Текст книги "Хорош в постели"
Автор книги: Дженнифер Уайнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
Глава 14
– Каждая одинокая женщина должна всегда помнить этот основополагающий принцип, – говорила Саманта, когда ранним холодным апрельским утром мы шли по Келли-драйв. – Если ему захочется поговорить с тобой, он позвонит. Ты должна неустанно повторять это. Если ему захочется поговорить с тобой, он позвонит.
– Я знаю, – с тоской ответила я, положив руки на живот. Теперь я могла себе это позволить, потому что неделю назад официально явила его во всей красе.
Беременность – странное состояние, но оно имеет определенные плюсы. Если раньше люди – ну хорошо, мужчины – смотрели на меня безо всяких эмоций или презрительно, видя во мне толстушку, то теперь, когда моя беременность не составляла тайны, во взглядах появилась доброта. Мне нравилась такая перемена. Даже к своей внешности я стала относиться с большей терпимостью, пусть и на несколько минут в день.
– Я стараюсь с этим бороться, – продолжила я. – Стараюсь чем-то занимать себя. Когда начинаю думать о нем, заставляю себя переключаться на ребенка. Спрашиваю себя, что мне надо для него сделать, что купить, на какие курсы записаться.
– Звучит неплохо. Как дела на работе?
– Нормально. – По правде говоря, с работой творилось что-то странное. Я продолжала делать то же самое, что и год назад, и если раньше это так волновало меня, нервировало, расстраивало, радовало, теперь я отчетливо видела, что все это суета. Взять интервью у Крейга Килборна[57]57
Килборн, Крейг (р. 1962) – популярный ведущий, начинал на спортивном канале ESPN, в 1996 – 1999 гг. вел передачу «Дневные встречи», с 30 марта 1999 г. – ведущий программы «Шоу для полуночников».
[Закрыть] за ленчем в Нью-Йорке и обсудить новое направление, в котором разворачивается его ток-шоу? Легко. Стычка с Габби насчет того, кто из нас напишет некролог к «Нянюшке»[58]58
«Нянюшка» – еженедельный сериал, выходивший на канале Эй-би-си с ноября 1993 по июнь 1999 г. (146 серий).
[Закрыть]? Ерунда. Даже взгляды моих коллег, переходящие с живота (который все рос) на мою левую руку (где отсутствовало обручальное кольцо), меня более не трогали. Впрямую вопросов мне еще не задавали, но ответы я уже заготовила. Да, сказала бы я, беременна. Нет, сказала бы я, с отцом будущего ребенка я больше не живу. А затем постаралась бы сменить тему разговора, переключиться на их беременность/роды/заботу о ребенке.
– Какой у нас распорядок дня? – спросила Саманта.
– Магазины.
Саманта застонала.
– Извини, но мне действительно надо кое-что купить...
Я знала, что походы по магазинам даются Саманте с трудом, хотя она и не показывала вида. Во-первых, она терпеть не могла ходить по магазинам, чем принципиально отличалась от знакомых мне женщин. Во-вторых, ее тошнило от многозначительных взглядов, которыми другие покупатели одаривали нас в полной уверенности, что мы лесбиянки.
Пока Саманта расхваливала покупки по каталогам и через интернет-магазины, мимо нас пробежал любитель бега трусцой, загорелый, поджарый, в шортах и свитере с логотипом какого-то колледжа. По субботам многие бегали по Келли-драйв. Только этот остановился.
– Привет, Кэнни!
Остановилась и я, прищурилась, прикрыла руками живот. Остановилась и Саманта, таращась на незнакомца. Тем временем он снял бейсболку. Доктор К.
– Привет, – улыбнулась я. Вне залитого этим ужасным флюоресцирующим светом здания, без белого халата и очков, он оказался очень даже ничего... для мужчины почтенного возраста.
– Представь меня твоему другу. – Саманта буквально мурлыкала.
– Это доктор Крушелевски. – Думаю, фамилию я произнесла правильно, потому что он улыбнулся. – Из Филадельфийского университета. Руководитель программы, в которой я принимала участие.
– Питер, пожалуйста. И на ты, – уточнил он.
Он и Саманта обменялись рукопожатиями, и в нас едва не врезались двое на роликах.
– Если не возражаете, я пройдусь с вами, – предложил он. – Мне надо немного остыть...
– Да, конечно! Обязательно! – воскликнула Саманта и бросила на меня короткий, но многозначительный взгляд, который я истолковала следующим образом: «Если он одинокий, если он еврей и если он вообще был, как вышло, что ты ни разу не упомянула о нем?»
Я пожала плечами и вскинула брови, и эти телодвижения она, конечно же, расшифровала следующим образом: «Я понятия не имею, одинокий ли он, и разве у тебя нет мужчины?» Саманте, похоже, удалось снять с себя заклятие третьего свидания, и она по-прежнему встречалась с инструктором по йоге. И большинство наших дискуссий, не касающихся Брюса, вертелось вокруг вопроса: а думает ли этот инструктор о женитьбе?
Тем временем доктор К., не замечая нашего безмолвного разговора, знакомился с Нифкином, которого не раз и не два обсуждали в Классе толстых.
– Так вот он какой, наш знаменитый малыш. – Внимание Нифкину нравилось, он подпрыгивал все выше и выше. – Ему надо выступать в цирке, – сказал мне доктор К., почесывая Нифкина за ухом. Тот довольно урчал.
– Да, еще несколько фунтов, и меня тоже можно будет там показывать, – кивнула я. – Они еще нанимают толстух, не так ли?
Саманта зыркнула на меня.
– У тебя очень цветущий вид, – объявил доктор К. – Как работа?
– По правде говоря, хорошо.
– Я прочитал твою статью об «Обзоре»[59]59
«Обзор» – ток-шоу о музыке на телеканале Эй-би-си.
[Закрыть] и подумал, что ты абсолютно права... действительно, похоже на «Тандердоум»[60]60
«Тандердоум» – знаменитый рок-н-ролльный ночной клуб в Балтиморе.
[Закрыть].
– Пять девушек входят, одна девушка выходит, – процитировала я себя. Он рассмеялся. Саманта посмотрела на него, на меня, произвела в голове быстрый подсчет и схватила поводок Нифкина.
– Спасибо, что прогулялась со мной, Кэнни, – весело заявила она, – но мне пора. – Нифкин возмущенно заверещал, когда она потащила его к тому месту, где припарковала свой автомобиль. – Увидимся позже. Удачных покупок!
– Ты собралась в магазин? – спросил доктор К.
– Да, я хотела купить... – Вообще-то я хотела купить новые трусики, потому что в прежние уже не влезала, но, уж конечно, не собиралась говорить ему об этом. – Что-нибудь из продуктов. Я шла к «Фреш-Фиддс»...
– Не будешь возражать, если я пойду с тобой? Мне тоже надо кое-что прикупить.
Я смотрела на него, щурясь от солнечного света.
– Вот что я тебе скажу. Если мы встретимся через час, то сможем позавтракать, а потом займемся покупками.
Доктор К. сказал мне, что прожил в Филадельфии семь лет, но ни разу не был в «Утренней красе», абсолютном лидере среди ресторанов, где я когда-либо завтракала. Что мне нравится, так это знакомить людей с моими находками в сфере общепита. Я вернулась домой, приняла душ, надела стандартный наряд: бархатные легинсы и огромных размеров блузу, а потом встретилась с ним в ресторане, где (чудо из чудес!) в этот уик-энд не стояла очередь. Я пребывала в прекрасном настроении, когда мы заняли кабинку. Он так хорошо выглядел, и тоже после душа, в брюках цвета хаки и клетчатой рубашке.
– Готова спорить, ты чувствуешь себя не в своей тарелке, когда приходишь в ресторан с компанией, – заметила я. – Должно быть, делая заказ, люди постоянно помнят о твоей профессии.
– Да, – кивнул он. – Не без этого.
– Ну что ж, сегодня у тебя будет праздник. – Я подозвала официантку с крашеными волосами и в коротком топике, со змеей, вытатуированной на целом животе. – Я буду яичницу с сыром и перчиками плюс бекон индейки, бисквит и... можно заказать картофель и овсянку, а не что-то одно?
– Конечно, – ответила официантка и нацелила карандаш на доктора.
– Мне то же, что и ей, – ответил он.
– Хороший мальчик. – И официантка затрусила к кухне.
– Это бранч, – пояснила я. Доктор К. чуть пожал плечами.
– Ты ешь за двоих. Как дела?
– Если под «делами» ты подразумеваешь мое самочувствие, то все хорошо. Собственно, теперь я чувствую себя гораздо лучше. Усталость, конечно, остается, но легкая. Никакого головокружения, никакого физического истощения, вроде того случая, когда я заснула в туалете на работе...
Он рассмеялся:
– Неужто такое было?
– Один раз. Но сейчас мне гораздо лучше. И пусть я чувствую, что жизнь у меня, как в одной из песен Мадонны, я не сдаюсь, хромаю и хромаю вперед. – Театральным жестом я провела рукой по лбу. – Одна.
Он прищурился.
– Вроде бы это из репертуара Греты Гарбо.
– Эй, не задирай беременную даму.
– Худшей имитации Гарбо я еще не видывал.
– Ну, когда я выпью, у меня получается лучше. – Я вздохнула. – Господи, как мне недостает текилы.
– Как я вас понимаю, – ввернула официантка, ставя на наш столик полные тарелки. Мы принялись за еду.
– Действительно вкусно, – прокомментировал он, проглотив один кусок яичницы и еще не отправив в рот следующий.
– А ты как думал. Их бисквиты – лучшие в городе. Секрет – в топленом свином жире.
Доктор К. вновь посмотрел на меня.
– Гомер Симпсон.
– Очень хорошо.
– Гомера ты имитируешь куда лучше, чем Гарбо.
– Да. Интересно, о чем это говорит? – Я сменила тему, прежде чем он успел ответить. – Ты когда-нибудь думаешь о сыре?
– Постоянно, – ответил он. – Это моя слабость. Иной раз лежу ночью без сна и думаю... о сыре.
– Нет, серьезно. – Я потыкала вилкой в яичницу. – К примеру, кто изобрел сыр? Кто сказал: «Гм-м, я готов спорить, что это молоко станет отменным на вкус, если оставить его, пока на нем не появится плесень»? Я уверена, изобретение сыра – чья-то ошибка.
– Я никогда об этом не думал, но меня занимал «Чиз-виз».
– Фирменное блюдо Филадельфии!
– Ты когда-нибудь видела список ингредиентов «Чиз-виз»? – спросил он. – Это же жуть.
– Ты хочешь поговорить о страшном? Я покажу тебе памятку о эпизиотомиях, которую дала мне врач. – Он шумно сглотнул. – Ладно, не во время еды, – смилостивилась я. – Но серьезно, что случилось с медиками? Или вы хотите запугать человечество до такой степени, чтобы оно приняло обет безбрачия?
– Ты тревожишься из-за родов? – спросил он.
– Черт, да. Я пытаюсь найти больницу, где мне сделают эпидуральную анестезию[61]61
Эпидуральная анестезия – ввод анестетика в поясничный отдел спинного мозга.
[Закрыть]. – Я с надеждой посмотрела на него. – Послушай, ты же можешь выписывать лекарства. Может, дашь мне что-нибудь эдакое аккурат перед тем, как начнутся схватки.
Доктор К. рассмеялся. У него была очень милая улыбка. Я задалась вопросом, а сколько же ему лет. Определенно меньше, чем показалось мне при нашей первой встрече, но разница в возрасте все равно составляла лет пятнадцать. Обручальное кольцо на пальце отсутствует, но это ни о чем не говорит. Многие мужчины не носят обручальных колец.
– Все у тебя будет хорошо.
Он отдал мне оставшуюся часть бисквита и бровью не повел, когда я заказала горячий шоколад, настоял на том, чтобы заплатить за бранч, и я особо не возражала, резонно рассудив, что он у меня в долгу: все-таки я показала ему лучший ресторан для завтрака.
– Куда теперь? – спросил он.
– Ну, если ты сможешь высадить меня у «Фреш-Филдс»...
– Нет-нет. Я полностью в твоем распоряжении. Я искоса взглянула на него.
– Торговый центр «Вишневый холм»? – предложила я, не очень-то надеясь на удачу. «Вишневый холм» находился за рекой, в Нью-Джерси. Там я могла бы зайти в «Мейси», в два магазина для будущих мам... много еще куда. Свой автомобиль я на уик-энд отдала Люси, которая подрядилась развозить цветы, а для этого требовалось средство передвижения.
– Поехали.
Ездил он на мощном серебристом седане. Двери закрылись автоматически, двигатель работал куда тише, чем на моей маленькой «хонде». В салоне царила идеальная чистота, а пассажирское сиденье, похоже, использовалось крайне редко. Обивка выглядела так, словно ее еще не касались человеческие ягодицы.
Мы выехали на шоссе 676, пересекли сверкающую под солнцем реку Делавэр по мосту Бена Франклина. Деревья уже покрывал зеленоватый пушок, солнечные лучи отражались от воды. Ноги приятно ныли после прогулки, чувство насыщения после плотного завтрака добавило хорошего настроения, и, умиротворенно складывая руки на животе, я испытала некое чувство, которое не смогла сразу определить. Счастье, наконец поняла я. Я чувствовала себя счастливой.
Я обо всем предупредила доктора К. на стоянке.
– Когда мы войдем в магазин, тебя могут принять за... э...
– Твоего отца?
– Вот-вот. Он улыбнулся:
– И как же мне себя вести?
– Гм-м... – Я как-то об этом не думала, так мне понравилось сидеть в этом большом, с мощным двигателем автомобиле, смотреть на проносящуюся за окном весну и чувствовать себя счастливой. – Будем действовать по обстановке.
В общем, никаких сложностей и не возникло. В универмаге, где я купила «Комплект беременной» (длинное платье, короткое платье, юбку и брюки, сшитые, по рекомендациям специалистов, из прочного черного материала), толпился народ, так что ни продавцы, ни кассир не обратили на нас ни малейшего внимания. То же самое происходило и в магазине игрушек, где я приобрела кубики, и в «Тарджете», там по купонам я получила лишнюю пачку влажных салфеток и «Памперсов». Кассирша в детском отделе «Гэпа» посмотрела на меня, на него, вновь на меня, но ничего не сказала. В отличие от женщины в «Принцессе на горошине», которая на прошлой неделе сказала мне и Саманте, что мы очень храбрые, или от женщины из «Ма Джоли», которая неделей раньше заверила меня, когда я примеряла легинсы: «Муженек будет доволен».
И ходить по магазинам с доктором К. мне понравилось. Он не роптал, по первому требованию высказывал свое мнение, тащил все мои покупки и даже держал мой рюкзак, когда я что-то примеряла или рассматривала. Угостил меня ленчем в ресторанном дворике (надо сказать, готовили в «Вишневом холме» вполне сносно) и не возражал против моих четырех посещений туалета. Во время последнего нырнул в зоомагазин и купил искусственную кость длиной никак не меньше Нифкина.
– Чтобы пес не подумал, что про него забыли, – объяснил он.
– Нифкин тебя полюбит, – предсказала я. – На моей памяти это случится впервые. Нифкин всегда служит индикатором моих... – кавалеров, подумала я; но доктор К. кавалером не был, – новых друзей.
– Ему нравился Брюс?
Я улыбнулась, вспомнив, как оба поддерживали хрупкое перемирие, которое могло перерасти в полномасштабную войну, если бы я на достаточно долгое время повернулась к ним спиной. Брюс с неохотой соглашался на то, чтобы Нифкин спал на моей кровати, к чему тот привык, Нифкин с неохотой признавал за Брюсом право на существование в моей квартире, но не обходилось без криков, оскорблений, изжеванных туфель, поясов и бумажников.
– Я думаю, Брюсу очень хотелось выбросить Нифкина в окно. Он не любитель собак. Да и Нифкин не подарок.
Я откинулась на пахнущую новизной спинку пассажирского сиденья, чувствуя, как солнечные лучи, вливаясь через прозрачный люк на крыше, греют мне голову.
Доктор К. мне улыбнулся:
– Устала?
– Немного. – Я зевнула. – Посплю, когда приеду домой. Я указывала доктору К., где и куда надо поворачивать, и он одобрительно кивнул, когда мы свернули на мою улицу.
– Мило, – прокомментировал он. Я постаралась взглянуть на улицу его глазами: деревья с набухшими почками вдоль тротуаров, клумбы с цветами перед фасадами домов.
– Да, – кивнула я, – с квартирой мне повезло. Когда он предложил отнести покупки на третий этаж, я не стала отказываться, хотя и опасалась, поднимаясь по лестнице с двумя пачками памперсов, что мое жилище не произведет на него впечатления. Он-то, должно быть, жил в одном из пригородов, в старинном особняке с шестнадцатью спальнями, ручьем, бегущим по лужайке, не говоря уж о кухне, оборудованной по последнему слову техники. «По крайней мере у меня в квартире порядок», – сказала я себе и открыла дверь. Нифкин пулей вырвался в коридор, высоко подпрыгнул. Доктор К. рассмеялся.
– Привет, Ниф, – поздоровался он, тогда как Нифкин через три пластиковых мешка унюхал предназначенную для него искусственную кость и зашелся радостным лаем. Я бросила подгузники на диван и поспешила в ванную, а Нифкин уже зарывался мордой в нужный ему мешок.
– Устраивайся поудобнее! – крикнула я на ходу. Когда я вышла из ванной, доктор К. стоял у двери во вторую спальню, где я ранее пыталась собрать детскую кроватку, доставшуюся мне от одной из подруг матери. Я получила кроватку в разобранном виде, без инструкции по сборке и, возможно, без нескольких важных деталей.
– Что-то здесь не так, – пробормотал он. – Не будешь возражать, если я попробую ее собрать?
– Отнюдь, – ответила я, удивленная и очень довольная таким поворотом событий. – Если ты действительно ее соберешь, я буду у тебя в долгу.
Доктор К. улыбнулся:
– Это я у тебя в долгу за такой чудный день.
Прежде чем я успела подумать, что может из этого следовать, зазвонил телефон. Я извинилась, схватила трубку и плюхнулась на кровать.
– Кэнни! – прозвучал голос с таким знакомым английским акцентом. – Где тебя носило?
– Ходила по магазинам, – ответила я.
Звонок Макси стал для меня сюрпризом. Мы постоянно переписывались по электронной почте, пару раз она звонила мне на работу, рассказывала о своем житье на съемочной площадке «Подключения», научно-фантастического триллера, действие которого разворачивается в далеком будущем. Молодой актер, играющий главную мужскую роль, отличался таким буйным нравом, что требовались аж три специальных человека, чтобы держать его в узде. Также по электронной почте Макси давала мне советы по инвестициям и называла статьи, которые могли помочь мне учредить фонд для ребенка. Я рассказывала ей о работе, моих подругах... и планах, пусть совсем и не грандиозных. Она не задавала много вопросов о близящихся родах. Сказывалось, я полагаю, хорошее воспитание.
– У меня новости, – продолжила она. – Хорошие новости. Большие. Грандиозные. О твоем сценарии. – Я шумно сглотнула. За долгие месяцы нашей переписки и редких телефонных разговоров после встречи в Нью-Йорке речь о моем сценарии не заходила ни разу. Я предположила, что Макси забыла про него, не прочитала, а если и прочитала, то решила, что он ужасный и одно упоминание о нем может поставить крест на нашей дружбе. – Мне он понравился. Джози – идеальная героиня. Умная, упрямая, веселая, грустная, и я сочту за честь сыграть ее.
– Ага. – Я все еще не понимала, о чем она толкует. – Начинай есть.
– Я просто влюбилась в эту роль. – Макси проигнорировала мою реплику. – И знаешь, я договорилась с этой студией, «Интермишн»... Я показала сценарий моему агенту. Она показала им. Они так и ухватились за него... особенно за идею, что Джози сыграю я. Так что, с твоего разрешения... «Интермишн» готова купить сценарий при условии, что Джози сыграю я. Разумеется, ты будешь участвовать во всех стадиях подготовки фильма... Я думаю нам обеим придется подписывать все изменения сценария и утверждения актеров на главные роли, не говоря уже о режиссере...
Но я не слушала. Я легла на кровать, сердце так и рвалось из груди. «Я буду участвовать в постановке моего фильма», – подумала я, и широкая улыбка расплылась по моему лицу. О Боже, наконец-то это случилось, кто-то решил поставить мой фильм! Теперь я писательница, я этого добилась, может, я даже разбогатею!
И вот тут я это почувствовала. Словно волна прокатилась по моему животу. Что-то приподняло его, опустило, снова приподняло. Я бросила трубку, схватилась обеими руками за живот, и изнутри донеслось осторожное постукивание – тук-тук-тук. Шевеление. Мой ребенок первый раз шевельнулся[62]62
Внимательный читатель, сопоставив даты, заметит, что на момент шевеления плода Кэнни беременна уже двадцать четыре недели. Насколько известно переводчику, естественно, из медицинской литературы, младенец начинает шевелиться в 18-20 недель беременности. Но роман – это не реальная жизнь.
[Закрыть].
– Ты здесь, – прошептала я. – Ты действительно здесь?
– Кэнни! – донесся из трубки голос Макси. – Ты в порядке?
– У меня все хорошо, – ответила я, и тут меня разобрал смех. – Просто отлично!
Часть IV
Сюзи Лайтнинг
Глава 15
С Голливудом мне никогда не везло. Для меня киноиндустрия являла собой красавца парня, которого видишь в школьном кафетерии. У тебя просто слюнки текут, но ты точно знаешь, что этот Аполлон понятия не имеет о твоем существовании, а если на выпускном вечере ты попросишь его расписаться в дневнике, он вытаращится на тебя и спросит твои имя и фамилию.
В общем, речь шла о классическом случае безответной любви, но я не оставляла попыток чего-то добиться. Каждые несколько месяцев посылала агентам письма, спрашивала, не может ли их заинтересовать мой сценарий. Письма или оставались без ответа, или я получала стандартную открытку, начинающуюся словами: «Дорогой начинающий писатель...», либо письмо, направленно лично мне, в котором указывалось, что они более не желают иметь дела с начинающими писателями, новичками писателями, писателями, чьи произведения ни разу не покупались киностудиями, в общем, унижали как могли.
Однажды, за год до моей встречи с Брюсом, агент соблаговолил свидеться со мной. В нашей беседе, которая продолжалась десять минут, я запомнила одно: он ни разу не назвал мое имя и не снял солнцезащитные очки.
– Я прочитал ваш сценарий. – Кончиками пальцев он подтолкнул его через стол ко мне, словно боялся прикоснуться к нему ладонью. – Он милый.
– Милый, но неподходящий? – спросила я, сделав логичный вывод из выражения его лица.
– Милый – это хорошо, но лишь для детских передач по каналу Эй-би-си. Что же касается кино... мы бы предпочли, чтобы ваша героиня что-нибудь взорвала.
Он постучал ручкой по титульной странице. «Пораженная звездой» – значилось на ней.
– И вот что я еще хочу вам сказать. В Голливуде есть только одна толстая актриса...
– Это неправда! – взорвалась я, забыв о том, что давала себе зарок вежливо улыбаться и сидеть тихо. Уж не знаю, что завело меня больше – использованное им словосочетание «толстая актриса» или утверждение, что на весь Голливуд такая только одна.
– Одна толстая актриса, на которую пойдет зритель, – уточнил он. – А причина в том, что никто не хочет видеть фильмы про толстых. Фильмы служат для того, чтобы уйти от реальности!
Ясно.
– И что же мне теперь делать? – спросила я.
Он покачал головой, уже вставая из-за стола, уже берясь за сотовый телефон.
– Я не вижу смысла участвовать в этом проекте. Мне очень жаль... – Еще одна голливудская ложь.
– Мы антропологи, – прошептала я Нифкину и ребенку, когда мы летели, как я полагала, над Небраской. Я не взяла с собой детских книг, но решила: если не буду читать ребенку, то по меньшей мере смогу объяснить ему, что к чему. – Так что воспринимайте происходящее как приключение. И домой мы вернемся в самое ближайшее время. В Филадельфию, где нас все любят.
Мы – я, Нифкин и мой живот, который я уже воспринимала как нечто отдельное от меня, – летели в первом классе. Собственно, мы и были первым классом. Макси прислала лимузин к моему дому, который и доставил нас к отстоящему на девять миль аэропорту. На мое имя зарезервировали четыре кресла, и никто и бровью не повел при виде маленького перепуганного рэт-терьера в зеленой пластиковой клетке. В настоящий момент от земли нас отделяли тридцать тысяч футов, мои ступни покоились на подушке, ноги укутывало одеяло, в руке я держала стакан ледяной воды «Эвиан» со вкусом лайма, на соседнем сиденье, под которым устроился Нифкин, лежали свежие номера глянцевых журналов. «Космо», «Гламур», «Мадемуазель», «Мирабелла», «Мокси». Свеженький апрельский номер «Мокси».
Я взяла журнал, почувствовав, как учащенно забилось сердце, как засосало под ложечкой, как холодный пот выступил на шее.
Положила его. Зачем расстраиваться? Я счастлива, добилась успеха, лечу в Голливуд первым классом, чтобы получить огромную сумму, не говоря уже о тесном общении с суперзвездами.
Взяла журнал. Положила. Опять взяла.
– Дерьмо, – пробормотала, не обращаясь к кому-то конкретному, пролистала, пока не добралась до рубрики «Хорош в постели».
«Вещи, которые она оставила после себя», – прочитала я.
«Я ее больше не люблю» – так начиналась статья.
Когда я просыпаюсь утром, мысль о ней – не первое, что приходит в голову: здесь ли она, когда я увижу ее, когда обниму? Я просыпаюсь и думаю о работе, о моей новой подружке или, что чаще, о моей семье, моей матери, о том, как она справляется после недавней смерти отца.
Я слышу нашу песню по радио и не сразу переключаюсь на другую станцию. Я вижу ее фамилию в газете и не чувствую, как кто то большой и сердитый топчется на моем сердце. Я могу зайти в ресторан «Тик-Так», где мы ели омлеты и картофель фри, сидели бок о бок в кабинке и лыбились, глядя друг на друга. Я могу сидеть в той же самой кабинке, не вспоминая, как она сначала садилась напротив, а потом перебиралась ближе ко мне. «Хочу пообщаться, – всякий раз говорила она. – Наношу тебе визит. Привет, сосед!» – восклицала она и целовала, целовала меня, пока официантка с копной светлых волос и кофейником в руке не останавливалась, чтобы покачать головой.
Я вернул себе «Тик-Так». Когда-то это был наш ресторан, теперь он снова мой. По пути домой с работы я проезжаю мимо, мне нравится омлет со шпинатом, и иногда я даже могу заказать его, не вспоминая, как она на автостоянке оскаливала передо мной зубы, чтобы я сказал ей, не застрял ли между ними шпинат.
Вот эти мелочи и цепляют меня раз за разом.
Прошлым вечером я подметал пол. Моя новая подружка обещала заглянуть ко мне, и я наводил порядок. На полу нашел гранулу собачьего корма, попавшую в щель между плитками.
Я, разумеется, вернул все более или менее ценное, одежду и бижутерию, и убрал остальное. Ее письма перекочевали в мой стенной шкаф, фотография исчезла в подвале. Но как можно гарантировать, что гранула собачьего корма для ее песика, каким-то образом долгие месяцы пролежавшая незамеченной в моей квартире, вдруг не окажется в совке для мусора. Это едва не сбило меня с ног. Как можно такое пережить?
«У всех есть история, – говорит моя новая подруга, пытаясь успокоить. – У всех есть жизненный багаж, все несут с собой частицы своего прошлого». Она воспитательница детского сада, она изучала социологию. Утешать и сочувствовать – ее профессия. Но я прихожу в ярость, находя вишневую помаду К. в бардачке моего автомобиля, синюю варежку – в кармане зимнего пальто. Злюсь я и из-за вещей, которых не могу найти, – галстука в горошек, футболки с надписью «Приятного аппетита», которую получил, отослав три этикетки в компанию «Крафт макарони и чиз», – потому что знаю: они у нее и я их никогда не увижу.
Я думаю, когда отношения заканчиваются, следует объявлять День вещевого перемирия. Не сразу, когда вы оба еще злитесь, оба не в себе и, возможно, еще склонны к спонтанному сексу, а попозже, когда вы уже можете общаться как цивилизованные люди, но до того, как завершится процесс превращения бывшей возлюбленной в воспоминание.
«Процесс превращения бывшей возлюбленной в воспоминание», – с грустью подумала я. Вот, значит, что с ним происходило. Да только превращение бывшей возлюбленной в воспоминание – это одно, а вот превращение ребенка в пустяк, на который не стоит и отвлекаться, совсем другое, вызывающее законную ярость. Спонтанный секс, значит! А как насчет его последствий?
Но теперь я нанял уборщиков. Попросил уделить особое внимание полу, показал гранулу собачьего корма и что-то пробормотал насчет жучков, мышей и прочих грызунов. Но в действительности меня преследуют не они, а воспоминания.
Я больше ее не люблю. Но это не значит, что у меня не болит сердце.
Уф. Я откинулась на мягкую, обтянутую кожей, широченную спинку сиденья и закрыла глаза. Меня переполняли грусть и ярость, к которым вдруг добавилась такая отчаянная надежда, что меня чуть не вырвало. Брюс написал эту статью три месяца назад. Именно таков цикл подготовки журнала. Он уже видел мое письмо? Он знал, что я беременна? И какие чувства он испытывает сейчас?
– Ему все еще недостает меня, – пробормотала я, сложив руки на животе. Означало ли это, что есть надежда? Я подумала, а не отправить ли ему футболку с надписью «Приятного аппетита» как знак доброй воли, предложение примирения. Потом вспомнила, что в последний раз отправила ему по почте сообщение о том, что я ношу под сердцем его ребенка, а он даже не соблаговолил снять трубку и спросить, как я себя чувствую.
«Он больше не любит меня», – напомнила я себе. И задалась вопросом, а что чувствовала Э., читая все это... Э., воспитательница детского сада с ее елейными разговорами о багаже и маленькими мягкими ручками. Задумывалась она над тем, почему Брюс до сих пор пишет обо мне, по прошествии стольких месяцев? Задумывалась ли, почему я до сих пор ему небезразлична? А я небезразлична, или только уговариваю себя? А если бы я позвонила, что бы он мне сказал?
Я повернулась, взбила подушку, приложила к иллюминатору, привалилась к ней головой. Закрыла глаза, а когда открыла вновь, командир объявлял о посадке в прекрасном Лос-Анджелесе, где сияло солнце, ветер дул с юго-запада, а температура не превышала идеальных 80 градусов[63]63
80 градусов по Фаренгейту соответствуют 26, 7 градуса по Цельсию.
[Закрыть].
Я вышла из самолета с карманами, полными маленьких подарков от стюардесс. Это были пачки мятных пастилок, завернутые в фольгу шоколадки, маски для глаз, полотенца, носки. В одной руке я держала клетку с Нифкином, во второй – чемодан. В чемодане лежали несколько пар трусиков, «Комплект беременной» без длинной юбки и блузы, которые были на мне, кое-что из косметики, ночная рубщика, домашние тапочки, телефонная книжка, дневник и моя теперь настольная книга «Ваш здоровый ребенок».
– Сколько ты там пробудешь? – спросила моя мать вечером той же субботы. Коробки и пакеты с моими покупками, сделанными в торговом центре, все еще лежали в коридоре и на кухне, словно тела павших. Зато детская кроватка стояла собранная. Должно быть, доктор К. собрал ее, пока я разговаривала с Макси по телефону.
– Уик-энд. Может, задержусь еще на пару дней.
– Ты сказала этой Макси насчет ребенка, не так ли? – недовольно спросила она.
– Да, мама, она в курсе. – И ты позвонишь?
Я закатила глаза, ответила «да» и пошла с Нифкином к Саманте, чтобы сообщить ей хорошие новости.
– Давай подробности! – потребовала она, ставя передо мной чашку чая и усаживаясь на диван.
Я рассказала все, что знала: я продаю сценарий студии, мне надо найти агента, я должна встретиться с продюсерами. Не упомянула я о том, что Макси настоятельно советовала мне найти временное жилье на тот случай, если придется задержаться в Калифорнии для неизбежной корректировки сценария.
– Это просто невероятно! – Саманта тепло обняла меня. – Кэнни, это же здорово!
«Действительно здорово», – думала я, шагая по телескопическому рукаву. Клетка с Нифкином билась об мою ногу. «Аэропорт», – объяснила я ребенку. А на выходе из рукава стояла Эприл. Я узнала ее сразу. Те же сапоги до колен, только волосы она собрала в конский хвост на затылке да что-то странное случилось с частью лица между носом и подбородком. Мне потребовалась минута, чтобы понять: она же улыбалась.
– Кэнни! – Она помахала мне рукой. – Так приятно наконец-то встретиться с вами! – Она пробежалась по мне глазами, точь-в-точь как в Нью-Йорке, на одно лишнее мгновение зацепившись за мой живот, но ее улыбка никуда не делась, когда она встретилась со мной взглядом. – Вы настоящий талант, – объявила она. – Я влюбилась в сценарий. Влюбилась, просто влюбилась. Как только Макси показала его мне, я сказала ей: «Макси, ты – Джози Вайсе. И мне не терпится познакомиться с гением, создавшим этот сценарий».
Я подумала, не сказать ли ей, что эта наша встреча – не первая и что за всю мою карьеру репортера я никогда не получала такого приема, как в тот раз. Задалась вопросом, услышала ли она меня, когда я прошептала ребенку: «Лицемерка». Но потом решила не раскачивать лодку. Может, Эприл и впрямь меня не узнала. В ту нашу встречу я не выглядела беременной.
