Текст книги "Чисто случайно"

Автор книги: Джереми Камерон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава шестая

Когда выписали, решил напоследок зайти в буфет, кофе попить. Сидел пялился в чашку, будто надеялся там ответ найти. И прямо там, в уголке, решил, что начну все сначала, притворюсь, будто прошедшей недели и не было.

Звоню Джимми Фоли (мне Шэрон, когда я еще был в палате, мобильник притаранила).

– Джимми? – говорю.

– Джимми.

– Черт меня побери, Джимми, это же ты, Джимми, да? Это я, Ники.

– А, Ники, – говорит. Ну вот, это уже лучше.

– Меня выписали из больницы, Джимми.

– Из больницы, Ники.

– Я сейчас сижу в буфете. Что ты делаешь немного погодя?

– Разъезжаю.

– А сейчас что ты делаешь?

– Разъезжаю.

– Может, заедешь за мной в шесть?

– В шесть?

– Да, в шесть. Ко мне на квартиру.

– К тебе на квартиру.

– Ты не против, Джимми?

– Не против.

– Увидимся тогда попозже, Джимми.

– Попозже.

Я откинулся на спинку стула, допил кофе и стал думать, что делать дальше.

В тюрьме у меня было четыре вещи, о которых я мечтал. Это, конечно, если не считать хряпнуть и потрахаться. При мысли об этих четырех вещах я добрел. Четыре вещи, которые мы, неблагодарные, обычно не ценим, я говорил об этом Слипу буквально за два дня до окончания срока. Когда я вышел, эти четыре вещи потонули в сумятице всего, что со мной творилось. Теперь я решил, что хватит уже откладывать, займусь этим прямо сейчас.

Ну вот, я и пошел из больницы, медленно так, потом, как вышел на улицу, еще медленней, будто инвалид какой. Вот так избитый, весь в синяках, приплелся на Уонстедское поле – море разливанное травы и свежего воздуха.

Ребятишки змеи пускают и самолеты самодельные. Нашел себе ложбинку посреди ничего, лег в траву и стал смотреть в небушко.

И так мне стало хорошо, будто в сливках выкупался. Смотрел я, а потом даже вздремнул. Ну надо же! Я лежу на травке, греюсь на солнышке и дремлю. Это было здорово, просто супер. Это и был номер первый.

Потом вдруг прямо надо мной нарисовалось что-то чуднóе.

– Му-у!

А я и забыл, что по этому полю все лето коровы разгуливают, и никто их не гоняет. А они от этого делаются до ужаса ручными. Даже кажется, что вот сейчас одна подойдет и вылижет тебе яйца. Что до этой, так она вылизала мне всю фотокарточку, а я, когда отплевался и отхихикался, почувствовал себя лучше, будто лед раскололся. Теперь можно и ко второму делу перейти.

Прачечная.

Постирушки у меня, правда, никакой не было: мамаша, пока я в Виппс-Кроссе лежал, пошуровала в моей хате и марафет навела. Ничего, можно просто захватить газету, сесть там и понаслаждаться хотя бы часик. Люблю прачечные: белье в барабане крутится-вертится, так здорово.

Это был номер два.

Я пошел домой и стал ждать номера три, из-за которого ко мне и обещался заехать Джимми.

– Как оно, Ники? – спрашивает. – Вроде получше, или как?

– Поправляюсь помаленьку, – говорю, – ты как, на колесах? Подвезешь меня?

– Ники, я не только на колесах, я на собственной тачке, даже застрахованной.

– Застрахованная тачка! Неужто на твое имя?

– Ну, почти, Ники. Застраховать на мое имя – никаких денег не хватит. На мою маму.

– С ума сойти. А почему же ты не ездил на ней в Уондсворт? Зачем угонял тачку?

– Да ну ее, Ники. Сам рассуди: если ты хочешь, чтоб тебя уважали, ты ведь не станешь разъезжать по городу в драной «метрошке».

Это уж точно. На таком драндулете ездить, да если ребята из Уондсворта увидят – сраму не оберешься, засмеют.

– Джимми, а ты не хочешь сводить ее в мойку?

– Да я вчера ее мыл, Ники. Хочешь – поедем да еще раз помоем, если тебе приперло.

– Я сам и заплачу, Джимми. Просто уж очень мне охота посидеть в машине в автомойке.

– Ну ладно, Ники, чего тут такого. Посидим да помоем.

И мы поехали в автомойку на Селборн-роуд. Платил я. Это самая крутая, самая первоклассная супер-пупер-автомойка на свете. Она работала как турбина. Четыре года я ждал, чтобы оказаться в машине на этой автомойке и смотреть, как трутся о стекла громадные щетки.

Это был номер три.

– Ну вот, Джимми, теперь мне еще охота слопать настоящий индийский карри, чтоб во рту полыхало. Тогда уж полный кайф. Ну как, ты не прочь слопать настоящий индийский карри, чтоб во рту полыхало?

– Да уж, Ники, настоящий карри – это круто.

И вот мы прямо из той автомойки поехали на Грин-стрит в Истхэме – одно на весь город место, где можно было добыть правильный карри, да при том такой дешевый, что тебе чуть не приплачивали за то, что ты его ешь. Одно плохо: на этой Грин-стрит никто не говорил по-английски, так что объяснить, что ты хочешь, там было не так-то просто. В конце концов, еду тебе, конечно, приносили, правда, всегда не совсем ту, что ты просил.

Ну вот, засели мы в какой-то кафешке, принесли нам хавчик, о каком я и не слыхал никогда – может недавно изобрели, пока я в тюряге парился – охренительно острый и офигенно вкусный. Теперь у меня было в один день все четыре желанья, и на душе полегчало.

* * *

– Ну что, Ники, что теперь? – спрашивает Джимми за мороженым.

– Ну, Джимми, понимаешь… – я маялся, не знал, как ему сказать, не самый подходящий чувак Джимми, чтоб с ним про баб трепаться, – понимаешь, Джимми… я думаю завязать, ты знаешь.

Он как вылупится на меня.

– Ники, да ты что? У тебя после больнички с головой плохо, старичок. Ты еще не совсем выздоровел, думать тебе пока вредно.

– Понимаешь ли, Норин сказала…

– Норин? Норин Хэрлок? Вы с ней… Да ты что…С ума сойти, Ники, прямо слюнки текут, ты уж прости, приятель, но она ведь самая клевая телка на весь город, она такая… Да, Ники, теперь я понял, приятель, теперь я вижу, что к чему. Норин Хэрлок сказала, что даст тебе, если ты завяжешь?

– Ну да, примерно.

– Ух ты, – Джимми аж вспотел, – с ума сойти, Ники. Вот задачка, так задачка. Норин Хэрлок, ну что тут скажешь.

– Вот ведь как. Сказала, что если я хочу ее трахнуть, я должен завязать.

– Да, Ники, трудно тебе придется, это точно. Придется выбирать. У нее-то у самой работа такая чистенькая, в Вест-Энде где-то, и даже, говорят, она на самолете может за полцены летать.

– Говорят.

– Ну так что ты решил?

– Правду сказать, Джимми, приятель, я и сам не знаю, чего хочу.

– Может, еще карри, после мороженого, а?

– А потом еще, завтра вечером.

– То-то и оно. Карри – это здорово, но за него ведь платить надо, а на крохи от социалки нормального карри не купишь.

– Норин, она каждый день на работу ходит. А мне что делать, пока она там, а, Джимми? В Уолтемстоу никакой работы днем с огнем не найдешь.

Джимми глянул на меня и аж присвистнул.

– Вот ведь задачка так задачка. Ты, Ники, и впрямь не от горячки с катушек съехал, а из-за бабы. Это серьезнее, брат, это куда серьезнее.

Мне стало не по себе. Не пойми от чего, но стало.

– И что ты теперь делать будешь? – спросил Джимми.

Чтобы сделать тест, пришлось переться в Вест-Энд.

От «Уолтемстоу-Центр» подземкой добрался до Юстона, дальше пешком пошел. Нашел улицу, потом саму клинику. Стоял там, парился, все войти не решался.

Кто тут только до меня не побывал – и больные, наверное, и гомики, и такие, которым только бы ширнуться в подворотне, а какой иглой – они плевать хотели.

Ладно, раз уж решил – иди.

Я пошел через улицу к центральному входу, причем специально не стал останавливаться. Внутри было два указателя: мужское отделение и какое-то не-пойми-какое отделение. Норин говорила, что записала меня к мужикам: и то ладно.

Захожу в дверь. Господи, народу-то набилось! И все будто бы читали до моего прихода газету, а тут сразу носы подняли и на меня уставились.

Я как брякну:

– Я тест делать пришел.

Думал, что скажу это только в приемной, а тут как-то само выскочило. Они, правда, вы обморок не попадали, успокоительное пить не стали. Посмотрели-посмотрели и снова в газеты уткнулись.

– Добрый день, – говорит женщина за конторкой, – вам назначено?

– Да, меня моя подружка записала, – говорю, – Ники Беркетт меня зовут.

Пусть знают, что моя подружка не им чета.

– Ах да, мистер Беркетт, вот оно. Вы сегодня впервые к нам пришли?

Господи, ну конечно.

– Господи, ну конечно.

– Тогда мне придется попросить вас заполнить кое-какие бланки.

Я пошел и сел рядом с каким-то чуваком. На вид самый обычный парень. Не домогается. Стал заполнять бланк, а сам по сторонам поглядываю. Кое-кто нервничает, прямо как я, даже видно, как пот с них льется. Другие, с понтом, будто они здесь свои люди, здоровкаются с докторами, с нянечками. Пробовал прикинуть, кто из них здоровый, а кто нет, но по виду не получается.

Отдаю бланки, а эта тетка за конторкой улыбается.

– Пожалуйста, посидите там, – говорит, – какой-нибудь врач скоро освободится.

Такие дела.

Сижу с понтом, будто газету читаю, глянул, а она у меня вверх ногами. Попробовал думать про сиськи этой, что за конторкой, но отвлечься не смог.

Проще было в Уондсворте обеда дождаться.

Потом слышу, зовут:

– Мистер Беркетт!

– Я! – это я от неожиданности; врасплох меня застали.

Доктор повернулся да пошел, а я за ним.

– Добрый день, – говорит, а сам улыбается, умный, видать, мужик и одет хорошо.

– Присаживайтесь, мистер Беркетт, чем могу помочь?

– Тест хочу сделать, – говорю.

– А какой конкретно тест? Мы тут много разных делаем. На гепатит А, на гепа…

– На СПИД, – говорю, – меня моя подружка послала делать.

– Ах вот как, значит, ВИЧ-тест, все понятно.

– Понятно.

– Это нетрудно. Да, в качестве бонуса мы делаем также тест на сифилис, такой у нас порядок.

– Сифилис!

– Да, образчик мы берем один, а теста делаем два, это очень удобно.

– Сифилис! Док, на СПИД я, так уж и быть, согласен провериться, а сифак я и так знаю, что его у меня нет, Док, честное слово!

– Но это же простая формальность, мистер Беркетт, я не сомневаюсь, что у вас нет этой болезни, но ведь всегда лучше иметь стопроцентную уверенность, а делать вам ничего не придется.

Я подумал. Потом подумал про Норин.

– Ладно, Док, валяйте дальше, – говорю ему.

– Большое спасибо. Теперь я должен буду задать вам несколько вопросов, если вы не против, конечно.

– Не против. Валяйте ваши вопросы.

– Спасибо. Когда вы в последний раз имели половое сношение?

Боже.

– Ну вот, Док, наконец-то вы о деле заговорили. – Рехнуться можно. – Вся и беда-то в том, что у меня их не было, никаких сношений. Правда, когда я домой на побывку приезжал, мы с Келли малость перепихнулись, а сейчас она, поверите ли, видеть меня не хочет, вот только Норин, это вроде как моя новая подружка, она трахается просто супер, – вы извините, конечно, – но ей надо, чтоб я сначала сделал тест.

– Понимаю. Так когда, вы говорите, вы в последний раз приезжали на побывку?

– Да уж месяца два назад.

– Понятно. И с кем же был этот секс?

– Я же говорю, с Келли.

– Понимаю. А Келли – это у нас мужчина или женщина?

Я даже хрюкнул. Представил, как при встрече спрошу ее об этом, скажу, врач интересуется.

– В тот раз, по крайней мере, была женщиной, – говорю.

– Да, конечно. Не хотите ли чаю, мистер Беркетт?

– Это вы в точку, Док, страсть как хочу чаю. Дергаюсь очень.

– О, это вполне естественно. С вашего позволения, я задам вам еще несколько вопросов. Что это был за секс? Обычный, или какой-то особенный?

– Самый что ни на есть обычный, Док, совсем ничего особенного. Как вспомню, какая она в прежние годы была…

– Да-да, я понимаю. А это был безопасный секс, или же напротив?

– Думаю, что напротив.

– Благодарю вас. Теперь скажите, как вы себя чувствуете? Нет ли такого, что вы теряете в весе? Не бывает ли у вас по ночам испарины?

Хотелось ему сказать, что у меня все лучше некуда, вот только мне надо сделать тест.

– Нет, – говорю.

– Были ли у вас контакты с лицами, принадлежащими к группам риска? Колете ли вы наркотики? Были ли у вас беспорядочные половые связи?

– Первое – нет, второе – тоже нет, и третье нет, хотя сто раз хотелось.

– Понятно. Теперь, перед тем как я – а точнее, сестра – возьмет у вас кровь, может быть, вы хотите посоветоваться с юристом? Вы хорошо все обдумали, вы вполне уверены, что хотите сделать тест на ВИЧ?

Он был добрая душа, этот Док. И медсестра была добрая душа, и тетка за конторкой тоже. Я сказал спасибо каждому и сделал тест, а за результатом они велели мне приходить через пару недель. Потом я вывалился из помещения наружу, весь потный, трясусь, как лист. Такая жуть накатила. Выдул пять больших кружек пива, только тогда успокоился.

Глава седьмая

– Слип, – спрашиваю его, – а как я попаду на эту твою Ямайку?

– Ха! Я так и думал, что ты заведешь об этом разговор, старик, да и куда бы ты от меня делся?

– Не гони пургу, Слип, просто объясни по-людски, как туда добраться. Что, на самолете, или как?

– Ясное дело, на самолете, приятель. А ты думал, мы сюда на плотах приплыли? Джж, джж, – знаешь, самолет? Он как птица – с крыльями, с хвостом, только не птица.

– Да знаю я. И где на них садятся? В Хитроу?

– Сперва, Ники, тебе нужно купить билет.

– Какой билет? Я когда во Францию ездил, никаких билетов не брал.

– Так ведь во Францию ты не по воздуху летел. Правда, перед посадкой на катер или там, на паром, тоже покупают билет. На самолете то же самое покупают, только покупать надо заранее.

– Вот дерьмо.

Он отхлебнул лимонного сока и стал жевать печенье.

– Ну что, брат мой Ники Беркетт, желаешь ли ты, чтобы я поведал тебе, как покупают билеты?

– Поведай. А потом заткнись.

– Первым делом покупаешь номер «Купли-продажи». Потом обзваниваешь все агентства, которые отправляют рейсы на Ямайку. Потом сравниваешь цены и смотришь, в какой день тебе удобнее. Потом решаешь, что полетишь самым дешевым рейсом, и к черту удобные дни. Самый дешевый рейс всегда оказывается на следующей неделе. Потом ты обмениваешь требуемую сумму на один из ихних расчудесных би-ле-тов.

– Одуреть, как все сложно. Может, есть какой-нибудь магазин. Чтоб можно было просто прийти и взять этот чертов билет?

– Ты сделаешь все так, как я сказал. Да, есть такой магазин, вернее, два магазина, один называется «Британские Вест-Индские Авиалинии», а другой – просто «Британские Авиалинии». И там с тебя сдерут три шкуры, а шансов, что эта штука разобьется, столько же. И раз уж ты привык мыслить здраво и не без фантазии, да к тому же тугой мошны не имеешь, ты будешь обзванивать агентства.

– Значит, я звоню, потом прихожу, покупаю билет?

– Ничего подобного. Это тебе не шоколадку купить. Ты будешь расплачиваться кредитной картой, Ники Беркетт.

– Кредитной картой? Чьей? Так мне еще и красть придется?

– Бог ты мой, Ники Беркетт, у тебя что, нет кредитной карты? Никакого красть в план не входило. Ты уверен, что у тебя нет кредитной карты?

– Одно время было столько, что девать некуда, только своей не обзавелся. Кредитку ведь чтоб заиметь, работать надо. А у нас в Уолтемстоу какая работа.

– О бог ты мой, это сложнее, чем я думал. Значит, тебе-таки придется платить живыми деньгами. Есть у тебя живые деньги?

– В пятницу чек получу.

– За этот твой чек наша птичка согласится тебя везти разве что до Лутона. А настоящих денег у тебя что, совсем нет? Ты же говорил, ты кое-что заначил.

– Заначил.

– Ну вот и ладно. На дорогу тебе хватит, а мы придумаем, как бы тебе там поменьше тратиться. Может, походишь к моей бабушке.

– К бабушке.

– Она тебя покормит. Можешь ходить через день. Ее кормежки на два дня тебе вполне хватит. Расскажешь ей новости о ее мальчике, то есть, обо мне. Она славная старушка. Бедная, но славная, я ее очень люблю. Миз Люси ее зовут. Накормит от пуза.

– Обязательно зайду. А богатой родни у тебя нет?

– Есть дядя в пригороде, у него бар. Выпивка тебе обеспечена.

– Воспользуюсь.

– После об этом поговорим, а пока давай-ка о деле.

Я сходил к волонтеткам, взял у них еще чай и «твиксы». Ходить было больно, но Джимми я с собой в этот раз брать не стал. Потом мы напялили серьезные рожи и снова сидели, пили чай и жевали «твиксы».

Наконец, он говорит:

– Ники.

А я ему:

– Слип.

– Ну вот, Ники. Сейчас я тебе расскажу все в деталях, как и что. Импорт, экспорт – в общем, все-все.

– Я слушаю тебя, Слип.

– Ты же помнишь, Ники, как я сказал, что мы будем возить на Ямайку шезлонги?

– Помню.

– Ну так вот, во время этой своей поездки ты должен сделать две вещи. Произвести анализ рынка.

– Анализ рынка.

– Сперва ты должен выяснить, как у них там с шезлонгами и нет ли уже лежаков. Походи по гостиницам. Сходи на пляжи, посмотри, есть ли там желающие заиметь шезлонги. Поговори с народом. Сечешь, к чему это я?

– Секу.

– Во-вторых, ты должен выяснить, что повезешь с Ямайки. Короче, импорт-экспорт.

– А разве у них там на Ямайке не один экспорт?

– Нет, Ники, старик, ты ошибаешься. Тебе не хватает широты кругозора. Я это говорил только про кофе, но на самом деле там полно чего можно экспортировать. Взять хотя бы бокситы.

– Ты хочешь, чтобы я вывозил бокситы?

– Они к тебе в чемодан не поместятся, приятель. Ты вообще слыхал про бокситы?

– Ни разу.

– Ну и ладно. Давай лучше про кофе.

– Кофе? Так ты серьезно?

– Ямайский кофе «Синие горы». Самый лучший в мире кофе.

– А «Нескафе»?

– Тьфу ты, Ники. Иногда прямо сил с тобой нет. Я тебе толкую про натуральный кофе. Про самый натуральный из натуральных. Японцы за него столько йен выкладывают, что в самую большую копилку не затолкаешь. Америкашки пьют его слабеньким – экономят, видите ли. Здесь, в Британии, его совсем не пьют – оно и понятно, надо ведь, чтоб его и привозили откуда следует, чтобы это был настоящий высокогорный кофе, с тех самых синих гор, у которых и вершин за облаками не видать. Это золотая жила, старик, надо нам взять ее под контроль.

– Как же нам это сделать? – «нам» проскочило как-то само собой, хотя через океан я должен был переться в одиночку.

– Что ж, брат мой, сейчас я преподам тебе еще один урок. Мне рассказывала об этом моя бабушка. У нее брат – фермер. Ты слушаешь?

– Слушаю.

– Понимаешь ли, там, на Ямайке, есть большая кофейная фабрика. Там кофейные зерна обжаривают, перемалывают, пакуют, ну, в общем, все-все. Есть там большие кофейные плантаторы – они могут с фабрикой никаких дел не иметь, а быть сами по себе. Они обжаривают зерна, перемалывают их – а могут и не перемалывать – и продают какому-нибудь международному дилеру. Япошки – те даже фабрику себе прикупили. Так что кофейные эти плантаторы они либо сами по себе, либо сбывают часть на фабрику, сечешь? Мы с ними не общаемся.

– Секу. Не общаемся.

– И есть еще маленькие фермеры.

– Пигмеи, что ли?

– Кончай придуриваться, Ники, у тебя и шутки все дурацкие. Они маленькие фермеры, у них, может, всего по два – по три акра. Ну, обжаривают они там, что удалось собрать, и продают туристам. А что осталось, приходится тащить на фабрику – выбора-то у них нет, не попрутся же они в Токио. Так что они сбывают все в Департамент торговли чуть не себе в убыток. А Департамент продает товар в Токио с четырехкратной накруткой.

– С четырехкратной.

– Так что наша с тобой задача, Ники – мелкие хозяйства. Бери у них зерна – немножко у одного, немножко у другого. И не стесняйся торговаться. Скажи, что приедешь еще, и тогда уж возьмешь намного больше. Сбивай цену, когда только можно. Выгоды они своей не упустят, хоть и не с туристов. В первый раз возьми туда с собой пустой чемодан. Ты едешь на разведку. С экспортной лицензией пока возиться не будем, главное – расходы окупить. Привезешь полный кофе чемодан, сможем даже стоимость билетов вернуть. Сечешь? Потом уж начнется настоящий бизнес. Ямайский кофе в Лондоне и по такой цене, чтобы можно было подступиться.

– Да еще шезлонги!

– Вот-вот, – он совсем разошелся, вскочил и давай воздух кулаками мутозить. Потом выдохся и снова сел.

– Мы будем миллионерами, – говорит. – И когда у нас появится база, мы начнем торговлю с Сенегалом.

– Да, а я и забыл.

– А зря, Ники, это долгосрочный бизнес, долгосрочный и долговечный. Не забыл про модус операнди?

– Как уж тут забудешь.

– Ну вот, а сейчас нам нужно все во всех деталях обдумать.

И мы стали обдумывать этот самый модус во всех деталях.

Я повел Норин к миссис Шиллингфорд.

Этой миссис Шиллингфорд был девяносто один. Еще до последней отсидки меня раз послали к ней на общественные работы – грядки там вскопать, или еще какая хрень. Я покопал чего-то, натер мозоль. Вот мать вашу, думаю, издевается что ли судья, шутки шутит. Подошел к двери, постучал.

– Прошу прощения, миссис Шиллингфорд, – говорю, – мозоль натер, больно – сил нет, понимаете, о чем я?

– Понимаю, как не понять, – говорит, – копать-то оно тяжело, верно? Может, желаешь чашечку чаю, чтоб отдохнуть?

– Благодарю, миссис Шиллингфорд, очень даже желаю.

Мы пошли в дом, выпили чаю, поговорили о том, о сем. Оказалось, у нее ревматизм и подагра, на одну сторону не слышит, на другую не видит, да и вообще все не очень, с обеих сторон. Каждый раз, как я заходил, по полчаса минимум искали ее очки. И еще одно за ней водилось. Страсть как любила болтовней заниматься.

– Да уж, – говаривала она, – огород – тяжкий труд, но дело хорошее. У меня на родине был огород, а в нем тебе и батат, и банан, и фасоль зеленая, и хлебное дерево. Да только поди вырасти. И вот что я тебе скажу, молодой человек: думаю, мы сможем договориться. Раз в неделю один час ты работаешь у меня в огороде. Потом идешь в дом, если хочешь, помогаешь мне прибираться и стряпать. Ну, что ты на это скажешь?

– Прибираться? – говорю, – Стряпать, миссис Шиллингфорд? А что, если кто-нибудь прознает да всем раззвонит, что я, мол, бабой стал?

– Так будь мужиком.

– Как это?

– Скажи им, что это не их собачье дело.

– А, – говорю, а сам сомневаюсь, что они от этого ржать надо мной, как гиены, перестанут. Спасибо хоть, с огородом завязал. И стала она учить меня стряпать.

Сидела, как пень, двигаться еле-еле могла, ни хрена не видела, моргала на меня, на плиту да на овощи, которые я от зеленщика припер, и командовала, как, куда и чего. Не успел я сварганить первый свой тушеный ямс с подливкой, как уж понял: я лучший повар в Уолтемстоу, а ты попробуй только возразить. А после – и колоказия вареная, и бананы зеленые жареные, и рис с горохом да яйцами, и фасоль всякая, и соус вырви-глаз, и еще бог знает сколько всего. А потом мы все это кушали, и она страсть как любила порассказать о родимой Доминике в старые добрые времена, и о ее деревне, и о парнях, и о Карнавале, и о музыкантах c Тринидада и даже из самой Бразилии. Потом еще о музыке, и еще о парнях, которых звали Бенни и Арти, а подробнее – Бенджамин и Артур. Потом мы принимались за ее ром. Я приходил к ней в девять утра, а часто уходил домой в одиннадцать вечера. Прописанный мне срок общественных работ давно закончился, только я продолжал ходить.

Короче, я привел Норин к миссис Шиллингфорд. Сперва прозвонил ей, конечно, сказал что заеду. Приехали в субботу время обеденное, на Маркхаус-роуд взяли карибской еды покушать.

– Миссис Шиллингфорд, – проорал я в щель почтового ящика.

– Заходи, Ники, голубчик, открыто.

Зашли.

– Миссис Шиллингфорд, я тут привел кое-кого, тут это… она… типа… Норин.

– Тутэта?

– Норин, говорю.

– Норин, говоришь? – Она поерзала на своем стуле, отставила чашку, вставила зубы, поглядела оценивающе. Говорит: «Подойди, Норин, поближе, помоги очки найти, дай посмотрю на тебя как следует». Стали искать очки, нашли, потом решали, где Норин встать, чтобы миссис Шиллингфорд было лучше видно. Потом она стала смотреть.

– Ники, – говорит, – что за красавицу ты ко мне привел? И что она рядом с таким, как ты, делает?

– Может, нравлюсь, миссис Шиллингфорд.

Тут Норин меня шлепнула.

– И не только красивая, но и хорошо одетая, и вроде воспитанная, между прочим. И умная, да?

– Она сама так о себе воображает, но только не верьте всему, что от нее слышите, миссис Шиллингфорд. Я просто подумал, зайдем с ней к вам, нанесем типа визит.

– Я столько о вас слышала, миссис Шиллингфорд, – говорит Норин.

– Гм. Значит, это твоя девушка, Ники?

– Может, и так. Хотя, вообще-то, не так. Смотрим видик иногда, но она мне ни разу не это самое, да я ж так с ума сойду, вы понимаете, о чем я.

– Ники Беркетт! – строго говорит Норин.

– Ники Беркетт! – еще строже говорит миссис Шиллингфорд.

– Извините, миссис Шиллингфорд, – говорю.

– Ники, – это Норин, – у нас тут разговор между нами… женщинами. Может, выйдешь, постоишь на улице пару минут, пожалуйста. Думаю я, нам с миссис Шиллингфорд надо серьезно поговорить.

Миссис Шиллингфорд закудахтала так, что показалось, сейчас описается. «Вот-вот, – говорит, – нам надо поговорить, немножко поговорить, серьезно поговорить. Вот так так, Ники, я еще не слыхала, чтоб с тобой кто-нибудь так разговаривал. Ну, дела!»

Я подхихикнул, пришлось. Вышел, взял напрокат кассету, вернулся и взял тайм-аут часа на два – на три. А они все еще балабонили по-своему, по-женски – сперва про обувку, потом про внуков, потом про секс, потом про готовку – вечно одно и то же. И даже голос не сорвали, не охрипли даже. Пленка кончилась, я отрубился, уснул, а проснулся от свиста чайника, когда Норин договаривалась о новом визите в следующую субботу. Она даже не упомянула, со мной придет или одна, но договаривалась так, будто одна.

* * *

Потом все разом стало очень плохо.

В воскресенье вечером я смотрел видик, и тут зазвонил телефон.

– Беркетт?

Это что еще на хрен за «Беркетт»?

– А кто же я, по-твоему, коли ты звонишь ко мне в квартиру? – отвечаю ему.

– У меня для тебя новости. Ты и твои дружки действуете кое-кому на нервы. – Мрачный голос, мрачные новости.

– Серьезно? – спрашиваю. – Вообще-то, я сейчас сижу у себя дома и телик смотрю, никого не трогаю.

– Вас уже предупреждали, но вы не обратили на это внимания. Ты ездил в Уондсворт проведать своего дружка. Хотите побаловаться коммерцией, так?

– Ну, съели по «Марсу», ну и что? У тебя все?

– Навести теперь свою подружку.

И Голос исчез.

И, конечно, как назло, номер не определился.

Я сел и вырубил видео. Кто это – моя подружка?

Норин?

Я выскочил за дверь и бросился бежать. На бегу набрал номер телефона. Подружка – может, они имеют в виду Келли? Хоть дело прошлое, но у нас ведь с ней ребенок. Я бежал к Хоу-стрит – поймать такси, и тут дозвонился до Келли.

– Келли, – спрашиваю на бегу, – как вы с малышом – нормально?

– Конечно, Ники, что за шутки, почему ты пыхтишь, ты что, пьян?

– Там кроме тебя кто-нибудь есть?

– Барри и Дэнни, кто же еще.

– Сиди дома, жди моего звонка. Дверь никому не открывай, от окон тоже держись подальше, поняла?

– Поняла, поняла. Ники, что происходит?

– Понятия не имею, только мне сейчас звонил какой-то козел. Слушай, если что-нибудь произойдет, немедленно звони 999. Поняла?

– Поняла, Ники, поняла.

– Вот и хорошо.

Я прервал связь.

Потом позвонил домой к Норин.

Нет ответа.

Звоню еще раз – вдруг неправильно набрал. Никто не берет трубку, и автоответчика у них нет.

Схватил такси. Звоню Рики Хэрлоку на мобильный. Он ответил.

– Что? – спрашивает.

– Рики, это я. С Норин все в порядке?

– В чем дело?

– Рики, мне тут позвонили и сказали: навести свою подружку. Как у нее дела?

– Ники, мы в Виппс-Кроссе.

– Нет!

– Приезжай, Ники, все сам увидишь.

– Рики, что случилось? Рики, что с ней?

– Ее порезали.

– Через десять минут, Рики.

Меня всего трясло.

На такси доехал до Виппс-Кросса и бегом внутрь. Кто там был у входа – никого не видел. Подбегаю к регистраторше, спрашиваю. И тут меня трогают за воротник.

– Отвали, мать твою, а ну говори, что здесь происходит. – Это не больше, не меньше – Ти-Ти гребаный, сержант Холдсуорт, взял, надо понимать, сверхурочные – никогда не видал, чтобы ДУР по воскресеньям вечером работал. – Только быстро, мужик, детали потом. – Желудок у меня ходуном ходит, от страха.

– Погоди, Ники, послушай, что я скажу. С ней все будет в порядке. Кто-то ее схватил и порезал ей щеку. Иди в сторонку, посиди, успокойся, потом пойдешь к ней. Ей сейчас как раз швы накладывают. Все ее родные здесь.

Мы отошли в сторонку. Я сел, а сам все трясусь. Надо мне успокоиться. Только глаз от него никак не могу отвести.

Говорю ему:

– Что ты-то здесь делаешь, придурок?

– Врач дал знать в участок. Там знали, что у меня свой интерес.

– Свой интерес насчет Норин? Ах ты ублюдок, мразь, ах ты…

– Перестань, Ники. Ей ведь этим не поможешь. Мой интерес был следить, чтобы с ней ничего не случилось, и именно из-за тебя, ты уж извини, конечно. Ее брат передал мне, что ты ему сказал по телефону, так что мы с тобой потом потолкуем, посмотрим, что можно из этого вывести. А сейчас ты немножко успокоишься, навестишь свою девушку и постараешься ее не огорчать, так я говорю?

Вот ублюдок. В коридоре увидел мать и отца Норин, и с ними Рики. Мы с ними были знакомы черт знает сколько лет, еще когда мы с Рики учились в одном классе. Его отец по воскресеньям иногда водил нас на футбол. А теперь из-за меня порезали их дочь.

Они сидели там и молча смотрели на меня.

Потом ее отец поднялся и медленно подошел ко мне.

– Ничего не говори, Ники, не надо. Мы знаем, что ты тут не виноват; Рики нам сказал. Мы знаем, что ты не стал бы делать ничего, что причинило бы боль Норин. Будет лучше, если мы пока не будем ничего говорить друг другу.

Ее мать плакала. Я подошел к ней, и она меня обняла. Сдохнуть мне, если я знал, что до этого дойдет.

Из-за ширмы вышла медсестра.

– Пожалуйста, подождите минуты две, потом можете зайти. Только успокойтесь, успокойтесь, не надо плакать, а то вы и ее тоже расстроите.

Через две минуты мы зашли за ширму.

Норин сидела на стуле. Она ссутулилась, побледнела и была похожа на птичку.

Когда мы вошли, она подняла голову.

– Семнадцать швов, – сказала она.

Он начинался оттуда, где растут волосы, между ухом и глазом, и спускался по щеке к самой шее. Узкий шрам. Нож фирмы «Стэнли». Потом я узнал, что ее держали и велели не дергаться, а то будет хуже. Они подстерегли ее на улице, недалеко от дома – она шла из гостей.

Она сидела на стуле, потом встала, подошла к матери. Потом к отцу. Потом к Рики. Ко мне она подошла последнему и обняла.

– Норин…

– Не говори ничего, Ники, зачем. Я и так знаю, что ты здесь ни при чем. Не знаю, что это было, но точно знаю, что ты тут ни при чем.

Я тоже кое-что знал точно. Я его достану.

Я слышал этот Голос, и рано или поздно я с ним разделаюсь.

– Они говорят, видно почти не будет, – сказала Норин.

* * *

Потом, в среду, Дин Лонгмор повез меня в Гатвик. Это, типа, аэропорт.

У Дина все тело болело, но шрам от шеи до пупа заживал потихоньку.

Я тоже мучился. Внутри все кипело. Дико хотелось кого-нибудь порешить.

Норин понимала – я должен ехать. Билет купил – значит, должен ехать, к тому же не навсегда ведь. Я ехать не хотел, хотел остаться и кого-нибудь порешить. Я думал о ней постоянно, каждую треклятую минуту. Но ехать надо – никуда не денешься. А думаю всю дорогу о ней. И ненавижу – ненавижу кого-то, вот только не знаю, кого.