Текст книги "Любить — это так просто!"

Автор книги: Дженис Кайзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Пролог

   К тому времени, когда они переехали помосту через реку, тени, отбрасываемые могучими дубами в лучах зимнего солнца, удлинились. Хорошо хоть дождя нет, как год назад. Тогда разразилась настоящая гроза – два мощных атмосферных фронта столкнулись над южной частью центрального Техаса; дождь пропитал высохшую землю, наполнив не только реки, но и свежевырытую могилу его сестры.

   Брейди Коулман чувствовал тяжесть на сердце. Ему не хотелось везти мать на кладбище. Ничего хорошего из этой поездки не получится, с горечью думал он, испытывая все большее раздражение. Кроме того, как он ни любил мать, ему не нравилось ее отношение к смерти Ли. Есть вещи, которые нельзя, невозможно принимать, а тем более прощать. Видит Бог, это как раз тот случай!

   – Знаю, тебе не терпится поскорее со всем покончить, – сказала мать, – но, пожалуйста, не гони так. От быстрой езды я начинаю нервничать.

   Не говоря ни слова, Брейди перестал жать на акселератор. Машина марки «линкольн континентал» принадлежала матери, и сегодняшний день – тоже. Он обещал себе сделать все, что в его силах, чтобы угодить ей, даже если придется тащиться со скоростью на десять миль ниже установленного предела. Как и у всех прочих, у Лоретты Чаннинг имелись свои особенности, с которыми следовало считаться, тем более в такой день.

   Брейди твердо решил сыграть роль примерного сына, избегать трений, вынести все без лишних слов. К чему бередить старые раны? Нужно лишь выдержать посещение кладбища, затем обед – и все закончится еще на год. Оба они вернутся к своим делам и перестанут мучиться над тем, что произошло с Ли, и ссориться.

   – Я надеялась, со временем мне полегчает, – грустно произнесла мать, – но, вижу, ошиблась.

   Брейди промолчал. Мать вынуждала его ступить на минное поле, блуждать по которому ему вовсе не улыбалось.

   – А как ты, сынок? – спросила она, не желая оставлять эту тему. – Твоя боль хоть немного утихла?

   Он покосился на мать – печальную пожилую женщину в строгом черном шерстяном костюме и темной шляпе. Она держалась прямо, как всегда, но цветы в ее руках слегка подрагивали, выдавая сильное волнение.

   – Мама, к чему этот разговор?

   – Я продолжаю скорбеть, Брейди.

   – Я тоже. Но только идиот станет совать руку под электрическую пилу без всякой причины.

   – Не хочу с тобой спорить. Просто я думаю, что не нужно загонять боль внутрь.

   – Мама, каждый справляется с горем по-своему.

   Брейди снова нажал на газ, но, поймав себя на этом непроизвольном движении, снизил скорость.

   Он привык гонять как сумасшедший на своем видавшем виды пикапе по проселочным дорогам, не рискуя никого задавить, кроме зайцев.

   – Семья должна держаться вместе, – продолжала мать, – особенно в подобных случаях. Сейчас моя семья – это ты; кроме тебя, у меня никого нет.

   – Поэтому я здесь, – ответил он, – поэтому и везу тебя на могилу Ли, выполняя твою просьбу.

   – Мне жаль, что ты полон ненависти, Брейди.  Вся ненависть в мире не вернет Ли. Пора привыкнуть к тому, что ее нет в живых. Смирись, умоляю тебя! Ради себя самого!

   – Мама...

   – Ладно, ты прав. Я не сдержалась, извини. Забудь о моих словах. Знаю, ты не желаешь ничего слышать.

   Мать замолчала, но было уже поздно. Брейди почувствовал спазмы в желудке, его губы сжались, сердце начало вырабатывать адреналин, словно рядом сидел Джереми Трент. Жгучая ненависть и жажда мести охватили его с прежней силой. Брейди заводился с пол-оборота, стоило ему подумать о Джереми. От одной только мысли о нем кровь у него закипала, руки сжимались в кулаки, зрелый мужчина превращался в ослепленного яростью мальчишку, готового немедленно ввязаться в драку.

   – Черт побери, мама!.. – пробормотал он, еле сдерживаясь. Разве можно такое забыть! Наоборот, следует помнить и не забывать ничего, пока смерть сестры не будет отомщена!

   Мать неловко заерзала на сиденье.

   – Наверно, тебе не понравится то, что я скажу, Брейди, но тебе нужна женщина. Ты отдал Ли всю любовь и не желаешь никого впускать в свою жизнь. Если бы ты открыл душу кому-нибудь, может, твое сердце освободилось бы от скопившегося в нем яда.

   – Господи, мама! О чем ты говоришь? Разве нам не о чем больше беспокоиться? И потом, быть холостяком – вовсе не грех.

   – Я не о том. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, и знаешь, что я права. Просто не хочешь признать!

   – В моей жизни больше женщин, чем надо. У меня на всех времени не хватает, – твердо возразил Брейди. – Мне никогда не требовалась женская дружба, и тебе это отлично известно. Хочешь послушать подробности?

   – Я говорю не о таких женщинах, Брейди Коулман. Я говорю о любви, настоящей любви к хорошей, порядочной девушке. Будь у тебя кто-то, с кем ты мог бы поделиться, возможно, ты бы успокоился и смирился со смертью сестры. Конечно, я вмешиваюсь не в свое дело. Какому мужчине тридцати пяти лет от роду понравится, что мать сует нос в его личную жизнь? Я бы молчала, если бы не видела, какой вред причиняет тебе ненависть, которую ты носишь в себе. Она разъедает тебе душу, сынок. Неужели ты сам не понимаешь?

   Глянув в зеркало заднего обзора, Брейди снова заставил себя сбросить газ. Не хватало еще угодить в полицию за превышение скорости, что бывало всякий раз, стоило ему оказаться в Сан-Антонио.

   – Давай сменим тему, – буркнул он, – пока я не ляпнул чего-нибудь, о чем потом пожалею.

   – Может, лучше выговориться и покончить с этим? – настаивала мать.

   Они ехали по улицам района Аламо-Хайтс, до кладбища оставалось несколько миль. Пульс у Брейди участился. Он прилагал отчаянные усилия, чтобы обуздать душивший его гнев.

   – Нам не станет легче, если я выскажу все, что думаю о Джереми Тренте, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

   – Попробуй, – отозвалась мать. – Ты когда-нибудь делился своими чувствами с кем-то?

   – Нет такого человека, с которым мне хотелось бы обсуждать эту тему, разве что с самим Трентом.

   – О том-то я и толкую. Людям необходимо делиться своими переживаниями. Если есть кого любить, легче расстаться с тяжелыми воспоминаниями. Я тебя хорошо знаю, Брейди. Ты весь в отца. Джейк тоже вкладывал страсть во все: и в любовь, и в ненависть. Ты такой же, сынок...

   – Не хочу тебя разочаровывать, мама, но едва ли благородно жениться на ни в чем не повинной девушке лишь для того, чтобы избежать визитов к психиатру. При всем моем уважении к женщинам, включая тебя, я не думаю, что их главная цель – спасать какого-нибудь бедолагу от него самого. Тебе не понравится то, что я скажу, мама, но я вполне удовлетворен своей жизнью и не желаю ничего менять.

   – Я советую тебе остепениться совсем по другой причине. Я пытаюсь настроить тебя на положительный лад, помочь преодолеть горечь, порожденную трагедией, происшедшей с Ли. Ее смерть превратилась в навязчивую идею, завладела всеми твоими помыслами.

   Прежде чем ответить, Брейди долго молчал.

   – Я мог бы смириться с тем, что она умерла, – тихо сказал он наконец. – Все мы смертны. Но я никогда не смирюсь с тем, что этот сукин сын убил ее и остался безнаказанным, а я бессилен что-нибудь предпринять.

   – Не твое это дело мстить за ее смерть, Брейди, даже если бы мы точно знали, что произошло.

   – Как бы не так! И потом, я знаю, что произошло.

   – Ты хочешь верить, что виноват Джереми, но полиция придерживается иного мнения.

   – У них нет доказательств, чтобы упрятать подонка за решетку, мама. Это разные вещи. Мы уже сто раз об этом говорили. Ты просто отказываешься признать, что Ли совершила ужасную ошибку, выйдя замуж за такого мерзавца.

   – Ах, Брейди, неужели ты не понимаешь? В конечном счете неважно, кто виноват. Я тоже жажду справедливости, но не позволяю горю разъедать мне душу. Не хочу, чтобы оно свело меня в могилу. Смирись, сынок! Не губи свою жизнь из-за того, что и так стало нашей семейной трагедией. Умоляю!

   Впереди показалось кладбище. Брейди притормозил, свернул на подъездную аллею.

   – Мы никогда не договоримся, – буркнул он. – Давай не будем больше спорить. Пора подумать о Ли.

   Мать не возражала. Возможно, ей не меньше, чем сыну, хотелось прекратить тягостный разговор. Нехорошо стоять у могилы близкого человека и продолжать ссориться.

   «Линкольн» миновал бесконечный ряд надгробий и памятников. Брейди припарковал машину там, где в феврале прошлого года остановилась похоронная процессия. Погода на сей раз была совсем другая. В ярко-голубом небе, какое бывает только над Техасом, плыли белые облака. В воздухе еще чувствовалась зимняя прохлада, но солнце пригревало совсем по-весеннему. Брейди надеялся, что прекрасный день улучшит его настроение, но с грустью понял, что все осталось по-прежнему: мать смирилась с утратой, а сам он продолжал бунтовать.

   Он вышел из машины, вдохнул свежий, на удивление ароматный воздух. Обойдя «линкольн» спереди, открыл дверцу, помог матери выйти, на минуту взяв у нее букет. Она одернула юбку, взяла цветы, и они направились к могиле.

   Минуту-другую Лоретта Чаннинг стояла неподвижно, глядя на мраморное надгробие.

   – Рада, что памятник такой чистый, – тихо проговорила она. – Похоже, здесь хорошо ухаживают за могилами.

   Брейди не стал признаваться, что два дня назад приезжал на кладбище и дал одному из служащих двадцать долларов, чтобы тот почистил камень и подрезал траву. Мать во всем любила порядок, и он хотел хоть чем-то облегчить ее горе.

   – Положишь цветы на могилу, сынок? Мне трудно нагибаться, ревматизм совсем замучил.

   Он выполнил просьбу и отступил на шаг – посмотреть, хорошо ли получилось. От внезапного порыва ветра нежные лепестки затрепетали. Лоретта оперлась на руку сына и тихо заплакала. Глаза Брейди тоже наполнились слезами. Он молча подал матери носовой платок.

   Сдвинув брови, он смотрел на памятник, пытаясь осознать, что каменная плита – все, что осталось от его младшей сестренки, кроме воспоминаний, конечно. Его взгляд задержался на имени – «Ли Чаннинг Трент», – и его вновь захлестнула бешеная ярость. Она была гораздо сильнее мучительной скорби по умершей сестре – такая огромная, что все отступало на второй план. Ему стало легче, только когда он представил, как его пальцы сжимают горло Джереми Трента, по капле выдавливая из мерзавца жизнь.

   Год назад, уезжая с кладбища, Брейди сказал матери, что ему невыносимо видеть на памятнике Ли фамилию Трента, оскверняющую ее память.

   «Если бы я мог, я бы убрал плиту и заменил другой, на которой было бы написано «Ли Чаннинг», и только, – заявил он. – И плевать, что подумает Джереми!» – «Несмотря ни на что, Ли была его женой, сынок, – возразила Лоретта Чаннинг, – и ничего тут не поделаешь. Узы брака священны, их следует уважать».

   Мать его не убедила. И в ту пору, и теперь Брейди оставался при своем мнении: брак Ли не заслуживает уважения. Все знали, что молодожены не ладили, и Брейди, возможно, лучше других. Беда в том, что он вовремя не разобрался, с чем ей пришлось столкнуться.

   Его до сих пор угнетала мысль, что он мог бы предотвратить смерть сестры, но не сделал этого. Из семьи он был последним, с кем Ли говорила, к кому обратилась за помощью. А он подвел ее, предал. Его неотступно преследовало чувство вины, почти такое же сильное, как и ненависть к Джереми Тренту. Тысячу раз он вспоминал тот последний разговор, силясь понять, что пыталась сказать ему Ли.

   Удивительно, насколько они – неродные брат и сестра – были близки. Моложе его на девять лет, Ли была еще совсем девчонкой, когда он уже собирался поступать в колледж. С отчимом у него отношения не сложились. «Арло Чаннинг невзлюбил пасынка с первого дня. Между ними постоянно вспыхивали ссоры. Во время очередной стычки Арло пригрозил, что выгонит его из дома, но не успел: в тот же день Брейди собрал вещи и уехал поступать на геологический факультет.

   Привязанность к нему дочери до крайности раздражала Чаннинга. Как и большинство окружающих, он считал Брейди Коулмана живущим в свое удовольствие бунтарем – копия отца! – и записным неудачником. Ничьих авторитетов Брейди не признавал и на всю округу прославился своими дикими выходками.

   К тому же он, как и его отец, пользовался большим успехом у женщин. Оба они были высокого роста – более шести футов, – широкоплечие, с волнистыми черными волосами, холодными голубыми глазами и дерзкой улыбкой.

   «Неукротимый дух наших ирландских предков выдержал переезд в Техас», – сказал однажды сыну Джейк Коулман, добавив, что жажда жизни у Коулманов в крови и передается из поколения в поколение.

   Никто не удивился тому, что Брейди точно так же, как когда-то его отец, бросил колледж перед самым выпуском и занялся нефтяным бизнесом, не имея никакой поддержки. Его ничуть не обескураживал тот факт, что Джейк Коулман всю жизнь гонялся за призрачной мечтой и в конце концов оказался у разбитого корыта. Он так и остался нищим мечтателем и умер от эмфиземы легких в больнице на окраине Хьюстона.

   Вернувшись домой после похорон отца, Брейди повел Ли на танцы, заявив, что такова последняя воля покойного. «Лучший способ оплакать мою смерть, – сказал как-то сыну Джейк Коулман, – это хорошенько повеселиться и поплясать до упаду с самой красивой девушкой Техаса». Ли всегда гордилась старшим братом и его восторженным отношением к ней. Однажды она спросила, почему он уделяет ей такое внимание, в то время как добрая половина женщин центрального Техаса отдали бы полжизни, чтобы добиться его любви. «Лучший способ держать хищников на расстоянии, – подмигнул Брейди. – Пока я не собираюсь становиться ничьей добычей...»

   Три года спустя Ли вышла замуж за Джереми Трента, лощеного янки, которого Брейди возненавидел с первого взгляда. И не только потому, что тот женился на его сестре. Трент показался ему скользким, как скунс. Он видел его насквозь и бесился оттого, что Ли буквально сходила по нему с ума, подтверждая старую истину: любовь слепа.

   Тихие всхлипывания Лоретты перешли в отчаянные рыдания. Брейди обнял мать за плечи и привлек к себе. Его глаза увлажнились, высеченные на мраморе буквы заволокло туманной пеленой. Он закусил губу, чувствуя, что и сам вот-вот не выдержит.

   – Будь он проклят, – пробормотал Брейди, – будь он проклят...

   – Не надо, милый, – отозвалась Лоретта. – Прошу тебя, сынок.

   Брейди прикусил язык. Он весь дрожал от гнева, слезы градом катились по его щекам. Он стер их тыльной стороной ладони – соленые, бессильные слезы, наполнявшие его отвращением к себе. Стоя у могилы сестры, ощущая свою беспомощность, Брейди снова слышал жалобный голос Ли, когда они говорили по телефону в последний раз, слышал так ясно, словно она была сейчас рядом:

   «Брейди, я не знаю, что делать. Я дошла до точки. Клянусь, Джереми сведет меня с ума. Ты должен мне помочь».

   Конечно, они и раньше говорили о Джереми. Миллион раз. Брейди неизменно повторял одно и то же: этот сукин сын чужой в Техасе, он не имеет права делить с Ли постель. Единственное разумное решение – порвать с ним, добиться развода. К счастью, детей у них не было, так что оформить развод не составило бы труда. И это надо было сделать.

   Но Ли не желала его слушать. Она сообщила, что уговаривала мужа пойти с ней к психиатру, однако тот отказался.

   «Я все испробовала, – пожаловалась она, – но Джереми не соглашается».

   «Да гони ты его в шею, черт тебя побери!»

   «Я все еще люблю его, Брейди. Он мне небезразличен. Порой Джереми бывает очень ласков со мной. Просто иногда он...»

   «Что – он?..»

   Ли тяжело вздохнула.

   «Подробности не имеют значения. Джереми нужна профессиональная помощь, а я никак не могу заставить его показаться врачу».

   «Ему нужен хороший пинок под зад. Я сам его выставлю, раз ты не решаешься. Хочешь?»

   «Конечно, нет. Будь все так просто, я бы его давно выгнала. Да только я подумала... Ну, не мог бы ты как мужчина мужчину убедить его пойти к врачу?..»

   «Ли, скажи, что с ним не так? В чем его проблема?»

   «Неважно...»

   «Важно, если ты ждешь от меня помощи! Скажи, что он делает?»

   «Ничего, забудь».

   «Он тебя бьет? Если бьет, клянусь, я удушу мерзавца голыми руками!»

   Ли расплакалась.

   «Черт бы его побрал, – буркнул Брейди. – Не плачь, прошу тебя».

   «Извини, что оторвала тебя от дел. Зря я позвонила. Пусть все остается по-прежнему. Наберусь терпения, буду с ним ласкова. Если Джереми меня любит, он пойдет к врачу ради меня».

   «Мой совет лучше, сестренка: гони его в шею».

   Ли, рыдая, повесила трубку.

   В следующий раз Брейди увидел ее в морге. Убита в постели, сказали полицейские, неизвестным преступником. Брейди сообщил им о ее звонке, но стражам порядка не удалось обвинить Джереми в убийстве жены, несмотря на его признание, что он находился в момент убийства в спальне и якобы лежал без сознания, когда злоумышленник, проникший к ним в дом, душил Ли.

   Прошел год. За это время было проведено тщательное расследование всех обстоятельств гибели Ли Чаннинг Трент, но многие вопросы так и остались без ответов. Она была мертва, грабитель – тоже, а Джереми – свободен как птица. Никому не удалось доказать его вину, хотя кое-что в показаниях Трента явно не сходилось.

   Почему в тот роковой день я не сел в свой пикап и не помчался на поиски Джереми Трента? – в сотый раз спрашивал себя Брейди. Стукни я его пару раз головой об стену, Ли была бы сейчас жива...

   Лоретта Чаннинг вытерла глаза.

   – Моя дорогая девочка... – вздохнула она и, обойдя могилу, приблизилась к памятнику и дотронулась до холодного камня с такой нежностью, словно гладила шелковистые волосы Ли. Брейди не мог вынести этого зрелища: слезы вновь навернулись ему на глаза.

   Постояв немного, мать отошла в сторону.

   – Я подожду в машине, сынок, – сказала она. – Если хочешь, поговори с сестрой.

   Брейди шагнул было за матерью, но вдруг остановился. Взглянув на цветы, он опустился на колени и глубоко вздохнул. На его душу снизошел покой, словно Ли была рядом, и он понял: нужно кое-что сказать – то, что всегда было у него в сердце, но никогда – на устах.

   – Я люблю тебя, Пуговка, – пробормотал он, называя сестру шутливым детским прозвищем, – и не сдамся, не успокоюсь, пока не отправлю твоего убийцу в газовую камеру. Преступление не сойдет ему с рук. – Он вытер глаза и прерывисто вздохнул. – Клянусь тебе! Торжественно клянусь...

Глава первая

Три года спустя.

   Джейн Стюарт нервно сплела пальцы. За последние недели она не раз ловила себя на том, что грызет ногти и кусает губы, чего не делала уже много лет, с детства. Совсем на нее не похоже!

   Даже прекрасный вид из окон большой гостиной, как она ее называла, не успокаивал Джейн. Она глубоко вздохнула и окинула взглядом буйную зелень поля для гольфа, за которым расстилалась необозримая гладь океана. Однако великолепная панорама не тронула ее.

   В прежние времена она приходила домой по вечерам усталая, бросалась на диван и долго смотрела в окно. Иногда выпивала бокал вина, чтобы расслабиться после напряженной работы, но обычно ей хватало общения с природой, действовавшей на нее подобно целебному бальзаму.

   После аварии все изменилось. Несмотря на то что она проводила у окна долгие часы, сидя в инвалидном кресле, и наблюдала, как яркие краски дня постепенно смягчаются и перетекают в нежные, пастельные тона, прежнее умиротворение не приходило. Вместо этого она погружалась в тяжелые раздумья... тревожилась о будущем.

   Джейн оглядела свое тело. Забавно видеть себя не в привычном спортивном костюме. Экономка Мануэла помогла ей облачиться в белые шелковые брюки и пушистый белый свитер из ангорской шерсти – подарок сестры Маргарет к Рождеству. Мануэла уложила ее белокурые волосы в красивую прическу, вдела в уши прелестные брильянтовые серьги с жемчужинками, доставшиеся Джейн от матери. Массивный золотой браслет дополнял элегантный наряд.

   Выйдя из больницы, Джейн поначалу одевалась как раньше, но вскоре поняла, что обычная одежда выглядит нелепо и является насмешкой над ее теперешним состоянием. Мягкие трикотажные комплекты всех цветов радуги, которые она сейчас носила, гораздо удобнее и практичнее. Проснувшись утром, Джейн долго раздумывала, какой выбрать: розовый, сиреневый, или ее настроению больше подойдет бирюзовый или желтый?

   После несчастного случая ее жизнь круто изменилась. Прежде ей приходилось постоянно принимать важные решения. Теперь же ее занимали всякие пустяки: какого цвета костюм надеть, что съесть на обед, какую книжку почитать. Иногда казалось, что жизнь на время замерла и остается лишь ждать, когда ее тело обретет прежнюю силу.

   – Как вы себя чувствуете, доктор? Принести что-нибудь?

   Услышав голос экономки, Джейн обернулась. Мануэла, седая шестидесятилетняя женщина, стояла в дверях, ласково улыбаясь. Джейн вздохнула.

   – Который час, Мануэла?

   Та глянула на часы, повернув циферблат к быстро угасающему дневному свету, льющемуся в широкие окна.

   – Без двадцати шесть.

   – Пожалуй, я успею выпить бокал вина до его прихода. Принеси «шардонне».

   – Si, senorita. – Мануэла одернула мешковатую кофту и направилась на кухню.

   – Только немного! – крикнула Джейн ей вслед. – Полбокала.

   Мануэла ушла, и Джейн снова повернулась к окнам. Она волновалась, словно юная девушка перед первым свиданием. Совсем на нее не похоже!

   Через минуту экономка вернулась. Она задержалась у двери – включить свет – и подала хозяйке бокал. Джейн развернула кресло так, чтобы ее видеть.

   – Спасибо.

   – Не за что, доктор. – Мануэла отошла, сложила руки на груди и окинула девушку оценивающим взглядом.

   Джейн рассеянно повертела бокал в пальцах, отпила глоток и подняла глаза. Мануэла служила у них с тех пор, как родители Джейн построили этот дом в Пеббл-Бич. Когда доктор Уэлдон Стюарт скоропостижно скончался через два года после смерти жены, дом перешел в собственность дочери. Мануэла осталась с ней. За много лет Джейн привыкла к доброй женщине и считала ее скорее другом и компаньонкой, чем служанкой.

   – Заметно, что я волнуюсь? – спросила она. Мануэла улыбнулась.

   – Вы немного бледны, сеньорита, но от вина ваши щечки порозовеют. Не тревожьтесь. Вы прекрасно выглядите. С тех пор как он появился здесь, я еще никогда не видела вас такой красивой.

   – Хотелось бы верить... – Джейн сделала еще один глоток.

   – Зря вы так волнуетесь. Сеньор Трент вами восхищается, и с каждым днем все больше. У него на лице написано. Я-то вижу.

   – Ты просто хочешь меня успокоить.

   – Нет, сеньорита, это чистая правда.

   – Джереми меня жалеет. У него доброе сердце.

   – Да нет, – покачала головой Мануэла, – вы сами себя жалеете. Я уже вам говорила. Ждете, пока жизнь к вам вернется, а навстречу ей не идете. Вы делаете ошибку.

   – Знаю, ты меня не одобряешь. – Джейн отпила из бокала.

   – Неважно, одобряю я вас или нет. Важно, чтобы вы вновь поверили в себя, как верили раньше. Ваш ум остался при вас, и лицо тоже.

   – Но теперь я только наполовину женщина, Мануэла! Я калека!

   – Простите, сеньорита, но вы несете полную чушь. Вы бы сказали такое своему пациенту? Да никогда!

   – Ты говоришь как Марк Крински.

   – Он прав, ваш доктор, я с ним согласна. Еще до того, как он посоветовал вам снова пойти на работу, я сама об этом подумала. Вам было бы полезно опять увидеть детишек, которых вы лечили.

   – Зачем? Чтобы убедиться, что я ни на что не гожусь? Не могу я играть в медицину, Мануэла! Не хочу, чтобы окружающие делали мне скидки. Или я буду выполнять свой долг как следует, или не буду работать вовсе!

   Джейн повысила голос, в ее тоне прозвучали нотки раздражения. Она тут же пожалела о своей резкости, ибо знала: Мануэла искренне желает ей добра.

   – Извини, – буркнула она. – Я не хотела тебя обидеть. – Она потерла переносицу. – В последнее время я сама не своя. Вот и сейчас нервничаю: как все пройдет?

   – Почему, доктор? Сеньор Трент очень добрый. Вы ему нравитесь. – Мануэла вздохнула. – Раньше у вас не было времени на мужчин. Самые лучшие кавалеры в Монтерее увивались вокруг вас. Но вы были слишком заняты и чересчур разборчивы. Прислушайтесь к своему сердцу, сеньорита. Вам нечего бояться. Совсем нечего.

   Под пристальным взглядом Мануэлы Джейн смутилась.

  – Каждый справляется с трудностями по-своему, – заметила она. – Может, я не такая храбрая и сильная, как другие.

 В глазах экономки мелькнуло неодобрение.

   – Чепуха. Я вам сто раз говорила. Но вы – доктор, а я – простая служанка. Может, сеньор Трент поймет вас лучше, чем я. Надеюсь... – Она указала на бокал. – Хотите еще вина?

   – Нет, спасибо.  Вполне достаточно. Мне и нужно-то было всего несколько глотков. Возьми.

   Мануэла подошла ближе, взяла бокал. Джейн пристыженно взглянула на нее из-под ресниц, как провинившийся ребенок. Поняв, что она нуждается в утешении, экономка ласково потрепала ее по щеке.

   – Ну вот, сеньорита, от вина у вас снова появился румянец, как и положено влюбленной женщине. Теперь улыбнитесь, и все будет в порядке.

   Джейн так и сделала, но улыбка вышла смущенная.

   – Спасибо за заботу, Мануэла. – Она порывисто потянулась к экономке, схватила ее за руку.

   Мануэла взяла девушку за подбородок.

   – Вы его любите? По-настоящему любите?

   – Не знаю... – Джейн опустила глаза.

   – Сеньор Трент ходит к вам два месяца. Это не такой долгий срок.

   – Джереми – хороший человек, чуткий, внимательный. Он мне нравится. Но когда я пытаюсь анализировать свои чувства, интуиция подсказывает, что сейчас я не уверена в себе, вот потому и сомневаюсь во всем.

   – А сеньор Трент? Он уже признался вам в любви?

   – Нет, но я чувствую, что он меня любит, хоть ни на чем и не настаивает, не торопится... Наверно, из уважения к моему состоянию...

   – Сеньор Трент – джентльмен.

   – Да... – Джейн вздохнула.

   – Ну ладно, мне пора на кухню, иначе ужина вы не дождетесь. – Мануэла похлопала Джейн по руке. – Я предупредила сестру, что приду к ней ночевать. Подам ужин, уберусь на кухне и уйду. – Она лукаво улыбнулась и вышла из комнаты.

   Джейн не призналась экономке, почему хочет остаться в доме одна, но догадаться было нетрудно. Конечно, Джереми прямо не говорил, что хочет с ней сблизиться, но частенько держал за руку, целовал в щеку, всячески проявлял свою симпатию. Джейн не сомневалась, что он к ней неравнодушен.

   Джереми сразу понял, что она пытается справиться с обрушившимися на нее несчастьями по-своему. В то время как остальные знакомые советовали ей сосредоточиться на лечении, чтобы поскорее встать на ноги, Джереми считал, что врачевание души важнее медицинских процедур.

   В течение многих лет Джейн занималась исключительно своей профессией, отдавала ей все силы. Ни на что другое времени просто не было. Теперь все иначе. Она получила возможность не спеша оценить и другие дары, которые предлагала жизнь.

   Джейн понимала, что врачи правы, говоря, что ей следует вернуться к работе, но последовать их совету не спешила, хотя и скучала по своим маленьким пациентам. Часы тянулись бесконечно, если рядом не было Джереми. Впервые она могла сосредоточиться на личной жизни. И чем лучше узнавала Джереми, тем больше ценила его общество, осознавала, что прежде упускала нечто очень важное.

   Джереми относился к ней с уважением и состраданием, ни разу не проявил настойчивости, не принуждал к интимной близости, отчего ее влекло к нему еще сильнее. Она была готова вновь почувствовать себя женщиной – любимой и желанной.

   Прошло две недели, прежде чем Джейн набралась храбрости и спросила, не откажется ли он поужинать с ней как-нибудь у нее дома. Джереми взял ее за руку, заглянул в глаза. Потом сказал:

   – Ничто не доставит мне большего удовольствия.

   Конечно, Джейн сомневалась, понял ли он, чего она хотела: побыть с ним наедине, чтобы он обнял ее, может быть, даже овладел ею. Потому так и волновалась.

   Напольные часы у входа пробили шесть раз. Джейн охватило смятение. А вдруг она ошибается, предполагая, что Джереми испытывает к ней физическое влечение? Разве можно его осуждать, если окажется, что ему претит заниматься любовью с калекой?

   Джейн закрыла глаза. Из кухни доносилось пение Мануэлы. Как ни странно, звук ее голоса немного успокоил Джейн. Она перевела дыхание и упрекнула себя за излишнюю нервозность. Господи, ну с чего ей так нервничать?

   Скажи ей кто-нибудь год назад, что она впадет в жуткую панику от одной только мысли о романтическом ужине наедине с мужчиной, она бы весело рассмеялась. У нее хватало иных забот, чтобы придавать значение подобным пустякам. Первые несколько часов после того, как ее сбил пьяный водитель, было неясно, выживет ли она. Когда кризис миновал и ее жизнь оказалась вне опасности, встал вопрос, сможет ли Джейн снова ходить, вернется ли к профессии врача – то есть к той жизни, которую вела раньше.

   Врачи были настроены оптимистично. С каждым днем ее состояние улучшалось, но одно было очевидно: до полного выздоровления далеко, на ноги она встанет не скоро. Процесс восстановления будет долгим и мучительным. Ей еще повезло: следовало благодарить Бога, что она осталась жива. Однако Джейн не могла настроиться на положительный лад: чем дольше длилась болезнь, тем глубже становилась ее депрессия.

   Само провидение послало ей Джереми Трента. Он интуитивно понял, как ей тяжело. Его тихие слова ободрения действовали на нее благотворно, успокаивали и утешали. Он оказался настоящим другом, способным помочь человеку, попавшему в беду, проявлял поистине беспредельное терпение и чуткость.

   Однако Джейн запрещала себе думать об интимных отношениях, пока не поговорила с Марком Крински, хирургом-ортопедом. Тот просто рот разинул от удивления, когда она поинтересовалась, можно ли ей заниматься сексом без ущерба для процесса выздоровления.

   – Сексом? – переспросил он, стараясь скрыть изумление.

   – Мое женское естество не пострадало, Марк. Только спина.

   Придя в себя, он упер руки в бока и взглянул на пациентку с притворной суровостью.

   – Я ломал голову, как заставить тебя выйти из дому и заняться делом, а ты спрашиваешь, можно ли тебе шататься по барам, чтобы кого-нибудь подцепить!

   – Я сама решу, с кем, как и когда, Марк. Скажи только, безопасно ли это и насколько велик риск.

   Врач покраснел еще гуще, чем она.

   – Извини, Джейн, ты застала меня врасплох. Я не хотел тебя обидеть, – откашлявшись, пробормотал он. – Самое лучшее, что ты можешь сделать, – это вновь ощутить полноту жизни: умственно и эмоционально.

   – А физически? Ты же советовал мне заняться физкультурой. Разве секс не является своего рода гимнастикой?