Текст книги "Голубое поместье"

Автор книги: Дженни Джонс

Дженни Джонс
ГОЛУБОЕ ПОМЕСТЬЕ

Моей матери Мери Черч, садовнице и музыкантше, с любовью.

«Le Manoir de Rosamonde»

by Robert de Bonnieres

 
De sa dent soudaine et vorace,
Comme un chien l'amourm'a mordu…
En suivant mon sang repandu,
Va, tu pourras suivre ma trace…
 
 
Prends un cheval de bonne race,
Pars, et suis mon chemin ardu,
Fondriere ou sentier perdu,
Si la course ne te harasse!
 
 
En passant par ou j'ai passe,
Tu verms que seul et blesse
J'ai parcouru ce triste monde.
 
 
Et qu'ainsi je m'en fus mourir
Bien loin, bien loin, sans decouvrir
Le bleu manoir de Rosamonde.
 

«Дом Розамунды»

Робер де Бонньер

 
Внезапной и прожорливою пастью
Как пес впилась в меня любовь,
Езжай же следом, и поможет кровь
Свидетелем стать моему несчастью.
 
 
Седлай коня в далекую дорогу
И средь чащоб, оврагов и теснин
Кровь путь покажет – здесь я был один,
Гони лишь от себя усталость и тревогу!
 
 
И следуя за мной кровавою тропою,
Увидишь ты: израненный и лишь с самим собою
Объехал я наш мир печалей и тревог.
 
 
И умер, не достигнув цели.
Измученный болезнью и трудом,
Не отыскал я Розамунды синий дом,
Но злую участь и жестокий рок
Я на себя своей рукой навлек.
 

Прелюдия

Огни выхватили его из тьмы всего лишь на мгновение. Стоявший на краю дороги мужчина, блеснув прилизанными дождем волосами, прикрыл руками лицо, скрывая глаза. Похоже было, что он собирается шагнуть на дорогу, в поток несущихся машин.

Она едва не остановилась. Нет, не едва. Ни одна женщина не остановит ночью машину, чтобы подобрать незнакомца, чуть ли не прячущегося возле дороги.

Кроме того, он был не один. Рут успела заметить две неясные фигуры, сидевшие на краю позади него. Для подробностей было слишком темно, и она ехала чересчур быстро.

Она даже не задумалась. Он не был одинок: те, кто был с ним, должны были предотвратить любое несчастье. Она спешила домой; проехав лесной дорогой, она сразу повернула на Коппис-роу. Деревья здесь были гуще, они почти прикрывали въезд на аллею.

С привычным нетерпением она остановилась, чтобы открыть ворота, а потом слишком уж быстро помчалась по обсаженной деревьями аллее. Неважно, других гостей в этот вечер не будет.

Их было трое.

Рут оставила автомобиль на подъездной дорожке, едва отметив, что в доме не горит свет. Белые розы – единственная радость – бледными огоньками светились вокруг террасы. Она поднялась по нескольким ступенькам к входной двери, открыла ее.

И словно вступила в раскаленную печь. В доме было жарко и душно. Занавеси, наверное, были задернуты весь день, подумала она. Тяжелый бархат оставлял снаружи солнце, перекрывал доступ воздуха. При всем своем размере дом угнетал. Она оставила дверь открытой, и холодный, влажный от дождя воздух хлынул в дверь.

– Закрой дверь.

– Надо проветрить, – ответила она кротко, включая лампу, стоявшую возле двери.

Сидевший за длинным столом Саймон заморгал от внезапного света.

– Что ты делаешь во тьме? – Она не ожидала ответа: вопрос, конечно же, был излишним. В занятии его сомневаться не приходилось: бутылка виски уже наполовину опустела.

Не закрывая двери, она села напротив него, открывая дорогу в холл насекомым.

Рут налила и себе. А что, почему бы и нет?

– Ну как дела сегодня? Как твои психи?

– Так себе.

– Можешь не говорить мне, я знаю. – Он медлил, поворачивая бокал в тонких пальцах. – Словом, ты получила истинное удовольствие? Много ли душ повернула назад от самого края? И как насчет благодарности, ощущения выполненной работы, крохотного огонька, зажженного в скорбной тьме злого мира?

Он встал и направился в сторону выключателя.

Темнота. Она опустила бокал.

– А где Кейт?

– В постели, а где же еще? Уже поздно. Рут! – Он стоял вполне спокойно, она слышала его дыхание, жесткое и напряженное.

– Кто-нибудь звонил? Гости были?

– Нет, или ты кого-нибудь ожидала? – Голос Саймона потерял резкость, в нем слышалась только усталость. Она направилась к нему, осторожно огибая стол и стулья.

– А теперь пора в постель! – Она взяла его за руки.

Дрожь Саймону скрыть не удалось. Неспешно, изображая, что она не заметила этого, Рут высвободила свою руку и шагнула назад к двери, чтобы закрыть ее.

– Пойдем, тебе нужно поспать…

– Это ты так говоришь! – Внезапный гнев, слова резкие и жесткие.

Прибегнуть ли к извинениям… обычным, честным и безвредным? Или же нет? Рут поглядела на руки.

– Ну, лично я иду ложиться. Ты чего-нибудь хочешь… может быть, травяного чая, какао?..

Молчание. Ответа она и не ожидала. Тем не менее Рут приготовила ему питье и отправилась спать.

В ту ночь ей привиделось, что тот человек все еще стоит перед ней. Руки закрывают глаза, волосы прилипли к голове, гладкие и темные под дождем; он стоял возле ее постели, готовый шагнуть вперед. Рут шевельнулась, отворачиваясь, и наткнулась на Саймона. Оба отпрянули друг от друга, как слизняк от осы, как целлофан от огня.

Сон закончился. Она лежала, открыв глаза, и только неясные очертания занавесей заставили ее вспомнить о фигурах, наблюдавших за ней из-за его спины.

1

Яркий свет слепил, инстинктивно он поднял руки, чтобы прикрыть глаза, и тогда ястреб скользнул в ночное небо.

Рев, яркая вспышка, он отступил назад с дороги. И вовремя. Взлетела грязная жижа; красные огни исчезли вдали, и теперь уже новая машина мчалась через ночь к нему.

Хмурясь, Бирн отступил на шаг, опустил руки, глаза его сделались внимательными. Он медленно повернулся. Позади него темнели промоченные дождем скучные деревья, низкие кусты, ежевика и папоротник.

Пахло бензином, машинами, маслом и грязью. Его ноги то и дело ступали на мусор: промокшую бумагу, блестящие консервные банки, апельсиновую кожуру…

Поздно, уже далеко за полночь. Последний везший его водитель нервничал, шарахался от грузовиков, словно испуганный кролик.

Он устал от этого голосования, недолгих разговоров с незнакомцами. Для одной ночи довольно, Бирн хотел отыскать где-то укрытие, спрятаться от дождя. Теперь поздно искать отель или гостиницу, ему хватит навеса или гаража. В середине лета холодов можно не опасаться. Он заехал слишком далеко и чересчур быстро.

На дороге шумели машины, скользкая трава под его ногами казалась сальной. Он направился вдоль края леса, параллельно дороге, разыскивая тропу – любой путь, уводящий в сторону от движения.

Дождь все шел, дорога сделалась ужасной. Возможно, ему не следовало бежать, наверное, надо было встретить случившееся лицом к лицу…

Тропы не было. Немного погодя он понял, что повернул назад к Эппингу. В густом лесу не обнаруживалось прогалин, ничего не было заметно и на другой стороне дороги. Впрочем, дождь начал ослабевать, и Бирн заметил луну – пятно, проступавшее за редеющими облаками. Поспать можно и под деревом.

Дорога вдруг присмирела, ненадолго остановив свое течение к городу.

И в наступившей необычной тишине по левую руку вдруг хрустнул сучок, зашелестела листва. Бирн остановился, выжидая. Здесь кто-то был; ни птица, ни лис не способны произвести такой шум. Словно в подтверждение его правоты, между деревьями блеснул небольшой огонек.

Какой-нибудь бродяга. Он уже собирался отправиться дальше, когда его окликнули.

– Эй, не подойдете ли на минутку? – прогнусавила женщина.

Он медлил, стоя возле дороги.

– Ну пожалуйста! – Голос смягчился, сделавшись ранимым и испуганным. Наверное, она тоже голосовала, как и он сам, и попала в беду. Быть может, ей надо помочь. Неуверенно Бирн направился к огоньку, раздвигая подлесок. Кусты цеплялись за куртку, ежевика царапалась.

Тут он их и увидел на другой стороне небольшой прогалины, пламя свечи едва освещало лица. Их было трое, они сидели, скрестив ноги, на земле под натянутым между деревьями брезентовым навесом. Мужчина и две женщины.

Женщины казались двойняшками или же просто сестрами. Он не мог сказать, которая из них только что говорила. Глаза обведены одинаковой чернотой – лишь торчат слипшиеся ресницы. Длинные волосы крысиными хвостами собраны на затылке. Одевались они, должно быть, у какого-то старьевщика: атлас и рваный бархат, на шеях серебряные цепочки.

Подобно им мужчина был очень бледен, короткие темные волосы над восковой кожей, след древнего шрама, протянувшийся ото лба ко рту. Он был облачен в старинный костюм адвоката. Шарф завязан вокруг шеи. Рассеянный взгляд обращен к свече, как и у обеих женщин.

Наркоманы, отстраненно подумал Бирн. Такая компания ему ни к чему. Но он вспомнил страх, прозвучавший в голосе женщины, и сделал еще пару шажков.

– Что вам нужно? – спросил он.

Мгновение никто не шевелился, никто не произнес ни слова. А потом мужчина поглядел вверх на Бирна и улыбнулся. Шрам тянул его рот вкось. Он поднял руки ладонями вверх, словно говоря: ну вот мы и здесь. И что же?

Он напоминал Дэвида – не шрамом, не лохмотьями, но поступками. Та же беспомощная улыбка и открытые руки… и что же ты собираешься теперь делать? А он, Бирн, убежал. Убежал прочь.

Тут обе женщины поднялись и направились к Бирну. Память все еще отвлекала его; захваченный представшим перед умственным взором изображением Дэвида, его болезненной улыбкой, этими пустыми ладонями, он едва заметил, что женщины почти истощены. Только потом Бирн вспомнил, как они двигались – точно повторяя движения друг друга, шаг за шагом. Они пересекли поляну и остановились по другую сторону от Бирна, так что он почувствовал запах немытого тела, тяжелую мускусную вонь.

Но заговорил мужчина.

– Странствуете? Так? Далеко ли? – Голос звучал культурно и старомодно, как на Би-Би-Си, совершенно не гармонируя с внешностью оборванца, с этими двумя неряшливыми женщинами возле него. Мужчина все еще улыбался, но дружелюбия в улыбке не было.

Прежде чем Бирн успел ответить, одна из женщин залезла рукой под его куртку, во внутренний карман. Он дернулся, желая остановить ее, но почему-то опоздал.

– Что вы делаете? – В ее руках оказался его швейцарский армейский нож. – Верните мне эту вещь!

– Сейчас, гляди-ка, – сказала она своей спутнице, раскрыв складной нож. Они обменялись взглядами тайных соучастниц. А потом разом повернулись к человеку, сидящему на земле.

Шевельнулась лишь одна из них – та, что с ножом; женщина скользнула по траве, не хрустнув ни одним сучком, ни одна ветвь не задела ее юбку. Она уселась под навесом возле сидящего.

Это было опасно. Бирн знал, что это опасно. Ему следовало поскорее отсюда убираться. Он произнес вновь: «Что вы делаете?», но голос его звучал напряженно и неубедительно. Он рванулся вперед, но другая женщина повисла на его руке, задерживая на месте.

– Смотри, – прошипела она. – Это предназначено для тебя.

Вес, отяготивший его руку, ни в коей мере не соответствовал ее росту. Бирн попытался стряхнуть женщину и вдруг испытал совершенно необычное ощущение: ему показалось, что сила вдруг истекла из него через это прикосновение.

Он закричал:

– Что это такое? Кто вы?

Луна исчезла за облаком, и он не мог видеть ее лица. Бирн пошатнулся, его колени внезапно ослабели, и ее хватка напряглась, не позволяя ему сдвинуться с места.

– Подожди, – сказала женщина. – Запоминай.

Та, что была с ножом, подала его мужчине, сидевшему на траве. Он провел пальцем по лезвию, опробуя остроту, и произнес:

– Действуй же. Чего ты ждешь?

Тут он передвинул свечу вбок, и женщина преклонила перед ним колени. Руки мужчины были разведены; свободные и расслабленные, они прикасались к траве. Он задрал голову, словно захотев увидеть звезды, и точным обратным движением руки женщина провела по его горлу.

Все произошло в жутком молчании. На белой коже выступила темная тонкая линия, мгновенно хлынула кровь. Глаза мужчины закрылись, утопая в глазницах, его рот оставался недвижимым. И вдруг он повалился вбок, и костюм его спереди увлажнял пульсирующий алый поток.

Бирн в потрясении что-то пробормотал… протест, неприятие. В случившемся было нечто нереальное, уродливое. Человек этот даже не пытался оказать сопротивление, он просто позволил всему совершиться – так Дэвид развел перед ним свои руки, и он убежал…

Он хотел убежать и отсюда, подальше от этого… жертвоприношения? Так оно было, наверное, другого слова у него не находилось. Но немыслимая тяжесть все еще приковывала к женщине его руку, и Бирн не мог пошевелиться. Вторая ее рука скользнула вверх по спине – под куртку, холодные пальцы, острые как кость, сдавили шею.

– Нет!.. – Но она оставалась неподвижной, словно скала или сама земля… приникая к его членам, она влекла его вниз.

В ушах запело, и звезды посыпались перед глазами. А потом обрушилась тьма, придавившая его к земле.

Бирн с трудом сел и приложил ладонь к вискам. Пальцы были в крови, и он с отвращением вспомнил хлеставшую кровь и человека, валившегося боком на траву.

А потом вновь вспомнил Дэвида (лицо друга появилось в памяти) и эти слова: «Действуй же. Чего ты ждешь?»

Нет. Довольно. Бирн резко повернулся к яркому солнечному свету, и боль пронзила голову. Те, другие, исчезли. Было светло, настало утро следующего дня… Он находился совсем один на поляне, и вокруг не было заметно никаких признаков того, что здесь кто-либо находился. Исчезли сгорбленный силуэт в черной одежде, брезент, две женщины и даже свеча. В неподвижном воздухе болезненно пахло его собственной кровью, но другая кровь засохла. Ее осталось всего лишь несколько пятен, несколько ржавых капель, разбрызганных по земле. Уже собрались мухи. Бирн встал, ощущая кислятину во рту, оперся рукой о дерево и огляделся. Яркая трава вокруг его ног горела каплями росы. Нетронутой росы.

Неужели все это ему приснилось?

Тут он понял, что в его рюкзаке покопались. Одежда была разбросана на траве, но бумажник с деньгами, кредитные карточки и водительская лицензия исчезли. Не было и фотографии Кристен. А из-за пояса в раннем утреннем свете кровавой ржавчиной подмигнул открытый нож. Бирн извлек его и повертел в ладонях.

Что же случилось? Воспоминания об этой случайной и странной смерти оставались смутными. Кем были эти люди? Бирн даже представления не имел, зачем им потребовалось дожидаться его, чтобы убить этого человека. Ничего себе убийцы, которые разыскивают свидетеля? «Это предназначено для тебя», – сказала она.

Такого ему не было нужно. И потом, где же тело? Бирн огляделся: ровная земля, никаких следов свежей могилы. Неужели где-то рядом у них стояла машина и они унесли этого человека? Он не видел чужих следов ни на мокрой траве, ни на глине – все следы оставили его собственные ноги. Доказательства случившегося предоставляла одна только память.

Почему они оставили его в живых, позволив стать свидетелем их преступления?

Более того, соучастником – во всем, кроме дела. Черная яма поджидала его здесь, манила к себе. Нет, не под утренним светом, не под солнцем.

Они даже украли его бумажник, украли его личность. Ну что ж, он сам позволил.

Это направило его размышления в другую сторону. Быть может, они хотели впутать его в убийство, если оно действительно совершилось. Впрочем, случившееся трудно было назвать этим словом. Вчерашний кровавый обряд обошелся без какого-либо сопротивления. Тот, со шрамом, сам опробовал нож и еще улыбнулся, как Дэвид. Но тела не осталось. Бирн не был уверен, что может доверять своим воспоминаниям. Происшедшее слишком напоминало галлюцинацию, слишком уж все путалось в его голове. Бирну ужасно не нравилось то, что нынешнее событие смешивается с тем, что произошло в Йоркшире.

Он почувствовал себя плохо. На виске ныл синяк, рана кровоточила, но он не помнил, как это случилось. Быть может, его ударили, но он не был уверен.

Все было так невероятно, так непонятно. Надо бы сообщить в полицию об этой смерти, принятой с непонятной кротостью.

Он остановился. В полицию, безусловно, обращаться нельзя. Там спросят, а где же тело? И что вы лично делали, слоняясь по Эппингскому лесу в столь поздний час? Они станут выяснять, кто он такой, захотят узнать о нем все. Где вы живете и кто может поручиться за вас?

Ничего, нигде, никто. Боже, какая путаница! Бирн вновь опустился на траву, обняв голову руками. Полиции уже известна его внешность, военные наверняка распространили описание. Там сразу поймут, кто он. А потом все начнется снова: психиатры, советники и вопросы.

Он уже не мог выносить все это. Отчасти поэтому он и бежал, отчасти поэтому и оказался здесь. Из-за всей этой шумихи. Он отправился на юг, чтобы убраться подальше от всего. Бирн не намеревался вновь представать перед оком публики – теперь уже в качестве свидетеля при расследовании обстоятельств убийства.

Но, но, но. У него нет денег, нет водительских прав или какого-нибудь удостоверения личности. У него просто нет никакой личности. Эти женщины лишили его всего важного, оставив ему только запятнанный кровью нож и головную боль.

Он ощущал жажду, голова болела, безоблачное небо сулило горячий день.

Надо бы напиться. Из ручья или из пруда, лишь бы была вода. Обстоятельства требуют. Бирн повернулся спиной к дороге и направился в лес.

Ручеек он отыскал достаточно скоро, но грязная струйка не многим могла помочь ему. Прежде чем двинуться дальше, Бирн зарыл нож в перегнившую листву, а потом смыл с рук сочную яркую глину.

В полицию идти нельзя, он понял это сразу, как только закопал нож. Если уж он не пошел в полицию в Мидлхеме, зачем же здесь проявлять подобную аккуратность? Быть может, он успел приобрести склонность к невмешательству. Бирн посидел немного, опершись спиной о ствол дуба и подобрав колени. Дуновение принесло острый запах: дикий чеснок. Дрозд опустился на соседнее бревно. Птица не обратила на Бирна никакого внимания. Солнце рассыпало по земле светлые пятна.

На мгновение, на очень недолгое время, смертоносный поток памяти остановился, и лес наполнился звуками: шелестом, птичьей песней, журчанием воды. Дорога ушла куда-то далеко, хотя угадывалась за всеми остальными звуками. Под деревьями было приятно. Он мог хотя бы забыться. А в Лондоне сейчас уже жарко, людно и душно…

Однако больше деваться некуда. В Лондоне он мог затеряться, там никто не станет интересоваться, кто он такой.

Бирн вновь поднялся на ноги. Зашелестели листья. Между буками на краю мелкого овражка что-то блеснуло в солнечном свете – крошечная серебряная искорка.

Он сразу понял, что это такое, вспомнив про серебряные цепочки на шеях женщин. Бирн бросился наверх, поскользнувшись на прелой листве, но увидел только пустую жестянку из-под пива, отразившую солнечный свет.

Сердце его колотилось, дыхание стало неровным. Оказалось, что он встревожен куда больше. Что, если они по-прежнему неподалеку? Что, если это какие-нибудь сложные игры в «кошки-мышки»? Что, если за ним наблюдают?

Он оглядел лес, но деревья замерли, листья чуть колыхались. Никого и нигде. Бирн уже собрался вернуться к дороге, когда заметил это.

Голубое пятно блеснуло среди листвы, прохладное и зовущее. Он уже шел к нему, к этому слабому блеску сверкающей воды за деревьями.

Идти пришлось дольше, чем рассчитывал Бирн. Он знал, что Эппингский лес невелик, что весь он рассечен дорогами и тропами, и все же Бирн словно прошел не одну милю под сенью деревьев, прежде чем добрался до дома. Его как бы втягивало внутрь, отрывая от обычной жизни, от цели. Он хотел начать новую жизнь. Начать сначала – в дыму, – и пусть никто не будет знать его или интересоваться им.

Солнце поднялось на свои высоты, когда он наконец все увидел отчетливо. Бирн шел вдоль гребня. Это была не вода. К югу, в низине, его ждал синий дом. Сложенный из серо-голубого камня, цветом он напоминал воду и даже искрился под солнечными лучами. Дом высоко поднимался над окружающими деревьями своими тремя или четырьмя этажами. Фантазия на готические темы, отметил с интересом Бирн.

Дом что-то напоминал ему, но что именно, он не мог вспомнить; память напрасно рылась на задворках его сознания. Бирн понимал это чувством, находящимся за пределами памяти.

Позади дома за рощей блеснула вода. Деревья были повсюду, рощицы, перелески, словно лес вдруг откатился назад как прилив, оставив дом выброшенным на берег, в долине посреди зеленых луж. Голубой камень дома был оправлен в деревья, его черепицы поблескивали сквозь листву.

Бирн уже почти не слышал шума дороги. Возле дома, должно быть, его не слышно совсем. Укромный уголок привлекал Бирна. Эти деревья прятали дом, смягчая резкую перспективу.

Но кто решится жить здесь, подумал он, в такой изоляции? Какой-то преуспевающий бизнесмен, стареющая звезда… Впрочем, нет. Скорее всего дом пустует, ведь вокруг него царило безмолвие. Бирн обнаружил, что идет через лес.

Дом ждал, открытый и приветствующий.