Текст книги "Голубое поместье"

Автор книги: Дженни Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Пойдем, – сказала Рут, мягко беря Саймона за плечо. – Эта вещь тебе не нужна. – Она забрала у него бутылку.

– О да… Рут, что он делает здесь? Зачем вообще Кейт пригласила его?

– Я тоже хотела этого. У Кейт летом здесь не слишком много развлечений. Она любит его. – Рут повысила голос: – Кейт! Том! Лимонад готов!

– Рут, а почему Листовик пустил его?

– Листовик? – Рот ее напрягся, морщины углубились. – Не начинай все сначала, Саймон. Давай передохнем. Листовика не существует, он всего лишь галлюцинация… сон. Я не знаю, зачем ты все настаиваешь на его существовании. – Небольшая пауза. – Потом я не думаю, что Том будет проводить много времени снаружи.

– Великий писатель…

– Есть профессии и похуже.

– Не надо. Представь себе, сколько деревьев рассталось с жизнью ради глупых слов, дурацких людских мыслишек, трескотни, болтовни – и все это продолжается и продолжается.

– Не тебе говорить. Сколько книг ты прочел на этой неделе? Шесть? Или десять? Ты наполняешь свою жизнь словами, записанными другими людьми.

– А ты забиваешь свой дом романами, повестями и стихами. Оглядись. А теперь даже обзавелась собственным сочинителем.

Рут не обратила внимания на горечь в его голосе.

– Надеюсь, что Том поможет и в более основательных материях. Ты знаешь, в чем нуждаются дом и сад. Во многих руках…

– Ради бога, Рут, не каждый разделяет твою привязанность к дому.

– Том разделяет, – ответила она негромко. – Ты не заметил, что он уже успел влюбиться в него.

– А как насчет Кейт? Что она подумает, когда поймет, что очаровательный новый приятель подпал под подобные чары? Неужели он послужит новой жертвой, необходимой для выживания дома? И тоже окончит жизнь пьяницей или безумцем?

Рут ничего не ответила. Она повернулась и направилась вниз. Тут Саймон осознал, что его руки до сих пор трясутся. Хорошо, если бы все это закончилось, подумал он. Хотелось, чтобы Рут сумела понять, что на этот раз нам становится слишком тесно.

В доме за ним следила Лягушка-брехушка, снаружи Листовик. Рут во всем обвиняла агорафобию и алкоголь; иногда Саймон думал, что она права. Не то чтобы они и в самом деле находились здесь. Он читал книги: труды психиатров, мистиков и мудрецов, называвших подобных тварей проекцией его подсознательного, иллюзиями, заставлявшими думать, что он не властен над собой. В них проявлялся его страх перед внешним миром.

И все-таки он не мог выходить наружу, хотя Листовик никогда не причинял ему вреда, а Лягушка-брехушка – самое худшее – заставляла нервничать. Просто внутри ему было легче жить. Он знал, что думали о нем обе женщины, но виноват был не алкоголь. Он давно уже выпил все, что было в доме, и на самом деле искал не крепкого зелья.

Он не знал, что двигало им, заставляя безостановочно скитаться из комнаты в комнату. Быть может, на каком-то уровне, невыразимом и инстинктивном, ответ – если таковой существует – находится внутри дома. Иногда он искал утешение на страницах разбросанных повсюду книг. Но их сухие слова доносили только памятки о чужих жизнях, о других, более ярких мирах.

Чего же он пытался избежать?

Становится хуже, едва не признался он Рут. Коридоры слишком уж искривляются, потолки слишком высоки, ни одна из дверей не закрывается должным образом, а тени не имеют права настолько густеть. Книги не дают истинной защиты; в их словах содержится только ложь. Теперь Лягушка-брехушка никогда не оставляет меня в одиночестве, она все приближается ко мне; просыпаясь ночью, я обнаруживаю ее на своей постели, все ближе и ближе к моему лицу. Он представил себе эти острые зубы впившимися в его кожу, протыкающими глаза, рвущими губы и язык. Нет, что-то не то, осадил он себя, передо мной просто животное, домашний зверь с красными глазами. Рут, разве ты не можешь забрать меня отсюда?

Нет, теперь уже слишком поздно. Ей следовало бы продать поместье сразу, как только она получила наследство. Рут знала историю дома и уже пыталась сбежать. Она даже добралась до университета, но закончилось все несчастьем. Рут успела бросить якорь, укорениться в прошлом дома, и не было никакой возможности разделить их – ее и дом.

Он тоже не мог уехать. Тому насчитывалась тысяча причин, даже более… библиотека, книги. Все, чего он хотел, все, в чем нуждался. Их было тридцать тысяч – история, философия, поэзия, драма, проза. Мемуары, письма, биографии, эссе… по изящным искусствам, пересыпанные отрывками, которые он помнил с университета. Коллекция перестала расти в 1954 году, когда умерла мать Рут. С тех пор к ней добавилось несколько популярных романов, несколько томиков поэзии. Большую часть новых приобретений сделала Рут. Музыка, оркестровки, песни. Немецкие Lieder[7]7
  Песни.


[Закрыть] и французские мелодии, полные собрания Равеля, Брамса, Бетховена и Шуберта. Весь Шопен в бледно-розовом польском издании, которое она так любила.

Саймон видел, как поникли ее плечи, видел всю усталость и безразличие. Теперь Рут редко играла на пианино и почти не пела. У нее ни на что более не оставалось сил. И на то, чтобы пережить травму, – если его заберут отсюда. Она обессилела.

«Эта благотворительность тебя до добра не доведет, – сказал он ей однажды, стараясь обойти тему. – Ты слишком много взваливаешь на себя. У тебя есть постоянная работа, этого более чем достаточно».

«Ты ревнуешь, – отвечала она. – Надо постараться и одолеть свою хворь. Агорафобия – вещь не слишком необычная, в наши дни с ней умеют справляться».

Так они всегда пререкались, чтобы не говорить правды о Голубом поместье. Они всегда отделывались намеками, никогда не упоминали об ужасе его плена. Облекая происходящее в слова, можно придать ему слишком много жизненности, что лишь ухудшило бы положение. А так можно было изображать, что Лягушка-брехушка, Листовик и жуткое прошлое не существуют… ужасные сны, короткие иллюзии.

В конце концов еще никто не претерпел от них вреда.

В раздражении Саймон закрыл книгу, лежавшую на буфете открытой, и поставил ее на полку.

Он подумал: я проигрываю. Она уже почти исчезла – возможность бегства, искупления. Он чувствовал это кончиками пальцев, ладонями, за которые его тянуло вон из этого дома. Помощь бессильна, подумал он. Осталось недолго.

8

Кейт и Рут готовили обед.

– Прими душ, распакуйся, расслабься, ляг и подними вверх ноги, – посоветовала Кейт, когда Том предложил им свои услуги. – Завтра можешь приступать к работе, но сегодня у тебя праздник. Наслаждайся отдыхом, пока есть возможность.

Предложение вышло удачным, тем более, что душ пришлось принимать в облицованной белым кафелем ванной размером с гостиную. Ванна покоилась на львиных лапах, на медных кранах висели пурпурные пластмассовые виноградные гроздья. Том едва не расхохотался. Кейт, подумал он. Ее образ мыслей. Душ принес удивительную свежесть и бодрость – странную, учитывая общую ветхость этого дома. Смыв дорожную пыль и грязь, он ощутил необычное желание запеть.

Проходя по площадке к своей комнате, он услышал внизу шевеление, разговор, смешки. Мгновение постоял у перил, вглядываясь в пустынный холл. От него расходилось несколько коридоров, и даже ради собственной жизни он не мог бы вычислить, где находится кухня по отношению к ванной. Верхний этаж не соответствовал нижнему, общая схема не повторялась, здесь не было длинных извивающихся коридоров. Все комнаты наверху как бы разбегались от центральной лестницы, отделенные друг от друга ванными и гардеробными. Лишь один длинный коридор шел здесь вдоль всего дома, но и он казался неиспользуемым.

Форма здания заинтриговала Тома. Он даже подумал, не сохранился ли до сих пор план архитектора. Был ли дом уже спроектирован подобным образом или же потерял свой вид после изменений и перестроек? Том не понимал, как устроен дом.

Внизу зазвенели бокалы, хлопнула пробка. Праздничные веселые звуки. Пора присоединяться. Спуститься сразу, как только он оденется. Нечего торчать здесь в одиночестве.

Тут, не различая слов, он услыхал мужской голос, легкий и веселый. Говорил Саймон, привлеченный женским разговором. Или звуком извлекаемой пробки. Кейт и ее мать смеялись, к ним присоединился Саймон, и Том вдруг почувствовал себя чужим – незнакомцем и гостем.

В темном холле из левого коридора блеснул огонек. Том услышал отрывок разговора, нечто о молодом Лохинваре, мечте юношеской любви.

Это про него. Чувство юмора мгновенно испарилось. Неужели Кейт тоже смеется? Над ним? Неужели она послала его наверх, чтобы он не путался под ногами, чтобы отделаться от него?

Он вернулся в свою комнату и сел на постель, чуть поеживаясь, хотя было тепло.

Что ему делать здесь? Его внезапно охватила уверенность в том, что особа Тома Крэбтри совершенно излишня в Голубом поместье. Кейт, Рут и Саймон составляли семейство в полном составе: отец, мать и дитя. Правда, Саймон Лайтоулер не был отцом Кейт, и она не знала своего настоящего родителя. Но Саймон всегда находился здесь, а посему вполне отвечал этим требованиям.

Юноша завидовал тому, что у Кейт есть семья, тому, что она владеет столь необычайным, пусть и обветшавшим, домом. У Тома же не было ни семьи, ни дома. Мать его умерла, когда ему было восемнадцать, и он так и не успел узнать, кто его отец. Том вырос в муниципальной квартире и от матери Лоры унаследовал только страстную любовь к книгам.

«Некоторые люди утверждают, что следует любить жизнь, а я предпочитаю книги.» Каллиграфический оттиск сей цитаты на чертежной бумаге Лора повесила в узком коридоре их квартиры, как раз над входной дверью.

Они ходили в библиотеку два, а иногда три раза в неделю, забирая полную норму книг. Это был их главный отдых. Мать-одиночка, проводившая неполный рабочий день в дневных детских яслях, не могла позволить себе большего. Конечно, Алисия привозила им книги, когда являлась погостить, целые стопки книг, самые свежие в бумажных обложках и подержанные в жестких переплетах, все, что, на ее взгляд, могло им понравиться. Лора любила исторические романы, поэзию и американские повествования о частных детективах. Том предпочитал фэнтези и научную фантастику, но к тому времени, когда он повзрослел, вкусы их совпали. Когда он готовился к поступлению и начал читать классику и литературные труды, Лора держалась с ним вровень, вплоть до своей глупой и ненужной смерти.

Он до сих пор сердился на мать. Даже сейчас, шесть лет спустя, сидя на покосившейся двухспальной постели в комнате, где окна не входили в рамы, откладывая встречу с Кейт и ее семьей, он все еще злился. Сбив ее в грязь, водитель сбежал. Все произошло в нескольких ярдах от библиотеки, в которой он выбирал книги.

Рут напомнила ему Лору, хотя внешне они не были похожи. Мать его была слишком худощавой, бледной, светловолосой. Привередливой, эфемерной, разборчивой в еде… легкие волосы ниспадали на тонкие черты ее лица. Она чувствовала себя уютно, лишь когда читала, свернувшись в кресле, а рядом стыла чашка растительного чая.

В юные годы он видел в ней какую-то принцессу или наяду… экзотическое создание, обреченное на земную жизнь.

Тот же слабый отпечаток, оставленный миром иным, лежал и на Рут… морщины, видавшие разочарование, окружали глаза. И, одеваясь, Том ругал себя за то, что, глядя на Рут, вспоминал о матери.

Рут не была счастливой женщиной. Жизнь ей выпала сложная, хотя Том не знал, почему так сложилось. У нее была работа, у нее были дочь и любовник. И удивительный дом и сад, о котором можно было только мечтать.

Том обругал себя. Нет, это не так. Сад запущен, дом тоже. Саймон – пьяница. Кого он обманывает? На мгновение Том нахмурился, гоня раздражение. Средний класс, продолжилась литания, надежный, профессиональный, уединенный, свободный, испорченный…

Он чуть улыбнулся. У него здесь не будет особого досуга. Книге суждено поглощать все его время. Он действительно намеревался как следует заняться ею этим летом. И вновь упрямая мысль поразила его. А что, собственно, он делает здесь?

Конечно же, рядом Кейт. Но их любовь продлилась всего один семестр, и кто знает, как она сложится дальше? Он приехал сюда ради Кейт, но теперь подобный поступок казался ему безрассудным и глупым. Никогда еще он не проводил целое лето с подружкой. Он всегда был независимым, некоторые даже считали его эгоистичным. Он хотел попутешествовать, поездить, посмотреть мир, не имея привязанностей, ответственности, спутников, сам по себе. Это было важно. Только так можно проложить свой путь в жизни. Нельзя полагаться на кого-нибудь другого. Том не намеревался полагаться и на Кейт.

Так зачем же он обещал провести три месяца здесь, в Эссексе, когда вокруг вся земля? Что овладело им? И хотя вокруг Эппинга и Тейдон-Бойс грохотали дороги, хотя во тьме можно было увидеть зарево над Лондоном, этот дом казался далеким и уединенным. Ни один автобус не проезжал по лесной дороге, ближайшая станция находилась в нескольких милях отсюда. Он будет заперт здесь с этими тремя людьми все лето, без фильмов, театра, галерей и библиотеки.

Что это вдруг вселилось в Алисию? Почему она отослала его сюда? Какого рода историю мог он сложить, обитая в этих… руинах?

9

– Ну, поздно купили билеты, и во всем Эдинбурге можно было остановиться лишь на автовокзале. – Рут с рассеянным видом накладывала фруктовый салат.

– Полезное для тех, у кого нет чувства направления. – Кейт ухмыльнулась Рут. – Всегда можно сказать: следуй за этим автобусом и в конце концов вернешься назад.

– Но удовольствие, насколько я помню, стоило этого. Программа была чуточку амбициозной. Ubu Roi[8]8
  «Юбю-король» – сатирический фарс французского писателя Альфреда Жарри (1873—1907).


[Закрыть], пантомимическая версия «Свадьбы неба и ада»[9]9
  Поэма английского поэта У.Блейка (1757—1827) из его «Пророческих книг».


[Закрыть]. – Она наслаждается, думал Саймон, председательствуя за столом и вспоминая минувшие, более оптимистические времена.

Физекерли Бирн говорил даже меньше, чем обычно. Он обменялся с Томом достаточно вежливым рукопожатием. И теперь казался погрузившимся в собственные мысли. Он сидел в конце стола и ковырял еду с видом, свидетельствовавшим о том, что его мысли были заняты совершенно другим. Ему нечего было внести в этот разговор об университетской жизни. Окончив школу, Бирн быстро пошел в армию, и это было все. Значит, и говорить не о чем.

Саймон вновь заметил, что Том смотрит на него. Будь он американец, абстрактно отметил Саймон, наверняка называл бы меня «сэр».

– Вы тоже были в Эдинбурге? – спросил Том.

– Да, но я не входил в состав драматического общества. Я окончил университет двумя годами раньше. Рут пригласила меня составить им компанию.

– А что вы делали?

Саймон нахмурился, изображая задумчивость.

– И то и се, – проговорил он. – Я не участвовал в спектакле, поэтому меня нагрузили разными делами. В основном меня посылали за рыбой и чипсами. Эдинбург – город славный, полный людей, которые никогда не пропустят согласной. – Голос его приобрел точный шотландский ритм. – Но этот «Фриндж»[10]10
  Традиционный театральный фестиваль в Эдинбурге.


[Закрыть], театрики и неряхи студенты. Кто знает, что они могут выкинуть? – Голос его сделался нормальным… – Блаженное время, там всегда дул ветер, и дождь никогда не прекращался.

– Ничего не изменилось, хотя мы сумели расстаться с автобусной станцией, – прозвучал возбужденный голос Кейт. – Наша церковь оказалась как раз рядом с центром города. Не дальше чем в дюжине хороших ударов мяча. Это было чудесно.

– Но у вас не было своей Эстер Ранцен. – Саймон кисло посмотрел в бокал с шипучкой. – Она делала программу на неудачных любительских шоу. В 1974 году Рут и компания считались звездами.

– Достаточно, чтобы получить отвращение на всю жизнь, – сказал Том.

– Увы, нет. – Рут посмотрела на Саймона. – Но он научился ценить все это: RADA[11]11
  Королевская академия драматического искусства.


[Закрыть], местную репутацию, странные афиши.

– «И где сейчас Саймон?» – закончил за нее Саймон. – Он, во всяком случае, не выворачивает нутро для местных страдальцев. А знаете, Том, какие были варианты? Те из нас, кто получил степень по искусству, либо преподают, либо ничего не достигли…

– Или достигли всего, им открылся весь мир, все, чего они хотели. – Том пожал плечами. – Ничего конкретного, ничего ограниченного. Вы видите в образовании нечто замыкающее, подобное заключению, и ошибаетесь.

Образы заточения, замкнутости. Он уже поражен, он уже под заклятием, отстраненно подметил Саймон. Мальчишке надо немедленно убираться. Чего добивается Кейт? Безвредный парень, он не заслуживает такой судьбы.

Тут Бирн поднялся, поблагодарил Рут за еду и отбыл, потратив на все менее минуты… Еще один подпавший под заклятие, подумал Саймон. Я надеялся, что хотя бы Физекерли сумеет уехать. Я хотел этого. А Рут начинает рассчитывать на него просто на глазах…

Рут обратилась к нему.

– И что же вы порекомендуете? Чем может помочь нам ваш обширный – мирового масштаба – опыт?

Саймон не мог переносить ее насмешек, уж кто-кто, только не Рут.

– Например, я не стал бы тратить свое свободное время на разговоры с психами.

– Неужели так будет лучше? Где ты сейчас, Саймон?

Тут он взмахнул рукой над столом и опрокинул бокал. Чистая жидкость вылилась на скатерть.

– Дома, – ответил он негромко. – Там, где и должен находиться.

– Но это не мой дом. – Кейт наклонилась через стол, вынуждая Саймона посмотреть ей в глаза. – Я собираюсь однажды уехать отсюда и завести свой собственный дом. Здесь я не останусь!

Он бросил на нее быстрый взгляд. Саймон ощущал себя старым, изношенным и усталым, Кейт была свежа и хороша как вишневый цвет, и все же в этот момент глаза их казались зеркальными отражениями.

– Ступай в постель, моя милая, – проговорил он мягко. – Приятных снов.

– Ты не вправе обращаться со мной свысока!

– Ну, прости, прости!

– А тебе обязательно нужно было это делать?

– Слушать юного остолопа?

– Смущать Кейт. В понедельник я собираюсь вызвать доктора Рейнолдса.

– Это дорого. Он взвинчивает цены, когда у него никто не бывает.

– Я уже говорила с ним. Он готов приехать, тебе даже не придется оставлять дом.

– Вот радость-то! Именно это я и хотел услышать. – Саймон начал складывать тарелки. – Рейнолдс ничего не значит, я встречусь с ним, если ты хочешь, раз ты думаешь, что это чем-нибудь поможет. – Он пустил воду в раковине, отметив новую трещину на фарфоре под краном. – Но мне нравится Том. Он хороший парень и не заслуживает такой участи. Тебе следовало бы избавиться от него, Рут.

– Саймон, с меня довольно! В нашем доме нет ничего плохого. Ничего такого, с чем мы не можем управиться сами.

– Именно это и ужасает меня. Но убраться отсюда нужно не только Тому. Почему бы тебе не взять Кейт? Почему бы вам всем не упаковать чемоданы и уехать?

– А ты поедешь?

– Я не могу!

– Но Рейнолдс, должно быть, сумеет что-то предложить тебе.

Саймон беспомощно посмотрел на нее. Опять объяснять после стольких бесплодных попыток…

– Рут, умственно я здоров, что бы тебе ни казалось. Просто в этом доме гнездится что-то жуткое и дурное. Ты стоишь совсем близко, и поэтому уже ничего не видишь, но как иначе объяснить существование Листовика… Лягушки-брехушки?

Она отвечала, медленно и отчетливо произнося слова, так объясняет учитель трудному ребенку.

– Лягушка-брехушка – это просто дворняжка, которая иногда забегает к нам жить. В ней нет ничего сверхъестественного. Простое животное, маленькая, глупая тварь. А Листовик не существует. Его нет. Ты знаешь, что это правда. Ты сам неоднократно признавал это.

– Да, но я лгал. Ты способна заставить меня сказать все, что захочешь, я ведь хочу только радовать тебя. – Саймон сам усомнился в собственных словах. – Ладно, оставим их, но подумай о том, что происходит здесь. Никто из нас не в состоянии уехать отсюда. Мы здесь в заточении. Почему, ты думаешь, остался здесь этот твой… как его там? Бирн, кажется? Он говорил, что намеревается уехать в конце недели, но сейчас уже суббота, и нет никаких признаков того, что он собирается в путь.

– Я, например, чрезвычайно рада этому. Он хороший работник.

– Это уже другой вопрос. Но неужели он должен ужинать с нами каждый вечер? Я знаю, что еда и кров входили в условия сделки, но не может ли он сам позаботиться о себе? Или он у нас совсем дурачок?

– Конечно же, нет! Бирн знает о растениях и садах больше меня, он всегда любезен и ровен.

– Ну и что? Он не может ничего рассказать о себе.

– Зато ты более чем компенсируешь его молчаливость. Временами ты ведешь себя крайне возмутительно.

– Спасибо за любезность! – Гнев его вспыхнул вновь, и Саймон подумал: однажды я ее ударю… сделаю что-нибудь ужасное.

Он продолжил:

– Я делаю ошибки, я напиваюсь и забываюсь. Но Том и Бирн попали сюда не без причины, драгоценная Рут. Поверь мне: в этом нельзя сомневаться, как и в существовании Листовика и Лягушки-брехушки.

– Я знаю, что здесь не так, – ответила негромко Рут. – Здесь все не в порядке, ничто не плодоносит, растут одни сорняки. Все слишком распалось. Вокруг хаос. Ничто не работает, ничто не на месте. Все разрушается… быть может, энтропия – более уместное слово. Саймон, если мы просто приведем сад в порядок, ты увидишь, что Листовик исчезнет. А когда разберемся в доме, придет конец и снам о Лягушке-брехушке.

– Снам, Рут? Неужели ты так действительно думаешь? Или ты считаешь мои слова табачным дымом, растворяющимся в воздухе? – Саймон пытался поверить ей, он хотел поверить в сны. И в основном это ему удавалось.

Он что-то пробормотал. Глупые слова, бессмысленные. Неспособные передать его мысли.

– Я отправляюсь в постель. Скажи Бирну, чтобы уезжал. Потом окажи любезность и Тому с Кейт, отошли их куда-нибудь. Зачем мы им… два потрескавшихся старых горшка?

– Отвечай за себя самого. Я не воспринимаю себя с такой степенью жалости.

– Ты тоже уезжай.

– Ты этого хочешь?

– Нет. Нет. О Боже, Рут, не уезжай… – Он потянулся к ней как утопающий. – Не покидай меня. Не уезжай.

За ее головой он увидел Лягушку-брехушку, сидевшую в уголке комнаты. Красные глаза на зализанной башке следили за ним. Одобрение выразилось в наклоне головы, удовлетворенно моргнули глаза.

– Забери меня отсюда, забери, забери, – сказал он, но слова его запутались в ее волосах, в сладкой, теплой и обильной плоти ее плеч.

– Вот что, старина, давай спать. – Она обняла его за плечо, охраняя и направляя. – Рейнолдс зайдет в понедельник. Осталось два дня и две ночи.

– Дня три будет, – сказал он. Рут не расслышала слов.

Слова как дыхание, подумал он. Они заражают воздух, вирусы – возбудители болезней, и иногда люди подхватывают их, поглощая собственной душой. Рут помогла ему подняться наверх – как больному. И он видел повсюду открытые книги, журналы и газеты, выкрикивавшие в воздух свои слова.