Текст книги "Ты не виноват"

Автор книги: Дженнифер Нивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Финч
Вечер того дня, который изменил всю мою жизнь

Мама смотрит на меня, сидя за столом во время ужина. Декка, как всегда, поглощает пищу как маленькая и очень проголодавшаяся лошадка. Я, в кои-то времена, тоже решил сразу приступить к еде.

– Декка, что нового ты узнала сегодня? – интересуется мама.

Прежде чем сестренка успевает ответить, слово беру я:

– Вообще-то я хотел бы начать первым.

Декка перестает есть и удивленно таращится на меня, рот ее по-прежнему набит едой. Мама нервно улыбается, крепче сжимает свой стакан и придвигает тарелку поближе к себе, как будто сейчас я встану и начну швыряться посудой.

– Конечно, Теодор. Расскажи и ты, чему научился.

– Я узнал, что в мире существует добро. Если, конечно, тщательно искать его. Я понял, что не каждый человек разочаровывает, включая и меня самого, и что холмик высотой триста восемьдесят три метра дает ощущения куда острее, чем колокольня, если только рядом с тобой стоит именно тот человек, который тебе нужен.

Мама скромно выжидает и, когда я замолкаю, начинает понимающе кивать:

– Это здорово. В самом деле, это очень хорошо, Теодор. Правда, он интересно рассказывает, Декка?

Мы убираем со стола, и мать при этом выглядит немного расстроенной и какой-то задумчивой, впрочем, как и всегда. Только задумываться ей приходится все чаще, потому что она никак не может понять, что ей делать с моими сестрами и мной.

Я очень доволен проведенным днем, но одновременно переживаю за маму. Отец, уходя, не только разбил ей сердце, но еще и уничтожил ее чувство женской гордости и собственного достоинства. Поэтому я говорю ей:

– Мамочка, давай я сегодня сам помою посуду? А ты просто побездельничай.

С тех пор как отец окончательно ушел из семьи, мама окончила курсы риелторов и приобрела соответствующую лицензию. А так как рынок недвижимости у нас не очень-то процветает, она подрабатывает в книжном магазине. Вот почему мама всегда выглядит уставшей.

Она морщится так, что мне становится страшно – а вдруг она сейчас разрыдается? Но она тут же собирается с духом, целует меня в щеку и говорит «спасибо» так жалобно, что я сам готов расплакаться. Однако мне сейчас слишком хорошо, чтобы думать о слезах.

И тут она добавляет:

– Как ты меня сейчас назвал? Мамочка?

Я надеваю кроссовки как раз в тот момент, когда небеса разверзаются и начинает хлестать дождь. Но так как сегодня достаточно холодно, то это не обычный дождь, к которому мы привыкли, а дождь со снегом. Я решаю заменить пробежку ванной. У меня это получается не очень хорошо, потому что я вдвое длиннее нашей ванны. Но так как она уже наполнена водой, отступать некуда, к тому же мне нужно кое-что проверить. Я раздеваюсь и залезаю в ванну, разбрызгивая немало воды. Она покрывает пол маленькими лужицами, трепещущими, как рыбки на пляже, выброшенные из моря. Ногами я упираюсь в стену, а сам погружаюсь в воду с открытыми глазами. Я вижу душ, свои ступни, черную занавеску и потолок. Потом я закрываю глаза и пытаюсь представить себе, что нахожусь в озере.

Вода успокаивает. Я отдыхаю. Я в безопасности. Отсюда я уже никуда не денусь. Все вокруг замедляет свой темп – и шум, и даже ход моих мыслей. Интересно, а смог бы я вот так заснуть, здесь, на дне ванны, если бы мне захотелось спать, правда, спать как раз совершенно не хочется. Я позволяю себе просто существовать. Я наблюдаю, как возникают слова, словно я сижу за компьютером.

В марте 1941 года, после трех серьезных нервных срывов, Вирджиния Вулф написала записку своему мужу и отправилась к ближайшей реке. Она запаслась крупным камнем, который сунула себе в карман, и погрузилась в воду. «Дражайший, – писала она, – я совершенно ясно чувствую, что снова схожу с ума. Я чувствую, что мы уже больше не переживем очередные тяжелые времена. Поэтому я поступаю так, и это, как мне кажется, будет самым лучшим выходом».

Сколько это длилось? Минуты четыре? Пять? Или дольше? Мои легкие начинают гореть. «Успокойся, – приказываю я себе. – Расслабься. Самое страшное – это паника».

«Ты всегда делал все, что мог бы сделать другой на твоем месте. Но если бы кто-то мог спасти меня, это был бы только ты».

Шесть минут? Семь? Мне удавалось задержать дыхание самое большее на шесть с половиной минут. Мировой рекорд составляет двадцать две минуты и двадцать две секунды и принадлежит немецкому спортсмену, который как раз и занимается тем, что тренируется задерживать дыхание. Он уверяет, что тут все дело в контроле над собой и выносливости, но мне кажется, что важное значение еще имеет и объем легких. У него, например, объем легких на двадцать процентов больше, чем у среднестатистического ныряльщика. Интересно, что такого ценного может быть в задержке дыхания, если на этом можно еще и зарабатывать?

Я открываю глаза и сажусь в ванне, заново набирая в легкие воздуха и стараясь поскорее отдышаться. Я рад, что меня сейчас никто не видит, потому что я отплевываюсь, задыхаюсь и откашливаюсь, успев все же наглотаться воды. Я не испытываю радости от того, что выжил. Внутри только пустота, мокрые волосы прилипают к лицу, а легкие продолжают требовать воздуха.

Вайолет
148 дней до окончания школы

Четверг, урок географии США

«Бартлетт дерт» назвала десять самых знаменитых самоубийц в нашей школе, и мой телефон теперь звонит не умолкая, потому что Теодор Финч в этом списке фигурирует под номером один. Джордан Грипенвальдт всю первую страницу школьной газеты посвятила информации о самоубийствах подростков, в том числе и советам, что надо делать, если ты подумываешь о том, не стоит ли убить себя, правда, как раз на это никто внимания и не обратил.

Я выключаю телефон и откладываю его в сторону. Чтобы отвлечься немного от себя и от него, я спрашиваю Райана, как у него продвигается проект «Путешествуй по Индиане». Он работает в паре с Джо Виаттом. Они выбрали в качестве темы бейсбол и собираются посетить музей бейсбола округа и такой же в Индианаполисе.

– Звучит просто здорово, – искренне радуюсь я.

Он теребит локон моих волос, и, чтобы прекратить это, я нагибаюсь, делая вид, будто мне нужно что-то достать из сумки, стоящей на полу рядом с партой.

Аманда и Роумер решили основным своим объектом сделать музей Джеймса У. Райли (о котором успел упомянуть мистер Блэк) и еще один музей в нашем округе, который находится прямо в Бартлетте. В его экспозиции имеется самая настоящая египетская мумия. Мне кажется, что нет ничего более удручающего, чем быть египетским жрецом в экспозиции музея в Индиане в компании старинных фургонов и двухголовой курицы.

Аманда рассматривает кончики своих волос. Она, пожалуй, единственный человек в классе, кроме меня, кто может абсолютно хладнокровно игнорировать свой телефон, разрывающийся от звонков.

– И как тебе? Ужасно, да? – Она перестает изучать свои волосы и переводит взгляд на меня.

– Что именно?

– Финч.

Я только пожимаю плечами:

– Вроде все в порядке.

– Боже мой, он тебе нравится!

– Ничего подобного. – Однако в эту минуту я чувствую, как порозовело мое лицо, потому что все взгляды в классе сейчас устремлены на меня. Слишком уж громко разговаривает Аманда.

К счастью, в этот момент звенит звонок на урок, и мистер Блэк требует немедленного внимания к своей особе. Очень скоро Райану удается передать мне записку, поскольку я отключила свой телефон. Я замечаю ее у него под мышкой и выдергиваю. Он пишет: «Как насчет просмотра кино под открытым небом в субботу вечером, сразу на две серии? Будем только ты и я».

Я отвечаю: «Могу я подумать и дать ответ потом?»

Я осторожно стучу пальцем по руке Райана и отдаю ему записку. Мистер Блэк подходит к доске и пишет: «Проверочная работа». Потом идет список из пяти вопросов. Класс дружно стонет, слышен звук вырываемых из тетрадей листов.

Через пять минут в аудиторию шумно врывается Финч в той же черной рубашке, черных джинсах, с рюкзаком через плечо, держа под мышкой учебники, тетради и свою кожаную куртку. У него все начинает падать из рук, и он начинает судорожно подбирать с пола то ключи, то сигареты, то ручки, одновременно успевая кивать мистеру Блэку. Я смотрю на него и думаю: «И вот этот человек знает твою самую страшную тайну».

Финч видит исписанную доску и застывает на месте, читая:

– «Проверочная работа». Правда? Ой, извините, я же не знал. Я сейчас, я быстро…

Все это он произносит с австралийским акцентом, но не сразу идет на свое место, а сначала направляется ко мне и что-то кладет на мою тетрадь. Потом хлопает Райана по спине, оставляет на учительском столе яблоко, снова извиняется перед мистером Блэком и только после этого устало падает на свой стул в противоположном от меня углу класса. Я вижу, что предмет, который он положил мне на парту – самый обыкновенный серый булыжник. Райан смотрит на него, потом на меня, потом его взгляд перебегает на Роумера, который, прищурившись, издалека изучает Финча.

– Фрик, – довольно громко произносит он, после чего, кривляясь, изображает, будто вешается.

Аманда грубо толкает меня в плечо со словами:

– Дай глянуть.

Мистер Блэк постукивает по доске пальцами.

– Осталось пять секунд… кто не успеет замолчать и успокоиться… получит у меня… неудовлетворительную оценку… по данной теме.

Тут он замечает яблоко, берет его в руки и смотрит на класс так, будто собирается швырнуть его в кого-нибудь.

Мы все притихаем. Он кладет яблоко на место. Райан поворачивается так, что мне становятся видны веснушки на его шее. Работа состоит в ответах на пять достаточно простых вопросов. Мистер Блэк собирает наши листочки и начинает новую тему. Я беру со стола камень и переворачиваю его.

На нем написано «твоя очередь».

После урока Финч исчезает так быстро, что я не успеваю поговорить с ним. Я кидаю камень в сумку. Райан провожает меня до кабинета испанского, при этом мы идем рядом, но за руки, разумеется, не держимся.

– Так что же происходит между вами? Почему он передает тебе всякие штучки? Это, что же, благодарность за свое спасение?

– Это всего лишь камень. Если он таким образом выразил свою благодарность, то мне хотелось бы получить нечто более ценное.

– Да мне все равно, что это такое.

– Не дури, Райан. Не будь ты, как в том анекдоте.

– В каком еще анекдоте? – Мы идем по школьному коридору. Райан то и дело кивает знакомым, и все, идущие навстречу, улыбаются ему и выкрикивают: «Привет, Райан!» или: «Все в порядке, Кросс?» Они из кожи вон лезут, только что не раскланиваются перед ним и не осыпают конфетти. Правда, теперь некоторые из них приветствуют и меня, ведь я теперь самая настоящая героиня!

– Да сама ситуация анекдотична. Парень ревнует свою бывшую девушку к другому парню, с которым она работает над общим школьным проектом! Разве не смешно?

– Я никого не ревную. – Мы останавливаемся у дверей нужного мне класса. – Я просто схожу от тебя с ума. Я думаю, мы должны опять встречаться.

– Не знаю, насколько я к этому готова.

– Я буду постоянно просить тебя об этом.

– Этого я тебе запретить не могу.

– Если он вдруг перейдет черту, просто дай мне знать.

Уголок его рта чуть приподнимается. Когда он улыбается именно так, ямочка образуется только на одной щеке. Именно это я и заметила в тот первый день, когда увидела его. Ни о чем не задумываясь, я приподнимаюсь на цыпочки и целую его в эту ямочку. Это было все, чего мне хотелось – поцеловать его в щеку. Даже не знаю, кого из нас двоих этот поступок удивил больше.

– Не надо ни о чем беспокоиться, – успокаиваю его я. – Это всего-навсего школьный проект.

В тот же вечер во время ужина происходит именно то, чего я больше всего боялась. Мама поворачивается ко мне и спрашивает:

– Ты была на прошлой неделе на школьной колокольне?

Они с отцом одновременно сверлят меня взглядами с противоположных концов стола. Я начинаю давиться едой и кашляю так, что перепуганная мать начинает активно хлопать меня по спине.

– Слишком много перца? – волнуется отец.

– Нет, пап, все очень даже вкусно. – Я с трудом выговариваю слова, потому что кашель не утихает. Я прикрываю рот салфеткой, продолжая покашливать, как старушка, страдающая туберкулезом.

Мама продолжает хлопать меня по спине, пока я не успокаиваюсь окончательно, и только после этого снова усаживается на свое место и объясняет:

– Мне позвонила журналистка из местной газеты и сказала, что хочет написать очерк о нашей героической дочери. Почему же ты нам ничего не рассказала?

– Сама не знаю. Они раздули это дело, а ничего героического, по сути, я и не совершала. Просто в тот момент я оказалась рядом. Мне кажется, что он и прыгать-то не собирался. – После этих слов я залпом выпиваю стакан воды, потому что у меня тут же пересохло горло.

– А кто этот мальчик, которого ты спасла? – интересуется отец.

– Мы с ним просто вместе учимся. Сейчас с ним все в порядке.

Мама с папой переглядываются, и я понимаю, о чем они думают: «Значит, наша дочка не так уж безнадежна, как мы считали». Теперь они будут ждать развития событий, ведь их Вайолет уже не боится собственной тени…

Мама снова берется за вилку.

– Эта корреспондентка оставила мне свои имя, фамилию и номер телефона. Она попросила тебя позвонить ей, как только у тебя появится свободная минутка.

– Отлично, – произношу я. – Спасибо. Я ей обязательно позвоню.

– Между прочим, – будто обыденно говорит мама, но в ее тоне слышатся такие нотки, что мне хочется поскорее расправиться с ужином и сбежать в свою комнату, – как насчет того, чтобы на весенние каникулы рвануть в Нью-Йорк? Мы уже столько времени не совершали семейных путешествий.

Да, последний раз мы отдыхали вместе еще до катастрофы. Это будет наше первое путешествие без Элеоноры. Впрочем, много чего уже было в первый раз. Первый День благодарения, первое Рождество, первое празднование Нового года. Это первый календарный год, который я провожу без нее.

– Можно сходить на какие-нибудь мероприятия, заняться шопингом. Вероятно, стоит зайти в университет и посмотреть, какие интересные лекции можно было бы посетить. – Она широко улыбается. Что еще хуже, отец тоже улыбается.

– Звучит заманчиво, – отзываюсь я, но мы все понимаем, что я хотела сказать совсем другое.

Ночью мне снится тот же кошмар, который мучает меня уже не первый месяц. Мне снится, как будто ко мне сзади кто-то подходит и начинает душить. Я ощущаю руки на горле, они сжимают его все сильнее и сильнее. Но при этом я не вижу, кто именно душит меня. Иногда душитель даже не успевает дойти до меня, и я не чувствую его прикосновения, но при этом все равно осознаю, что он уже где-то рядом. В другие ночи я начинаю понимать, что задыхаюсь от нехватки воздуха. В ушах звенит, голова начинает кружиться, я как будто лечу, затем понимаю, что теряю равновесие и падаю.

Я просыпаюсь и еще в течение пары секунд никак не могу сообразить, где нахожусь. Я сажусь в кровати, зажигаю свет и оглядываю комнату, как будто этот незнакомец может прятаться за столом или в шкафу. Раньше, еще до катастрофы, я начала бы что-нибудь писать – рассказ или статью для сайта, или просто переложила бы на бумагу свои мысли. Я писала бы до тех пор, пока все то, что мне хотелось сказать, не превратилось в слова. Но теперь я создаю новый документ и просто смотрю на пустой экран. Пишу пару слов, стираю их. Пишу снова и снова стираю. А ведь это я была писательницей, а не Элеонора, но все равно в самом процессе сочинительства текста есть что-то такое, что заставляет меня думать о том, что таким образом я предаю ее. Может быть, потому, что я осталась жить, а она нет. Да любой момент из моей жизни после катастрофы кажется мне предательством по отношению к ней.

Наконец, я захожу в «Фейсбук» и вижу новое послание от Финча, отправленное в час ночи: «А ты знала, что самый высокий мужчина в мире и самая высокая женщина родились в Индиане? Это как-нибудь характеризует наш штат?»

Я смотрю на часы. Без четверти два. Я пишу: «Может быть, у нас лучше продовольственные запасы, чем в других штатах?»

Смотрю на страницу, в доме тихо. Я пытаюсь убедить себя в том, что он уже спит, это только я бодрствую. Надо почитать немного или просто погасить свет и постараться хотя бы немного отдохнуть перед тем, как вставать и собираться в школу.

Финч отвечает: «И самый большой мужчина в мире тоже. Я начинаю волноваться за наши продовольственные запасы. Может быть, тут кроется причина и моего непомерного роста? А вдруг я вообще не перестану расти? Ты захочешь быть рядом с таким мужчиной, когда я дорасту метров до пяти в высоту?»

Я: «Как я могу захотеть этого тогда, если я не хочу этого и сейчас?»

Финч: «Тебе надо дать время. Меня больше всего волнует, как же я буду ездить на велосипеде. Наверное, таких больших великов нигде не делают».

Я: «А ты не смотри только на темную сторону, находи светлое, яркое пятно в любой ситуации. У тебя будут такие длинные ноги, что один твой шаг будет равняться тридцати или даже сорока шагам обычного человека».

Финч: «Значит, ты говоришь, что я могу носить тебя на руках во время наших путешествий?»

Я: «Конечно».

Финч: «В конце концов, ты же знаменитость».

Я: «Это ты герой, а не я».

Финч: «Поверь, я вовсе не герой. А чем ты, кстати, сейчас занимаешься?»

Я: «Мне приснился кошмар».

Финч: «И часто это с тобой случается?»

Я: «Чаще, чем хотелось бы».

Финч: «Началось все после катастрофы или еще до нее?»

Я: «После. А ты что делаешь?»

Финч: У меня много работы, надо писать и надо думать. Кроме того, кто еще составит тебе компанию?

Мне хочется сказать: «Мне так неприятно все то, что написали в газете, но ведь никто не верит в те сплетни, которые они распространяют. Все постепенно стихнет и само собой забудется». Но в это время он пишет: «Давай встретимся в «Карьере».

Я: «Я не могу».

Финч: «Не заставляй ждать тебя. Хотя, наверное, будет лучше, если я сам к тебе приеду».

Я: «Нет, не надо».

Тишина. Ответа не последовало.

Я: «Финч?»

Финч
12-й день

Я кидаю камешки в ее окно, но она все равно не спускается. Я уже подумываю о том, не стоит ли позвонить в дверь, но это разбудит ее родителей. Я упрямо жду, но занавеска в ее комнате не двигается, дверь в дом не открывается, а на улице чертовски холодно, так что я, в конце концов, снова забираюсь в Гаденыша и уезжаю домой.

Остаток ночи я не сплю, а составляю список, который называется «Как не заснуть». Тут есть очевидные средства: напиток «Ред булл», кофеин и другие препараты. Но речь идет не о том, как не заснуть на пару часов, а как оставаться бодрым и работоспособным целую ночь.

1. Бегать.

2. Писать (сюда включается фиксация мыслей о том, чего бы мне не хотелось видеть в жизни, причем писать надо очень быстро, чтобы они выскакивали из меня прямо на бумагу).

3. Вместе с этими строчками принимать любые мысли и раздумья (и не бояться их, не важно, что придет в голову).

4. Очутиться в воде.

5. Планировать.

6. Ехать на машине куда-нибудь и сразу во всех направлениях, даже когда ехать некуда (заметьте: ехать всегда есть куда).

7. Играть на гитаре.

8. Делать перестановку в комнате, пересмотреть свои записи и сделать ревизию мыслей (это отличается от планирования).

9. Делать что угодно, напоминая себе, что я здесь, и мне есть что сказать другим.

10. Вайолет.

Вайолет
147–146 дней до свободы

Я выхожу из дома и вижу, что Финч лежит на нашей лужайке с закрытыми глазами. Ноги скрещены и обуты все в те же гигантские черные сапоги. Его велосипед валяется рядом.

Я бью ногой по его здоровенной подошве.

– Ты пробыл здесь все ночь?

Он нехотя открывает глаза.

– Значит, ты все-таки знала, что я тут. Нелегко приходится, когда тебя игнорируют, а ты стоишь при этом на морозе и буквально замерзаешь, потому что здесь холод, как в Арктике. – Он встает, надевает на плечо рюкзак и поднимает свой велосипед. – Кошмаров больше не было?

– Нет.

Пока я вывожу из гаража Лероя, Финч успевает подъехать к калитке:

– И куда же мы направимся?

– В школу.

– Я имею в виду завтрашний день путешествий. Если, конечно, у тебя нет более грандиозных планов.

Он произносит это так, как будто заранее знает, что я ничего не планировала. Я вспоминаю Райана и его приглашение посмотреть кино вместе. Я ведь до сих пор так ничего ему и не ответила.

– Я не уверена, что буду свободна завтра. – Мы стартуем в направлении школы, Финч срывается с места, потом едет назад. Снова рывок вперед, и снова откатывается назад.

Поездка проходит достаточно спокойно, пока он не выдает:

– Я думаю, что как твой партнер по проекту и парень, который спас тебе жизнь, я имею право узнать, что же именно произошло у вас в день катастрофы.

Лерой начинает вихлять, Финч протягивает руку и выравнивает ход велосипеда. По моему телу в тот же миг начинает пробегать электрический ток, волна за волной. Точно так же, как это было раньше, и я снова с трудом держу равновесие. С минуту мы едем вместе, он не убирает руку с заднего сиденья, подстраховывая меня от падения. Я высматриваю по дороге Аманду или Сьюз, потому что прекрасно представляю, как происходящее смотрится со стороны.

– Так что же случилось?

Мне не нравится, как спокойно он спрашивает о катастрофе, как будто я могу свободно разговаривать на эту тему, когда захочу.

– А я тогда расскажу тебе о том, как я заработал тот самый шрам. Но мне нужно узнать все про тот вечер.

– Почему тебе это так важно?

– Потому что ты мне нравишься. Никакой романтики тут нет. Это не для встреч и свиданий, я говорю, как ученик, изучающий географию США. И, наверное, еще потому, что тебе потом самой будет легче разговаривать об этом.

– Нет, тогда ты первый.

– Хорошо. Я выступал на очередном шоу в Чикаго с ребятами, с которыми случайно познакомился в баре. Они сказали мне что-то вроде: «Привет, старина, наш гитарист что-то слегка бузит, а ты, похоже, свое дело хорошо сечешь». Ну я и согласился, хотя слабо представлял себе, что именно им нужно. Все прошло просто блестяще. Я играл даже лучше, чем сам Хендрикс – они, разумеется, знали это. Об этом знал и их гитарист. Он подстерег меня после выступления и порезал пополам заточенным медиатором.

– Неужели? – Вдали показалось здание школы. Ребята выходят из автомобилей и собираются на лужайке.

– Возможно, в этой истории также была замешана девушка. – По его лицу я никак не могу разобрать, подшучивает он надо мной или говорит серьезно. Кажется мне, что первое. – А теперь ты.

– Только после того, как ты расскажешь мне, что произошло на самом деле. – Я набираю скорость, чтобы быстрее очутиться на площадке, где школьники оставляют свои велосипеды. Финч следует за мной, при этом он хохочет от всей души и, похоже, никак не может успокоиться. В кармане у меня раз за разом жужжит, сообщая об очередном текстовом послании, телефон. Я достаю его и вижу, что мне пришло уже пять одинаковых сообщений от Сьюз: «Теодор Фрик? Почему он?!»

Я оглядываюсь по сторонам, но не вижу ее.

– Увидимся завтра, – говорит он.

– У меня на завтра другие планы, ты был прав.

Он смотрит на мой телефон, потом на меня, причем по его виду я никак не могу понять, о чем он думает.

– Хорошо. Увидимся в любом случае, Вайолет-Ультрафиолет.

– Что ты сказал?

– Ты слышала.

– Школа вон там. – Я указываю ему в сторону знакомого здания.

– Я знаю, – небрежно бросает он и уходит в противоположном направлении.

Суббота. Я дома. Разговариваю по телефону с Линн Эткайнд, корреспондентом местной газеты. Она планирует прислать ко мне фоторепортера, чтобы он сделал несколько снимков. Линн интересуется:

– Как себя чувствует тот, кто спас жизнь другому человеку? Я знаю, разумеется, о той ужасной трагедии, что произошла с вами в прошлом году. Скажите, стало ли для вас это недавнее событие успокоением или даже, может быть, исцелением?

– Как это может стать исцелением?

– Может быть, вы поняли, что хотя и не сумели спасти жизнь своей сестре, зато спасли жизнь парню, Теодору Финчу…

Я просто вешаю трубку. Она говорила так, будто они – одно и то же. Это не я спасла ему жизнь. Это Финч герой, не я. Я самая обыкновенная девушка, которая претендует на роль героини, не имея на это никаких оснований.

Я все еще негодую, когда Райан приходит на место встречи на пять минут раньше. Мы пешком направляемся смотреть кино под открытым небом, потому что это всего через квартал от моего дома. Я держу руки в карманах пальто, но мы идем рядом, и наши локти и плечи иногда касаются друг о друга. Я снова будто на первом свидании.

В кино под открытым небом мы встречаем Аманду и Роумера, которые ждут нас в машине Роумера. У него старый здоровенный «Шевроле-Импала», размером с дом. Он называет его автомобилем для вечеринок, потому что там может разместиться целая компания в полсотни человек, не меньше.

Райан открывает для меня заднюю дверцу, и я забираюсь внутрь салона. Так как «Импала» припаркована и никуда ехать не собирается, я чувствую себя достаточно сносно, несмотря на то, что тут все пропахло сигаретным дымом, заплесневелой дешевой едой и даже немного травкой.

Меня, наверное, можно считать пассивным курильщиком, сколько всего вредного в данный момент я вдыхаю.

Мы будем смотреть сразу две части японского фильма про какое-то чудовище, а перед этим Райан, Роумер и Аманда оживленно обсуждают свою восхитительную учебу в будущем – они собираются поступать в Университет Индианы. Я рассуждаю о Линн Эткайнд, о весенних каникулах и поездке в Нью-Йорк. И еще я думаю о том, как плохо поступила с Финчем, как грубо себя повела, а ведь это именно он спас мне жизнь. Путешествовать с ним было бы куда интереснее, чем то, что я выбрала на сегодняшний день. Да любое другое занятие было бы куда интереснее!

В машине душно, пахнет дымом, даже несмотря на то, что все стекла опущены. Когда начинается вторая часть фильма, Аманда и Роумер ложатся, устраиваясь на широченном переднем сиденье и затихают. Но ненадолго. Потом время от времени до меня доносятся разные звуки, похожие то на чавканье, то на хлюпанье, как будто две голодные собаки поедают корм, отпихивая одна другую от миски.

Я стараюсь сосредоточиться на фильме, и когда у меня из этого ничего не получается, я предпринимаю попытку сочинить сценку в голове.

Голова Аманды появляется над сиденьем, ее рубашка расстегнута так, что мне становится виден ее бюстгальтер, нежно-голубой в желтый цветочек. Я понимаю, что этот образ навсегда останется запечатленным на моей сетчатке, и отныне будет пребывать со мной навеки…

Многое отвлекает меня от кино, и я пытаюсь заговорить с Райаном, но ему куда интереснее просунуть руку мне под рубашку. Мне каким-то образом удалось прожить семнадцать лет, восемь месяцев, две недели и один день, не занимаясь сексом на заднем сиденье «Импалы» (да и ни в каком другом месте), поэтому я сообщаю ему, что мне хочется осмотреть окрестности. С этими словами я открываю дверцу автомобиля и выхожу. Мы окружены машинами, а дальше начинаются кукурузные поля. Вот, собственно, и все, что можно тут рассматривать. И еще небо. Я задираю голову, и звезды мгновенно завораживают меня. Райан выбирается из автомобиля вслед за мной. Я делаю вид, будто неплохо разбираюсь в созвездиях, указываю на некоторые из них и тут же сочиняю истории про каждое.

Интересно, а чем сейчас занимается Финч? Может быть, выступает где-нибудь со своей гитарой. А может быть, проводит время с девушкой. За мной остается путешествие. Впрочем, я обязана ему гораздо большим. Я не хочу, чтобы он думал, будто я отвергла его предложение из-за своих так называемых друзей. Я даю себе задание просмотреть дома все необходимые материалы и решить, куда мы отправимся с ним в следующий раз. Искать по словосочетаниям: необычная Индиана, достопримечательности, уникальная Индиана, эксцентричная Индиана. Еще надо скопировать его карту, чтобы всегда быть уверенной в том, что я не повторяюсь.

Райан обнимает меня за плечи и целует, и в течение минуты я отвечаю на его поцелуй. Я будто переношусь во времени. Вместо «Импалы» стоит джип брата Райана, а вместо Роумера и Аманды в ней сейчас находятся Элай Кросс и Элеонора, и мы заехали в кино под открытым небом, чтобы посмотреть две части «Крепкого орешка».

Райан опять начинает забираться ко мне под рубашку, и я резко отстраняюсь. В тот же миг возвращается «Импала» вместе с Роумером и Амандой. Мы снова смотрим кино про японское чудовище.

– Мне, конечно, неприятно это говорить, но у меня что-то наподобие комендантского часа.

– И как давно? – Потом, видимо, он что-то вспоминает и извиняется: – Прости, Ви. – Я понимаю, он считает, будто это из-за катастрофы.

Райан предлагает проводить меня до дома, и, хотя я отказываюсь, убеждая его в том, что прекрасно доберусь сама, он настаивает на своем.

– Я отлично провел время, – говорит он, когда мы подходим к моему дому.

– И я тоже.

– Я тебе позвоню.

– Отлично.

Он тянется ко мне, чтобы поцеловать на прощание, и я ловко поворачиваюсь так, что он только чмокает меня в щеку. Я уже зашла в дом, а он все еще стоит на пороге.