Текст книги "Плененная во тьме (ЛП)"
Автор книги: Дженнифер Робертс
Соавторы: Дженнифер Робертс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Мне не хотелось открывать свой рот, потому как, сделав это, я снова разрыдаюсь, а мне не хотелось больше плакать. Мне до смерти надоело плакать.
Он поцеловал меня в голову и я отбрыкнулась от него. Сглотнув, я сделала глубокий и медленный вдох.
– Все, что ты можешь, это причинять мне боль, – спокойно сказала я.
В моих словах проскользнул намек на страх. Я ожидала, что после этих слов, последует наказание, но, по всей видимости, Калеба они мало волновали.
Вместо этого, он мягко произнес:
– Ш-ш-ш. Иди сюда, – даря чувство защищенности.
– Все будет хорошо.
Грубо схватив меня, он прижал мое лицо к своей груди. Не успев даже подумать о том, что я делаю, я обняла его своими руками так сильно, как только могла. Он был моим мучителем и моим утешением; создателем тьмы и светом внутри. Мне было безразлично, что он в любой момент мог бы с легкостью причинить мне боль; прямо сейчас, я нуждалась в ком-то, кто бы обнял меня, был добр ко мне, в ком-то, кто сказал бы мне именно эти слова. Что все будет хорошо.
Я, конечно, знала, что так не будет. Но мне было все равно. Мне нужна была ложь. Мне нужны были мои книги, мои фильмы, а прямо сейчас – мне нужны были руки Калеба.
Он обнимал меня и нежно убаюкивал, казалось, целую вечность, до тех пор, пока все мои слезы не высохли, и я просто лежала в его объятьях.
– Пожалуйста, не оставляй меня здесь. Я ненавижу быть здесь.
Его пальцы, ласкающие мою щеку, вселили в меня надежду. Но, когда я почувствовала, как он стал медленно выбираться из постели, эта надежда тут же рассыпалась на кусочки. Не сказав ни слова утешения, он собрал свою одежду и оставил меня.
Потерянная, я снова легла на кровать, придвинув ближе свои подушки. Они пахли, как он.
Глава 8
Дверь медленно открылась, впуская в комнату немного зловещую тень Калеба, окруженную сиянием света, падающим из-за его спины.
Смею признаться, я испытала облегчение, увидев его. Калеб.Прежде чем я успела произнести его имя вслух, я остановила себя, сделав вместо этого глубокий вдох.
Я сидела... и ждала.
А он в это время стоял возле двери, и небрежно прислонившись к ней, сжимал в своей левой руке ткань, напоминающую собой шелковую ночную сорочку. Я не сводила глаз с его тени, когда он протянул ее мне. И, несмотря на свою усталость, я попыталась разглядеть выражение его лица в темноте.
Это что, очередная гребаная игра? Если так, то это жестоко.
– Ну, Котенок? Ты собираешься надеть ее или ты, наконец-то, переступила через свою капризную скромность?
Я ждала, что он и дальше будет поддразнивать меня, начиная свою игру, но он лишь продолжал сверлить меня насмешливым взглядом. Подойдя к нему, я ухватилась за ткань в его руках, ожидая встретить сопротивление. Но когда его не последовало, я, не устояв на ногах, завалилась немного вперед, и прежде чем выровнять положение своего тела, на мгновение коснулась его груди своей щекой.
Он рассмеялся, и это было почти... мило.
Мягкая и чувственная ткань скользила сквозь мои пальцы, когда я всматривалась в дверной проем. Еще никогда я не была так близка к открытой двери, и мне едва удавалось скрыть свое волнение. Свет, просачивающийся из комнаты за его спиной, неотвратимо притягивал меня, вынуждая мять в руках этот скользкий шелк.
Неожиданно Калеб потянулся к моим рукам и крепко сжал их. Таким образом, он, видимо, пытался успокоить их волнительную дрожь.
Подняв голову и посмотрев на него, я, наконец, смогла разглядеть черты его лица в свечении от соседней комнаты. Я была странно взволнованна, увидев его при свете – действительно увидев его, так же четко, как в тот роковой день на улице. Кажется, с тех пор прошла целая вечность.
Своей правой рукой он потянулся к моему лицу. Пойдя на поводу у инстинкта, мои глаза закрылись, когда его пальцы, поглаживая, скользнули сначала по моей брови, потом по скуле, далее, вниз по моему подбородку, и, наконец, своим большим пальцем он провел по изгибу моих губ. У меня закружилась голова. Мои прежние инстинкты, оберегающие меня от его прикосновений, в какой-то момент оставили меня, и я не могла вспомнить, когда именно они прекратили свою работу.
Сейчас, его прикосновения были желанными. И мое подсознательно жаждущее тело, бесконечно просило о насыщении своего нового голода.
Внезапно, я вновь ощутила на своей спине его вес, а в моих ушах раздавались его стоны, пока он выжимал из моего тела собственное удовольствие.
Выпустив сорочку в его умелые руки, я открыла глаза, одновременно предвкушая и смущаясь.
Я пыталась, но мне так и не удалось сдержать свою дрожь, когда его руки одевали ее мне через голову. Шелк облизывал мою плоть с головы до пят, сначала охлаждая, а потом согревая ее, словно впитывая в себя мое тепло.
– Вот так, – его голос был хриплым.
Пока я пристально смотрела на пуговицы его темной рубашки, он взял меня за руку и повел к двери.
При трении о шелковую материю, мои соски затвердели.
Он действительно собирался выпустить меня?
– Пойдем, – сказал он, ободряюще улыбаясь. Но я застыла на месте. Я спрашивала себя: действительно ли это происходит? И как всегда, ответом было: ДА.
Шагнув в гостиную, я словно попала в совершенно другой мир. Мир, в который я, почему-то, боялась входить.
Я замешкалась; комната казалась слишком большой, слишком холодной и яркой для моих чувствительных глаз, привыкших к темноте. Я сжала руку Калеба, таким образом, убеждаясь, что он был рядом со мной в такой волнительный момент, а потом... я замерла. Я осознала всю нелепость своего мыслительного процесса, но понимала, что у меня не было никакой возможности его изменить.
Как это называется, когда заложник ищет укрытие в руках своего похитителя? Стокгольмский синдром?Неужели он меня настиг? Могла ли я подхватить его, например, как простуду? Я знала, что думать об этом было, по меньшей мере, глупо. Потому как, ответ был прост: мне не хотелось нарваться на того другого парня, который привез меня сюда, вот и все. Да, да, конечно.
Эти мысли несколько успокоили меня. И Калеб тут совершенно ни при чем. Так, ведь?
Отмахнувшись от этих размышлений, я отпустила руку Калеба, чтобы подтвердить действием свое убеждение, родившееся в результате моего внутреннего монолога.
Всматриваясь в комнату, я пожирала глазами каждую поверхность, каждый предмет, потому что, кто знал, когда он решит поместить меня обратно в мою черную коробку. Подняв глаза к потолку, высотой около шести метров, я с восхищением посмотрела на толстые деревянные балки, простирающиеся от стены до стены. Это выглядело красиво, старинно и помпезно. Под моими ногами лежала керамическая плитка, одиночные фрагменты которой были украшены цветочным орнаментом. А вся комната была декорирована гобеленами и настенными ночниками, акцентирующими внимание на низких антикварных стульях.
У меня было такое ощущение, что я попала в гостиную восемнадцатого века. И казалось, что в любую минуту, сюда мог войти мужчина, источающий стиль того времени – с широким галстуком и, может, даже с тростью – и предложит мне чай.
Но стоило мне взглянуть на арочный свод над входом в прихожую, прямо напротив моей комнаты, как я тут же поняла, что этот мужчина вряд ли был бы англичанином. В этом месте было много испанских мотивов. Где, мать его, я находилась?
Слева от себя я увидела что-то вроде кухонной зоны. Ну, по крайней мере, там стоял стол. А прямо напротив него, справа от меня, я, наконец-то, увидела... окно.Думаю, я даже издала восторженный писк.
Я бросилась к окну, вырываясь из хватки Калеба, на что он, хоть и попытался меня остановить, но преследовать не стал. Схватившись за решетку, я выглянула из окна. Там была ночь! А я так надеялась увидеть дневной свет; ведь я не видела солнца так... долго... очень долго... как долго?
Мой разум отказывался думать о чем-то другом, кроме мира, находящегося вне этого дома. Я все еще была в ловушке. Это было тюрьмой в тюрьме. Но, тем не менее, это было большей свободой, чем та, в которой я пребывала длительное время, и мне было достаточно сделать всего лишь маленький глоток, чтобы и дальше поддерживать свое существование.
Переполненная эмоциями, я вглядывалась в ночь. Просунув руку через решетку, желая, чтобы ее там не оказалось, я прикоснулась к теплому стеклу окна.
Открывающийся вид был пустынным, и было сложно что-либо разглядеть; луны видно не было. Я подумала, что Калеб специально выпустил меня ночью, зная, что здесь можно было любоваться только черным, ничем не примечательным ландшафтом, по которому ни хрена не понятно, где же, черт возьми, меня все-таки держали.
Я могла быть в трех кварталах от дома, или в совершенно другой стране. Не знаю почему, но я подумала о Мексике. Это терзало меня; Мексика была слишком близко к Калифорнии, и все же слишком далеко, чтобы ожидать какого-либо спасения.
Голос Калеба прервал поток моих мыслей:
– Ты голодна? – спросил он, стоя позади меня... далеко позади меня. Даже не посмотрев на него, поглощенная темнотой улицы и отвлеченная тем, что творилось в моей голове, я едва произнесла:
– Типа того.
– Знаешь, на этот 'типа того' вопрос требуется ответить ДА или НЕТ. Я был бы очень признателен, если бы ты обращалась ко мне как подобает, и поворачивалась лицом, когда я с тобой разговариваю.
Оторвав свой взгляд от окна, я посмотрела на него. На его лице снова заиграла широкая улыбка. Такой же улыбкой он вооружался для порождения во мне внутреннего смятения. В темноте, связывая меня в узлы, а при свете – лишая дара речи.
– Прошу прощения, Хозяин, – сказала я, возвращая себе крупицы самообладания.
– Да... я голодна.
Снова отвернувшись к окну, я сжала прутья решетки. Его слова эхом отдавались в моей голове. «В тебе так приятно. Мне нравится твоя маленькая, тугая попка».
– Тут есть цыпленок с рисом или тамале. С чем будешь?
– Эм, с рисом, – ответила я, снова поворачиваясь к нему.
Даже это, казалось, было игрой, некой проверкой. Мне не очень хотелось кушать, но я боялась, что если я откажусь от еды, Калеб снова поместит меня в темную комнату.
Вытащив из холодильника контейнеры с едой, он разложил содержимое по тарелкам. Какой хозяйственный похититель.
– Я как раз собирался поесть, когда ты решила разыграть этот свой маленький... спектакль.
Он произнес это так небрежно, как будто мы обсуждали с ним цветовую гамму комнаты. Тихо и осторожно закрыв дверцу микроволновки, и установив на ней таймер, он занялся другими приготовлениями к нашему ужину.
Мой спектакль. Он был во мне. Глубоко.
От его слов я одновременно почувствовала укол боли и всплеск желания. Мой желудок скрутило. Спектакль. То, что он назвал спектаклем, для меня было событием, которое полностью изменило всю мою жизнь. После этого, я уже никогда не стану прежней, а ему, кажется, было до лампочки. Я быстро заморгала.
Не плакать, Ливви.
Должно быть, у меня не совсем получилось спрятать свои эмоции, потому как он быстро добавил:
– Больше никаких слез, Котенок. Нет тьмы, нет слез.
Сунув в рот ложку, которой он выкладывал еду, он снова открыл холодильник.
Я стояла и пялилась на него, как идиотка, не зная, что мне делать. Я, просто кивнула. Это все, на что я была способна.
Вытащив из холодильника две бутылки пива, он поставил их на столешницу, после чего достал тарелку из микроволновки.
– Вот, возьми, – он протянул мне тарелку, – только осторожно, она горячая. И садись за стол.
Держа тарелку в руках, я по-прежнему продолжала стоять и смотреть на него, и лишь спустя несколько секунд почувствовала, как у меня пылают руки.
– Твою мать! – воскликнула я и поспешила поставить горячую тарелку на стол.
Он рассмеялся, и поставил в микроволновку вторую тарелку с едой. Посасывая свой средний и безымянный палец левой руки, я чувствовала себя настоящей тупицей.
Достав тарелку из микроволновки, и поставив ее на стол, он, прихватил с собой одну бутылку пива, и подошел ко мне.
Калеб взял мою левую руку, и обернул ее вокруг длинной твердой длины бутылки... моя рука оказалась под его. Было просто потрясающе ощущать под нашими горячими пальцами прохладную влажность бутылки. Подняв на него глаза, мне вдруг стало нечем дышать.
– Так лучше? – спросил он, только я услышала что-то еще, отчего внутри меня все встрепенулось.
Я сжала ноги.
Резко убрав свою руку с моей, он вырвал меня из состояния транса.
Выдвинув стул, я села, угнетенная тем фактом, что была ночь, и что я упустила возможность увидеть солнце. Ни один человек не задумывается о том, насколько ему повезло от того, что он каждый день может видеть солнце. Раньше, я об этом точно не думала... до этого момента.
По мне прошла волна разочарования, и я снова поникла. Калеб это заметил. Было ли хоть что-нибудь, чего он незамечал?
– Что? Что сейчас не так?
Я посмотрела на него глазами, в которых огромными буквами мигало – ТЫ ИЗДЕВАЕШЬСЯ НАДО МНОЙ?!
Он пожал плечами.
– Я всегда могу вернуть тебя в твою комнату.
От этого предложения я вздрогнула.
– Нет. Я... благодарна. Просто, думаю, я расстроена тем, что не увидела солнца. Я давно его не видела.
– Хммм, – единственное, что он ответил.
Я всячески старалась не смотреть на него, потому что каждый раз, когда я это делала, все, о чем я могла думать, это о том, что он был во мне. Каким он был ласковым и нежным, заставляя мое тело петь, несмотря на мое сопротивление, и каким он был жестоким после...
Гоняя еду по тарелке, я думала о том, что находилось за пределами моей старой жизни. Я задавалась вопросом, удастся ли мне когда-нибудь сбежать. Ведь чем дольше я оставалась здесь с Калебом, тем менее вероятной становилась эта возможность. Однако, я знала, что я никогда не откажусь от этой надежды.
Неожиданно я задумалась о том, что случится с Калебом, если мне удастся улизнуть. Привлекут ли его к ответственности? Эта мысль оставила во мне смешанные чувства. Блять, наверное, все-таки, у меня был тот самый Стокгольмский синдром.
– Я вывел тебя из той комнаты, чтобы ты поела со мной, а не для того, чтобы ты смотрела только на свою тарелку.
Я подняла свой взгляд. Он снова улыбнулся.
Или, может быть, он просто слишком красивый для тюрьмы.Мысль о тюрьме снова вернула меня к недавнему анальному происшествию.
– Расскажи мне о своем доме, Котенок: у тебя есть братья, сестры?
Я почувствовала, как слезы стали пощипывать мои глаза, грозя хлынуть из них целым водопадом.
Положив свою вилку и закрыв лицо руками, я молилась, чтобы они отступили. Мне не хотелось говорить об этом, не с ним – мне было слишком больно. При этом, логическая часть моего мозга подсказывала, что, возможно, если я откроюсь ему, он увидит во мне человека и станет иначе ко мне относиться. Навсегда выпустит меня из этой тьмы. А быть может, вообще отпустит.
Это было возможностью. Джек-потом.
Слезы были прогнаны прочь. Я могу это сделать. Я должна это сделать.
– У меня пять братьев, – ответила я, не желая рассказывать ему о своих сестрах.
Он долго смотрел на меня, а затем снова заговорил.
– А ты...?
– Самая старшая.
Откинувшись на спинку стула, он начал сверлить меня своим темным пристальным взглядом, как будто знал что-то, чего не знала я, и забавлялся этим.
– А твои родители?
С чего это вдруг ему стало интересно?
– У меня только мама. Отца с нами уже давно нет.
– Он умер? – спросил он почти задумчиво.
– Нет, – сказала я резко, – просто ... ушел.
– Значит у твоих братьев другой отец?
– Эм... отцы.
Снова опустив свой взгляд в тарелку, я продолжала гонять еду по кругу, и старалась не думать о том, что он пялится на меня.
– У твоей матери дети от нескольких мужчин? – его голос звучал... неодобрительно.
Слегка покачав головой, он пробубнил себе под нос, – Запад.
Его глаза снова впились в меня, – И как ты к этому относишься?
Ты кто такой? Мой персональный мозгоправ?
– Не знаю. Думаю, мне все равно.
– А что по этому поводу думает твой старший брат? – спросил он, подаваясь вперед.
Ему, действительно, было это интересно. Я уже начала немного волноваться.
– Мой брат? – переспросила я.
Я не понимала; для чего ему это нужно? Моему брату было четырнадцать и все, чем он занимался – это бегал по улице со своими друзьями. Мама и остальные были на моей ответственности.
– Бремя заботы о тебе и о твоей матери по обыкновению ложится на старшего из братьев, – сказал Калеб, любопытствующим тоном, отчего-то пронизанным нотками недоумения.
Я усмехнулась, – Едва ли.
Казалось, что, в какой-то степени, мой ответ вызвал у него недовольство, но он медленно кивнул в знак понимания.
В каких дебрях он вырос?
– Да, конечно. Как же я мог забыть.
Его взгляд стал почти жалостливым. Мое лицо вспыхнуло, а ком, появившийся в горле, становилось все труднее глотать и держать под контролем. Прикусив губу, я посмотрела вниз на свою тарелку с остывающей едой.
– Как же это получается, что на твои плечи взвалено так много ответственности, а ты до сих пор остаешься такой невинной и дрожащей маленькой девочкой, которой нужно говорить, что делать?
– Я не ребенок, – твердо сказала я, но в моем голосе не хватало уверенности.
– Точно, – сказал он, и растянулся в широкой улыбке.
Но она быстро поникла.
– Ты винишь свою мать?
Застигнутая врасплох, я моргнула и просто кивнула в ответ. Как он мог так хорошо знать и видеть меня? Я быстро вытерла слезы, прежде чем они успели сбежать вниз по щекам.
– Да! – выкрикнула я, и, расплакавшись, спрятала свое лицо в руках.
– Я не хотел, чтобы ты плакала, Котенок.
Наклонившись, он положил свою руку на мою.
Еще как хотел.Я пыталась вытащить свою руку, но его хватка была настойчивой. Я осмелилась взглянуть на него. Неужели в океане ЕГО глаз отражалась МОЯ боль? Он сглотнул, и это было так, как если бы он прятал какие-то сильные эмоции.
Он прочистил горло и когда заговорил, снова был похож на прежнего себя:
– Как думаешь, она скучает по тебе?
Он спрашивал это таким будничным тоном, словно мысль об этом не разрывала мое сердце на куски; но ведь это было так, это, действительно, было так. Я плакала так сильно, что мое лицо было залито слезами, а руки мне приходилось вытирать о сорочку.
– Пожалуйста, прекрати. Почему ты такой жестокий?
Он выглядел весьма нетерпеливым.
– Просто ответь на мой вопрос. Он очень простой – думаешь, она скучает по тебе? Или, возможно, она забыла о своей дочери и просто живет дальше?
Я вырвала руку из его хватки и ударила ею по столу.
– Ты не знаешь меня! Ты не знаешь моей семьи. Ты вообще обо мне ничего не знаешь. Ты просто какой-то двинутый извращенец, который похищает женщин и от этого чувствует себя супергероем! Ты думаешь, мне вообще, на хрен, интересно, о чем ты там болтаешь? Нет!Я тебя ненавижу!
В ту секунду, как я закончила свою эмоциональную тираду, меня охватил черный, тяжелый, ледяной страх. Калеб выглядел злым. Он спокойно стучал вилкой по столу, но один только взгляд на его пальцы, костяшки которых побелели от силы, с которой он сжимал эту бедную вилку, и я поняла, что спокойствием тут и не пахло.
Я смотрела ему прямо в глаза, не отпуская его взгляд ни на секунду, и надеясь, что каким-то чудом его гнев отступит. Если я отведу взгляд – надежды для меня нет.
Внезапно, он разразился смехом, настолько громким и сильным, что я подпрыгнула и закрыла ладонями уши. Мне захотелось закричать, только чтобы он перестал смеяться.
Вскочив со стула, он бросился ко мне с распростертыми объятиями. На что, я тут же вскинула руки, защищая свое лицо. Но к моему удивлению, он взял мое лицо в свои ладони и начал целовать меня в губы – с таким жаром, что мне стало даже немного больно.
Прервав поцелуй, его лицо ненадолго задержалось рядом с моим, обдавая мои губы теплым дыханием.
– Это я тебе спущу, Котенок. Спущу, потому что этим, ты многое рассказала о себе. И ты мне нравишься, Котенок, мне нравится твой маленький дерзкий ротик. Я не хочу делать ему больно. Я лучше буду целовать его, вот так.
И его губы снова накрыли мои, на этот раз мягко и нежно, лаская их языком, и проникая им в мой рот. Положив свои руки ему на запястья, я осторожно отстранилась от него. Убирая его руки со своего лица, я отвернулась, и вытерла рот тыльной стороной ладони.
Выпрямившись, он схватил меня за подбородок, и запрокинул мне голову. Мы снова смотрели друг на друга.
– Но если ты продолжишь в том же духе, – добавил он, – мне придется преподать твоему дерзкому ротику жестокий урок. Ты поняла?
Я медленно кивнула, его рука все еще держала мой подбородок.
Он улыбнулся, – Хорошо.
Сев обратно на стул, он, казалось, был доволен собой. Вот вам и все его сострадание.
– Моя мама действительно скучаетпо мне, – я была непреклонна.
– Она никогда не перестанет меня искать; ни одна мать не перестанет искать своего ребенка.
Но мой тон был не особо убедительным, даже для моих собственных ушей.
На мгновение, он показался мне таким же сломленным, как и я, но только на мгновение. Хотела бы я знать почему? Неужели ему пришлось вынести больше страданий, чем мне?
– Ну, если ты так говоришь, – прошептал он, теперь уже с более равнодушным выражением лица.
Отведя от него взгляд, я сделала большой глоток пива, и, взяв вилкой побольше еды, направила ее себе в рот. Когда мой рот был набит, я не могла говорить.
В течение нескольких минут мы сидели, молча, окруженные только звуками поглощаемой нами пищей. Я уставилась на свою вилку – свою металлическуювилку, и видимо смотрела на нее так долго, что, почувствовав на себе его взгляд, я подняла глаза. Калеб улыбался мне. Он брал меня на слабо – воспользуюсь ли я ею в качестве оружия? Было странным обнаружить, что я научилась распознавать множество его улыбок.
Кажется, я немного захмелела, потому, как мир стал немного, не знаю... качаться? По неизвестным мне, на тот момент причинам, я чувствовала необходимость повторить свой вопрос... осторожно. Однажды, он сказал мне, что сделает со мной все, что захочет, но он ни разу не сказал мне, что именно это будет. Может, то, что произошло между нами – было из его планов самым страшным? Как ни странно, я на это очень надеялась.
– Хозяин? – я сделала паузу.
Когда он ничего не ответил, я продолжила.
– То, что недавно произошло... это все, что ты хотел сделать со мной?
Казалось, что этот вопрос его нисколько не удивил, для меня же, наоборот, было такое ощущение, что я задала самый важный вопрос из всех, что когда-либо могла задать.
Он продолжал есть, не поднимая на меня взгляда, а я все тыкала вилкой в еду и пила свое пиво. Тем временем, тишина вокруг нас становилась все тяжелее, явственнее указывая на то, что у него был ответ, которым он не хотел со мной делиться.
Мое лицо раскраснелось, и думаю, что отчасти, виной тому был алкоголь. Я снова посмотрела на свою тарелку. Оказывается, я успела слопать все, что было; забавно, но я даже не помнила этого.
– Еще одну?
Указав на мою бутылку, на его губах вновь заиграла та самая улыбка.
– Эм, думаю, да.
Он встал из-за стола и обошел небольшой кухонный островок.
Я снова огляделась по сторонам, все еще пребывая в состоянии небольшого шока, и думая о том, как могло получиться, что я оказалась здесь. Я никогда не предполагала, что такое может произойти со мной. И ни за что бы не подумала, что моя жизнь примет такой невероятный поворот. Не то, что бы раньше у меня было много причин для оптимизма.
Он быстро вернулся, держа в руках бутылку, и прежде чем отдать ее мне, открыл ее.
– Не пей слишком много, Котенок, я не хочу, чтобы тебе стало плохо.
Я пила из бутылки, удивляясь про себя тому, что сейчас пиво было на вкус как вода.
Он снова сел на свое место, и включив режим "игнорируем Котенка", продолжил есть и пить. Меня это бесило.
– А что насчет тебя... Хозяин? – провоцировала я его.
– Что насчет твоей семьи?
– А что с ней?
– Предполагаю, что она состоит не только из похитителей.
Как ни странно, он улыбнулся. Не обычной полуулыбкой, которую он всегда пытался спрятать. А настоящей улыбкой, во все тридцать два зуба. Боже, он был красивым сукиным сыном. Это нечестно.
– Нет.
– Нет сестер?
– Нет. А у тебя?
– Нет.
Разве мы об этом только что не говорили? Что он еще знал?
– Как насчет твоей мамы?
Лицо Калеба тут же лишилось каких-либо эмоций.
– Умерла.
Между нами разлилось тяжелое чувство потери, и вопреки здравому смыслу, меня это глубоко задело. Если бы моя мама умерла... Я была бы потеряна.
И совсем неважно, что она была невыносимой, и что до сих пор винила меня в том, в чем я не была виновата. Я любила ее. Все остальное не имело значения. Даже то, что эта любовь, скорее всего, была не взаимной.
– Мне очень жаль, – прошептала я от чистого сердца.
– Спасибо.
Он заскрежетал зубами.
– Как она умерла?
В его глазах вспыхнул такой гнев, которого я ни разу у него не наблюдала, но я продолжала стоять на своем. К моему огорчению, он первый прервал зрительный контакт. Он ткнул вилкой в тамале, и я задалась вопросом, не хотел бы он, чтобы сейчас, на месте того самого тамале оказалась я.
Из всего сказанного им, я сделала вывод – у него были проблемы с матерью.Но у кого их не было?
– Что произошло с твоей матерью? – спросил он.
– Мужчины приходили в вашу жизнь, давали клятвенные обещания, забирали все, что хотели, и уходили?
– А разве так происходит не всегда? – усмехнулась я.
Или того хуже.
– Иди сюда, Котенок.
При звуке его баритона, мое сердце ушло в пятки. Я сразу же поняла, что означал этот тон. Моя голова сама собой начала отрицательнопокачиваться, показывая тем самым мой ответ до того, как я успела облачить его в слова.
– Я не сделаю тебе больно, Котенок, во всяком случае, пока ты сама не вынудишь меня. А теперь, иди сюда.
Его голос был нежным, но твердым, и его слова давили на меня своей угрожающей серьезностью.
Я встала и медленно прошла разделяющее нас расстояние, останавливаясь прямо перед ним. Потянувшись, он положил свои руки на мои предплечья, удерживая меня.
– Видишь, – вздохнул он, – сейчас ты такая милая, такая смиренная и послушная. Ты уважаешь меня; ты уважаешь то, что я могу с тобой сделать, если захочу. Вот такого Котенка мне хочется обнимать, защищать, и стереть все беспокойство с твоего маленького личика. И знай, если ятебе что-нибудь пообещаю, то я сдержу свое слово.
Все еще не отпуская моих рук, он встал со стула. Мое дыхание сбилось, а голова пошла кругом от алкоголя и тревоги, зародившейся в моем сердце. Я посмотрела вниз, на свои ноги, отказываясь встречаться с его глазами, хотя чувствовала на себе силу его взгляда.
Его дыхание стало тяжелее, а его руки сжимали меня все крепче. Когда он наклонился, мое дыхание вообще улетучилось, и он поцеловал меня – почти нежно, сначала в одну щеку, потом в другую. Затем, резко отстранившись, он развернулся, и направился в неизвестном мне направлении, успев лишь кинуть через плечо.
– Положи тарелки в раковину. Я сейчас вернусь.
Я действовала, словно находилась под заклинанием – быстро собрав все тарелки и положив их в раковину, я вытерла губкой со стола. После чего, вернувшись на прежнее место, села за стол.
Мои мысли беспорядочно метались. Если бы не тот факт, что я видела, как он открывал бутылку с пивом, я бы подумала, что он, возможно, что-нибудь подсыпал туда; но нет, видимо, я была просто пьяна.
Прежде, чем я услышала его приближающиеся шаги, до меня даже не дошло, что я была одна и упустила возможность найти способ выбраться отсюда. Он проверял меня?
Я вдруг почувствовала себя дрессированным животным. Сидеть, Ливви. Сидеть. Хорошая девочка.
– Ну что, Котенок, это было действительно весело, но боюсь, что у меня есть кое-какие дела, а это значит, что тебе придется вернуться в свою комнату.
По спине пробежался холодный озноб, и меня заметно тряхнуло.
– Пожалуйста, Хозяин, – сказала я, глядя ему прямо в глаза, – Я не могу вернуться туда, пожалуйста, не заставляй меня идти туда.
Мое тело начало содрогаться от страха и паники, а не от неистового гнева, как раньше. Алкоголь сделал почти невозможной способность спрятать эмоции.
– Котенок, мы оба знаем, что твои мольбы ни к чему не приведут. Повторяю, у меня есть дела, и у меня нет времени с тобой нянчиться.
Независимо от результата, я бы умоляла его в любом случае.
– Тебе не нужно будет нянчиться со мной, обещаю. Я буду вести себя хорошо, я буду тихой; я буду такой, какой ты скажешь. Только, пожалуйста! Не заставляй меня возвращаться в ту темную комнату. Я сойду с ума.
Я смотрела на него и заклинала всем, что было у меня на этом свете. Я не могла вернуться в ту комнату. Я не могла вернуться к темноте, к одиночеству и страху, заточенных в этих стенах.
Тяжело вздохнув, он, молча, посмотрел на меня оценивающим взглядом.
– Скажи, Котенок, а что мне за это будет?
Глава 9
Калеб был удивлен, насколько далеко согласилась зайти его пленница в том, чтобы остаться подальше от 'своей комнаты'.
Он задавался вопросом, причем уже не в первый раз, о чем он, мать его, вообще думал. Ведь он прекрасно знал, что последнее, что ему следовало делать – это приглашать ее в свою комнату.
Она и без того уже успела занять в его мыслях слишком много места. И чем дольше он находился рядом с ней, тем меньше, казалось, он доверял самому себе. Особенно сейчас, когда одного взгляда на нее было достаточно, чтобы разбудить в нем воспоминания о ее дрожащем под ним теле, желающем большего, но не осознающего своих потребностей.
С момента их первой встречи, она успела пройти длинный путь, и была уже не той застенчивой девочкой, за которой он следил на улицах Лос-Анджелеса.
Что-то внутри Калеба подсказывало ему, что то, что он сделал – было неправильным, но даже сейчас он не мог со всей уверенностью сказать, что не повторил бы этого снова, представься ему такая возможность. Или что он не хотел сделать этого еще раз.
В ней было нечто такое, к чему Калебу хотелось прикасаться и пробовать. Что-то, на что ему хотелось заявить свои права.
Это был первый раз, когда девушка предложила ему что-то добровольно, и он был не в силах отказать. По спине пробежала неожиданная дрожь и его член мгновенно затвердел. Пока его разум сомневался в том, что ему было нужно, его тело, очевидно, этим не страдало.
Закрыв глаза, он попытался представить то, что должна была чувствовать она, стоя в нескольких шагах от него с завязанными глазами, и слегка подрагивая. Он ощутил холодный кафель под своими босыми ногами, аромат горящих свечей в воздухе и легкий вкус пота на своих губах. Ему хотелось попробовать еепот.
Он был готов на все, лишь бы отвлечься от стихийного бедствия, произошедшего за кухонным столом. Было большой ошибкой задавать ей все эти вопросы. На самом деле, ему не особо хотелось знать на них ответы. Тем более, что ему всегда претили эти разговоры о матерях.
