Текст книги "Запретные мечты [Очарование золота]"
Автор книги: Дженнифер Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)
Эти просторные роскошные комнаты с необычайно высокими потолками вызывали у Сирены ощущение тревоги. Она чувствовала себя здесь не в своей тарелке. Ей нечего делать в этом доме, совершенно нечего. Тем временем руки хозяина сняли с нее шубу.
– Ты сможешь сама подняться наверх? – заботливо спросил Натан.
Сирена посмотрела на небольшое окно с матовыми стеклами на нижней лестничной площадке.
– Думаю, да, – прошептала она в ответ.
Натану все равно пришлось ей помочь, он обвил рукой ее талию, и они вместе поднялись по лестнице. Сирена устало оглядела холл, пробежала глазами по разноцветным обоям, по латунным люстрам. Экономка встретила их у входа в спальню. Пристально вглядываясь в бледное, посиневшее от холода и волнений лицо Сирены, она взяла ее под руки, попросила Натана принести горячего молока и печенья, сказав при этом, что ужин для него самого давно готов и, если он решил поесть прямо сейчас, его принесет Доркас. Когда Натан вышел, экономка закрыла дверь и, обняв Сирену, повела ее к большой оцинкованной ванне, отделанной ореховым деревом.
Погрузившись в горячую воду, Сирена наконец снова ощутила собственные ноги, которые, казалось, совсем отмерзли во время долгой прогулки. Оказавшись в блаженном тепле, она потеряла остатки сил и воли. Ее мозг работал с трудом, когда экономка помогла ей выбраться из ванны, вытерла толстым теплым полотенцем и надела на нее мягкую фланелевую рубашку. Потом женщина отвела Сирену в постель. Простыни оказались необыкновенно нежными, одеяло – теплым, где-то в глубине лежала грелка, сделанная в форме пузатой свинки с ручкой вместо рыльца. Сирена нащупала ее ногами и, со вздохом вытянувшись, закрыла глаза.
– Ваше молоко, мисс.
С трудом заставив себя сделать несколько глотков, Сирена вновь улеглась под одеяло.
– Если вам что-нибудь понадобится ночью, мисс, тут сбоку есть звонок. Вам нужно только позвонить.
– Спасибо вам, – прошептала Сирена, – спасибо за все.
– Спокойной ночи, мисс.
Сирене показалось, что она что-то произнесла в ответ, но уже не могла вспомнить, что именно. Она не услышала, как экономка закрыла за собой дверь, оставив ее одну.
Потом до ее слуха стали доноситься приглушенные голоса, она видела неясные очертания фигур приходящих и уходящих людей. Натан, склонившись над ней, что-то говорил или просто держал ее за руку. От горячих напитков и жара, исходящего от стен, словно от адских печей, у нее появилось ощущение лихорадки. Потом ее бросило в холод, стал мучить сухой кашель, ей стало трудно дышать, как будто у нее на груди лежало что-то очень тяжелое. Вслед за этим по всему телу пробежала волна невыносимой боли, ударявшей в виски и разрывавшейся, как мыльные пузыри, когда экономка переворачивала ее в кровати. Перед ней то появлялся, то исчезал какой-то мужчина в черном, Натан кричал внизу в холле. Потом наступила темнота, сменявшаяся иногда короткими тусклыми сумерками.
Постепенно, очень медленно, Сирена проснулась. Комнату заливал свет полуденного солнца, проникавший сквозь шторы из прекрасного бельгийского шелка. Изящные золотые занавески с бахромой, казалось, полыхали под его беспощадными лучами. Ковер играл всеми цветами радуги, в его узоре причудливо сплелись розовый, зеленый, кремовый и золотистый оттенки. Стены были оклеены обоями с золотыми, зелеными, розовыми и шоколадно-коричневыми прожилками. На потолке виднелись завитки маргариток, нарисованных на бледно-зеленом фоне. В центре комнаты с потолка свисала люстра из розового богемского стекла. В углу стояла широкая ширма, обшитая по краям золотой каймой на французский манер. В камине из розоватого мрамора, расположенного между окнами, потрескивал веселый огонек. В комнате возвышалось бюро из орехового дерева в стиле ренессанс с огромным зеркалом, покрытым с обратной стороны амальгамой, с резными завитушками на дверцах, с множеством полок, уставленных разнообразными фигурками собачек из стаф-фордширского фарфора. Ложе Сирены тоже оказалось выполненным в том же стиле.
Сирена лежала посреди большой кровати под несколькими одеялами. Сверху ее накрыли шелковым лоскутным одеялом с бархатными вставками. На закрывавшей грудь простыне она увидела вышитые инициалы, столь замысловато переплетавшиеся, что Сирена так и не смогла разобрать, какие это буквы.
Неожиданно у нее на глазах выступили слезы и потекли по щекам. Она подняла руку, чтобы вытереть их, но это стоило ей огромных усилий. Пальцы казались совсем белыми и тонкими, словно у покойницы. Она принялась разглядывать свои почти прозрачные руки, когда дверь тихонько отворилась.
В комнату вошла знакомая с виду женщина, но Сирена никак не могла вспомнить ее имени.
– Значит, вы проснулись, дорогая? Очень хорошо, – сказала она, приблизившись к постели и взяв Сирену за руку.
– Да, – ответила Сирена, посмотрев на женщину с некоторым удивлением.
– Вы сейчас выглядите намного лучше. У вас на щеках даже появился румянец.
Сирена облизнула сухие потрескавшиеся губы.
– Простите… – начала она.
– Вы не знаете, кто я такая, да? Меня зовут миссис Энсон, я экономка мистера Натана Бенедикта. В ту ночь, когда он вас сюда привез, вы были очень больны. Вы находитесь у нас в Бристлеконе уже больше двух недель.
– Больше двух недель, – прошептала Сирена, – не может быть.
– Вы сильно простудились, можно сказать, обморозились. У вас началось воспаление легких. Вы настолько ослабли, что потеряли сознание…
– Но… но мой ребенок… – простонала Сирена с исказившимся от нестерпимой боли лицом.
– Ой, дорогая, какая же я глупая, все болтаю и болтаю, а о самом главном так и не сказала, вы же не приходили в себя несколько дней и ничего не знаете. Ваш ребенок родился неделю назад. Чудесный здоровый мальчик.
К глазам Сирены вновь подступили слезы, но теперь это были слезы радости.
– Можно… Мне можно на него посмотреть?
– Что за вопрос? Конечно, можно. Он у няни, это совсем рядом, вторая дверь отсюда. Сейчас я вам его покажу.
Вскоре другая женщина принесла запеленатого младенца. Няня оказалась совсем молодой, почти девочкой, с каштановыми волосами и скромной улыбкой. На ней, как и на миссис Энсон, было платье из черной бумазеи, фартук и кружевная наколка.
Экономка вошла следом. Ребенка поднесли к кровати, чтобы мать могла его как следует рассмотреть.
– Миссис Сирена… Надеюсь, вы не станете возражать, если я буду вас так называть? Мистер Бенедикт велел мне теперь обращаться к вам именно так… А это Мэри. Ее наняли нянькой и кормилицей для вашего малыша, вы были так больны и слабы, что не могли кормить его сами.
Сирена улыбнулась девушке и откинула одеяла, освобождая место для ребенка. Забыв обо всем, кроме укутанного в теплое одеяльце младенца, она распеленала его и принялась гладить розовые шелковистые ручки, прекрасную головку, маленькие ушки, целовать его в красивые, необыкновенно длинные ресницы, темные кудрявые волосики.
– Не может быть, – шептала она.
Услышав ее голос, малыш открыл глаза. В этих загадочных серо-голубых глазках Сирена увидела выражение удивления вместе с любопытством, разглядела в них отражение собственных глаз.
Неожиданно он нежно заворковал и потянул к себе конец одеяла. Сжав маленькие пальчики с похожими на миндаль ноготками в кулачок, он попытался поднести ручку ко рту.
– Прелестный малыш, – сказала миссис Энсон, широко улыбаясь. – Мы все в него просто влюбились; Мэри, моя дочка Доркас, я сама. А мистер Бенедикт, тот вообще просто без ума от него! Он готов носить его на. руках целый день. Он только слегка хмурится, когда малыш намочит ему костюм.
Сирена улыбнулась.
– Можно, он немножко полежит со мной?
– Конечно. Он же ваш, хотя мы все готовы считать его своим. Он такой милый и так хорошо себя ведет, но если он начнет волноваться, позовите Мэри, позвоните два раза, она придет и покормит его. Ах да, кстати, Мэри. Надеюсь, она останется у нас. Она хорошая девушка, и ей нужна работа. Ее муж и ребенок погибли три недели назад во время крушения; поезд сошел с рельсов. Мэри осталась жива, но она потеряла ребенка, а ваш малыш помог ей пережить горе, она с радостью будет кормить его, ведь у нее много молока.
Сирена посмотрела на девушку. Мэри склонилась над ребенком, отдав ему на растерзание палец, и улыбалась так, словно ничего не слышала.
– Не беспокойтесь, если вам кажется, что я болтаю лишнее. Она ничего не слышит с двух лет. Хотя может определить, когда ребенок плачет, она как-то чувствует это по движению воздуха. И она никогда не спускает с него глаз, так что вы можете не волноваться насчет того, что за ним будут плохо следить. Правда, Мэри может избаловать малыша вконец.
– Я не против, – сказала Сирена спокойно. – В будущем его ждет еще много трудностей. А что касается Мэри, я не знаю, сколько она сможет со мной оставаться. Я… Я не смогу ей платить, и мне не хочется, чтобы Натан… мистер Бенедикт брал это на себя. Я… – неожиданно Сирена закашлялась.
– Доктор сказал, что вам вообще ничего нельзя делать. Вы сами не представляете, насколько вы слабы. Вам нужно отдыхать и набираться сил. А о деньгах не беспокойтесь. Все как-нибудь образуется.
«Не беспокойтесь». Легко сказать. Женщины направились к двери, а Сирена лежала, глядя на сынишку. Славное маленькое существо. Что с ним станет? Не будет же она оставаться здесь всю жизнь, она и так уже злоупотребила гостеприимством Натана. Но куда она отсюда пойдет, чем будет заниматься с грудным младенцем на руках, которого нужно вырастить и воспитать как мужчину?
Похож ли он на Варда, ее малыш? С болью в сердце Сирена признала, что похож, хотя и не слишком; только нос и шея были у него как у Варда. Серо-голубой цвет глаз мог через месяц измениться, но сейчас он больше походил на нее, даже на ее отца.
– Я назову тебя Шон, – сказала она нежно. – Шон Уолш. Ты будешь принадлежать только мне одной и никому больше. Мой Шон.
Она поцеловала сына в бархатный лобик, прижала его к себе, глядя сквозь занавешенное окно на облака, проплывавшие по бирюзовому небу.
Она ошибалась. Ее ребенка нельзя было назвать Шон Уолш, и он не принадлежал ей одной. Да и сама она больше не была Сиреной Уолш.
15.
Наступал вечер. Солнце село за гору Пиза. Мэри пришла забрать ребенка; пришло время его кормить и укладывать спать. Огонь в камине погас, лишь несколько угольков продолжали тлеть красными огоньками. Сирена знала, стоит ей только позвонить, как его разожгут снова. Она уже собралась это сделать, но ей не хватило сил стряхнуть с себя полудрему, в которую она погрузилась после того, как Мэри унесла Шона, и она решила оставить все как есть.
За день солнце нагрело комнату, растопило последний снег, выпавший в Бристлеконе в ту жуткую ночь. Конечно, до настоящего тепла было еще далеко, и в окна проникал холодный воздух, однако зима уже не казалась такой сырой и морозной. Комната, куда поместили Сирену, была очень уютной, и ей так нравились окружавшие ее теплые, приятные цвета. Сирена похудела, стала такой легкой, что сама с трудом верила, что это ее привезли сюда в ту вьюжную ночь.
Ей нельзя привыкать ко всей этой роскоши. Ей не пойдет на пользу, если ее избалуют так же, как Шона. Она должна сама пробить себе дорогу в жизни. Вздохнув, Сирена окинула взглядом пахнущую воском полированную мебель, посмотрела на великолепный мягкий ковер на полу. Нет, это все не для нее, не для ее сына, по крайней мере не сейчас, может быть, это понадобится им обоим когда-нибудь потом, очень не скоро. Ей, конечно, не нужно все это, но как было бы хорошо для сына, если бы такое богатство принадлежало ей.
Пустые, тщетные надежды. С тем же успехом она могла бы пожелать повернуть время вспять, сообщить Варду о сыне, прежде чем он погиб, мечтать о том, как Вард увидит его, возьмет на руки. Как бы он отнесся к малышу? Стал бы радоваться или сожалеть, гордился бы им или просто не обращал на него внимания?
Размышления Сирены прервал тихий стук в дверь.
Она сказала: «Войдите», и в комнате появился Натан. Он медленно приблизился к изголовью кровати.
– Миссис Энсон сказала, что тебе лучше, и я решил тебя навестить.
– Да, – ответила Сирена, вглядываясь в его лицо. Он, судя по всему, провел бессонную ночь. – Я рада, что ты пришел. Я сейчас как раз думала о том, как я тебе обязана за все, что ты для меня сделал.
– Нет, Сирена, это не ты, а я должен благодарить тебя за то, что ты позволила мне заботиться о тебе. Тебе действительно лучше?
– Думаю, да.
– Я бы никогда не простил себе, если бы с тобой или с твоим ребенком что-нибудь случилось.
– Но ты же не виноват, что я оказалась на улице в такую погоду, – возразила Сирена.
– Мне надо было раньше найти для тебя жилье, а не дожидаться, пока моя мечта привести тебя сюда наконец осуществится.
– Все хорошо, Натан. Я думаю, у нас обоих теперь все будет в порядке.
– А если нет, это случится не по моей вине.
Натан отвернулся. Заметив, что в камине остались одни угли, он подошел к нему и с серьезным видом принялся сгребать угли в сторону и доставать дрова из большой корзины, стоящей рядом с камином.
– Ты же не обязан отвечать за меня, Натан. И я очень хочу, чтобы ты это понял.
– Я не могу, – проговорил он, не глядя на нее, – потому что ты сейчас ошибаешься.
– Я не… – начала Сирена и закашлялась.
– Тебе лучше пока не разговаривать, – сказал Натан, вытирая руки платком, который он вынул из кармана, и продолжал: – Я знаю, тебя сейчас не следует расстраивать. Но я все же должен тебе это сказать, раз ты затронула эту тему. Нет, не перебивай меня. Мне будет нелегко об этом говорить, но ничего не поделаешь.
Сирена, обеспокоенная такой решимостью, не отрываясь смотрела на Натана. Он снова подошел к ее постели.
– Я привез тебя сюда, Сирена, не просто по доброте душевной. Я взял тебя в Бристлекон потому, что уже давно мечтал о том, как однажды ты войдешь в мой дом. Мне казалось, стоит тебе попасть сюда однажды, ты уже не сможешь уйти, не выслушав моего предложения, не уступив моим обещаниям сделать все для тебя и твоего ребенка. Я, конечно, не думал о браке. Если бы мне не удалось тебя уговорить, я бы предложил тебе жить со мной за деньги. А потом ты так заболела. Я испугался, что ты уйдешь от меня насовсем. Доктор сказал, что у тебя может не хватить сил. Он опасался, что роды наступят раньше времени. И я решил рискнуть. Если бы я выиграл, ты и твой ребенок остались бы со мной до самой смерти, а если нет, ты бы все равно принадлежала мне, хоть и мертвая. У тебя было бы мое имя.
Он медленно кивнул, увидев реакцию Сирены.
– Ты догадалась. Я пригласил сюда священника и сказал ему, что ты дала согласие на брак, но из-за болезни ничего не помнишь. Он, кажется, поверил, когда я, отбросив всякий стыд, напрямую предложил ему взятку. Церемония прошла в этой комнате. Миссис Энсон и ее дочь были свидетелями. Мне очень жаль, Сирена, но ты теперь миссис Бенедикт. Хотя я, пожалуй, возьму свои слова обратно. Я сожалею только, что это произошло так, как я тебе рассказал.
– Но… но это невозможно, – прошептала она.
– Миссис Энсон помогла тебе расписаться, ты сама не в состоянии была это сделать. Все документы оформлены как положено в суде графства.
– Значит, ты женился на мне, Натан? Ты уверен, что сделал это не по какой-то другой причине?
– У меня было достаточно причин. Если я принял твоего ребенка как своего собственного, я могу рассчитывать на твою благодарность, а также на то, что она когда-нибудь перерастет в нечто большее.
– Но если это все правда, что же нам теперь делать?
– Не знаю. Мои чувства нисколько не изменились. Я хочу сейчас, чтобы мы начали все сначала. Мне не нужна твоя благодарность, я не желаю, чтобы ты принадлежала мне лишь по закону. Я хочу тебя, хочу взять от тебя все, что ты можешь мне дать. Я не стану тебя торопить, не буду требовать невозможного. И я клянусь, что дам тебе не больше, чем ты способна от меня принять.
За такое замечательное предложение любая женщина ухватилась бы обеими руками. Натан выглядел очень привлекательно, отличался хорошими манерами, в общем, был настоящим джентльменом – добрым, способным к состраданию, щедрым. Любой другой на его месте посчитал бы, что он оказал Сирене честь, взяв ее в жены, не говоря уже о том, что Натан давно стал предметом вожделений всех свах в округе, если не в целом штате. Что же тогда ее так волновало, почему ей все время казалось, что он сказал ей не все, что он что-то скрывает от нее?
Может быть, это происходило из-за того, каким образом она оказалась замужем? Наверное, всякая женщина почувствует себя неловко, а то и просто возмутится, окажись она в ее положении.
Сирена посмотрела на свои руки, нервно теребящие край простыни.
– Как бы там ни было, поступив так, ты дал моему сыну имя, которым каждый может гордиться, и я бесконечно признательна тебе за это.
Натан слегка покачал головой, как бы отказываясь принять благодарность.
– Я и тебе кое-что дал. Помнишь?
– Нет, не помню.
– Еще бы! Раз ты ничего не знала о церемонии, где тебе об этом вспомнить?
Лукаво улыбнувшись, Натан выпрямился, сунул руку в карман и достал маленькую коробочку, обтянутую алым бархатом. Потом он не торопясь подошел к кровати, присел на край и открыл ее.
На белой атласной подушечке покоился огромный восьмигранный сапфир в обрамлении бриллиантов. Драгоценные камни окружала блестящая золотая оправа.
– Какая прелесть, – чуть слышно выдохнула Сирена.
– Я решил, тебе это очень пойдет, – Натан вынул перстень из коробочки, взял Сирену за левую руку и надел его на безымянный палец.
– О, Натан, я не могу это принять, – Сирена попыталась вырвать палец из его рук. Но он не отпускал его.
– Ты уже приняла его. Сейчас я только возвращаю его тебе. Я вручил тебе этот перстень, когда мы обменялись обетами, я уже давно его купил на случай, если со мной произойдет нечто вроде нашей истории. Он лежал у меня все это время только потому, что за последние две недели ты сильно похудела, и я боялся, что ты его потеряешь. Миссис Энсон нашла его у тебя в постели и принесла мне.
– Но это ничего не меняет, – проговорила Сирена и опять закашлялась.
Натан поднялся с кровати.
– Я напрасно позволил тебе много разговаривать. Пожалуй, я уйду, чтобы не мешать тебе отдыхать. Надеюсь, через несколько дней ты окрепнешь настолько, что станешь со мной обедать.
В ответ Сирена кивнула, с трудом изобразив на лице улыбку. Когда Натан уже повернулся, направляясь к двери, она приподнялась на локте.
– Натан, подожди.
– Да, Сирена? – Он опять обернулся к ней.
– Мои вещи в «Эльдорадо» – Перли сказала, я могу послать за ними кого-нибудь, только она… Она обещала сжечь их через два дня. Может, ты попросишь, чтобы кто-то съездил туда и посмотрел, не осталось ли у нее что-нибудь?
– Я сам поеду.
– Нет, не надо, отправь туда записку.
– Я хочу съездить туда сам, – твердо повторил он.
Голова у нее закружилась, и Сирена снова опустилась на подушки.
– Мне очень жаль, что я доставляю тебе столько хлопот, – хрипло сказала она. Затем осведомилась, слабо улыбнувшись: – Я… Надеюсь, я не заняла твою комнату?
– Нет, нет. Не волнуйся. Это комната моей жены, точнее, теперь уже моей первой жены.
Лукаво подмигнув ей, Натан ушел.
Сирена лежала неподвижно, глядя в расписной потолок. Миссис Натан Бенедикт. Это звучало так непривычно, казалось просто невозможным, но эго было правдой. Она взглянула на перстень, символ таинственного, удивительного единства, означавший, что всем ее тревогам наступил, конец. Боже милостивый, неужели ее молитвы не остались без ответа? Но почему же тогда она не чувствовала себя счастливой? Она вышла замуж. Сделалась женой Натана Бенедикта. «А что же сталось с его любовницей, с Конни?» – спрашивала Сирена сама себя.
Ответ на этот вопрос она узнала не сразу. Натан часто заходил проведать ее, но никогда не задерживался слишком долго. Он, казалось, нарочно разговаривал только на общие темы, проявляя особый интерес к ее здоровью. Еще они говорили о ребенке, о том, как он рос, кому начал улыбаться.
Натан принес Сирене все, что осталось из ее вещей, – драгоценности, книги и пистолет, который он ей подарил. Все остальное Перли бросила в огонь, в том числе платье матери Сирены и туфли с золотыми каблуками. Натан сообщил, что Перли отдала ему вещи без особых возражений.
Отдыхая в обществе Сирены, Натан делался более откровенным, более разговорчивым. Он, как ей казалось, не хотел, чтобы она переутомлялась от лишних разговоров, и поэтому большей частью говорил сам. Он рассказывал о происшествиях в городе, иногда о событиях на приисках. Сирену всегда интересовало, как обстоят дела у шахтеров из Федерации профсоюзов горняков. Победив в прошлом году, когда им удалось добиться, чтобы им платили по три доллара за восьмичасовой рабочий день, они теперь требовали других льгот – пенсий для стариков и новых законов о детском труде. Аварии в шахтах случались довольно редко; иногда взрывался динамит, с помощью которого гранитные глыбы дробили на более мелкие куски, которые надо было вывозить из шахты. Время от времени кто-нибудь натыкался пневматическим отбойным молотком на золотую жилу и выдалбливал ее из пласта: чаще это происходило от жадности или по пьяному недосмотру. Эти золотоносные жилы представляли собою главный источник всевозможных проблем. Они вели себя очень капризно, неожиданно исчезая, словно их не существовало вовсе. Новые взрывы приходилось устраивать с большой осторожностью, и они зачастую не приносили желаемых результатов. Но, пожалуй, больше всего неприятностей доставляла вода в тоннелях. По этой причине владельцам шахт приходилось не раз собираться вместе. Шахтеры не могли работать, стоя по горло в воде. Некоторые предлагали пробить водоотводные штреки во всех шахтах, но выполнить это на деле никто не брался.
Сам Натан неохотно признавал, что его работники имели некоторые преимущества. На его шахтах не стали объявлять забастовку, поскольку он уже ввел восьмичасовой рабочий день и отказывался вновь продлить его до девяти часов, как того требовали владельцы других приисков. Из-за стычек, которые специально нанятые владельцами золотых рудников люди постоянно устраивали с полицией штата, пытавшейся защищать горняков, из-за противоречий между Криппл-Криком, где большинство населения поддерживало рабочих, и Колорадо-Спрингс, городом элиты, в котором проживали большинство владельцев, ему иногда хотелось бросить все дела. Борьба с представителями одного с ним класса, с владельцами приисков, к числу которых он имел несчастье принадлежать, оказалась слишком тяжелым и опасным делом.
– Я просто не могу смотреть на мальчиков, которые работают в шахтах, – заметила как-то Сирена. – Они выглядят как взрослые мужчины, как старики. У них такие грустные, несчастные лица. Они словно забыли, как люди улыбаются. Я не могу представить, что Шон однажды тоже спустится туда, спрячется от солнца под землю.
– Тебе не надо об этом беспокоиться, – отвечал ей Натан, – ему не придется этого делать, если только он сам не захочет посмотреть, что представляет собой шахта.
– О чем ты говоришь? – Сирена бросила на него удивленный взгляд.
– Я написал завещание, в котором назвал Шона своим наследником, вместе с тобой, конечно.
– Натан, не надо!
– Почему? У меня нет родственников, по крайней мере, ни один из них не заслуживает ни цента, хотя сама знаешь, в самый неподходящий момент всегда откуда ни возьмись появляется целая толпа кузенов и кузин, ожидающих добычи, словно стервятники. Если у нас с тобой… появятся новые наследники, завещание можно будет изменить. Но даже в этом случае тебе незачем волноваться. У Шона будет не меньше прав, чем у остальных наших детей, если они у нас родятся.
Натан отвел взгляд в сторону, словно не желая наблюдать за реакцией Сирены на его слова.
– Я даже не знаю, что сказать, – ответила Сирена.
– Тебе ничего не надо говорить. Это просто разумная мера предосторожности. Никто никого не принуждает.
Слова Натана прозвучали очень сердечно, столь величественный жест не мог не произвести на Сирену впечатления. Догадывался ли он об этом? Может, он только поэтому рассказал ей о завещании? Что, если загадочная причина их брака существовала только у нее в голове? Он предложил ей выбор, и она могла либо остаться с ним, либо уйти. И все же Сирене казалось, что Натан своими поступками, своими частыми разговорами о будущем пытается заставить ее дать ему именно тот ответ, который он хочет услышать. По сравнению с Вардом, он, похоже, не обладал особо твердым характером, нала его спокойными манерами ощущалась скрытая сила. Это открытие взволновало ее больше, чем ей казалось.
Сирена понемногу выздоравливала. Она уже могла сидеть не только на кровати, но и в кресле у окна. Отсюда она наблюдала за низкими облаками, заснеженными, похожими на призраки деревьями, видела, как пасмурные дни постепенно переходили в снежные ночи. Детскую кроватку перенесли теперь к ней в комнату, поставив ее возле камина рядом с креслом-качалкой, которое тоже появилось здесь совсем недавно. Сирена укачивала Шона, проводила с ним целые дни и звонила Мэри, лишь когда малышу хотелось есть, или по вечерам, когда его пора было укладывать спать.
Вместе с силами к Сирене возвращался и аппетит. Она очень обрадовалась, узнав, что поваром у Натана работал француз, служивший раньше в ресторане «У Антуана» в Новом Орлеане и умевший готовить разнообразные блюда, в том числе – самые изысканные. Когда она, улыбаясь, заговорила с Натаном о поваре, заявив, что ей очень хочется попробовать устриц биенвилль и суп из стручков окры, его лицо приняло одновременно польщенное и озадаченное выражение. Не прошло и недели, как Натан появился в ее комнате во главе процессии, состоящей из Мэри, Дочери миссис Энсон – Доркас, самой миссис Энсон и повара, и учтиво попросил разрешения разделить с ней трапезу.
В комнату внесли стол и два высоких стула. На полированной крышке стола лежали асбестовые подставки, чтобы лак не испортился от жара. Стол был покрыт белоснежной вышитой ирландской скатертью ручной работы. На скатерть положили салфетки с монограммой, потом принесли китайские подносы, блюда для рыбы, тарелки для супа и для десерта, небольшие чашечки, чтобы ополоснуть пальцы после обеда, хрустальные солонки с маленькой ложечкой в каждой, хрустальные бокалы для воды и три разных бокала для вина. Между тарелок поставили большой серебряный подсвечник. В чашечки налили воды, положили по кусочку лимона, а сверху – веточку плюща. Завершив сервировку стола, все, кроме экономки, удалились, та помогла Сирене надеть халат, а потом зажгла свечи в серебряном подсвечнике. Пока Натан усаживал Сирену за стол, миссис Энсон вкатила сервировочный столик с несколькими супницами, закрытыми круглыми серебряными крышками.
– Устрицы биенвилль! – воскликнула Сирена, когда перед ней поставили тарелку с горячим, восхитительно пахнущим кушаньем. – Как ты умудрился достать их в это время года?!
Натан подождал, пока перед ним тоже поставили тарелку, и, улыбнувшись, взял маленькую вилку с тремя зубцами.
– Их сюда привезли специальным поездом. Можно достать что угодно, были бы деньги и желание. Сирена с минуту молча смотрела на него.
– По-моему, с тобой согласится не каждый, – проговорила она, – ведь у многих просто нет денег.
Сирена улыбнулась и принялась за еду.
За устрицами последовали стручки окры с маленькими круглыми бутербродами из хрустящей французской булки, украшенные цветками ириса. Затем принесли жаренную на вертеле говядину в густом темном соусе с гарниром из капусты брокколи и неочищенного риса. К устрицам подали белое вино, к говядине – красное. Наконец на десертные тарелки разложили куски миндального торта со сливками и принесли мятный ликер.
Сирена не могла по достоинству оценить каждое из предложенных ей блюд, однако она не скупилась на похвалы. Ее очень тронуло то, что Натан так постарался ради нее, не говоря уже о том, какие деньги ему пришлось потратить. Она сейчас испытывала к нему теплую привязанность, но в то же время сомневалась, не случилось ли это из-за того, что ей пришлось немного выпить. Неяркий свет свечей, потрескивание дров в камине, матовый блеск серебра и хрусталя, сам этот уединенный ужин наводил на мысли об интимной стороне их отношений. Особенно остро Сирена почувствовала это, когда экономка удалилась, прикрыв за собой дверь, после того как разлила по рюмкам ликер.
– Я с таким нетерпением жду следующей недели, – сказал он, глядя на халат Сирены, цвет которого невозможно было определить.
– Почему? – поинтересовалась Сирена.
– Потому что на следующей неделе настанет Рождество, и у Меня появится предлог подарить тебе шубу и одежду, чтобы ты больше не носила платья моей экономки. Они, конечно, неплохие, только они тебе совсем не идут.
– Мне бы не хотелось, чтобы ты это делал, – спокойно возразила Сирена.
Натан ласково улыбнулся.
– Я знаю, но, к сожалению, ничем не могу тебе сейчас помочь.
– Натан, тебе не кажется, что лучше подождать, пока…
– Нет, – ответил он сухо, – не кажется.
Спорить с ним было бесполезно, это Сирена уже успела понять. Он все равно купит ей все, что хочет, и сделает для нее все, что ему кажется необходимым, сколько бы она его ни отговаривала. Сирена заговорила на другую тему:
– Даже не верится, что до Рождества осталось совсем немного.
– Да, тебе, наверное, так кажется. Может, поставить у тебя елку? Миссис Энсон с Доркас ее нарядят.
– Не знаю, – медленно проговорила Сирена. – Ты должен провести праздники, как тебе нравится, как ты обычно это делаешь. У меня, честно говоря, не очень праздничное настроение.
– Я вообще не отмечал Рождество дома с тех пор, как умерла моя жена, Нора. Но в этом году мне хочется устроить праздник. Ведь у меня опять есть семья.
В прошлом году она встречала Рождество с Вардом. А потом пришли Натан и Консуэло, и они вчетвером отправились ужинать в «Континенталь».
– Что с тобой? – спросил Натан. – Я что-то не то сказал?
– Нет, я просто вспомнила о прошлом Рождестве, о Варде, о Консуэло…
– Ясно.
Он поднес к губам бокал и посмотрел на зеленоватую жидкость.
– Я давно уже хотела спросить тебя о Консуэло, – начала Сирена, собравшись наконец с духом. – Она выздоровела? Как она сейчас?
– У нее все хорошо. Она немного ослабла за время болезни, и я отправил ее в Манито-Спрингс на воды. Ей нужно на время сменить климат. Недавно я получил от нее письмо, она жалуется, что ей там совсем нечего делать, так что она, наверное, скоро вернется в Криппл-Крик.
Сирена кивнула, на ее губах заиграла легкая улыбка, она представила веселую Испаночку Конни, медленно потягивающую минеральную воду.
