Текст книги "Эпилог (ЛП)"
Автор книги: Дженнифер Робертс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
Ливви оказалась весьма организованной. Ее рабочий стол был систематизирован в ряд папок: ФЛМ101, АНГ202, ИСТ152, ИСК102, Университетские Планы, и наиболее заманчивая, Пленница. Угадайте, какую папку я открыл первой? Нет! Не с фильмами. В ней оказалось несколько различных документов: Калеб, Рид, Слоан, Расследования ФБР, Мексика, Восток, Стокгольмский Синдром, Торговля людьми, Пленница_Д1_З2.
Мои пальцы дрожали, пока я зависал над каждым файлом. Мне было интересно, что я найду, смогу ли переварить увиденное, изменится ли мое отношение к Ливви после того, как я это прочту, и если она меня в чем-то предавала, хотел ли я об этом знать? Я понимал, что назад дороги уже не будет. Неведение никогда не заканчивалось для меня хорошо.
Прощупывая почву, я открыл документ под название 'Слоан'. В нем содержалось описание ее внешности и перечисление характерных особенностей. По мне, Слоан, оказалась интересной в самом странном смысле этого слова (произвольное вязание и вариативная таксидермия? Чего?).
Я сразу же перешел к файлу Рид.
Рост: 186 см, Вес 88 кг? Описание: Черные, как смоль волосы, немного длинноваты (что удивительно, учитывая его работу, и привычку быть занозой в жопе), слегка завиваются возле ушей, и у основания шеи. Его глаза темные и выразительные, благодаря таким же темным бровям. Всегда гладко выбрит (весьма педантичен в плане ухода за собой, не говоря уже о волосах). Его губы (ммммм). Его рот теплый, на вкус, как кофе с мятой. Злится, когда его неожиданно целуют (ха!).
Молниеносно на меня обрушилась ослепляющая ярость. Почему Ливви его целовала? Какова была истинная цель их с Ридом встречи, когда он приезжал ее 'проведать'? Мне пришлось прекратить чтение и сделать несколько глубоких вдохов. Ливви меня бы не предала. Правда же? Ведь очевидно, что она меня не сдала. Я заставил себя продолжить.
Ливви описывала Рида, как привлекательного и проницательного мужчину. Это я чертовски привлекательный и проницательный! Могу поспорить, Рид говорит на одном языке, я же владею пятью!
Я перешел на свой файл. Несомненно, он должен оказаться интереснее, чем документ этого агента. И тут, я вспомнил, что когда мы находились в Мексике, Ливви рассказывала о том, что когда-нибудь надеялась написать книгу. Она поведала мне о первом правиле писателя – излагать то, что знаешь. Эта мысль наполнила меня дурным предчувствием.
Документ был больше, чем предыдущие два, и занимал три страницы. Она не поскупилась на детали, и это меня как-то успокоило. Ливви оказалась любительницей приукрасить, и если не считать, что из человека она превратила меня в персонажа, я не понимал, как мне относиться к перемывке собственных костей.
Рост: 192 см Вес: 95 кг? Описание: светлые волосы, голубые глаза цвета Карибского моря. Полные губы, созданные для поцелуев. У него острый клык, который несколько выбивается из ряда прекрасных зубов (его первая улыбка). Мускулистый, но стройный, не грузный или перекачанный. Его кожа загорелая от солнца, а не от солярия. На его теле имеются почти невидимые светлые волоски (когда целуешь его спину, они встают дыбом, но супер-мягкие).
Особенности: Кажется, что Калеб всегда думает о чем-то забавном или веселом (эта все его дурацкая ухмылка). Его глаза могут быть прекрасными или дьявольски пугающими (от безмятежной лазури до мутных вод). Его губы поджимаются, когда он бесится, но старается этого не показывать. Он часто хмурится, иногда одновременно улыбаясь, что обычно выдает его намерение сделать что-нибудь особенно жестокое (та первая порка).
Сведения по персонажу Ливви все продолжались и продолжались. Она пересказывала все то, что помнила обо мне, умудрившись описать даже мой член, как я выглядел, когда кончал, и то, как я смеялся. Неужели Клаудия видела эти записи? Насколько я знал, она прочла, как минимум, часть этого рассказа. О чем Ливви, мать ее, думала?
Возмутившись, я сразу же обратил внимание на то, что поджал губы, и прикусил кончик языка, в попытке успокоиться. Невесело усмехнувшись, я, напоследок, открыл файл Плененная.
Пролог:
Это не роман. В романах описываются храбрые рыцари и наивные принцессы. В них говорится о героях, достойных своих титулов. Они поражают драконов, взбираются на башни, чтобы спасти прекрасных принцесс, тотчас женятся, и обзаводятся наследниками. Романы заканчиваются словами, – 'и жили они долго и счастливо'. Но это не роман.
Это история любви, персонажи в которой несовершенные до состояния сломленности. Герой красив, но уродлив, в смысле, отрицающем стандартное понимание, а героиня заключена не в башню, а в темную, уединенную комнату. Никакой принц ее не спасет. И пока эта любовь цветет и пахнет, 'и жили они долго и счастливо' не будет. Любовь редко рождается или умирает именно так, как мы того хотим. История любви может произойти с кем угодно, и эта произошла со мной.
Прочитанные слова разожгли во мне непонятные чувства. У меня не осталось никаких сомнений – Ливви писала книгу о нас. Наша история не была романом. Я не был достоин называться героем. Я был красивым внешне и уродливым внутри. И мы... не жили долго и счастливо.
Я с трудом сглотнул. И сделал это несколько раз. Я зашел слишком далеко, чтобы остановиться, поэтому продолжил читать:
Во сне я спешно шла по тротуару, пытаясь скрыться от мрачного парня в машине, и когда подняла глаза, я увидела ЕГО. Возможно, дело было в его легком шаге, или в том, как его взгляд скользнул мимо меня, не задерживаясь, но по какой-то причине, он показался мне... надежным. Я бросилась в его объятия, обхватывая его руками за талию, и прошептала, – Просто подыграй мне, ладно? Он подыграл, и я удивилась, когда меня обхватили его руки. Момент опасности, кажется, был уже позади, но мне почему-то не хотелось его отпускать. В его руках я ощущала себя в полной безопасности, прежде, я никогда по-настоящему не чувствовала себя в безопасности. И он так хорошо пах, именно так, как я полагаю, должен был пахнуть мужчина – свежестью, душистым мылом, теплой кожей и легким потом. Осознав, что я слишком долго пользовалась своим положением, не отпуская его, я спешно убрала свои руки, словно он был охвачен огнем. Подняв на него глаза, я поняла, что передо мной стоял ангел. У меня чуть не подкосились колени. Он был самым прекрасным созданием из всех, что мне когда-либо доводилось видеть в своей жизни, включая щенков, младенцев, радугу, закаты и рассветы. Я бы даже не осмелилась назвать его мужчиной – мужчины не могут быть такими красивыми. Его кожа была покрыта прекраснейшим загаром, как будто само солнце неспешно ласкало его своими лучами до создания полного совершенства. На его мускулистых руках виднелись такие же золотистые волосы, что и на голове. А его глаза напоминали зеленовато-голубую лагуну Карибского моря, которую я видела только на киноафишах. Он улыбнулся, и я не могла удержаться, чтобы не улыбнуться в ответ. Я была марионеткой, а он дергал за мои ниточки. Его улыбка обнажила красивые белые зубы и острый клык на левой стороне, что делало их несовершенными, но в его случае, этот маленький дефект лишь добавлял ему больше очарования. Он что-то говорил мне о другой девушке, но я отказывалась слушать.
Это была наша первая встреча. В моих объятиях Ливви чувствовала себя в безопасности, не ведая, не представляя, что я собирался с ней сделать. Даже зная дальнейшую историю, и то, что у нас сложились отношения, эти слова вызвали во мне приступ тошноты. Выбор слов и фраз Ливви выдавал ее возраст. Она сравнивала меня с щенками, младенцами и радугой. Такая юная, такая наивная... и все это разрушил я.
Первые наброски Ливви совершенно не похожи на то, что вы сейчас читаете. У нее не было повествования от моего лица, моих размышлений, мыслей во время наших первых столкновений. В книге рассказывалось о грустной девочке в темной комнате, находящейся во власти монстра– садиста, которому было плевать на ее жизнь. Такими были ее воспоминания обо мне.
Я читал о похищении Ливви, переживая каждый момент ее страха, и испытывая ярость, когда Джаир ударил ее по лицу, лишив сознания. За гранью реальности было узнавать о первом впечатлении Ливви в отношении моего голоса, пока она лежала привязанной и ослепленной в доме Фелипе. Она думала, что я собирался ее изнасиловать, затем убить. Наверное, тогда я об этом знал, что меня совсем не волновало... и это самое ужасное. Я помню свое безразличие. Очередная правда о человеке, которым был я.
Не удовлетворившись наказанием, я продолжил читать. К моему удивлению, в записях проскальзывал эротический подтекст. В то время, как я помнил яркие моменты с долей своего нездорового желания, ее точка зрения было словно нож, проворачиваемый в моем сердце. Я не был уверен в том, что Ливви, которую я узнал, была той самой девочкой из прошлого. Возможно, я просто подмял ее под себя.
Я задумался о том, что если бы Ливви была кем-то другим – очередной девчонкой – как я однажды предлагал – прошел бы я через все это, и продал бы ее Владэку. И если бы она никогда от меня не убежала, не пострадала от байкеров, взял бы я эту прекрасную девушку, лишив ее невинности. В такие моменты, я был готов на все, чтобы стереть проплывающие перед моими глазами слова. Я не хотел, чтобы они существовали. И не хотел, чтобы они были правдой. Тот, кем я был сейчас, стремился вернуться в день встречи с Ливви, и переписать нашу историю. Но в моей голове не унимался изводящий голосок, напоминающий о том, как далеко мне придется вернуться, чтобы исправить собственные ошибки.
Я хотел оказаться в ночь своего избиения Нарви, и сдаться на волю смерти. Но что было бы с Ливви, если бы я погиб? Что было бы со всеми теми девушками, которых я обрек на страдания?
Было слишком поздно спасать Пию Кумар. Я заживо закопал хозяев этой рабыни рядом с ее могилой, чтобы она слышала их крики.
Мне пришлось отвернуться от экрана, выключить ноутбук, и выйти на балкон, чтобы глотнуть свежего воздуха. Было трудно дышать. Казалось неудивительным, что Ливви не могла признаться мне в любви. Какое право я имел на это чувство?
Зайдя в комнату, я оставил ей записку.
Я прочитал твою книгу. Знаю, ты будешь вне себя от злости, и ты имеешь на это полное право. Я понимаю, что тебе захочется на меня накричать, ты имеешь право и на это, но должен быть с тобою откровенен – пока я не знаю, смогу ли все это принять. Несколько дней я проведу в отеле. Мне нужно подумать.
Твой Калеб.
p.s. Прости за все.
Собрав свои скромные пожитки, находившиеся у Ливви в квартире, я, уходя, закрыл за собой дверь. Я был в состоянии оцепенения, не знал, что мне дальше делать, и с трудом вел машину – мое внимание было сосредоточено не на дороге, а на Ливви.
Почему она позволила мне остаться с ней? После всего, через что я заставил ее пройти, я не мог придумать причины, по которой она впустила меня в свою жизнь. Может, потому что боялась меня, или хотела держать поближе, чтобы приглядывать за мной? Это было умно. Именно так поступил бы и я.
Я ненавидел, насколько слабым меня делали чувства к ней. Я не был плаксивым ребенком, но презирал чувство собственного опустошения, когда ее не было рядом. Я ненавидел сидеть в номере отеля, и ждать, когда она освободится с учебы или работы. Я думал о ней, как о своей. Она и была моей, и все же, я не мог коснуться ее там, где мне этого больше всего хотелось. Я не мог коснуться ее сердца и заставить отдать мне все то, в чем у меня возникла такая неумолимая потребность. На мгновение... я возненавидел ее. Я возненавидел свою любовь к ней.
Я собирался вернуться в отель, но мои мысли привели меня в другое место.
Пару раз я бывал в спортивном зале, и даже подумывал его посещать, но в конечном итоге, поменял свое решение. Я был жестоким человеком, и сомневался, что мне следовало ходить в подобные места. Вероятно, я передумал. Моей жестокости требовалось освобождение.
Припарковав машину, я вошел внутрь, и тут же учуял запах мужского пота. Комнату практически распирало от вони человеческих тел. Там не оказалось ни кондиционеров, ни эскалаторов, ни стен, заставленных беговыми дорожками или другими тренажерами. Это был настоящий спортивный зал. Это было то самое место, где мужчины могли обратиться к своему зверю, живущему в каждом из нас.
Наконец-таки, по моим венам разлился адреналин. Мое сердце заколотилось, кулаки сжались, а мышцы подтянулись и застыли. Я практически жаждал боя.
Пока я осматривал зал в поисках желающего и способного составить мне достойного соперника, ко мне обратились на испанском, – Могу я вас записать?
Повернувшись, я посмотрел на рядом стоящего парня. Его едва ли можно было назвать высоким, но от него веяло чрезмерной уверенностью в себе. Наверное, он был немного младше меня, что также сказывалось на его манере поведения.
Неспешно оглядев этого типа, я решил, что он, скорей всего, был мастером каких-нибудь боевых искусств: судя по виду, его ноги были способны переламывать кости.
– Я хочу бой, – произнес я настолько спокойно, насколько мог, что, должно быть, получилось не слишком убедительно, потому что он посмотрел на меня с некоторой подозрительностью.
– Английский? Хорошо. Я немного говорю. Тебе нужно...
Он пытался подобрать подходящее слово, но закончил подергиванием своей одежды.
– Я ничего с собой не взял, – ответил я, – и мне ничего не нужно. Буду вот так.
Махнув рукой на свою футболку и джинсы, я не стал утруждаться, объясняя ему, что знаю испанский – я был не в настроении вести беседы. Улыбнувшись, мужчина замотал головой.
– Боец? Какого стиля?
Он направился к передней двери и завернул в комнату слева. Предположив, что это был кабинет, я вошел в него, несколько раздраженный из-за невозможности незамедлительно приступить к схватке.
– Рукопашного.
Будучи военным офицером, Рафик хорошо обучил меня этому делу. Одним из моих любимых воспоминаний был тот день, когда я, наконец, одолел его врукопашную. Он сильно рисковал, передавая мне все те знания, которыми обладал. Без Рафика я был неграмотной, беззащитной шлюхой. И вся ирония была в том, что навыки, которым он меня научил, поспособствовали его собственной смерти.
Сидящий за столом мужчина, закатил глаза, и что-то пробормотал обо мне на испанском. Он считал меня идиотом, который пришел сюда за тем, чтобы ему надрали зад. Казалось, эта идея его забавляла. Взяв какие-то бумаги с позади стоящего принтера, он положил их мне прямо перед носом.
– Пожалуйста, внесите всю информацию о себе, и поставьте снизу подпись. Необходимо удостоверение вашей личности и деньги за членство.
Заполнив необходимые бумаги, я вытащил из своего бумажника все наличные. Их оказалось достаточно, чтобы оплатить членство за три месяца. Мужчина за столом, по-видимому, оказался доволен моей оплатой, и встал, чтобы пожать мне руку.
– Карлос.
Не видя никаких причин для того, чтобы заводить нового врага, я ответил на рукопожатие, пытаясь ровно произнести свое имя, – Джеймс.
Отпустив руку, я посмотрел в сторону ринга.
– Теперь, я могу драться?
Недовольный Карлос покачал головой.
– Ладно. Дерись.
Он пошел первым, и я последовал за ним в направлении ринга. Карлос подозвал ближайшего бойца. Некоторое время я слушал, как он рассказывал тому о моих намерениях. Смерив меня взглядом, боец фыркнул и ответил, что не прочь быть моим противником. По-видимому, никому из них не приходило в голову наличие у меня определенного таланта.
Я выказал им свое скромное возражение, неторопливо снимая обувь, носки, футболку. Мне было наплевать, каким образом пойдет бой. Мне просто нужна была драка. Не став противиться неподходящей по размеру капе, я зажал ее между зубами. Ко всему прочему, решив не пренебрегать защитой, надел шлем. Через несколько минут, я стоял на ринге напротив Фернандо.
Мы оказались вполне подходящими партнерами. Он был немного ниже меня, но казался более рельефным, мускулистым. Я понял, что стиль борьбы Фернандо подразумевал использование ног, по тому, как он начал разминать их, поднимая ступни к пояснице.
Я повращал головой, плечами, встряхнул руки. Встав на пальцы ног, разогрел свои мышцы, насколько это было возможно за тот короткий промежуток времени, отведенный мне на подготовку. Я не питал никаких иллюзий по поводу своей неуязвимости. Более того, я жаждал ударов, которые на меня обрушатся. Я знал, что они распалят меня, разбудят спрятанную во мне ярость, и как только она меня поглотит, все мысли о Ливви испарятся – боль душевная, перетечет в боль физическую.
Подозвав нас к центру ринга, Карлос прошелся по правилам боя: не обманывать, не кусать, не ломать кости, не бить в пах, не бить головой, и не драться после гонга. Последовал еще ряд знакомых мне правил, но опять же – я никогда, ни с кем не дрался, кроме Рафика, и то – забавы ради. И даже тогда, я учился выживать, а не вести бой. Но самым главным правилом – обязательным не для кого-то, а только для меня – было одно-единственное: не убивать.
Кивнув друг другу, мы с Фернандо отступили по два шага от центра, а Карлос покинул ринг, встав неподалеку от него. Прозвучал гонг.
Мой соперник не торопился. Вопреки своему фырканью и напускной самоуверенности, он стал медленно обходить ринг, чтобы выявить мои сильные стороны. Я делал то же самое. Но промедление оказалось быстротечным. В ожидании атаки его мощными ногами, я был застигнут врасплох, когда он просто налетел на меня со всей силы своего тренированного тела. Подняв на руки, он швырнул меня в сторону угла. После чего, я почувствовал, как на мои ребра приземлилось его колено. Из меня вышибло весь воздух.
Сцепив свои свободные руки, я заехал Фернандо в место соединения его шеи с плечом. Он сделал шаг назад, и я ударил его в ту же самую область, отчего у меня появилось достаточно пространства, чтобы поднять правую ногу и оттолкнуть его от себя. Улыбнувшись, Фернандо поднял руки в пригласительном жесте: Давай же.
Он оставил меня бездыханным, а я почти ничего не успел сделать, чтобы убедить его в том, что являлся достойным противником. В срочном порядке, я собирался исправить сложившуюся ситуацию, и начал наступать на него серией ударов, которые он довольно легко отражал. Я бил так часто, что Фернандо отвлекся от моих рук, за чем последовал мой ход. Ударив его в шею слева, я шагнул ближе, и правым локтем заехал ему в висок.
Он потерял равновесие, предоставив мне возможность подсечь его ногу и опрокинуть все его тело на мат. Фернандо был опытным бойцом, и моя атака вывела его из строя лишь ненадолго. Быстро перекатившись, он поймал меня своими мощными ногами и повалил на пол, после чего, на мою спину посыпались впечатляющие по своей силе удары пятками.
Казалось, что во время нашей схватки зал оживился, и вокруг ринга начали собираться другие ребята. Они болели за Фернандо.
Мы сцепились на матах, не позволяя заламывать руки, или начать душить друг друга, что, несомненно, привело бы к болезненному поражающему захвату. Гонг прозвучал прежде, чем каждый из нас захотел сдать свои позиции.
– По углам! – крикнул Карлос.
Отпихнув Фернандо, я поднялся на ноги. Мы неотрывно смотрели друг на друга, пытаясь отдышаться, а Карлос хохотал, отмечая, что у меня было больше практики, чем он предполагал.
Мой противник посоветовал мне не слишком-то радоваться. Что он еще легко со мной обошелся, и надерет мне задницу, как только раздастся следующий гонг.
Сняв шлем, я кинул его за пределы ринга. Подражая раннему жесту Фернандо, я поднял свои руки, и сказал ему, чтобы он надрал мой зад, если считает, что сможет. Судя по всему, всех приятно удивила моя способность изъясняться на испанском. Всех, кроме Фернандо. Он снял шлем и откинул его подальше. Карлос ударил в гонг.
Фернандо бросился на меня, но в этот раз я был готов встретить его натиск. Дождавшись момента, когда он окажется на расстоянии вытянутой руки, я использовал его инерцию против него же самого. Шагнув в сторону, я обхватил его шею рукой, запрыгнул ему на спину, и повалил на маты, на которые мы приземлились с оглушительным грохотом. Намертво вцепившись коленями в его туловище, я стал дубасить его по лицу, не давая ему время восстановиться. Мои руки болели от ударов по кости.
Перекатившись, Фернандо отпихнул меня в сторону, и махнул назад, попав мне между лопатками. Я вскрикнул, елозя руками в попытке схватиться за потное тело своего противника. То, что я надел джинсы – было ошибкой. Ткань стесняла мои движения. На мою спину обрушились еще два удара, и у меня перед глазами появились звездочки.
Наше противостояние из любительского спаринга превратилось в серьезный бой. Фернандо всячески старался вскарабкаться мне на спину и сцепить руки вокруг моей шеи. Я же не прекращал защищать свое горло.
Через мое тело прошло знакомое чувство. Внезапно, единственное, что имело значение, стала победа. В мое лицо прилетело кулаком, больно стукнув капой о мои зубы. Я почувствовал вкус крови.
– Ты не можешь меня убить, брат. Я здесь всемогущ.
Сжав челюсть, я со всей силы оттолкнул руку, собирающуюся сомкнуться вокруг моей шеи. Рука Фернандо дрогнула, заставив измениться его положение на моей спине.
Раздался гонг и Карлос крикнул нам прекратить, но никто из нас не послушался. Я отказывался спасаться гонгом во второй раз.
Приподнявшись на руках, я открыл свою шею Фернандо так, что он был не в силах устоять. И когда он поддался, лицом прижавшись к моему лицу, я завел одну руку ему за голову, а второй схватился за его глотку. И сжал. Фернандо покряхтел мне в ухо. Прижимая его к себе, своим плечом я перекрывал ему трахею. Для нас обоих – впившись в горло противника – это стало проверкой на выносливость.
Позиция Фернандо была выгоднее моей, но он привык драться за спорт, а я привык драться за жизнь. Я сжимал, пока мои плечи не запылали. Мне уже давно не хватало кислорода, и перед моими глазами стояли лишь черные пятна. Но я держался. Держался до тех пор, пока Фернандо не обмяк на мне, всего за несколько секунд до того, как я вырубился сам.
В сознание меня привели неслабым ударом по морде и холодной водой. Сердитый взгляд Карлоса – все, что мне понадобилось, чтобы понять произошедшее. Посмотрев мимо него, я увидел, что с Фернандо делали то же самое. Тот присел и, откашливаясь, начал растирать свою шею.
– Когда ты вошел, я сразу понял, что от тебя будут одни неприятности, – произнес Карлос на испанском, – одевайся и проваливай, нахрен, отсюда.
Поднявшись, он кинул мне мою футболку. Я надел ее и встал так быстро, как только мог.
– Хороший бой, – удалось произнести мне распухшим горлом, – как-нибудь повторим.
У Фернандо получилось улыбнуться и кивнуть, после чего я повернулся и покинул ринг.
Забрав свои носки и обувь, я ушел, даже не надев их. Пока я шел к машине, холод приводил меня в чувства, и я не возражал. Это было единственным, что удерживало меня в вертикальном положении. Я знал, что к утру буду разукрашенный и помятый, как черт. По крайней мере, хоть что-то казалось прежним.
Я успел вернуться в отель прежде, чем дрожь в растянутых мышцах, изувеченное тело и избитые кости заставили меня мечтать о горячей ванне. Медленно я погрузился в воду. Все безбожно щипало. Я положил лед на лицо.
В тот момент никто не мог назвать меня красивым.
Глава 11
Я крепко спал, когда услышал настойчивый стук в дверь, и простонал, попытавшись пошевелиться. Свет, проникающий сквозь шторы, указывал на то, что вечер еще не наступил. Долго не дожидаясь, Ливви сама явилась ко мне.
Я решил, что мои дальнейшие попытки сдвинуться были неразумными. Мое горло слишком болело, чтобы кричать. Мою грудь прострелило странным чувством – я хотел увидеть Ливви, но не хотел с ней ссориться.
Вскрытый наживую. Это единственные слова, которые пришли мне на ум, чтобы описать то, как я себя чувствую – вскрытый наживую. Как будто кто-то разрезает меня скальпелем и до тех пор, пока плоть не начинает отделяться, а из открытой раны не польется кровь... боль не проходит. Я слышу треск, и звук того, как с моих ребер сдирают кожу. Из меня медленно, один за другим, извлекают окровавленные, вязкие органы, до тех пор, пока во мне не остается ничего, кроме пустоты. Пустоты и мучительной боли, но я все еще жив. Все еще. Жив.
И пока я лежал, не желая шевелиться, а Ливви, стучала в мою дверь, до меня дошло: мне всегда будет больно. Да, вскрытый наживую – самые подходящие слова. Любить Ливви было все равно, что разрезать себя, и вынимать свои внутренности. Она делала меня слабым. Она делала меня уязвимым. Она заставила меня желать, ждать и надеяться на то, что никогда не будет моим.
Дверь открылась.
– Калеб? – позвала Ливви.
Это был первый раз, когда она воспользовалась ключом, который я ей дал, и я застонал от собственной глупости. И вот еще одна черта, которой меня наделила Ливви – глупость.
– Я здесь, – прокряхтел я.
Удушение до потери сознания плохо сказывается на голосовых связках.
Я ненавидел то, как сильно билось мое сердце. Мне, действительно, хотелось ее увидеть. Хотелось попросить у нее прощения. И к своему стыду, хотелось показаться ей на глаза в этом избитом виде, и воспользоваться своим плачевным состоянием, чтобы она на меня не накричала. Ливви ахнула, увидев мою рожу, но не стала ко мне прикасаться.
– Что ты сделал на этот раз? Ну, кроме того, что порылся в моих личных вещах и обманул мое доверие? Похоже, у тебя выдался нелегкий день.
Я позволил ее словам повиснуть в воздухе. Что я мог ответить? В конце концов, шагнув ближе, Ливви провела пальцами по моей щеке. Я зашипел.
– Так тебе и надо, – рявкнула она.
Под ее злостью мне послышалось беспокойство.
– Что произошло?
– Я подрался, – прошептал я, – видела бы ты другого парня.
Я усмехнулся, и это было больно.
– А, д-другой парень жив? – равнодушно спросила она.
– Да, – так же холодно ответил я.
– Ты не могла об этом не спросить, так ведь? Я всегда убиваю людей по пустяковым причинам. Я отвернулся от Ливви. – Если ты пришла сюда поспорить, можешь не утруждаться. Твоя взяла.
В груди я почувствовал ощутимое давление.
– Просто уйди.
– Ты, правда, хочешь, чтобы я ушла? – спросила Ливви.
Ее голос был совершенно безэмоциональным, и это напугало меня до черта. Пожалуйста, не уходи. Не оставляй меня.
– Если ты все сказала, – вместо ответа, произнес я.
– Трус, – выплюнула Ливви, – ты можешь подраться. Кинуться на вооруженных головорезов. Убить. Но не дай Бог тебе проглотить свою долбаную гордость, и попросить прощение за то, что повел себя как маленький, любопытный засранец.
Я быстро сел.
– Ты думаешь, что я не могу проглотить свою гордость? Да пошла ты! Все, что я делал целыми месяцами – это проглатывал свою гордость. Прошу у тебя прощения до тошноты. Трахаю тебя, когда тебе этого хочется. Прилежно веду себя с твоими друзьями. Жду, пока ты вернешься домой, потому что мне больше нечем заняться. Ты стала всей моей жизнью! А в это время ты пишешь обо мне. Ты до сих пор видишь во мне того человека, которым я был. Ты видишь убийцу – красивого внешне и уродливого внутри. Тогда для чего ты со мной? Для чего я изо всех сил пытаюсь быть кем-то другим, если ты всегда будешь видеть во мне монстра, разрушившего твою жизнь? Я следую за тобой по пятам, как влюбленный болван, и изо дня в день противостою желанию вернуться к тому, что знаю. В такие минуты мне хочется стать тем человеком, которым я был, потому что он не мог тебя любить. Прежний я никогда не позволил бы себе такую слабость!
Я прокричал эти слова сквозь боль в горле, что перемешавшись с моими эмоциями, выплеснулось наружу, грозясь перекрыть мне доступ кислорода. Лицо Ливви стало равнодушной маской. Меня пробрал озноб до самых костей. У кого она научилась быть такой холодной? Задаваясь этим вопросом, я уже знал ответ.
– Ты любишь меня? – спросила Ливви, посмотрев мне прямо в глаза. – И когда ты это понял? Не тогда ли, когда я призналась тебе в любви, а ты ответил, что это было мило? Или, возможно, когда я убила человека? А может, когда я умоляла тебя не оставлять меня у границы? Ты понял, что любишь меня, когда я одиноко лежала в больнице, оплакивая тебя? Когда ты орал о своей любви на всех перекрестках, Калеб? Я тебя не слышала. Я была слишком занята, пытаясь без тебя, мать твою, дышать. Занята, убеждая всех и каждого в том, что я не свихнулась, несмотря на то, что оправдывала своего похитителя. Ну, так, напомни мне. Когда ты произносил эти слова? Я непременно вернусь назад в прошлое, и успокою сломленную девушку, которую ты оставил. Твоя любовь успокоит ЕЕ, потому что Я уже не та девушка. Я научилась без тебя дышать. Узнала, что никому в этой жизни нельзя доверять. И дело не в том, что ты прочитал мои записи. На это мне наплевать. Рано или поздно, ты бы все равно их увидел. Дело в написанной тобою записке. И в этом моменте. Дело в осознании, что в любую минуту ты снова убежишь, оставив меня одну. Тогда как я могу говорить тебе о своей любви? Как мне снова это пережить?
Я замер на месте. Каждая клеточка моего тела горела от стыда. Ливви была живучей. Она пережила меня.
Вот тогда я и понял, что был свидетелем не ее равнодушия – это была боль. Ливви было больно и это было по моей вине.
Я не знал, что происходит, но вскоре все прояснилось: в носу и глазах защипало, я всхлипнул. Я знал, что Ливви смотрела на меня. И понимал, как нелепо я, должно быть, смотрелся, и насколько был слабым и сломленным. Но мне было все равно. Мне нечего было терять.
Я постарался прочистить горло, перед тем, как заговорить.
– Я не мог тебе об этом рассказать, Котенок. Я только что закопал... я ведь любил его.
Я почувствовал, как моя грудная клетка задрожала.
– Кого? – прошептала Ливви.
Она до сих пор была такой равнодушной.
– Рафика, – тихо произнес я.
Ливви вздохнула.
– Почему, Калеб? Ты знаешь, что он сделал.
– Да. Я знаю, что он сделал. Я также знаю, что он не сделал: он никогда не трогал меня так, как это делали другие.
Часть меня не могла поверить в то, что я собирался с ней об этом говорить. Я прочитал ее рассказ, и он заставил меня задуматься. Видимо, я почувствовал себя обязанным рассказать Ливви свою половину нашей истории. Мне нужно было объяснить ей, что я оставил ее не без веских причин.
– Я был так мал, Ливви. Так беспомощен. Каждый день меня кто-нибудь насиловал. И это продолжалось до тех пор, пока я не начал убеждать себя в том, что это было не изнасилование. Я позволял им прикасаться к себе. Позволял им... трахать себя. Я улыбался тем, кого видел чаще других, воображая, что они могли быть ко мне неравнодушны. Иначе с чего бы им возвращаться для моего повторного использования? Со временем, я им поверил. И верил, когда они говорили о своей привязанности. Верил, когда они обещали мне выкупить меня у Нарви. Я позволял себе надеяться, что в один прекрасный день стану свободным.
