Текст книги "Плененная во тьме (ЛП)"
Автор книги: Дженнифер Робертс
Соавторы: Дженнифер Робертс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Мы проехали всего около пятнадцати минут, после чего остановились у небольшой бетонной хибары. Дерьмо.Мой страх ни на секунду не утихал, даже напротив – подскочил на несколько делений, и когда я огляделась вокруг, я заставила себя смотреть и наблюдать, чтобы быть готовой удрать в любую минуту.
По периметру в окружении цыплят ходила курица, и клевала разбросанное по грязи подобие корма. В воздухе стоял тяжелый запах жары, вперемешку с вонью животного помета.
Но все равно, к этому старому, захудалому домишке у меня было более 'теплое' чувство.
Рядом с хибарой валялся трехколесный детский велосипед, порванное сидение которого с энтузиазмом клевал маленький цыпленок.
– А что мы здесь собираемся делать? – спросила я.
Я чувствовала себя глупой, но надеющейся. Надежду мы прибережем для границы, и для чудесного Божьего вмешательства. А сейчас, я бы не отказалась от телефона.
Я надеялась только на это, и на... незнакомца. Я так устала от встреч с новыми людьми.
– Тебе нужно переодеться. Плюс, у Хавьера есть телефон, по которому мы сможем заключить наше соглашение.
При словах о телефоне, внутри меня все заликовало, но затем, до меня дошли остальные его слова, – Какое соглашение?
Чувство тревоги возросло вдвое. Меня тут же окутал страх.
Шкет фыркнул, – Дорогуша, как говорится, жопки, бабки или шмаль, без баблоса нету воза. И так как у тебя нет шмали, я выбираю жопки или бабки... Думаю, ты понимаешь, к чему я веду.
Мое сердце ускорило ритм, отбивая в моих ушах громкие отрывистые удары: бум – бум – бум.
– О каком количестве бабок ты ведешь речь?
Я не хотела признаваться в том, какой чертовски бедной была моя семья. И я уж точно не хотела платить 'жопкой'.
– За такую милую куколку как ты, думаю, можно попросить, по меньшей мере, сотню штук зелени.
От его слов, мой желудок резко скрутило и меня чуть не стошнило. Моя семья и близко не располагала такими деньгами. Единственным человеком, которого я знала, и у кого, возможно, могли быть такие наличные, была Николь, но это были не ее собственные деньги, так ведь? Они принадлежали ее родителям, а я едва была с ними знакома. Николь всегда была одна в их огромном доме.
Меня стало разрывать от отчаяния. Я убежала, чтобы столкнуться с этим?
Я посмотрела на Шкета. Я чувствовала, как все выходило из-под контроля, все шло не так. Бороться или бежать. Я собиралась делать и то и другое.
– А что, если нет? – прошептала я себе под нос, зная о необходимости задать этот вопрос, но, не особо желая знать ответ, потому как он, скорей всего, отразит исход событий.
– Думаешь, никто не заплатит за тебя денег?
Он посмотрел на меня и улыбнулся, – О, я уверен, по крайней мере, твой паренек – Калеб более чем готов раскошелиться.
Ухмыльнувшись, он медленно оглядел меня сверху вниз, а затем широко улыбнулся.
– Не так ли, дорогуша?
На этот раз я сглотнула рвущуюся наружу желчь. Где был этот бармен? Куда он ушел? Хотя, какая разница?
Он схватил мою руку своей здоровой, потной ручищей и потащил меня за собой, пока я тщетно пыталась высвободиться из его хватки. Я не собиралась сдаваться без боя. Всю дорогу до лачужки, он смеялся надо мной, и я поняла, что причиняла больше вреда себе, чем ему.
Изнутри дом выглядел гораздо приличнее, чем снаружи. На бетонных стенах всюду были развешаны картины, большей частью религиозного характера. Прямо передо мной, над маленьким накрытым полиэтиленом диванчиком висело изображение Христа на распятии, с мученическим выражением лица, кровавыми слезами, стекающими по его щекам, и взглядом, устремленным в небеса, безмолвно вопрошающим у Бога, за что Он его покинул. Я задавалась тем же вопросом.
Я убежала от единственного дьявола, которого знала, и теперь мне это дорого обойдется – надеюсь, в сто штук, а может, и намного больше.
– Где телефон?
От сдерживаемых слез мой голос был хриплым. Втягивая в себя безысходность вместе с потоками горячего воздуха, я молила о том, чтобы семья Николь помогла мне. Я не была уверена в том, что они мне поверят, не говоря уже о том, чтобы сделать мне ТАКОЕ одолжение. Обратятся ли они в полицию? Или повесят трубку, услышав то, о чем я их попрошу?
Шкет указал на край дивана, на котором стоял старый телефон с диском – моя единственная надежда – приглашая меня сделать самый важный звонок в моей жизни.
***
Было совершенно не сложно узнать, где живет бармен – стоило просто подождать завсегдатаев этого заведения и помахать перед их носом крупной купюрой американской валюты. Все жители пыльных стран прекрасно понимали значение доллара. Американские деньги олицетворяют американский образ жизни – шанс построить будущее, которое ты хочешь, а не то, которое тебе уготовано. И для такого светлого будущего стоило идти на кражи, убийства, и продажу собственной души.
Калеб не мог не усмехнуться над тем, как легко было ее найти. Он сказал ей, чтобы она не позволила ему себя найти, и он не шутил. Но она ведь снова его не послушала.
А между тем, Калеб уже успел определить ее местонахождение, отчего, внутри него расцветало чувство победы. Но, вместе с тем, было что-то еще. Противоречие. Когда дело касалось ее, противоречие всегда играло ведущую партию.
Что он сделает, когда увидит ее? Накажет? Накричит? Отшлепает ее, пока она не станет рыдать и умолять о милосердии, или осыплет ее поцелуями, на что она отреагирует точно так же? С ней он никогда не знал, как поступит, пока не придет сам момент и не овладеет его решением.
Калеб шел на плантацию, не торопясь забирать свой приз. Если не брать во внимание чувство победы и гнева, ему не особо нравилось то, что он собирался делать дальше. Поэтому, он надеялся, что у бармена не было семьи.
Он также надеялся, что его Котенок последует за ним без дополнительного принуждения, и что ему не придется никого убивать. Но все же, он не был уверен ни в одном из проигрываемых в его голове сценариев. Поэтому он просто шел. Не спеша.
Слушая звуки грязи, хрустящей под его ботинками, он вглядывался в ландшафт этой местности. Неподалеку простирался целый город. Она была там, в одном из множества домов, сделанных из извести, глины и песка, сыреющих под полуржавыми, жестяными крышами. Их было сотни, и они располагались на огромном пространстве между ним и горизонтом, но это было неважно. Город мог быть очень большим, но он был очень маленьким в том смысле, в котором для Калеба это имело значение.
Нищета порождала отчаяние, а отчаяние, порождало коррупцию, что в свою очередь гарантировало ему полную безопасность при любом раскладе. Поэтому, независимо от того, что произойдет этой ночью, Калеб вернется… и не с пустыми руками.
Каблуки его ботинок громко стучали по земле.
Она не оглянулась. Ни разу.Она просто сбежала от него.
Внутри него закипал гнев.
– Думаешь, мне повезет? Да, Котенок, я чувствую, что мне очень повезет.
Он ускорил шаг. Лучше обрушить удар, когда его ярость разбужена, а страсть остужена.
***
Несмотря на ранний вечер, солнце беспощадно опаляло мои плечи. Пыль покрыла меня с головы до ног и заполнила мой рот, пока мы со Шкетом ехали по дороге на его мотоцикле.
Хавьер великодушно выделил мне одно из платьев его жены, чтобы я смогла переодеться. К сожалению, ее формы оказались несколько пышнее моих, и платье прикрывало не намного меньше, чем моя ночная сорочка. Но оно было черным, и это уже было неплохо. Я надела его поверх сорочки и укуталась в пиджак Калеба.
Это было слабым утешением по сравнению с тем, что могло теперь со мной произойти. Но Николь должна была за мной приехать. Во всяком случае, она мне обещала.
В ту секунду, как я услышала ее голос, я разрыдалась от облегчения и чистой радости. Она тоже плакала.
Несмотря на помехи в связи, я слышала ее натянутый голос, объясняющий мне, что она знала, что я никогда не убежала бы без нее. Но она также дала мне понять, что моя мать верила в меня куда меньше. Фактически, она объявила Николь ответственной за мое исчезновение, требуя от полиции допросить ее и заставить признаться в моем местонахождении. Но когда это не сработало, потому, как не было никаких показателей противоправных действий (мои книги не проверялись) и мне уже было восемнадцать, она собрала все мои пожитки и вывалила их на лужайку перед домом Николь. Моя мать накричала на нее, назвав ее шлюхой и эгоистичной богатенькой девчонкой. Меня она назвала еще хуже.
Мое сердце ухнуло вниз, приглушая испытываемую мною радость. Возможно, Калеб был прав.
Но Николь стала заверять меня, что сделает все как надо, и позвонит моей матери с объяснениями о том, что же на самом деле произошло. Я попросила ее не утруждаться. Своей матери, я ни черта не была нужна. И в некотором смысле, прямо сейчас, мне было на это плевать. Я хотела жить.Я хотела выбраться из этого ада. И для этого мне нужны были деньги – много денег. А если точнее – сотня штук.
– Твою мать, Ливви! Откуда, по-твоему, я должна достать такую сумму? Мои родители сейчас в круизе.
Это было не совсем то, что я хотела услышать. Я посмотрела на Шкета и Хавьера; один из них выглядел выжидающим, второй – все время с волнением посматривал на дверь.
Жаль, что в баре Хавьер был не один, потому как он казался более уступчивым, но опять же, он держал меня здесь для выкупа.
– Мне очень нужны эти деньги, Ник, пожалуйста, – взмолилась я высоким, почти визгливым голосом.
– Я не знаю, что он со мной сделает.
На мгновение она замолчала, после чего опять начала мне что-то говорить, но Шкет вырвал у меня из рук трубку и весьма красноречиво объяснил ей, что со мной случится, если она не появится с деньгами.
В эти дни, где бы я не оказалась, я постоянно была чьей-то собственностью.
Он посмотрел на меня. 'Все-таки надо было звонить в полицию', подумала я, глядя на него в ответ.
Но я знала, что раз моя собственная мать не собиралась помогать мне, то полиции и подавно не будет до этого никакого дела. Особенно в такой бедной стране с процветающей системой наркоторговли, как Мексика.
У меня был выбор между плохо, хуже, и просто ужасно. То есть, его у меня не было вообще.
– Валим отсюда, сейчас же.
Я даже не удосужилась спросить куда.
По моей оценке, мы ехали слишком быстро, чтобы спрыгнуть, но в моей душе все еще теплился маленький лучик надежды, что этот запутанный план сработает, и я, наконец-то, буду свободна.
Когда мотоцикл Шкета замедлил ход, мое сердце, напротив, ускорило свое биение. Мы направлялись в сторону Чиуауа. Николь обещала встретить нас там завтра вечером с деньгами.
Я понятия не имела, как она собиралась это сделать. И хуже всего было то, что я не знала, сможетли она вообще это сделать. Единственное, о чем я знала, это о том, что она сказала Шкету, что будет там с деньгами. И даже если она блефовала – что было уже неважно – этим она дарила мне немного времени. Но сначала, мы должны были сделать остановку и забрать остальную часть 'банды' этого грязного байкера. Я вовсе не была в восторге от перспективы встречи с такими же людьми, как Шкет, но как обычно, у меня не было ни выбора, ни возможности возразить.
Я сильнее укуталась в пиджак Калеба. Его запах медленно заполнил мои ноздри, возвращая мои мысли к нему.
Что же теперь будет? Искал ли он меня? И почему размышления на эту тему вызывали во мне как страх, так и надежду? Надежду на что?
На мгновение, я пожалела о том, что не осталась лежать рядом с ним в постели, предоставляя ему возможность быть ко мне добрым. Возможно, он, в конце концов, отпустил бы меня.
Я крепко закрыла глаза. Ты все сделала правильно, Ливви. Это может сработать, может.
Когда мы подъехали к полуразвалившемуся дому, я услышала гул смеющихся, кричащих и болтающих голосов, вперемешку с орущей рок-музыкой.
Я пошатнулась и чуть не упала, пытаясь слезть с мотоцикла, на что Шкет, направляясь к двери, засмеялся.
– Осторожно, малышка, ты же не хочешь, чтобы моя ласточка приземлилась на тебя.
Мне эта шутка ни фига не показалась смешной.
Он открыл дверь дома, и из него полилось нечто, своей интенсивностью перекрывающее шум грохочущей музыки – запах марихуаны. Я оставалась стоять снаружи, сетуя на каждое принятое мною решение, которое привело меня сюда, но потом все-таки зашла внутрь.
Все разговоры стихли. Девять байкеров, среди которых была одна девушка, повернулись в нашу сторону и уставились на меня. Я напряглась, увидев их наглые взгляды – у большей части недоуменные, а у остальных, по-видимому, возбужденные.
– Всем внимание, это Джессика, – представил меня Шкет, скорей всего, мысленно уже пересчитывая свои денежки.
Я решила назваться вымышленным именем по той простой причине, что не хотела говорить им своего настоящего.
– Никто ее не трахает, – он окинул меня похотливым взглядом, – пока она сама не захочет.
В доме все еще стояла тишина, за исключением полной версии Ноябрьского дождя, дребезжащего из паршивых колонок полудохлого магнитофона. Я сильнее укуталась в пиджак Калеба – еще одна его успокаивающая частичка, еще одно решение, о котором я сожалела. Вся эта дребедень была сплошной изощренной иронией.
Шкет повернулся ко мне, завершая знакомство, – Джессика, это Джокер, Дымок, Казанова, Вонючка, Бостон, Эйб, Свин, Малыш и его телочка Нэнси.
Кому, на хрен, это было интересно? Явно не мне. Я просто тупо смотрела на всех них и ни на кого в частности. Только Нэнси смерила меня ехидным взглядом, как будто в качестве приветствия я назвала ее сучкой. Я молчала.
Бедная жизнь в Лос-Анджелесе успела меня кое-чему научить: нельзя показывать слабость, но и нельзя смотреть слишком дерзко, чтобы никто не принял это как вызов, и не решил со мной связаться.
Я посмотрела на всех присутствующих, ненадолго задерживая взгляд на некоторых из них, затем уводя глаза в сторону, и ничего не ответив, просто неопределенно кивнула в знак приветствия. Лучше бы Калеб научил меня чему-то более полезному, а не тому, как противостоять его сильной руке на моей голой заднице.
Вспомнив об этом, из меня чуть не вырвался истерический хохот, но я вовремя прикусила язык. Я не собиралась трусить, не тогда, когда я должна быть начеку.
– Нэнси, почему бы тебе не отвести Джессику наверх и не накормить ее, пока мы будем собираться в дорогу. Я хочу выехать в Чиуауа завтра на рассвете.
На слова Шкета, Нэнси закатила глаза, после чего, посмотрев на меня, произнесла, – Ладно, пошли.
Она повела меня через маленький коридор в другую комнату, все убранство которой состояло из нескольких грязных надувных матрасов и сваленной в кучу одежды, которая, судя по тому, как была разбросана по полу, служила еще подушками и простынями.
Направляясь вглубь комнаты, она со злостью отпихивала валяющееся всюду шмотье и остановилась у очередной 'кровати', захламленной тряпьем, косметикой, лаком для волос и множеством поштучных презервативов.
Ничего не сказав, я отвела взгляд.
– Слушай сюда, девочка. Тебе лучше либо заплатить за еду, либо возместить то, что ты съешь, потому как у меня нет свободных деньжат, чтобы пускать их по ветру на всех подряд.
Я снова промолчала, смотря на нее в легком шоке. Вот вам и женская солидарность, сопереживание и поддержка. Но я, видимо, слишком многого хотела. Калеб научил меня не ожидать какого-либо сочувствия или принимать слабую имитацию за само сочувствие… даже если сам порой демонстрировал его в маленьких дозах. Мне нужно перестать думать об этом сукином сыне.
Она подняла пару обрезанных и обтрепанных джинсовых шорт и откровенный кожаный топ, завязывающийся спереди. Я не могла сдержаться, чтобы не поморщить нос от этого блядского прикида.
Внезапно, в мою грудь прилетела, а затем упала к ногам какая-то еда. Я сжала зубы. Нэнси только ухмыльнулась в ответ. Сучка.
Я подняла с пола пакет с чипсами и два протеиновых батончика. Да, я обязательно возмещу ей за эти деликатесы.
Она продолжала проявлять свой сучий характер, скидывая вещи в угол.
– И что, ты собираешься просто стоять здесь, или все-таки сядешь и поешь?
Едва я успела бросить на нее недоверчивый взгляд, как из другой комнаты послышались громкие голоса.
– Да ты, на хрен, рехнулся?!?
После чего раздался целый взрыв сердитых криков.
– Привести эту цыпу сюда было большой ошибкой, приятель, – сказал один.
– Господи, Боже, Шкет, тебе следовало отдать ее при первой же возможности, – продолжил другой.
– С каких пор ты стал таким трусом? – возразил Шкет.
– Что происходит? – Нэнси стрельнула на меня своим острым взглядом.
В ответ, я просто опустила свои глаза в пол.
Схватив меня за локоть, она сжала его и с легкостью выволокла меня из комнаты, прежде чем присоединиться к оживленному спору. Когда Шкет рассказал всю историю, крики стали еще громче, и продолжались около сорока пяти минут, после чего большинство байкеров решили покинуть это место, чтобы не попасть под замес 'говно – дела'.
Нэнси вернулась очень злая.
Я забилась в угол и отсиживалась там, дабы не попасть никому на глаза и не стать объектом вымещения злости.
Они собирались довольно быстро, большинство из них просто запихивали вещи в рюкзаки, не складывая то – с чем они, видимо, сюда и приехали. Я наблюдала за ними, не испытывая совершенно никаких чувств, и заучивала имена, до которых мне не было никакого дела. Я была такой уставшей и такой напуганной. Я хотела... Я уже не была уверена в том, чего именно я хотела. Ужас и страх пропитал меня насквозь, выжав из меня всю энергию и надежду. Отчаяние вдыхаю, надежду выдыхаю. Вдох. Выдох.
– Да ладно тебе, Малыш, давай просто свалим.
Услышав голос Нэнси, я подняла взгляд на спорящую парочку. Судя по тому, как она на нем висла, я предположила, что он был ее парнем.
– Ты знаешь, что я не могу так поступить, и оставить Шкета одного. Более того, я не боюсь никаких спятивших извращенцев. Пусть он только тут появится, и Шкет навечно сравняет этого говнюка с землей.
Теперь они уже ссорились.
– Малыш, ну пожалуйста, давай просто свалим.
Через несколько напряженных минут, Малыш ответил, – Нет.
– Отлично, – громко сказала Нэнси, кипя от злости, и пулей выскочила из комнаты.
После всех сборов и обсуждений, поддержать компанию Шкету остались только Джокер, Нэнси, Эйб и Малыш. Должна признаться, они вовсе не казались мне милыми ребятами, а Нэнси, как я уже знала не понаслышке, и вовсе была настоящей сукой, но я старалась утешать себя тем, что утром я отправлюсь домой.
Они решили, что нам нужно было переночевать здесь. Было уже поздно, не знаю точно, который был час, но было темно. И пока вся дружная байкерская 'банда' пила пиво и громко смеялась, я по-прежнему оставалась сидеть в угловом убежище. Думаю, они даже забыли о моем существовании.
Никто не спал, а я даже не могла есть. Я просто сидела в углу и ждала наступления утра, слушая неспешное течение времени. Но куда именно оно текло, я не имела ни малейшего понятия.
***
Выкуп.За нее потребовали выкуп.
Семья Хавьера забилась в угол, а сам Хавьер – вернее его обмякшее, еле дышащее, но все еще живое тело, лежало на полу. Этот подонок собирался выручить свою часть от выкупа, при условии оказания помощи в перевозке того, что принадлежало ему.
Калеб бросил взгляд на его семью и сразу же узнал жалостливое и умоляющее выражение на лице женщины. Точно так же смотрела бы на него Котенок, с ужасом ожидая его дальнейших действий. В некотором роде, именно эти глаза и заставили его смягчиться, и, почувствовав, как внутри него что-то сжалось, ему пришлосьотвести взгляд.
Это хорошо, что он решил прийти один, и что жена и ребенок этого бармена оказались с ним дома. Именно благодаря им Хавьер будет жить. Калеб никогда не убивал отца на глазах у ребенка, в то время, как Джаир и остальные, сделали бы это с превеликим удовольствием.
Он подошел к журнальному столику и взял в руки лежащий рядом с телефоном карандаш и клочок бумаги.
Котенок сегодня звонила по этому телефону. Она прикасалась ко всем этим вещам, но сейчас не было никаких признаков, свидетельствующих о ее недавнем присутствии.
Он подумал о запахе ее волос и тела, все еще цеплявшийся за подушку на его кровати, на которой она спала рядом с ним. Тогда он испытывал гнев, а теперь...
Он бросил листок и карандаш на пол рядом с Хавьером.
– Direcciones. Ahora!Координаты. Живо.
Хавьер плакал и бормотал что-то бессвязное, а с его дрожащих губ тянулась кровавая слюна, пока он с трудом пытался писать. Калеб смотрел на это с нескрываемым хладнокровием.
За нее потребовали выкуп. Если они держали ее только ради денег, им было наплевать на закон, и они не собирались возвращаться в Штаты, что они могли с ней делать в эту самую минуту?
Его грудную клетку стало разрывать от гнева и ему пришлось побороть сильное желание пнуть Хавьера ногой. Эмоции нужно применять только при установлении контроля, выживании и достижении своих целей. И сейчас Калеб, очевидно, заново обучался тому, в чем, казалось бы, давно достиг мастерства.
Он поднял с пола окровавленный клочок бумаги. Байкеры были не очень далеко, но Калеб понимал, что он не мог отправиться туда один. Ему следовало вернуться домой, и взять с собой Джаира и еще нескольких человек, вместе с оружием. Байкеры были вооружены.
К его удивлению, сейчас он был обеспокоен не своей собственной безопасностью. Он был обеспокоен за жизнь его Котенка, этой чертовой, глупой девушки. Он должен был вернуть ее назад.
Калеб не мог дождаться своего визита к байкерам.
***
Почувствовав, как к горлу стала подкатывать тошнота, я, вскочив на ноги, быстро побежала в ванную. Я слышала, как они смеялись надо мной, и как Малыш сказал им, что они придурки.
Своими руками я сжимала край унитаза и, возможно, даже касалась чьей-то мочи, но с пустым желудком и, находясь в одурманенном состоянии от жуткой туалетной вони, мне уже было не до чего.
Они продолжали надо мной смеяться. Придурки.
Мне никогда не следовало терять бдительность, и доверять кому-либо. Мне следовало бежать как можно дальше от Шкета, и мне, абсолютно точно, не следовало засыпать в ванной комнате. Но рвота и не утихающая тошнота окончательно меня вымотали, и я была совершенно истощена, и практически убита.
Началось все с того, что я почувствовала на своей коже тепло, и это было приятно. По телу начали распространяться небольшие покалывания, и я потянулась. Мои мысли казались расплавленными и далекими от реальности, и у меня было такое ощущение, что я падала, но мне было хорошо, поэтому я продолжала свой свободный полет.
Я почувствовала, как меня что-то окутывает. Затем, мягкость стала грубее, а тепло – жарким и неудобным. Я дернулась, мое тело было дезориентировано. Голова гудела. Мои ресницы стали дергаться, но я не могла открыть глаза, и у меня возникло странное ощущение сильного, но уверенного дерганья моих сосков через ткань платья. Инстинктивно, я стала отталкивать от себя возмутителя моего спокойствия, что, впоследствии, оказалось чьими-то руками.
Когда я поняла, что это был кто-то, я начала отталкивать непрошеного гостя своими вялыми и слабыми руками, после чего попыталась протестовать и закричать "помогите", но моя голова казалось огромной, а язык во рту не реагировал на мои команды. Но когда я почувствовала чьи-то губы, сжимающие мой сосок, из меня вырвался пронзительный крик. Я, наконец, прорвалась сквозь дымку, и проснулась.
– Шшш, ты же не хочешь, чтобы все проснулись.
Голос был женским – Нэнси. Какого... хрена... происходит?
Я попыталась заорать во все горло, но мой рот зажали рукой. Она была слишком тяжелой и большой, чтобы принадлежать Нэнси.
Несмотря на руку, я попыталась крикнуть еще громче. И тогда, я услышала еще один голос. Их было трое. Но кто это? Было слишком темно, чтобы понять.
– Быстрей, приятель, она просыпается.
Я стала беспорядочно колотить руками, но к моему удивлению, меня схватили женские руки, и вжали в пол. На мне разорвали ткань, обнажая мою грудь. Мужчина, нависающий надо мной, не стал терять времени даром и впился своими губами в один из моих сосков, царапая мою кожу колючей щетиной своей бороды, а своей свободной рукой стал дергать подол моего платья, пытаясь задрать его наверх.
Я стала лихорадочно брыкаться, но он насильно улегся между моими ногами, положив на меня свою обнаженную грудь.
– Не стесняйся, куколка, я знаю кто ты. Ты же шлюшка, правда?
После этого я услышала громкий смех, который, в конце концов, выдал его владельца – это был Джокер.
– Переверни ее, – сказал другой мужчина.
– Не могу приятель, если я уберу свою руку, она начнет кричать.
– Не будь таким долбанным трусом, я пущу тебя первым, просто переверни ее.
Привыкнув к темноте своими широко открытыми глазами, я с ужасом увидела, как Джокер схватил неподалеку лежащую рубашку и запихнул мне ее в рот, а Эйб толкнул меня на Джокера так, что я уже лежала на нем сверху с широко раздвинутыми ногами. И чтобы пресечь мои попытки сопротивляться руками, мне завели их за спину.
Я жалобно кричала и плакала, а мои звуки отчаяния тонули в пространстве равнодушных к этому людей.
– Почему ты позволяешь им делать это? – кричала я Нэнси, которая, возможно, понимала меня, несмотря на мой забитый рот.
Она выглядела так, словно была в панике, но вместе с тем на ее лице присутствовала то ли злость, то ли возбуждение. Ее глаза были дикими, бешенными. Эта сучка наслаждалась происходящим, так же, как и эти мужчины.
Джокер снова лег на пол и держал мои руки, сгибая меня в ужасно неудобном положении. Мой разум уже окончательно прояснился, и в нем начали проигрываться кошмарные сценарии, которые никоим образом не помогали мне найти способ выбраться из этой ситуации.
Позади себя, я почувствовала, как Эйб спустил свои штаны и стал вжиматься в меня своим членом, пытаясь проникнуть внутрь.
– О, Боже, куколка, ты такая приятная.
Я дернулась от него настолько далеко, насколько только могла, и напрягла руки так, что они чуть не вылезли из своих суставов. Моя борьба только усугубила неудобное положение моего тела.
Наконец, мне удалось вытолкать ткань из своего рта, и одним быстрым движением я так сильно вцепилась зубами в плечо Джокера, что почувствовала, как его кровь брызнула мне в рот. Он взвыл и от этого моя голова дернулась. В следующее мгновение я подлетела в воздух, ударяясь ребрами об унитаз.
– Какого хрена? Какого хрена? Какого хрена?
Снова и снова кричал Эйб, пока Джокер продолжал орать и ругаться.
– Ты гребанная сука! – завопил Джокер.
Он схватил меня за волосы, и я услышала ужасающий хруст после его удара кулаком по моему лицу. Закашлявшись, я начала захлебываться его и своей собственной кровью.
– Господи, какого черта ты творишь, приятель? – наконец, закричала Нэнси.
Но она была не в силах остановить своего дружка от нанесения повторяющихся ударов ногами по моим ребрам. Мое дыхание сбилось и все, что я слышала, было Хрясь. Хрясь. Хрясь.
Вопли и крики, доносящиеся из ванной комнаты, наверное, напугали остальных обитателей дома, потому как дверь в нее распахнулась и забежал Малыш с криками, – О, Боже мой!
– Ты сучий ублюдок, что ты наделал?! – кричал Шкет.
Меня всю трясло и я начала терять сознание. После этого, я больше ничего не помнила.
Глава 12
Кровь. Много крови. Соединяясь с мелкой земляной пылью, она превращалась в ужасную смесь во рту мальчика. Он плакал. Никогда раньше его не избивали настолько сильно.
Над ним стоял странный мужчина и выкрикивал слова, которые он не понимал. Речь была слишком быстрой, чтобы вычленить из нее отдельные фрагменты, но даже если бы он говорил медленнее, мальчик все равно бы не понял, ведь он никогда не слышал таких слов.
Он хотел вернуться домой.
Закрыв глаза, он на мгновение перенесся в свой уютный мирок. В нем, он сидел на руках у своей мамы, которая поцелуями щекотала его шею, заставляя своего сыночка смеяться. Он был ее 'Маленьким Красавчиком'. Визжа от смеха, он дергал своими маленькими ножками, а мама крепко держала его, не давая ему упасть.
Слезы жгли его глаза. Все тело горело.
– Сукат! – сказал мужчина.
Мальчик знал это слово, мужчина всегда произносил его, когда он начинал кричать или плакать.
Мальчик заставил себя закрыть рот, пытаясь дышать через нос, и глотая кровь, стекающую по задней стенке горла. Он больше не был голоден. Сейчас, его желудок был полон его же собственной крови. И виной тому, был его голод.
Каждое утро Нарви оставлял на маленьком столике небольшой кусок пресного хлеба и немного воды, после чего, злобно оглядывая мальчиков, выходил из комнаты. Всего их было шестеро: два англичанина, один испанец, два араба и он.
Поначалу, они делили всю пищу поровну, но с течением времени, и господством голода, их трапеза начиналась с драки, которая заканчивалась полным желудком одного или двух ребят, и разбитым носом тех, кто посмел посягнуть на добычу. Мальчик часто выходил победителем в этой борьбе, но неоднократно, коллективная мощь все же лишала его съедобного трофея.
Именно так и произошло сегодня. Почувствовав запах еды, он не смог сдержаться. Ведь с момента его последнего выигрыша, прошло целых два дня.
Вода была горячей, а хлеб холодным, но он быстро запихал это в себя, ему было слишком мало.
На тарелке лежало много всякой всячины и ему даже показалось, что он учуял запах цыпленка. Он был еще слишком мал, поэтому для него все виды мяса были 'цыпленком'.
Сев за столик, он схватил кусок мяса. Оно обжигало его рот, но ему было все равно – зудящее раздражение на губах, глотке и языке было не в состоянии перекрыть восхитительный вкус украденной им еды.
Мальчик не предвидел приближающегося удара.
В одно мгновение его рот был наполнен вкусным цыпленком, а в другое – грязью и кровью. Он даже не понял, чем его ударили. И откровенно говоря, он и понятия не имел, что он сделал не так, чтобы не повторить этого в будущем.
– Габи! Кальб!
Его лицо ошпарило что-то горячее и мокрое, глаза вспыхнули огнем.
Он начал отчаянно тереть их своими маленькими ручками, но это лишь усугубило невыносимое жжение. Он закричал, и из его заполненной кровью глотки, начали вырываться булькающие звуки. И даже, несмотря на это, в тисках своей агонии, он по-прежнему чувствовал остроту пищи, все еще находящейся у него во рту. Мальчик сглотнул.
Плотно закрыв глаза от жгучей боли, усиливаемой перченой пищей, он начал вытаскивать из своих волос еду и запихивать ее в рот. Жжение стало в два раза сильнее из-за открытых ран в полости рта. Но он, по-видимому, был все еще слишком голоден, чтобы обращать на это внимание.
– Кальб, – продолжал звать его мужчина, а затем, схватив его за загривок, потащил по полу, в то время как тот пытался ползти за ним на четвереньках.
Мальчик плакал. Кричал. Звал свою маму. Но она не приходила. Никогда. И он ненавидел ее за это.
