. Подробности соглашения до сих пор не до конца ясны, но мы знаем, что каждую неделю в течение года Лексингтон должна ходить на разную работу, если хочет получить доступ к своему трастовому фонду, размер которого эксперты оценивают в двадцать пять миллионов долларов. И хотя данная информация не подтверждена официальными представителями семейства Ларраби, считается, что решение Ричарда Ларраби записать свою позорно проблемную дочь в эту уникальную программу пришло сразу же после того, как она врезалась на машине в магазин на Бульваре Сансет, примерно четыре с половиной месяца тому назад.
– Наш список пока еще не готов, но в ходе нашего расследования обнаружилось, что среди прочего Лексингтон успела поработать горничной, официанткой, городским служащим, посудомойкой, продавцом по телефону и дежурным на автомойке.
– Новости об этом необычном интригующем соглашении привлекли внимание прессы по наводке неизвестного. Как Лексингтон Ларраби, так и Ричард Ларраби воздержались от комментариев, но сегодня в нашей студии находится психолог по работе с детьми. Он здесь, чтобы поговорить о...
Я выключаю телевизор и падаю на кровать. Больше не могу смотреть отснятый материал с моим участием в этой ужасной кейтеринговой униформе и собирающей с улицы мусор. Это унизительно.
И все те эксперты, с которыми они продолжают проводить интервью, сводят меня с ума. Психологи по работе с развитием детей. Специалисты по работе с подростками, злоупотребляющими алкоголем. Доктора. Психиатры. Социологи. Такое ощущение, будто они с цепи сорвались. Любой, у кого имелось мнение о жизни Лексингтон Ларраби, посещал студию и выказывал его в эфире.
А еще они говорили одно и то же. Они напевали фразы моего отца, после чего нападали на меня. Да здравствует Ричард Ларраби, раз принял активный, ответственный подход к воспитанию своей дочери, ради ее блага. Если бы только все родители уделяли столько внимания потребностям своих бунтующих детей-подростков, то наш мир был бы лучше.
Бла. Бла. Бла.
А вот с чем они накосячили, так это с упоминанием того, что, помимо дирижирования этого маленького усилия, мой отец больше никак не был вовлечен. По сути, был не вовлечен до такой степени, что на самом деле нанял официального надсмотрщика, который уделял бы мне внимание от его имени. Потому что был слишком занят и важен, чтобы самому этим заниматься.
И где похвала в мою сторону за то, что действительно собралась с силами и побывала на стольких работах? Это, вообще-то, именно я вкалываю, как папа Карло, каждую неделю в ресторанах быстрого питания, рыбных магазинах и фермах по производству молока;именно я проделываю всю работу. Но получаю ли я хотя бы каплю восхищения? Конечно нет. Она достается моему отцу. Герою рабочего класса. Выходцу из народа. А я просто разбалованная принцесса, которая достаточно наломала дров, чтобы попасть в такое затруднительное положение. Я неблагодарная богатенькая наследница, которая заслуживает, чтобы ей преподали урок.
Атмосфера в доме словно в федеральном бункере. От звонков телефон убрали с петель, Горацио пришлось отключить дверной звонок, и улица опять была заставлена новостными фургонами. У меня не было возможности выйти наружу с прошлого вечера, когда я добралась домой.
И что хуже всего, я понятия не имела, кто это со мной сделал.
По наводке неизвестного? Ага, конечно!
Среди нас предатель. И я намерена выяснить кто.
И убить его.
Поначалу я подозревала Люка. Но после того как прошлой ночью я около часа посыпала его проклятиями, ему наконец-то удалось убедить меня, что это не он. Что он никогда не предаст вот так доверие моего отца. И он прав. Не предаст. Уж слишком он большой жополиз, чтобы совершить нечто подобное.
Затем под подозрение попал Брюс, но он тоже отрицал свое участие, бессмысленно говоря о какой-то адвокатской тайне дел клиента, о том, что мог бы отправиться за решетку и потерять свою лицензию, если бы надумал разгласить прессе секреты моего отца.
Я знаю, что это не Джиа и не Ти. Они бы никогда меня так не предали. Всему персоналу пришлось подписать соглашение о конфиденциальности в день найма. А мои братья с головой ушли в собственные жизни, чтобы даже заморачиваться над чем-то подобным.
Так кто тогда остается?
Я рассмотрела почти всех, кто в курсе.
Я сажусь на кровати и смотрю в свою пустую комнату. Раздается стук в дверь и в комнату заходит Кармен с корзиной сложенного белья. Не говоря ни слова, она исчезает в моем шкафу, чтобы разложить вещи.
Я продолжаю мучить свой мозг, пытаясь прикинуть, кто мог бы это сделать.
– Мисс Лексингтон. Куда вы хотите, чтобы я это положила? – Голос Кармен притягивает мое внимание, я подымаю глаза, и они фокусируются прямиком на вещице, накинутой на ее руке. На поношенном старом худи черного цвета.
На подарке друга. Очень дорогого друга. Друга, который знал, кем я была, но, как ни странно, ничего не хотел от меня.
Вел ли он себя так, потому что знал, что сможет заработать больше в другом месте? Например, в «Us Weekly» или журнале «Tattle»?
Мысли путаются, пока я тупо встаю на ноги, подхожу туда, где стоит Кармен, и забираю с ее рук худи.
Как только берусь за нее, сразу же надеваю через голову и потуже затягиваю шнурки капюшона под подбородком.
– Кингстон! – кричу я, спускаясь по лестнице.
Как только я достигаю нижней ступени, он уже на месте.
– Да, мисс Ларраби.
– Мне нужна твоя машина.
Он вежливо кивает.
– Конечно, мисс. Вы предпочитаете «Рэнж Ровер»? Или, быть может, «Ягуар»?
– Нет. – Я хватаю его за руку. – Мне нужна твоя личная машина.
– Но, – говорит он, – мисс Ларраби. Я вожу «Форд Фокус». Моя машина...
– Идеальна, – прерываю я его. – Еще мне нужно, чтобы ты подбросил меня к концу улицы.
Выглядит он так, будто собирается возразить. Я сжимаю его руку и яростно смотрю ему глаза.
– Конечно, мисс, – наконец соглашается он.
Я прячусь между передним и задним сиденьями, и Кингстон накрывает меня пляжным полотенцем, которое находит в багажнике. Он везет меня мимо толпы из прессы, которая вообще не замечает в его машине ничего примечательного, и останавливается в конце улицы.
– Спасибо, – искренне говорю я ему, когда вскакиваю сзади и сажусь за руль. – Я правда очень благодарна. И извини, что обратно тебе придется пойти пешком.
Он смотрит на меня с нежной улыбкой.
– Все в порядке, мисс Ларраби. Я весь день разъезжаю на машине. Физическое упражнение мне не помешает.
Я закрываю дверь и направляюсь в сторону Сансет.
Тридцать минут спустя я с визгом шин заезжаю в автокафе «Тако Дона Жуана», опускаю окно и жду.
– Добро пожаловать в «Дон Жуан». Меня зовут Роландо. Чем я могу помочь вам сегодня?
Я наклоняюсь к открытому окну, чтобы оказаться у встроенного микрофона так близко, насколько возможно, и кричу:
– Можешь сказать мне, почему ты предал меня, придурок!
Следует неловкая пауза, и затем он пробует еще раз.
– Алло?
– Я знаю, что это был ты! – кричу я, приближаясь к микрофону до такой степени, что нахожусь в опасности выпасть прямиком из автомобиля. – Я знаю, что ты был тем неизвестным, который слил обо мне прессе!
– Лекси? – выдавливает он догадку после очередного затишья.
– А кто еще! – кричу я в ответ.
– Лекси, о чем ты говоришь?
Я вздыхаю. Мое терпение по отношению к его немного невинному поведению на исходе. В конце концов, это то самое глупое поведение, благодаря которому я начала доверять ему. Какой же идиоткой я была!
– О прессе! – выпаливаю я. – Ты рассказал прессе о том, что Лексингтон Ларраби работала под прикрытием в «Тако Дона Жуана» и в еще пятьдесят одном другом месте. Ты сдал меня с потрохами!
– Лекси, – говорит он предостерегающе. – Кажется, ты только что сама себя сдала.
– Что?
– Ты забыла о том, что здесь каждый носит наушники? Прямо сейчас тебя может слышать весь персонал.
Черт.
Хотя не то чтобы это имело значение. Меня уже разоблачили. Они увидят это по новостям, если уже не успели.
– Почему бы тебе не отъехать назад, а я тогда выйду и поговорю с тобой, – предлагает Роландо.
Я опускаюсь по спинке сиденья.
– Ладно.
Но Роландо объявляется не один. Из двери вываливается весь персонал, чуть не залезая другу другу на голову, чтобы увидеть происходящее. Из машины я могу расслышать их любопытный шепот. Как визжит Дженна в свой телефон:
– Я так и знала, что это она! Точнее, я думала, что она на нее похожа, но это действительно оказалась она!
Роландо стучит по стеклу с пассажирской стороны, я тянусь к дверце и открываю ее. Он забирается внутрь и несколько минут мы сидим молча. Теперь я намного спокойнее. Почти вся злость выветрилась, оставляя после себя только горькое сожаление.
– Я доверяла тебе, – сетую я, прилагая усилия, чтобы не сорвался голос. – Я считала тебя своим другом. Зачем ты так поступил?
– Я этого не делал, – говорит он тихо.
– Я тебе не верю! – огрызаюсь я в ответ.
– Лекси, зачем мне это делать?
В порыве волнения я вскидываю руки.
– Я не знаю! Ради денег! Гласности! Известности!
– Ну, тот, кто оставляет анонимную наводку, не ищет известности.
– Ладно. Тогда ради денег.
Он указывает на свою запачканную сальсой футболку горчичного цвета.
– Стал бы я до сих пор работать здесь, если бы продал твою историю за деньги?
Я размышляю над этим. Он прав.
Я вздыхаю и сутулюсь на месте. Кажется, я вернулась к тому, с чего начинала.
– Если это не ты, то кто тогда? – шепчу я.
– Не знаю, – слова Роландо не помогают. – Я бы подумал на того, кто получил бы большую выгоду от твоего разоблачения.
– В том-то и дело. Я понятия не имею!
– Ладно, тогда кто больше всех выиграет от твоего разоблачения?
Я стону.
– Уж точно не я. Моя жизнь разрушена. Только мой отец в действительности выставляется в хорошем свете... – Я замолкаю и затем: – О Боже мой! – визжу я. – Мой отец! Предстоящее слияние компаний. Ему нужно, чтобы акционеры проголосовали «за». Ему нужно уверить их. Это все для оказания стимуляции его деловой активности.
Роладно, кажется, не догоняет:
– Значит, твой отец сам намекнул прессе?
На это я смеюсь, пока пристегиваю ремень безопасности.
– Нет, конечно, – говорю я ему. – Мой отец ничего не делает сам. Он нанимает людей.
Он смотрит скептически.
– Так он нанял кого-то просто для того, чтобы оставить анонимную наводку?
– В этом не было необходимости, – поясняю я. – Она и так уже на него работает.