Текст книги "Дочь роскоши"
Автор книги: Дженет Таннер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)
Отчаявшись вернуть счастливое настроение, которое владело ими за несколько минут до этого, она подняла еще травинку и пощекотала ему ухо.
– Эй, Дитер, не будь букой! Улыбнись!
У него между бровями все еще пробивалась небольшая морщинка, но через минуту черты его лица смягчились, он схватил ее за руку и повалил на землю.
– А вот сейчас, мисс Картре, посмотрим, кто победитель! – игриво поддразнивая, сказал он, а потом поцеловал ее, и София подумала, что, честно говоря, ей было все равно, кто победит.
Она любила Дитера – и для нее лишь это имело значение.
– По-моему, Дитеру давно пора возвращаться домой в Германию. – Лола Картре стянула чулки, аккуратно скатала их в клубок и посмотрела на Шарля, уже лежавшего в постели, уютно устроившись на подушках.
– Что? Ты с ума сошла? – Он раздраженно встрепенулся, поскольку очень устал и давно был готов ко сну. Меньше всего на свете ему хотелось вступать в ночные пререкания с Лолой, которая, казалось, всегда заводилась с пол-оборота, каким бы трудным ни был ее день. Но такое заявление, что она сейчас сделала, вряд ли можно было оставить без внимания.
– Нет, не думаю, – возразила Лола. – Я знаю, что ты собираешься сказать, Шарль: что сезон еще будет продолжаться целый месяц, а может, и дольше, и у нас достаточно забронировано мест, но я не могу удержаться. Судя по тому, как идут дела, я не испытываю радости от того, что парень будет здесь находиться еще дольше. Сожалею, что не прислушалась к своему внутреннему голосу, когда он пришел наниматься. С самого начала не надо было пускать его сюда.
Она встала, выскользнула из нижней юбки и набросила на себя шелковую шаль цвета слоновой кости, явно знавшую лучшие дни, и Шарль невольно подумал, что она до сих пор еще привлекательна. Несмотря на то, что она родила четверых детей, грудь ее все еще была крепкой и пышной, а волосы, чуть засеребрившиеся на висках, густые и роскошные, ниспадали до плеч, высвобожденные из низкого удлиненного пучка у шеи – ее обычной дневной прически. В мягком полумраке лампы лицо ее выглядело гладким, округлым, чуть желтоватая безупречная кожа упруго обтягивала ее красивые скулы, и Шарль подумал, что каким-то непостижимым образом сейчас она выглядела моложе, чем десять лет назад, когда дети были маленькие и приковывали к себе ее внимание, а они старались справиться сами со своей гостиницей, и помогать им приходила лишь одна старушка посудомойка. Щеки Лолы были тогда впалые, под фиолетовыми глазами синяки от усталости, и он иногда беспокоился, что такая нагрузка не для нее, поскольку он может потерять ее из-за туберкулеза или воспаления легких или еще какой-нибудь смертельной болезни, что нападает на тех, кто работает на износ почти без отдыха.
Но ему нечего было беспокоиться. Он должен был сообразить, что Лола набрала необходимый персонал, криво усмехнувшись, подумал Шарль. Что еще нужно было ожидать от белоруски, дочери армейского офицера, поддерживавшего царя Николая, а потом сражавшегося с генералом Деникиным, отчаянно пытаясь сокрушить большевиков. Когда он понял безнадежность всего этого, то предпочел тайно вывезти дочь из России, и вот тогда-то она и повстречала Шарля. Он был старшиной на корабле, что вез ее в Англию, и безумно влюбился в прекрасную, энергичную русскую девушку. Еще до того, как корабль приплыл, он сделал ей предложение и, к своему изумлению, получил согласие. В течение многих лет он все не переставал удивляться, как же ему так повезло, и никогда не догадывался, что Лолу в такой же степени привлекала его твердость, надежная сила, как его – ее непостоянная, ветреная натура. Втайне он боялся, что она приняла его предложение лишь для того, чтобы обеспечить себя домом и британским паспортом. Шарль приходил в ужас при мысли, что когда-нибудь, убедившись в своей безопасности, Лола оставит его, поэтому при первой же возможности он оставил службу на флоте и забрал ее домой, на Джерси. Но чем обеспечить ее существование? Ведь Шарль поступил на морскую службу сразу после школы, другой жизни он не знал.
Чтобы хоть с чего-то начать, он подыскал себе работу в доках в Сент-Хелиере, но часы службы тянулись так бесконечно долго, что Шарлю стало стыдно. Он уговаривал себя, что не делает ничего плохого, но убедить себя в этом не мог. Когда он был старшиной на флоте, у него было положение, которого сейчас ему недоставало. К тому же Лола была слишком хороша, чтобы быть женой простого портового рабочего. При ее гордости, чуть ли не высокомерии, ей было невыносимо думать, что она не занимает достойного места среди других женщин. И Шарль решил найти для нее что-нибудь более подходящее.
Однако их первенцу Николаю был уже год, когда им наконец предоставился шанс. Дед Шарля умер, и в своем завещании он все оставил Шарлю: коттедж, маленькую прохудившуюся гребную шлюпку и деньги – гораздо больше, чем думал Шарль или кто-нибудь еще. Они хранились у него под матрасом и по кувшинам, разбросанным по всему дому.
– Эти деньги за контрабанду, я больше чем уверен – я же знаю дедушку, – сказал Шарль Лоле, оглушенный свалившейся удачей, в которую едва мог поверить. – По крайней мере у нас теперь будет свой дом, который не придется делить с моими родителями.
Глаза Лолы задумчиво сощурились, и он поспешил добавить:
– Я понимаю, что это не слишком большой дом, но по крайней мере у тебя будет своя кухня… и я могу заниматься с тобой любовью по ночам, не боясь, что они услышат каждый звук. Кроме того, им не очень приятно, когда плачет малыш. В их возрасте это им не нужно.
– Это все правда, но я все же думаю, что это не совсем то, что я хочу, – осторожно сказала Лола.
– О любимая! – Он обнял ее. – Я понимаю, что не могу дать тебе многого – того, к чему ты привыкла в России. Но по крайней мере сейчас у меня появились деньги деда, и я смогу купить тебе что-нибудь приятное… и Ники тоже. Ты же знаешь, эту лошадку-качалку, что ты всегда хотела купить ему? Не понимаю, почему мы не можем ее сейчас себе позволить?
– Нет, – ответила Лола. Голос ее был тверд, а плечи распрямились.
– Нет? Но почему? – озадаченно спросил он.
– Мы не должны… – Она помедлила, чтобы подобрать подходящие слова – мы не должны растратить эти деньги по мелочам. Может, это единственный шанс для тебя выбраться из этих доков. Я думаю, Шарль, мы должны использовать деньги дедушки, чтобы открыть свое дело.
– Дело? – Он расхохотался, но потом, заметив ее обиженное лицо, постарался говорить серьезно: – Лола, любимая, я ничего не смыслю в бизнесе. Я же моряк, не забывай!
– Тогда уходи в море и предоставь это мне! – вспыхнула она. – Я тоже никогда не занималась делом, но у меня есть желание попробовать. Здесь столько возможностей, к которым надо приложить лишь немного здравого смысла и решимости продолжать дело!
– Например?
– Джерси – красивый остров. Это прекрасное место для людей, желающих отдохнуть. Да, я понимаю, до недавних пор только богатые позволяли себе отдых. Но времена меняются. С транспортом все просто – поезда, катера, даже машины. Скоро больше людей будут ездить на отдых, и не только на один день, и вот тут-то они приедут на Джерси. Я думаю, будет хорошо, если мы будем к этому готовы. Мы продадим коттедж дедушки и купим дом, в котором могли бы принимать гостей. И так у нас возникнет дело. Это хорошая мысль, тебе не кажется?
Шарль снова рассмеялся, но теперь уже не с презрением, а больше от искреннего восторга перед Лолой.
– Предприятие по приему гостей, это ты имеешь в виду? Я не представляю тебя в роли хозяйки, которая готовит капусту и носит при себе ключи от ванных комнат.
Красиво изогнутые брови Лолы сомкнулись.
– Почему одну капусту? Я умею готовить вкусную еду. У нас будет очень хороший пансион, вот увидишь.
Шарль подумал, что эта идея – просто очередной каприз Лолы, который скоро вылетит у нее из головы, но ошибся. Через несколько дней, когда он вернулся домой, она встретила его новостью, что нашла подходящее место.
– Это большой дом у залива, – сказала она. – Столовая выходит на море. Там есть комната для гостей и для нас.
Шарль очень устал, ему хотелось перекусить, выпить чаю и немного отдохнуть перед сном, но глаза Лолы сверкали от возбуждения, и у него не хватило духа разочаровывать ее. Он снова надел куртку, и, оставив Ники с его родителями, они пошли через весь город к заливу.
Дом ошеломил Шарля. Он был большой, квадратный, трехэтажный, построенный из джерсийского гранита. На ставнях облупилась краска да на крыше не хватало одной-двух черепиц. Наверное, их сорвало ветром, налетевшим с моря, подумал Шарль, и тем не менее дом был весьма внушительным.
– Не знаю, сможем ли мы осилить такой большой дом, – с сомнением начал он, но Лола перебила его.
– Сможем. Я все подсчитала.
– Ну что ж, посмотрим… – все еще колебался он. Но Лола взволнованно схватила его за руку, глядя на него своими огромными глазами, и Шарль понял, что пропал. Почему она так уперлась в содержание пансиона и в ожидание гостей? Ведь из-за ее царственных манер следовало бы ожидать в гости ее. Он никак не мог понять ее, она оставалась для него загадкой, неотразимой загадкой. Но он обожал ее и ни в чем не мог отказать. И поскольку она была счастлива, то он был счастлив тоже.
«Ла Мэзон Бланш», разрекламированный как «первоклассный пансион», был открыт следующей весной. Лола хотела, чтобы на названии ее заведения сказалось русское влияние, но Шарль переубедил ее.
– Если мы назовем пансион по-иностранному, то это отпугнет клиентов.
– Но «Ла Мэзон Бланш» – тоже иностранное, – возразила Лола. – Для меня – иностранное. И для англичан тоже.
– Но не для Джерси, – терпеливо объяснял Шарль – Раз уж люди собираются приехать на Джерси, то они будут готовы принять французский язык или даже джерсийский местный говор. Но только не русский.
В конце концов Лола согласилась. Она была слишком счастлива своим новым предприятием, чтобы долго спорить, хотя не привыкла уступать. Она работала с утра до ночи, чтобы подготовить пансион к приему гостей, скребла полы, стирала занавески, чистила кастрюли и даже вооружилась кистью, чтобы освежить облупившиеся подоконники и наличники, и все это с Ники, который научился ползать с быстротой молнии и даже мог пройти несколько шагов, цепляясь за Лолину юбку, когда ему этого хотелось.
Когда пришло первое письмо, в котором заказывали номер на отдых, она хотела повесить его в рамочке на стену, хотя и знала, что никогда не сделает этого. Вместо этого она довольствовалась тем, что завела аккуратное досье и внесла в приход имена и даты, записала их в толстую тетрадь, специально купленную для этих целей. Потом она запаниковала, а вдруг эта семья окажется единственными отдыхающими в эту неделю – это будет так неловко! – а если единственными за все лето – то просто ужасно! Но, к ее облегчению, письма с просьбой забронировать место продолжали поступать постоянным ручейком. И хотя все еще оставалась необходимость повесить табличку «свободные места» над медным молоточком на свежевыкрашенной парадной двери, Лола решила, что это не так уж и плохо – по крайней мере, это даст ей возможность постепенно привыкнуть к содержанию пансиона.
Это лето из-за бизнеса было самым беспокойным в ее жизни. Прибывшие гости были очарованы приятным видом «Ла Мэзон Бланш» и вежливым обхождением, которое им предлагалось. Далеко не везде, например, можно было принять ванну, даже если за это взималась дополнительная плата (шиллинг за горячую воду, четыре пенса – за холодную); чашку чая или кофе можно было заказать в любое время и всего за три пенса; подаваемая на завтраки и обеды еда была не только вкусной и здоровой, но и достаточно разнообразной, чтобы вызывать восторг. Что же касается хозяйки… далеко не один очарованный гость, возвращаясь домой, рассказывал своим друзьям и родственникам о русской красавице, которая ухаживала за ними, и при этом романтически приукрашивал рассказ предположением, что она, может быть, является одной из дочерей царя, не убитой в Екатеринбурге, а спасшейся и живущей в Сент-Хелиере.
Скоро пансион стал преуспевающим, и на второй сезон. Шарль оставил работу в порту и стал помогать Лоле. Помимо приготовления пищи и уборки, которые она умудрялась делать сама, было еще столько дел! Была еще работа с документацией. Для Лолы она казалась трудной, потому что, хоть она и бегло говорила по-английски, письмо ей давалось нелегко. Была еще куча разной мелкой работы; чтобы поддерживать старый дом в порядке, надо было обустраивать сад – аккуратные цветочные клумбы и лужайку перед домом, большой огород, который завел на задворках Шарль, чтобы подавать к столу свежие овощи.
Но, несмотря на свою занятость, Шарль все же находил время брать старую шлюпку деда и плавать вместе с Ники, гордо восседавшим на кокпите. И хотя Шарль починил шлюпку и она не могла уже затонуть, все равно вода набиралась, и ему частенько приходилось возвращать Лоле малыша в насквозь промокшем комбинезончике.
– Малыш подхватит воспаление легких! – драматически восклицала Лола, но Ники никогда не болел. – Наверное, он самый крепкий ребенок на всем Ченел-Айлендс, – говорила она, а Шарль смеялся в ответ и говорил, что Ники точно такой же, как его мать.
Когда Ники было два года, Лола обнаружила, что снова беременна, и в следующем году родился Поль. И насколько Ники был послушным ребенком, настолько Поль был сущим разбойником. Еще не научившись ходить, он лез повсюду, ерзая на попке, как «смазанная маслом молния», – так описывала его повадки мать Шарля. За одно утро он успевал набедокурить больше, чем Ники за неделю. Поль на кухне был настоящим бедствием – как только Лола поворачивалась к нему спиной, он тут же вытаскивал банки и кувшины из кухонного шкафа и вываливал содержимое на пол, в спальнях стаскивал покрывала с кроватей с такой же скоростью, с какой она их застилала, в столовой обожал тянуть за угол скатерть, с душераздирающим грохотом роняя ножи, вилки и стаканы.
– Больше никогда! – гневно вопила Лола. – Это мой последний ребенок, ты слышишь, Шарль? Все, больше никогда!
Однако год спустя, летом 1925 года, как раз в разгар сезона, на свет появился третий младенец Картре.
– По крайней мере это девочка. С ней не будет столько хлопот, – прокомментировала Лола.
Я бы не стал за это ручаться, подумал Шарль, но ничего не сказал, зная, что всю ответственность за несдержанное обещание Лола возлагает на него.
Вопреки приказам врача, менее чем через две недели после рождения Софии (так она назвала младенца) Лола была уже на кухне и готовила для постояльцев. Вскоре и началось сказываться напряжение.
София была вполне спокойным ребенком, но грудные дети означают бессонные ночи в сочетании с долгими, заполненными работой днями, а это было уже слишком для Лолы. Сначала она стала плаксивой, а при ее изменчивой натуре временами просто впадала в истерику; потом у нее пропало молоко, и Софию пришлось перевести на рожок, к большому отвращению няньки, и в конце концов Лола так исхудала и вымоталась, что Шарль обезумел от беспокойства. Но беда была в том, что она совершенна не обращала на него внимания.
– Я чувствую себя хорошо! – кричала она на него. – Со мной все в порядке. А что может со мной быть? У меня слишком много дел, чтобы болеть!
Лицо ее становилось все более изможденным, впалые щеки подчеркивали и без того высокие скулы, а фиолетовые глаза казались огромными и темными. Но она продолжала работать все в таком же напряженном ритме, как автомат, запрограммированный на саморазрушение.
Как-то ночью Шарль проснулся и обнаружил, что ее нет в постели. Он обеспокоенно спустился вниз по лестнице в поисках жены и нашел ее лежащей на полу в кухне. Сначала он подумал, что она умерла, потому что рядом с ней валялась детская бутылочка. Шарль в ужасе подумал, что, наверное, у нее на руках была София и теперь ребенок задохнулся под распростертым телом матери. Но скоро он понял, что его страхи беспочвенны. София спокойно спала в своей кроватке – в первый раз за все время она заснула ночью, – а Лола была не мертвая и даже не в обмороке, как он поначалу подумал. Она спала – глубоким беззаветным сном, но, когда он все-таки разбудил ее, она не смогла объяснить ему, как оказалась на полу.
– Ребенок же не плакал, – говорил он, пытаясь сообразить, что к чему. – Ты должна быть в кровати.
– Наверное, я проснулась и ждала, что она тоже проснется, – раздраженно ответила Лола. – Я подумала, что, если заранее приготовлю для нее бутылочку, она не будет кричать, пока я ее подогреваю.
– Но как ты оказалась на полу? – спросил Шарль, и она вспыхнула, готовая разрыдаться.
– Не знаю, не знаю! Наверное, я просто захотела спать и легла на пол.
– На пол в кухне? Лола, надо что-то делать. Это опасно для тебя и для малышки, если ты не отдаешь себе отчета, что делаешь.
– Что значит опасно? – с презрением спросила она, и он не потрудился ответить. Спорить с ней было бесполезно – по крайней мере до тех пор, пока он не найдет выхода.
Через два дня он подарил Лоле полную свободу. Его мать пообещала ему помочь по кухне, и он нанял девушку, чтобы помогала по утрам застилать кровати и убирать дом, и еще другую – для вечерней стирки.
– Мы не можем позволить себе прислугу, – возражала Лола.
– Если я вернусь опять на работу в доки, то сможем.
– Но ты же терпеть не можешь доки.
– Я еще больше возненавижу их, если с тобой что-нибудь случится.
– Что ж, хорошо. Но я не хочу, чтобы твоя мать работала у меня на кухне. Она все делает не так, как я.
– Это очень плохо, – спокойно сказал Шарль. – Если я мирюсь с тем, что мне придется вернуться назад, в доки, тебе придется мириться с тем, чтобы моя мать была на твоей кухне. В любом случае это ненадолго, пока ты снова не окрепнешь.
– Кажется, у меня нет выбора, – пожаловалась Лола.
– Верно, нет, – ответил он, целуя ее. Оглядываясь назад, в прошлое, Шарль думал, что это было поворотным моментом, хотя в их бизнесе было еще много взлетов и падений, пока наконец их пансион не стал приносить хороший доход. У них появилась еще одна дочь, Катрин, которая родилась в 1930 году, когда Софии было пять лет. В этом же году его мать умерла, после долгой мучительной болезни, которую доктор назвал «опухолью». Потом прошла пара скудных лет, которые сменились мини-бумом, и, поскольку посыпались заказы на бронь, они купили коттедж по соседству, чтобы обеспечить флигель для своей выросшей семьи, которой требовалось уже больше комнат. Они организовали развлечения для гостей – ежедневные прогулки вдоль берега с осмотром разных достопримечательностей острова, игру в вист, бридж и шахматы после обеда, и по крайней мере один раз в неделю устраивались музыкальные вечера. Они постепенно увеличивали штат, и к настоящему времени на них работали два официанта, горничная, девушка на подхвате, которая готовила овощи и стирала, и еще садовник. Прогулки вдоль берега, устраиваемые в пансионе, стали настолько популярными, что Шарлю пришла в голову блестящая мысль создать агентство, чтобы обслуживать всех приезжающих на Джерси, а не только их гостей. Он устроил в городе контору, и туристы толпами стекались к нему, чтобы организовать себе катание на яхтах, рыбалку, игру в гольф, а заодно заказать билеты в театр и на экскурсии.
Сейчас, летом 1938 года, дела шли очень хорошо, и, хотя тот день, когда Лола рухнула на пол в изнеможении, казался таким далеким, разговор о том, чтобы сейчас, в самый разгар сезона, избавиться от одного из официантов, напомнил его Шарлю столь явственно, словно это было вчера.
– Я не понимаю, – сказал он, приподнимаясь на подушках. – Почему ты хочешь отправить Дитера домой?
Лола присела на край кровати, достала баночку с кремом и щедро нанесла его на лицо и шею.
– Во-первых, потому, что он – немец.
– Но ты знала об этом, когда мы принимали его на работу, – возразил Шарль.
– Это так. Но я уже говорила, что лучше бы прислушалась к собственному мнению. Я не люблю немцев. И никогда не любила. Я же русская, не забывай. Во время войны…
– Это было так давно, дорогая.
– Возможно. Но память у меня тоже долгая. И кроме того, не так уж я не права! То, что они делают сейчас, так же нехорошо… даже еще хуже. Это ужасно, что они делают с евреями. Они захотят стать хозяевами Европы, вот увидишь, я буду права. Они уже вторглись в Австрию.
– Но, похоже, австрийцы сами не возражают…
– У них же не было особого выбора, не так ли? Они, как ты, Шарль, тоже любят спокойную жизнь. Если Гитлер придет сюда и попытается овладеть Джерси, что ты будешь делать? Будешь ли сражаться? Нет, только не ты. Ты перевернешься на спину, как щенок, и позволишь щекотать себе животик.
– Наверняка не позволю!
– Это как раз и сделала Австрия, – продолжала она, не обращая на него внимания. – А сейчас Гитлер думает, что он сможет сделать то же самое с Чехословакией. А чего он захочет после этого? Этот человек никогда не удовлетворится. Быки никогда не бывают довольны, так всегда говорил мой отец, а он, как ты помнишь, был солдатом. – Голос ее гордо зазвенел.
Да, и посмотри, что с ним произошло, хотел сказать Шарль, но воздержался.
– Просто я не думаю, что Дитер будет здесь в это время, – продолжала она, разглаживая на коже остатки крема и поворачивая к нему лицо. – Ради него самого. Сам понимаешь, в случае большой заварушки люди набросятся на него. Я не хотела бы этого – он ведь еще ребенок. И его могут здесь взять в заложники. Представляешь, если остров окажется отрезанным? О, я понимаю, ты думаешь, что я паникерша, но это может произойти.
– Еще месяц-полтора погоды не сделают, верно? – мягко возражал Шарль. – Об этом уже столько времени трубят, и я не думаю, что прямо сейчас что-то там стрясется. В любом случае в конце сезона он возвратится домой. Не вижу необходимости выпихнуть его сейчас потому, что там что-то может случиться, тем более когда ты кое-чему научила его.
– О Шарль, ты иногда бываешь таким недальновидным! – Лола запустила руку в свои густые темные волосы и отбросила их назад. – Есть еще одна причина, почему я хочу убрать его отсюда. Он слишком сдружился с Софией.
– С Софией? – Шарль приподнялся на локте, с явным недоумением глядя на нее. – Но София же просто ребенок!
– Вот именно. Она еще слишком мала, чтобы увлекаться мальчиками. Я бы хотела, чтобы это произошло еще через несколько лет. Но, Шарль, она же проводит с ним все свободное время! Они уезжают на своих велосипедах и пропадают где-то часами. Мне это не нравится.
– Но все же наверняка невинно. Она просто показывает ему остров. Вряд ли она будет думать о чем-то таком в ее возрасте.
– О Шарль, Шарль! До чего же ты слеп! Ты что, не видел, как она смотрит на него? Ее глаза вспыхивают, как брызги фейерверка в ночи, когда он входит в комнату. О да, для нас она, может быть, и ребенок, но в ее теле скоро проснется женщина. И она испытывает ощущения, которых не понимает. Я вижу это, когда смотрю на нее. Я чувствую это здесь, – Лола театрально прижала руку к своей роскошной груди, – здесь, Шарль, я чувствовала то же самое, когда была молоденькой девушкой. Я понимаю, что с ней происходит, прекрасно понимаю, хотя сама она может и не знать. И я боюсь.
– Г-м-м, – глубокомысленно промычал Шарль. Лола преувеличивает, подумал он. Он ничего особенного не замечал в Софии, ни ее развивающегося тела, – ничего. Для него она по-прежнему была его малышкой. Но, наверное, неумно позволять ей проводить столько времени с парнем, который на несколько лет ее старше, да к тому же иностранец.
– Может, мне поговорить с ней? – предложил он. – Сказать, что мы не желаем, чтобы она гуляла с ним наедине?
Лола взяла свой черепаховый гребень и энергично провела им по волосам.
– Это ничего не даст – она только взбунтуется. Если она испытывает к нему те чувства, о которых я говорю, то найдет способ встречаться с ним, невзирая на то, что мы будем говорить, – а может, и будет обманывать нас. Нет, ему придется уехать. Это единственный выход. Учитывая все это, я уверена, что ничего хорошего, кроме беды и разбитого сердца, из их дружбы не получится, если мы не уничтожим все это в зародыше. Шарль, я нутром чувствую это.
Шарль безропотно вздохнул. Спорить с Лолой бесполезно, если ей что-нибудь втемяшится в голову! Тем более, когда он так устал.
– Наверное, ты хочешь, чтобы я сказал ему, чтобы он уехал, – утомленно спросил он.
– Думаю, будет лучше, если это скажешь ты…
– Ну хорошо, я скажу ему, – согласился он. – Завтра же скажу. Я ему скажу, что это для его же пользы, на случай если Гитлер развяжет войну.
– Ну хорошо, скажи ему, – улыбнулась Лола. Она положила на место черепаховый гребень и стянула шелковую шаль с гладких кремоватого цвета плеч.
– А теперь, Шарль, я иду спать. Надеюсь, ты чувствуешь себя в форме?
– О Лола! – застонал он, чувствуя, как нарастает страсть. Как она могла это проделывать с ним после почти двадцатилетнего супружества? Но она возбуждала его – и 6н надеялся, что так будет всегда.
Он опять мимолетно подумал о Софии, которая все еще была ребенком, но при этом так походила на свою мать! Счастливец тот, кому удастся завоевать этот огонь и страсть. Но одно он знал наверняка. Это будет не Дитер.
Лола скользнула под простыню возле него, и Шарль забыл обо всем на свете, как только она выключила свет и одним плавным движением оказалась в его объятиях.
София сидела во дворе позади гостиницы и лущила горох. Там-то ее и нашел Дитер. Выходя из-за угла, он с улыбкой поглядел на нее и достал целую горсть гороха из корзинки возле ее ног.
– Привет! Как это тебе удалось тогда выпроводить эту жуткую миссис Маунтер из столовой? Мама говорит, что она готова торчать там все утро, если бы ей позволили… – Она прервала себя: на лице Дитера не было ответной улыбки. Он стиснул зубы, а голубые глаза напоминали осколки стекла.
– Твой отец только что уволил меня.
– Что? – Переполненный стручок выскользнул между ее пальцев, и горох посыпался ей на колени. – Папа? Это, наверное, какая-то шутка, Дитер, и не очень-то удачная.
– Я не шучу. Мне надо возвращаться в Германию, на этой неделе.
– Но это же смешно! Почему? – София начала дрожать и почувствовала себя нехорошо.
– Потому что может быть война, – так он сказал. Он думает, что мне надо уехать ради моей собственной безопасности.
– Но… ты же не хочешь уезжать, а?
– Конечно нет. Я сказал ему, что мой отец очень разозлится. Он не поверит, что меня по этой причине отослали домой, – да и какой умный человек поверит? Он будет думать, что я плохо справлялся с работой или опозорился, и поэтому меня уволили.
– Но это же не так…
– Да, я думаю, это может быть правдой. Наверное, они знают, что ты и я…
– Но мы же ничего не сделали!
– Мы это знаем, а они? В любом случае, я – немец. Никто здесь не любит немцев, особенно сейчас. Я же видел газеты. Они все врут про нас и разжигают ненависть. Твой отец не хочет, чтобы в его пансионе гостей обслуживал немец, а главное – не хочет, чтобы немец дружил с его дочерью.
– Как это нелепо! Я разберусь с этим!
София вскочила, горох вывалился из дуршлага, что был у нее на коленях, и рассыпался по нагретому солнцем бетону, которым был залит задний двор. Она бросилась в дом и нашла на кухне Лолу, которая шинковала овощи для супа.
– Где папа? – требовательно спросила София.
– Он уехал в город. Для чего он нужен тебе?
– Дитер говорит, папа сказал ему, что его отправляют в Германию.
– Это правда, – спокойно отозвалась Лола.
– Но, мама! Вы же не можете отправить его теперь, в разгар сезона!
– Боюсь, что мы уже приняли решение, София.
– Но ты не можешь, не можешь! Отец Дитера будет очень зол на него.
– Глупости. Он вполне поймет, что к чему.
– А вы не сможете без него управиться.
– Тогда за столом придется прислуживать тебе. Ты ведь поможешь?
– Нет! Я не буду! Не буду!
– София, пожалуйста, не повышай голос, – приказала Лола, узнавая в дочери собственное своеволие и горячий нрав. – Ты помешаешь гостям, а мне это не нужно. Сожалею, если мы огорчили тебя. Я знаю, что тебе нравится Дитер. Но ты должна понимать, что не всегда удается жить так, как тебе нравится.
– Я и так не живу! Никогда, никогда, никогда! – завизжала София.
– Пожалуйста, прекрати вести себя как ребенок, София, – как можно надменнее сказала Лола. – Иначе мне придется поступить с тобой как с ребенком и отослать в твою комнату. Извини, но уже с конца этой недели Дитер не будет здесь работать, и больше тут говорить не о чем.
Какой-то миг две пары сверкающих фиолетовых глаз смотрели друг на друга, потом одна пара начала наполняться слезами. Гордость Софии была попрана, она повернулась и выбежала из кухни. Пусть ей всего тринадцать лет, но она уже давно не позволяла никому – даже матери – видеть свои слезы. И, как бы ей ни было больно, этот случай не исключение.
Однако она не смогла сдержать слез, когда смотрела, как Дитер поднимается по сходням на корабль, который, несмотря на все ее старания, увозит его с Джерси.
– Ты ведь напишешь мне, да? – попросила она, стоя на причале и думая о том, осмелится ли она взять его за руку здесь, где их может увидеть каждый.
– Конечно, напишу.
– А ты приедешь следующим летом, когда все кончится?
– Постараюсь. Хотя я, конечно, не знаю, чем буду заниматься.
– О Дитер, пожалуйста…
– Мне надо идти. – Он наклонился и быстро поцеловал ее, а ей хотелось прильнуть к нему, как тогда, в высокой сухой траве, но она не решилась. Он погладил ее по волосам, подхватил свою сумку и пошел по сходням. Она смотрела, как он отдаляется от нее, и ей казалось, что жизнь ее обрывается.
Дитер нашел место на палубе, откуда мог махать ей. Софии было больно оттого, что она могла лишь стоять на причале, и ей ничего другого не оставалось, как смотреть и ждать. Минуты тянулись бесконечно, – команда так долго готовилась к отплытию, что она уже почти желала, чтобы они поторопились и все скорее бы закончилось, чтобы ей можно было забраться в укромное местечко и выплакаться, облегчить невыносимую боль, сдавившую горло. Но когда это случится, Дитера уже не будет, и София не была уверена, что вынесет это…
Наконец сходни подняли, завыли сирены, и корабль начал медленно отплывать от причала. Она махнула рукой, слезы ручьями стекали по лицу, а она все вглядывалась в даль, пока корабль не превратился в точку на горизонте. И тогда она пошла домой.
