Текст книги "Ты не виноват"

Автор книги: Дженнифер Нивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Финч
15-й день (и я по-прежнему бодрствую)

Я отправляюсь к Вайолет рано утром и застаю ее родителей за завтраком. Ее отец носит бороду, очень серьезный, с морщинками возле губ и глаз, что говорит о его постоянной озабоченности. А мать выглядит так, как, наверное, будет выглядеть сама Вайолет лет через двадцать пять. У нее светло-русые волнистые волосы, лицо в форме сердечка. А черты похожи, только более заостренные, что ли. Взгляд у нее теплый, но уголки рта немного опущены.

Они приглашают меня присоединиться к завтраку, а я прошу их рассказать мне о Вайолет, какой она была еще до катастрофы, потому что я раньше ее не знал. Когда она спускается к нам из своей комнаты, они вспоминают, как два года назад Вайолет вместе с сестрой должны были отправиться в Нью-Йорк на весенние каникулы, но вместо этого они решили следовать за парадом из Цинциннати в Индианаполис, а оттуда в Чикаго в надежде взять у кого-нибудь из участников интервью.

Увидев меня, Вайолет удивленно произносит, как будто видит меня во сне:

– Финч?

Я так же неожиданно реагирую:

– Неужели парад?

– Боже мой! Зачем вы ему рассказываете об этом?

Я не могу удержаться и начинаю хохотать, мгновенно заражая смехом ее родителей, и мы все втроем смеемся, не в силах остановиться, как старые добрые друзья, а Вайолет смотрит на нас, как на сумасшедших.

Чуть позже мы стоим перед ее домом, потому что пришла ее очередь выбирать место. Вайолет приблизительно определяет маршрут и уверяет меня, что я просто должен довериться ей. Потом она идет по лужайке в направлении выезда на дорогу.

– А я сегодня не захватил велосипед, – говорю я и, прежде чем она успевает мне что-то сказать, поднимаю руку вверх, как будто приношу присягу, и продолжаю: – Я, Теодор Финч, находясь в нездравом уме, обязуюсь не разгоняться больше сорока километров в час в городе и пятидесяти на скоростной трассе. В любой момент, как только тебе захочется остановиться, мы будем останавливаться. Я просто прошу тебя попробовать.

– Снег идет.

Она преувеличивает. Снега почти не видно, такой он редкий.

– Он обязательно растает. Послушай, мы исходили уже все, что только можно в радиусе, доступном для велосипедистов. Если мы поедем на машине, то сможем увидеть значительно больше. Наши возможности станут безграничными. Хотя бы посиди немного в салоне. Сделай мне приятное. Ты садись, а я постою рядом, даже не рядом, где-нибудь в сторонке. А то ты подумаешь, что я подготовил очередную засаду – ты сядешь в машину, а я как выпрыгну – и сразу за руль.

Она не двигается с места.

– Нельзя давить на людей и заставлять их делать то, что они не хотят. Ты просто вторгаешься в чужую жизнь и начинаешь ею распоряжаться: мы будем делать то-то и то-то, но при этом ты ничего не хочешь слышать. Ты не думаешь ни о ком, кроме самого себя.

– Кстати, я думаю только о тебе и о том, что ты приковала себя к своей комнате, да еще к этому дурацкому оранжевому велосипеду. Мы поедем туда. Мы поедем сюда. Туда-сюда, но только не дальше, чем за пять километров отсюда.

– Может быть, это мои самые любимые места.

– Не думаю. Сегодня утром твои родители описали мне очень симпатичную девушку, какой ты была раньше. Та, другая Вайолет, забавная и добрая, и еще она большая выдумщица, даже несмотря на то, что у нее отвратительный музыкальный вкус. Я вижу перед собой забитое существо, которое боится выбраться из своей норы. Окружающие очень осторожно подталкивают тебя вперед, предельно осторожно, только чтобы не расстраивать бедную Вайолет. Да тебя нужно не подталкивать, а активно пихать, иначе ты так навсегда и останешься на колокольне, которую выстроила для себя.

Внезапно она срывается с места и в одно мгновение оказывается в салоне автомобиля. Она сидит и осматривается, и хотя я честно пытался немного убраться в салоне, все же на приборной панели каким-то образом скопились и огрызки карандашей, и какие-то бумажки, окурки, зажигалка и несколько медиаторов. На заднем сиденье у меня лежит одеяло и подушка. Их она тоже заметила, это я определил по ее взгляду.

– Расслабься. Соблазнить тебя не входит в мои планы. Если бы было иначе, ты бы сразу узнала. Ремень пристегни. – Она послушно выполняет мое указание. – Теперь закрывай дверь. – Я стою на лужайке, скрестив руки на груди, пока она захлопывает дверцу.

Я не спеша подхожу к машине со стороны водителя, открываю дверцу и заглядываю внутрь. Она изучает надписи на салфетке, которую я позаимствовал из местечка под названием «Гарлем-авеню-лаунж».

– Что теперь скажешь, Ультрафиолет?

Набрав в легкие воздуха, она выдыхает:

– О’кей.

Я осторожно трогаюсь с места и еду со скоростью черепахи по ее району. Мы медленно минуем дом за домом. При каждой остановке и на светофорах я подбадриваю ее:

– Отлично. Просто превосходно.

Затем я выезжаю на более широкую дорогу и постепенно набираю скорость до пятидесяти километров:

– А так ничего?

– Здорово.

– А теперь?

– Прекрати без конца спрашивать меня.

Мы еле-еле плетемся, поэтому все легковушки и грузовики с легкостью обгоняют нас и сигналят, не понимая, что происходит. Один водитель даже прокричал нам в окошко что-то обидное и нахально умчался вперед. Меня так и подмывает нажать на педаль газа, но я тут же беру себя в руки и вспоминаю о том, как часто мне приходилось тормозить, чтобы все остальные могли нагнать меня.

Чтобы не думать об этом и заодно отвлечь Вайолет, я начинаю разговаривать с ней. Примерно так же, как на колокольне:

– Всю свою жизнь я бегаю либо в три раза быстрее, чем все остальные, либо, наоборот, в три раза медленнее. Когда был маленьким, я бегал в гостиной кругами по ковру, снова и снова, без конца. В итоге я со временем протоптал в ковре круглую дорожку. Пол у нас был бетонный, поэтому ковер был надежно приклеен к нему. Так вот, отец, рассердившись на меня, голыми руками оторвал от пола этот ковер, представляешь? Более того, он не стал стелить новый, и у нас в комнате так и оставался бетонный пол с обрывками ковра, намертво приклеенными к нему на века.

– Так поезжай быстрее, чего ты ждешь?

– Нет, ни за что, как договаривались.

Но я постепенно ускоряюсь. Сейчас я чувствую себя просто великолепно, потому что я не только уговорил Вайолет ехать на машине. К тому же отцу пришлось уехать из города по делам, а это означает, что сегодня не будет обязательного семейного ужина.

– Кстати, у тебя обалденные родители. Насчет предков тебе здорово повезло, Ультрафиолет.

– Спасибо.

– Значит… парад. Вам удалось взять интервью?

Она выразительно смотрит на меня.

– Ладно. Тогда расскажи мне про катастрофу. – Я даже не рассчитываю на ее рассказ, но она смотрит куда-то вдаль и вдруг начинает говорить:

– Я мало что помню. Помню, как садились в машину после окончания вечеринки. Она поругалась с Элаем.

– С Элаем Кроссом?

– Они встречались почти год. Она была расстроена, но меня за руль почему-то не пустила. Между прочим, это я ей сказала, что надо поехать через мост. – Ее голос становится тише. – Помню, мы увидели предупреждающую надпись о том, что у моста и на нем самом дорога обледенела. Потом помню, как машина скользнула вбок, и Элеонора выкрикнула: «Я ее не удержу». Затем мы словно очутились в воздухе, и Элеонора очень громко закричала, а потом была сплошная темнота. Я очнулась только через три часа уже в больнице.

– Расскажи мне о ней.

Она продолжает смотреть в окно.

– Она была умницей, упрямой, часто грустила, но и посмеяться тоже любила. Когда сердилась, становилась просто невыносимой, а в другое время – милая, старалась защитить всех, кого любила. Ее любимый цвет – желтый. Я тоже ее всегда поддерживала, даже когда мы ссорились. Я делилась с Элеонорой буквально всем, потому что она обладала удивительной чертой – никогда никого не осуждала. В общем, она была моей лучшей подругой.

– А у меня никогда не было лучшего друга. Как ты при этом себя чувствуешь? На что это похоже?

– Не знаю. Наверное, с ним ты можешь всегда оставаться самим собой. Это означает, что ты проявляешь и положительные, и отрицательные качества. И тебя при этом все равно продолжают любить. Ты можешь поругаться с другом, подраться, но даже когда злишься, ты понимаешь, что твой друг все равно останется твоим другом.

– Мне, наверное, очень нужно завести такого.

– Кстати, я еще хотела извиниться перед тобой за Роумера и остальных. За то, что все так получилось.

Я могу увеличить скорость, но не делаю этого.

– Ты тут не виновата. А извиняться лишний раз – только время тратить. Надо жить так, чтобы ни о чем не сожалеть и не просить за это прощения. Надо просто с самого начала все делать правильно, так, чтобы потом и извиняться не приходилось.

Кто бы говорил…

Парк книгомобилей расположился километрах в семи от Бартлетта на сельской дороге, с обеих сторон окруженной кукурузными полями. Так как местность здесь ровная и нет деревьев, трейлеры видны издалека, они возвышаются, как небоскребы. Я подаюсь вперед, грудью упираясь в руль.

– Какого черта?..

Вайолет тоже наклоняется к приборной панели. Я сворачиваю с шоссе на гравиевую дорожку, и она поясняет:

– Мы делали нечто подобное еще в Калифорнии. Просто забирались в машину – я, родители и Элеонора, и отправлялись на охоту за книгами. Каждый выбирал название книги, которую надеялся разыскать, и не имел права возвращаться домой, пока не найдет ее. Мы за день могли объехать до десяти книжных магазинов.

Она выпрыгивает из машины еще раньше, чем я выбираю путь, чтобы поближе подъехать к старенькому трейлеру пятидесятых годов прошлого столетия, стоящему за гравиевой дорожкой посреди поля. Всего здесь примостилось семь трейлеров, разных моделей и годов выпуска. Они выстроились в ряд у кукурузных стеблей, окружающих их чуть ли не со всех сторон, и каждый рекламирует разные категории книг, повторов тут нет.

– Черт возьми, ничего подобного никогда в жизни не видел! – восклицаю я, но Вайолет скорее всего уже не слышит меня, потому что спешит к первому трейлеру.

– Поосторожнее с выражениями. – Ко мне тянется рука, которую я тут же машинально пожимаю. Принадлежит она невысокой пухлой женщине с осветленными волосами соломенного цвета. У нее морщинистое лицо и теплый взгляд. – Меня зовут Фэй Карнс.

– А я Теодор Финч. Вы, наверное, главная здесь? – Я указываю в сторону книгомобилей.

– Так оно и есть. – Она идет вперед, я послушно следую за ней.

– В нашем округе прекратили спонсирование передвижных библиотек еще в восьмидесятых. Тогда я сказала мужу – какой это позор для нации! Именно так – стыд и позор! Кто-то ведь должен выкупить эти трейлеры и продолжить такое важное дело. И мы решили заняться этим. Сначала мы разъезжали по городам, но у моего мужа Франклина больная спина, ему стало трудно постоянно находиться в дороге, и тогда мы осели на одном месте. Как эта кукуруза. И люди теперь приходят к нам сами.

Миссис Карнс водит меня от трейлера к трейлеру, и каждый раз я захожу внутрь и внимательно изучаю книги. Я листаю самые разные издания – толстые и тонкие, в обложках и переплетах. Их объединяет одно – все они уже кем-то прочитаны, и многие – далеко не один раз. Мне хочется найти что-то особенное, но пока такая книга мне почему-то не попадается.

Миссис Карнс старается мне помочь, наводит порядок среди книг, вытирает пыль с полок, рассказывая мне по ходу дела о своем муже Франклине, дочери Саре и сыне, тоже Франклине, но только младшем. Ему не повезло, он женился на девушке из Кентукки, и теперь видится с родителями разве что на Рождество. Она очень много говорит, но все равно успела мне понравиться.

Вайолет удается отыскать нас в шестом трейлере (детская литература), у нее в руках целая стопка классики. Она здоровается с миссис Карнс и спрашивает:

– А как вы работаете? Вам нужно предъявлять мой библиотечный абонемент?

– Вы можете купить у нас книги или взять на время, чтобы прочитать и вернуть, но ваш абонемент нам не нужен. Если вы хотите почитать, мы вам доверяем, и вы сами принесете книги назад, а если хотите приобрести, то мы принимаем только наличные.

– Я бы хотела их купить, – кивает Вайолет. – Ты можешь достать деньги в моей сумке?

Я вынимаю свой бумажник и передаю миссис Карнс двадцатидолларовую купюру, мельче у меня просто нет, и она пересчитывает книги.

– По доллару за книгу, итого десять. Мне придется идти в дом за сдачей. – И она исчезает прежде, чем я успеваю объяснить ей, что сдача не требуется. Вайолет оставляет книги на прилавке, и мы вместе идем исследовать трейлер за трейлером. Потом мы добавляем к ее стопке еще несколько томов. Я время от времени посматриваю на нее, и мне удается поймать ее взгляд и улыбку. Такая улыбка появляется, когда ты думаешь о человеке и делаешь выводы о том, как именно ты к нему относишься. Я улыбаюсь ей в ответ, и тогда она отворачивается.

Потом возвращается миссис Карнс, и мы начинаем спорить, как нам поступить со сдачей. Она хочет вручить ее мне, я хочу оставить ей, но все же мне приходится забрать деньги, потому что отказа она не принимает. Я бегом отношу книги в машину, пока она продолжает беседовать с Вайолет. В бумажнике я нахожу еще одну двадцатку и, вернувшись к трейлерам, захожу в первый попавшийся и оставляю и сдачу, и купюру в старом журнале для записей, который лежит тут же, на импровизированном прилавке.

На место торговли прибывает группа детей, и мы начинаем прощаться с милой миссис Карнс. Мы уходим, и Вайолет замечает:

– Это что-то уникальное.

– Я полностью с тобой согласен, но на путешествие по штату все же не тянет.

– Формально это все же определенное место, где мы побывали, а нам только это и нужно.

– Прости, но так не пойдет. Уникальное – да, но это местечко практически находится на задворках нашего городка. То есть все в той же зоне безопасности в радиусе пяти километров от окраины. К тому же ни одного пункта из нашего списка мы вычеркнуть не сможем.

Она идет впереди на несколько метров и делает вид, что меня не существует, но я не возражаю. Я к этому привык, и она даже представить не может, что меня это ни капельки не волнует. Люди либо видят меня, либо нет. Мне даже интересно, как это может быть – вот ты идешь по улице и вдруг буквально сливаешься с другими людьми, и тебя не видно. Никто на тебя не пялится, не оборачивается, никто не ожидает от тебя сюрпризов и не гадает, что ты способен выкинуть в следующее мгновение.

Наконец, мне надоедает плестись позади, и я бегу вперед. Мне нравится это ощущение свободы. Наконец-то я могу двигаться быстрее, чем все остальные. Я как будто освобождаюсь и от своего мозга, а это, в свою очередь, приводит меня к мыслям о том, что я действительно умер. Точно так же, как и авторы тех книг, которые выбрала Вайолет. Я давно уже сплю, похороненный под слоями земли среди этих кукурузных полей. Я почти чувствую, как смыкается земля над моей головой, воздух становится спертым и затхлым, темнота начинает давить на меня сверху, и чтобы нормально дышать, мне приходится раскрыть рот.

Вайолет смутным пятном проносится мимо, волосы развеваются за ней, как воздушный змей. Они попадают в солнечные лучи, и их кончики начинают сверкать подобно золоту. Я так глубоко залез в собственную голову, принимая все текущие мимо мысли, что поначалу не полностью осознаю, что это именно она. Потом я спохватываюсь и бросаюсь ей вдогонку. И вот я уже пристраиваюсь рядом с Вайолет, стараясь удерживать темп ее шага. Но вот она снова обгоняет меня, и мне приходится потрудиться, чтобы оказаться рядом, я собираюсь с силами и почти отрываюсь от земли. Но так я могу и улететь далеко-далеко. Это и есть мой секрет – что в любой момент я могу улететь. Все люди на земле, кроме меня – а теперь еще и Вайолет, – перемещаются с места на место очень медленно, как будто они нагружены чем-то. И мы, конечно, быстрее них, даже вместе взятых.

Но вот мы добираемся до машины, и Вайолет победно смотрит на меня, как будто хочет сказать: «Ну что, получил?» Что ж, я решаю уступить ей на этот раз, тем более ее выигрыш оказался вполне честно заработанным.

Мы забираемся в машину, я включаю двигатель и протягиваю тетрадь. Ту самую, куда мы вносим записи обо всех наших путешествиях и достижениях.

– Запиши все в подробностях, пока мы не успели ничего позабыть.

– Мне показалось, что этот эпизод не в счет. – Тем не менее, она листает страницы, добираясь до нужного места.

– Ну уступи мне. Да, кстати, по дороге домой заедем еще в одно местечко.

Мы выезжаем с гравия на шоссе, и она, наконец, отрывает взгляд от тетради, в которой до сих пор что-то аккуратно записывала.

– Я так увлеклась этими книгами, что даже забыла о том, чтобы что-то оставить там.

– Ничего страшного. Я не забыл.

Вайолет
145 дней до освобождения

Он проезжает мимо поворота, поэтому нам приходится сворачивать прямо по траве, потом мы перебираемся на другую сторону гравиевой дороги и, наконец, выезжаем снова на шоссе, и продолжаем путь уже в противоположном направлении. Через какое-то время мы оказываемся на тихой деревенской дороге.

Пару километров мы движемся по ней, Финч включил музыку и тихо подпевает исполнителям. Одновременно он выбивает ритм ладонью по рулю. Очень скоро мы подъезжаем к маленькому, всего в два квартала, городку. Финч склоняется над приборной панелью, и машина замедляется.

– Ты видишь какие-нибудь указатели?

– Да. Вон там написано «Церковь».

– Хорошо. Просто замечательно. – Мы минуем несколько домов, потом он сворачивает, тормозит у обочины и паркуется. – Приехали.

Он выходит из автомобиля, подходит к дверце с моей стороны, открывает ее и галантно предлагает мне руку. Мы идем к какой-то старой заброшенной фабрике. Вдоль стены я замечаю нечто необычное. Финч продолжает идти и останавливается только у конца стены.

«Перед смертью я хочу…» написано здесь. Это напоминает мне огромную школьную доску. Далее под этими гигантскими буквами следует разлинованное в колонки, как в газете, пространство. Многие строчки уже заняты, они исписаны разноцветными мелками самыми разными почерками. Многие буквы размазаны, другие смыты дождем.

Мы идем вдоль стены и читаем:

Перед смертью я хочу…

… завести детей.

… пожить в Лондоне.

… приобрести ручного жирафа.

… совершить затяжной прыжок с парашютом.

… доказать, что деление на ноль возможно.

… научиться играть на рояле.

… научиться говорить по-французски.

… написать книгу.

… совершить путешествие на другую планету.

… стать лучшим отцом, чем был мой.

… полюбить себя.

… поехать в Нью-Йорк.

… познать равенство.

… жить.

Финч протягивает мне кусочек голубого мела.

– Тут свободного места не осталось, – возражаю я.

– А мы заново напишем.

И он аккуратно вырисовывает: «Перед смертью я хочу», после чего проводит достаточно длинную линию. Потом снова пишет те же слова и чертит еще одну линию. Эта процедура повторяется раз десять.

– Когда заполнится, можно будет продолжить на другой стороне. Это отличный способ узнать, наконец, зачем мы все оказались здесь.

И я хорошо понимаю, что под словом «здесь» он имеет в виду совсем не этот городок и не эту старую фабрику.

И он начинает заполнять свободные места, записывая свои мысли на прочерченных линеечках:

…научиться играть на гитаре, как Джимми Пейдж.

…сочинить песню, которая перевернет весь мир.

…отыскать великий манифест.

…иметь свою цель.

…стать тем, кем я хочу, и считать это достаточным.

…узнать, что это такое – иметь лучшего друга.

…иметь значение.

Некоторое время я просто стою и читаю его надписи, потом начинаю писать сама:

…перестать бояться.

…перестать так много думать.

…заполнить оставшиеся в прошлом пустые места.

…снова сесть за руль.

…писать.

…дышать.

Финч стоит за моей спиной. Он так близко подошел ко мне, что я слышу его дыхание. Он наклоняется ко мне и дописывает: «Перед смертью я хочу узнать, что такое идеальный день». Отходит на пару шагов, читает, затем снова приближается ко мне и добавляет: «И увидеть парад». Прежде чем я успеваю что-то сказать ему, он хохочет, стирает написанное и выводит совсем другое: «И поцеловать Вайолет Марки».

Я жду, что он сотрет и эти слова, но он кидает свой мелок в сторону и начинает отряхивать ладони от пыли, вытирает их о джинсы. Он улыбается и смотрит на мои губы. Я жду, что он первый сделает шаг. «Дай ему шанс», – говорю я сама себе. И при этом я думаю: «Пусть будет так». При одной мысли мое тело наполняется электричеством, и разряды отзываются в разных частях тела. Мне становится интересно – как это будет? Отличается ли поцелуй Финча от поцелуя Райана? Я целовалась с несколькими парнями за свою жизнь, но все поцелуи показались мне одинаковыми.

Но он только отрицательно качает головой.

– Нет, не здесь. И не сейчас.

С этими словами он убегает к машине. Когда мы забираемся внутрь и Финч включает двигатель и музыку одновременно, он добавляет:

– Если ты что-то сама и решила, то это еще не значит, что ты мне нравишься.

– Почему ты считаешь, что должен постоянно повторять нечто подобное?

– Я же вижу, как ты на меня смотришь.

– Боже мой! Ты просто неповторим!

Он начинает хохотать.

Мысли мелькают одна за другой. То, что мне захотелось ощутить его поцелуй, вовсе не означает, будто мне действительно нравится Теодор Финч. Это был всего лишь миг. Тем более что я уже давно ни с кем не целовалась, кроме Райана.

Я пишу в нашей тетради: «Перед смертью я хочу…», но дальше этого дело не идет, потому что все, что я вижу – это расплывающаяся перед глазами строчка, на которой Финч вывел: «И поцеловать Вайолет Марки».

Перед тем как проводить меня домой, Финч заезжает в «Карьер», который расположен в центре Бартлетта. Здесь никто и не собирается проверять наши удостоверения личности, и мы запросто проходим внутрь. Здесь накурено и тесно, и еще очень громко играет музыка. Похоже, что тут его все знают, но он не собирается присоединяться к группе на сцене, а вместо этого хватает меня за руку и уводит танцевать. Несколько мгновений он ведет себя так, будто мы оказались на мош-пит[3]3
  Образованный толпой круг перед сценой на рок-концерте.


[Закрыть], а в следующее мгновение мы с ним уже исполняем самое настоящее танго.

– Ты мне тоже не нравишься! – стараюсь я перекричать шум.

Но он опять отвечает мне громким смехом.