Текст книги "Дочь роскоши"

Автор книги: Дженет Таннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

Сенатор был меньше ростом, чем она его запомнила, он был одет в куртку и плисовые брюки, и трудно было вообразить, что на нем ничего не было, кроме фартучка с оборками. Его лицо показалось ей немного знакомым, но не более того. Но Луи сказал, что ей не надо было говорить, и, похоже, он оказался прав. Сенатор явно был так потрясен, что Дебби и Луи приперли его к стенке у дверей собственного дома, что даже не стал спрашивать у Луи, может ли Дебби опознать его, если он не согласится с предложением, которое тот ему делал.

– Хорошо… хорошо! Я сделаю все, что смогу. Я ничего не могу обещать – вы же понимаете. Я лишь один среди многих. – Голос, который мог греметь в парламенте и заполнить собой его своды, теперь звучал тихо, дрожал. Де Валь нервно озирался через плечо.

– Да, но мы знаем, как вы умеете убеждать. Лучше бы вам убедить их, Фрэнк, если вы дорожите своей репутацией. Я надеюсь, что скоро услышу о дебатах насчет изменения закона, в противном случае Дебби придется обратиться в газеты.

– Я сказал вам… Сделаю, что смогу. Ну а теперь, ради Бога, уходите, пока не пришла моя жена и не спросила, почему я так долго стою возле двери!

– Скажите ей, что у одного человека, которого вы представляете, проблемы, Фрэнк. Это ведь правда.

– Хорошо. Ну идите же, идите!

В свете дверной лампы Дебби могла рассмотреть, как у него блестит от пота кожа на лбу – там, где начинают редеть волосы, и почувствовала укол жалости к нему. Мужчины вроде де Валя не были злыми или даже дурными, просто немного странными. Они не могли удержаться от этих штучек, но это вовсе не означало, что они гордились собой. Кто знал, в какую бездну стыда и самоуничижения провалился Фрэнк, когда свергался вниз, с высот своих причудливых фантазий? Ему и так было несладко жить с осознанием своего неодолимого и очень недостойного порока, но стало намного хуже, когда замаячила угроза вывести все это на чистую воду! Дебби опять почувствовала тошноту, словно унижение де Валя было каким-то образом и ее унижением тоже. И больше того, это каким-то образом было связано с тем, как она себя чувствовала в офисе Рэйфа Пирсона. Она не могла забыть то, что говорил Луи, особенно о Молли. И хотя она специально не думала о них, все равно осталась тень – тяжелая, гнетущая, которая делала ужасное ощущение собственного падения еще более сильным.

Вся эта поездка, на которую она возлагала такие надежды, обернулась сплошным ужасным кошмаром.

Ничего не получилось из того, на что она надеялась и ожидала, совсем ничего. И даже обещания Луи казались ей пустыми.

Дебби почувствовала, что может упасть в обморок. В ушах у нее стоял звон, перед глазами плыл туман. Это было ужасно. Ужасно! И только она подумала, что сейчас упадет, если постоит еще немного и посмотрит на этого истекающего потом небольшого человека, как почувствовала, что Луи взял ее под локоть.

– Пойдем, Дебби. Оставим мистера де Валя – пусть поразмыслит над тем, что мы ему сказали.

– Для чего нам надо было приезжать к нему домой? – спросила она, оказавшись снова в машине. – Почему ты не мог написать ему или поговорить где-нибудь в другом месте?

– В государственном присутствии, ты хочешь сказать? – Луи сдал машину назад, повернул на дорожку, ведущую из особняка де Валя, и покатил по дороге. – Я уверен, он пришел в восторг от того, что увидел очевидцев в своей привычной обстановке.

– Но, конечно же, не было необходимости в моем присутствии там. Для него это целое дело.

– Фрэнк не поверил бы, что я – очевидец, если бы я не предъявил тебя. Поэтому было необходимо, чтобы ты приехала.

Горло ее нервно сжалось, тошнота усилилась.

– Но мы же не дойдем до газет, правда? Надеюсь, ты не будешь ждать от меня, что я?..

– Ну конечно, – успокоил ее Луи. – Если он не сработает, мне придется сделать деньги другим способом. Я продам рассказ тому, кто больше за него даст.

– Рассказ обо мне?

Он проигнорировал ее и, смеясь, на огромной скорости помчался на своем «порше» по извилистым загородным улицам.

– Может, это будет еще лучше! Вероятно, законы об азартных играх не изменят, и клубам и отелям придется оставаться такими же степенными, но мы будем уверены, что денежки у нас в кармане. Интересно, на сколько я смогу их расколоть? Тридцать тысяч? Думаю, так. Какое это удовольствие мне доставит! Видеть, как физиономии этих накрахмаленных манишек окрасятся в цвет спелого баклажана после ТОГО, как услышат эту историю, – разве это уже сам по себе не приз? Я уже вижу эти заголовки – «СЕКС-ПОЛИТИК ЗАМЕШАН В СКАНДАЛЕ» или «ЧЕСТЕН ЛИ ФРЭНК»?

– А как же я? – спросила Дебби. Она была готова расплакаться. – Весь мир узнает, что я была на той оргии!

– А какое это имеет значение?

– Что значит – какое это имеет значение? Это имеет значение! Я не хотела там находиться, там было ужасно, стыдно. Ты, верно, не захочешь швырять меня во все это? Не захочешь…

Но истина вдруг открылась перед ней, и Дебби умолкла. Ему как раз было все равно. Луи было абсолютно все равно, что касалось ее чувств. А это могло означать только одно. У него не было ни малейшего намерения жениться на ней или привезти ее сюда, чтобы она постоянно жила на Джерси. Она для него была не более чем забава, а теперь, когда дело с де Валем закончилось, она выполнила свое предназначение.

Луи повел машину по трехрядной дороге.

– Куда мы едем? – спросила она.

– Домой. В Ла Гранж. Мне надо позвонить.

– О! – Несмотря ни на что, она почувствовала последний отчаянный осколок надежды. Она едет в Ла Гранж, их родовой дом. Возможно, она ошибается и он вовсе не собирается ее обмануть.

Дом был весь темный.

– Можешь войти в дом, если хочешь, – сказал Луи. – Мать на гала-представлении в Сент-Хелиере, а Дэвид болеет, лежит в кровати с гриппом.

Сердце Дебби оборвалось. Значит, ее не собираются представлять.

– Я подожду в машине, – начала было говорить она, а потом передумала. Ею овладело любопытство.

Она последовала за Луи в холл. Еще совсем недавно это великолепие ошеломило бы ее, но жизнь, что она вела в Лондоне, полностью изменила Дебби. Привлекательность Ла Гранжа для нее заключалась в том, что это был дом Луи, эти стены видели его ребенком и юношей – она не могла бы разделить с ним те дни, ей довелось увидеть его спустя годы. Луи исчез там, где явно был кабинет. Она слышала, как звонит телефон, когда он поднял трубку, чтобы набрать номер, и принялась рассматривать картины, висевшие в холле, а потом стала водить пальцем по резному деревянному сундуку, стоявшему внизу, у лестницы. А что это была за лестница? Интересно, съезжал ли когда-нибудь Луи по перилам? – подумала она. Все дети наверняка стали бы так делать, если бы у них была такая возможность, а она уверена, что Луи был сорвиголовой.

Неожиданный звук заставил ее обернуться. Парадная дверь открылась, и вошел высокий светловолосый человек.

– Кто вы, черт вас побери? – спросил он. Немного задетая его удивлением, Дебби решительно посмотрела ему в глаза.

– Я приехала с Луи.

Человек фыркнул. Дебби показалось, что он выглядел очень рассерженным.

– Где он?

Она неопределенно кивнула.

– Он говорит по телефону.

Блондин направился прямо в кабинет. То, что он знал дом, и его некоторое сходство с Луи подсказало Дебби, кто он, прежде чем она услышала удивленный голос своего любовника: – Робин?

И тут словно разверзся ад.

Спустя годы, когда она пыталась точно вспомнить, что было сказано той ночью, Дебби обнаружила, что у нее полностью блокировалась память. Настолько ужасным было то, что последовало, что ее мозг пытался делать все, чтобы забыть о произошедшем далее, чтобы вычеркнуть из памяти всю сцену. Но, хотя обычные слова их взаимных обвинений были утеряны в вихре никогда не переживаемых ранее Дебби эмоций, она ни на единый миг не сомневалась, что двое людей раздирали друг друга на части.

Рэйф Пирсон выполнил свою угрозу и рассказал Робину о связи Луи с его женой, и Робин, как обезумевший бык, примчался в Ла Гранж, чтобы разобраться с Луи. Как и многие нежные люди, которые медленно закипают, его гнев был ужасен. Перепуганная, Дебби отшатнулась, когда двое мужчин с криками помчались друг за другом по лестнице, по комнатам. И все-таки она почему-то была очень спокойна, ощущала холодок, забившийся куда-то глубоко внутрь нее, и отчаяние, которое пришло вместе с полным унижением и ощущением собственной ничтожности.

Пока она ждала в Лондоне Луи, страдала по нему, обожала его всем своим существом, он изменял ей здесь, на Джерси, с собственной свояченицей. И хуже того, у него не было ни малейшего намерения сделать их отношения постоянными. Она находилась здесь только потому, что он хотел использовать ее для своих личных нужд, и его совершенно не заботило, насколько он унижал ее во всем этом деле. Она всего-навсего пешка в игре, которую он разыгрывал, чтобы добиться на Джерси всего, чего хотел. Только в этом заключался для него смысл в ней – а может, так было, всегда.

Дебби сжалась в холле, перепуганная, обиженная до предела. Она больше не знала, куда ей идти и что делать теперь. Она только понимала, что сердце ее разрывается.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Джерси, 1991

Офис Дэна Диффена имел такой вид, словно на него обрушилась бомба, там царил хаос, вместо обычного беспорядка, который устраивал Дэн, работая над очередным рассказом. Корзинка для бумаг была перевернута, оттуда на ковер вывалилось не менее полдюжины дискет, на полу высилась огромная гора бумаг, газетных вырезок и фотографий, и все это напоминало незажженный костер. Дэн вышвырнул еще одну груду бумаг в черный пластиковый мусорный ящик, потом потянулся к последней пачке, которая все еще оставалась на столе – в обертке с розовой ленточкой, которая свисала из нее вместе с черным маркером, и отпечатанной запиской – ГЕНЕРАЛЬНОМУ ПРОКУРОРУ ПО ДЕЛУ СОФИИ ЛЭНГЛУА– НОЯБРЬ, 1972. Он долго смотрел на папку, вспоминая тот день, когда нашел ее, разбирая офис отца, и его охватило прежнее волнение. Потом, тяжело вздохнув, он бросил папку в ящик поверх остальных бумаг, касающихся дела Лэнглуа.

Каким же проклятым фиаско все это обернулось! Он возлагал такие надежды, что это дело обеспечит его основой для многих расследований, репортажей, может, даже для книги. И чутье его не подводило. Но этот сюжет он не мог использовать, чтобы не задеть Джулиет. И к этому он не был готов.

Какая ирония, подумал Дэн, со злостью пиная мешок, в котором лежали плоды его работы. С того момента, как ему позвонила Катрин Картре и рассказала совершенно обескураживающие подробности, он понял, что не может продолжать это дело. Она чертовски четко воспользовалась своим шансом, выболтав все секреты. Но она сыграла на его преданности отцу: «Вы понимаете, он был бы очень расстроен, если бы узнал, что вы воспользовались его привилегией как адвокат Софии», – так она сказала увещевающим и в то же время рассудительным голосом. Он объяснил ей, что никогда не собирался злоупотреблять доверием, которое София питала к его отцу, но на самом деле просто надеялся доказать ее невиновность. И когда Катрин обрушила на него этот удар, он с огромным разочарованием понял, что эта история так и останется нерассказанной по множеству причин – и одной из них является Джулиет.

Знал ли отец, что лежит за признанием Софии, раздумывал Дэн. Или по крайней мере подозревал? Если да, то при тех обстоятельствах он поступил наилучшим образом, хотя Дэн, с его врожденной тягой к истине, не мог удержаться от ощущения, что, возможно, было бы лучше, если бы в свое время факты были бы обнародованы. Но сейчас нет. Сейчас – слишком поздно. Поэтому, в соответствии с просьбой Катрин, он оставил все надежды написать этот рассказ и обещал приложить все усилия, чтобы отвлечь от расследования Джулиет. И что же случилось? Она каким-то образом узнала про него и пришла к убеждению, что он просто пользовался ею.

Он никого не мог в этом винить, кроме себя – и если сказать честно, то вначале это так и было. Но это было еще до того, как совершенно неожиданно он полюбил ее.

Полюбил. Такие слова он не привык употреблять, никогда не произносил их в применении к себе. Конечно, он глубоко любил Марианну, но после ее смерти он не ожидал, что вновь сможет полюбить какую-либо женщину. И потом в его жизнь пришла Джулиет, и внезапно все его предрассудки словно развеяло ветром. Он обнаружил, что жаждет ее, и не только физически. Она заставила его вновь почувствовать себя живым, он пробудился навстречу чувствам, думал, что уже никогда не будет их испытывать. После того последнего вечера, что они провели вместе, он был так нелепо весел, уверен, что ему удалось отбить ее у того австралийского парня, завоевать ее.

Ну а теперь все его надежды разбились вдребезги, полностью разлетелись из-за того, что он не был откровенным с нею.

Какого черта я не был с нею откровенным, подумал Дэн. Он всегда был болезненно честным. Но, даже не вдаваясь в глубокие размышления, он понимал причину всего этого, но это не придавало ему гордости: он слишком боялся потерять ее. И, похоже, его страхи подтверждаются.

Мешок для мусора грозил переполниться. Дэн связал его у горлышка веревкой, поднял и понес вниз. Он не мог выбросить его в контейнер, там было слишком много динамита, чтобы рискнуть и вывезти все это на свалку. Когда у него будет время, он сам лично искромсает эти бумаги.

Кофейник призывно булькал. Но он передумал пить кофе. Сейчас, утром, он чувствует, что ему лучше выпить вместо этого стаканчик виски!

Почти допив виски, Дэн спохватился. Он опустил стакан, прищурил глаза, стараясь не поддаваться возбуждению, которое начало расти внутри него.

Рэйф Пирсон предупреждал Джулиет, что кое-кто были «не совсем такими людьми, какими казались», а эмоции настолько ослепили Джулиет, что она поняла это как предупреждение против него, Дэна. Но Рэйф не мог ее предупреждать о нем. Рэйф мог не знать, знакома ли Джулиет с ним, и даже если бы он это знал, то вряд ли связал фамилию Дэна с Гарри Портером. Нет, он говорил о ком-то другом – но о ком? Кто в окружении Джулиет мог бы вызвать подобное утверждение? И почему? И как об этом узнал Рэйф Пирсон, единственный из всех, кто пытался в этом разобраться?

Дэн чувствовал, что кожу его покалывает, но понимал, что это – не от виски. Он поднял трубку и набрал номер ночного клуба «Лилия». Но когда кто-то ответил и Дэн попросил Рэйфа, ему ответили, что хозяина несколько дней не будет.

– Я свяжусь с ним, когда он вернется, – разочарованно сказал Дэн. Ему не терпелось узнать, что за тип этот Рэйф, хотя он давно понял, что нетерпение – бессильное чувство. Ему просто надо ждать, пока вернется Рэйф, и надеяться, что, когда он узнает ответ, Джулиет все еще будет на Джерси.

– Я очень беспокоюсь о тебе, София, – сказала Дебора, поправляя подушки под головой у свекрови. – Думаю, доктору Клавелю давно пора приехать к тебе. Твои приступы становятся все чаще, не так ли? И мне это совсем не нравится.

София нежно улыбнулась:

– Мне тоже, но думаю, что я не так-то много могу сделать, чтобы предотвратить их.

– Это глупости, и ты это знаешь. Я уверена, что, если бы ты на несколько дней поехала в госпиталь, чтобы они смогли тебя хорошенько обследовать или сделать там то, что надо, тебе бы стало намного лучше.

– Возможно. Но я не собираюсь это делать, пока здесь Джулиет. Я так ценю время, что провожу с ней. Ты понимаешь, что я не видела ее столько лет? А когда она уедет назад в Австралию, Бог знает, увижу ли я ее еще. Если, конечно… – добавила она, просияв, – что-нибудь получится у нее с сыном Дэна Диффена. Если они будут вместе, все станет совсем другим!

Дебора ничего не сказала. Она уже и так себя неважно чувствовала из-за того, что предупредила Джулиет о Дэне Диффене-младшем.

Почему я везде приношу несчастье? – подумала Дебора. Но, возможно, она слишком сурово судила себя. Последние двадцать лет она так успокаивающе влияла на окружающих – по крайней мере старалась изо всех сил и делала все, что могла, чтобы быть хорошей женой Дэвиду и хорошей невесткой Софии. И она действительно ею была! Она очень любила Дэвида, а он любил ее. Вероятно, вначале ее потянуло к нему то, что он был братом Луи, и может быть, его влекло к ней по той же причине. Она понимала, что существовал некий блеск, окружавший ее в глазах Дэвида, который боготворил Луи, считал его чуть ли не героем. Но все это было много лет назад. Теперь Дэвид знал о ней все. Он принял ее такой, какой она когда-то была, и забыл об этом. Брак их был благополучным, и Дебора была вполне уверена в Дэвиде. Уверенность эта происходила от любви и совместной жизни в течение почти двадцати лет.

Что же до Софии, то Дебора приложила все усилия, чтобы стать тем, в ком больше всего нуждалась свекровь. Она была нянькой и горничной, доверенным лицом и подругой, и они с Софией сблизились настолько, насколько это было возможно. Иногда Дебора думала, что они восполнили то, в чем обе нуждались больше всего: у Софии не было дочери, а у Деборы, несмотря на все ее желание и стремление, никогда не было нормальной матери. Зародившиеся между ними отношения были крепче, чем кровные узы, и уж, конечно, намного сердечнее, чем обычные отношения между невесткой и свекровью. И, разумеется, близость Деборы к Софии предвосхитила брак Деборы и Дэвида.

Дебора резко переключилась на настоящее. Некоторые вещи вспоминать слишком больно: их лучше оставить в покое. А сейчас все это на годы и годы отдалилось от них. И только то, что сюда приехала Джулиет, вновь воскресило все это. Вероятно, из-за нее у Софии пошатнулось здоровье. И хотя Софии будет грустно, когда она уедет, но все хоть по крайней мере вернется в нормальное русло. Возможно, окажется к лучшему, что она развеяла иллюзии Джулиет относительно Дэна Диффена. И даже если бы он не был журналистом, занимающимся расследованиями, выкапывающим секреты, чтобы набить себе мошну, в любом случае он – нежелательное дополнение к семье. Его отец знал слишком много – чересчур много. Кто может сказать, сколько всего он мог порассказать Дэну?

Что же до Джулиет, неважно, подогревал ли ее Дэн или нет, но она задавала слишком много вопросов. Лучше бы ей вернуться домой, в Австралию, и предоставить остальным вести мирную спокойную жизнь, которую они выстрадали.

Дебби еще немного взбила подушку под головой Софии, а та легко коснулась ее рукой.

– Но ничего, если этого не случится, у меня все равно есть ты, Дебора. Я и вправду не знаю, дорогая моя, где бы я была, если бы не ты.

– И я не знаю, где была бы, если бы не ты, – честно ответила Дебора.

Джулиет позвонила домой рано утром – в Австралии это был уже вечер. Она почувствовала, как соскучилась по дому, услышав голос матери, который так отчетливо звучал в трубке, словно она была в соседней комнате.

– Джулиет, дорогая моя, мы почти потеряли тебя! Я как раз сегодня утром говорила папе, что ты нам совсем не звонишь!

– Я знаю. Время летит, но вы ведь всегда можете позвонить мне.

– Позвонить тебе? Куда?

– Ну сюда же, в Ла Гранж.

– О да, наверное, могли бы. Но я не хотела, чтобы ты думала, что мы носимся за тобой, словно тебе два года.

– Нет, вы никогда не суетились вокруг меня, слава Богу! – Но при этом подумала, но это лишь часть правды. Они не хотели звонить сюда. И никогда не хотели.

– Ну и когда же ты возвращаешься домой?

– На следующий неделе. Я сообщу когда.

– Да, пожалуйста. Мы встретим тебя в аэропорту. Син будет рад. Он несколько раз приходил к нам, пытался узнать, есть ли у нас новости о тебе. Тебе надо было держать с ним связь. Он ужасно по тебе скучает.

– Да, и скажи ему – я тоже скучаю.

– Джулиет… – Странная гнетущая пауза, а потом Молли неловко спросила: – Все в порядке, да?

– Да, конечно. А почему не должно быть в порядке?

– О… ничего. – Молли засмеялась своим высоким детским смехом. – Я подумала, что тебе, может рассказывают разные истории про нас.

– Какие истории?

– О… ну когда мы были молодыми… что-то в таком роде!

– Да нет. Мне надо идти, мамочка. Я снова позвоню.

– Да, хорошо, дорогая. – Джулиет почувствовала облегчение в голосе матери и удивилась, почему бы это Облегчение, что она скоро вернется домой, что ее не изнасиловали, не похитили, не убили на другом конце света? Или здесь что-то совершенно другое?

Час спустя Джулиет припарковала свою машину возле дома Катрин. Она почти ожидала найти свою тетушку в саду, но сегодня она была дома, слушала радиопостановку и одновременно гладила. Как всегда, Джулиет поразила разница между образом жизни двух сестер – София жила на всем готовом, купалась в роскоши, Катрин же вела самую обычную, почти одинокую жизнь и сама себя обслуживала.

– Джулиет, как это мило – видеть тебя! – Она протянула руку, чтобы выключить радио. – Что ты здесь делаешь?

– Я приехала к тебе, разумеется, – улыбнулась Джулиет, стараясь выглядеть веселее, чем была на самом деле. – Я, наверное, поеду на следующей неделе домой, поэтому решила заехать, пока у меня есть возможность.

– Понятно. – Катрин поставила утюг на опору и, складывая наволочку, хитро посмотрела на Джулиет. – Значит, ты решила не оставаться? Когда мы с тобой разговаривали в последний раз, я подумала, что тебе в будущем предстоит получить романтическое предложение.

– Нет, сейчас все закончено, – быстро сказала Джулиет, не обращая внимания на плохо скрываемое любопытство Катрин и не замечая ужасно виноватого вида тетушки. Катрин подумала, что, по-видимому, за всей этой внезапной отменой того, что, похоже, могло перерасти в такие многообещающие отношения, стоял ее телефонный звонок Дэну. Джулиет не хотела говорить о Дэне и о том, как он использовал ее, это было слишком больно. Кроме того, он поставил меня в глупое положение, это намного хуже, подумала она. – Я еще приеду, можешь быть уверена, – добавила она. – Как только у меня будет отпуск и я накоплю на авиабилет. Я не буду откладывать это слишком надолго. Ты знаешь, у бабушки позапрошлой ночью опять был приступ.

Катрин кивнула, вид у нее был обеспокоенный.

– Да, я знаю, ты нашла ее внизу.

– Да.

– На том самом месте, где был убит Луи. Это, наверное, здорово тебя напугало.

– В самом деле. – Джулиет поколебалась, вдруг осознав, какими словами прокомментировала это Катрин: «На том самом месте, где был убит Луи», а не «на месте, где она убила его». Джулиет нахмурилась. Это звучало почти так, словно Катрин знала, что София не убивала Луи. Но это было невозможно, ведь так? Она потрясла головой. Лучше не идти этой тропой. Катрин ее предупреждала. Наверное, она была права. Но было нечто, что хотела бы узнать Джулиет, то, что озадачивало ее не только с момента, как она сюда приехала, но в той или иной форме интересовало ее всегда, сколько она себя помнит. Но она не могла задать этот вопрос бабушке, тем более в ее теперешнем состоянии.

– Могу я у тебя кое-что спросить, тетя Катрин? Почему мама и папа так поспешно и навсегда уехали отсюда после… того, что случилось? Все остальные сплотились в тесный семейный союз, а они, напротив, отрезали себя от всех. И бабушка никогда не приезжала к нам в гости, редко писала или звонила им. Это, право же, кажется странным. Я хотела у нее спросить об этом, но сдержалась – не хотела ее расстраивать. Ты знаешь причину? Она думала, что они бросили ее?

– О, я не думаю, что в этом дело… – На лицо Катрин словно упала тень. – Нет, не думаю. Она хотела, чтобы они уехали. Насколько я помню, это было ее предложение.

– Но почему?

– Ну, главным образом, я думаю, потому что она хотела лучшего будущего для тебя. Бедная София, она всегда хотела для семьи только самого лучшего, но все всегда оборачивалось против нее. Странно, когда начинаешь об этом задумываться. Она вырастила трех сыновей. Один из них – умер, второй – на другом конце света. Но у нее по крайней мере есть Дэвид и Дебора. Они к ней прекрасно относятся.

Джулиет против воли вспомнила, что сказала София: «Я не могла заставить его принять вину на себя» – и у нее вдруг возникло ужасное подозрение. Неудивительно, что Дэвид так хорошо относится к матери, если она приняла его вину на себя! Поддерживать ее – это самое малое, чем он может ей отплатить!

– Дэвид ладил с Луи? – выпалила она, прежде чем могла остановить себя.

Катрин вытащила другую наволочку из корзинки для белья.

– О, думаю, да. Дэвид всегда со всеми ладил. И у него никогда не было случая подвести Луи. Не забывай, он был намного моложе и боготворил Луи. Хотя это совсем другая история, она касается Луи и твоего отца. Они всегда дрались друг с другом, с детских лет Луи. И это было неизбежно, при таком раскладе вещей. Как всегда, твоя бабушка старалась сделать, как лучше, но боюсь, вышло, наоборот, хуже.

– Я не понимаю, – сказала Джулиет.

– Ну, я тебе сейчас расскажу одну семейную историю. – Катрин поставила на место утюг. – Может, мне не надо бы, но я расскажу. Бернар – твой дедушка – не был отцом Луи.

– Ты хочешь сказать, бабушка…

– Он уже был у нее, когда она вышла замуж за твоего деда. Большинство людей, конечно, не знают правды. Это было в конце войны, везде царил такой хаос. Луи выдали за сына Бернара, и большинство приняло это без вопросов. Я даже не уверена, что твой отец знает то, о чем я говорю тебе – что Луи был ему лишь наполовину братом. Я знаю, что София делала все, чтобы забыть, и, честно говоря, думаю, что и Бернар пытался, но это было не так просто. Естественно, что он больше любил Робина – или по крайней мере твоя бабушка так думала. Каждый раз, когда он поправлял Луи, она бросалась на его защиту, принимая ради него на себя все удары. В результате семья раскололась – Бернар и Робин, София и Луи. Так было с самого детства, а когда мальчики подросли, все стало еще хуже. Они ссорились по любому поводу – из-за игрушек, карманных денег, кому надо делать то или это, а потом, позже, стали ссориться из-за бизнеса. У Луи были грандиозные идеи, а Робин был как Бернар. Луи и Бернар разошлись, и Луи уехал в Лондон, хотя я никогда его там не видела – мы жили совершенно в разных измерениях. Потом Бернар умер, и все беды начались снова.

Она умолкла, припомнив свои нехорошие предчувствия, когда услышала условия завещания Бернара, который разделил все в равных долях между тремя мальчиками. Она знала, что это вызовет трения, и всем сердцем желала, чтобы Бернар не делал этого, хотя и прекрасно понимала причину, побудившую его поступить так. В конце концов он хотел показать Луи, что у него не было предпочтительного отношения к Робину, как могло казаться. Он хотел доказать, что в одинаковой степени любил всех сыновей. А сделав так, он создал взрывоопасную ситуацию.

– У Луи был довольно неприятный характер, насколько я могу заключить из этого, – сказала Джулиет. – Это у него от отца?

– Я не знаю. София не знала наверняка, кто был его отец. Единственное, в чем она была уверена, что он был немцем. В то время остров оккупировали, и у Софии был дружок – немец. Дитер – тот, кого она любила еще до войны, когда он работал официантом на постоялом дворе. Отцом Луи мог быть он, но я так не думаю. И, сколько мы на это ни возлагали надежд, я все же так не думаю.

– А кто же тогда?

– Она была изнасилована другим солдатом, который воспользовался тем, что у нее уже был друг-немец. Понимаешь, это было тогда ужасно постыдным делом. Девушек, которые гуляли с немцами, называли «немецкими кошелками», и до настоящего времени их считали коллаборационистками. Поэтому София так беспокоилась о сохранении тайны своей беременности – и поэтому ради нее Бернар сделал вид, что ребенок – его.

– Бедная бабушка!

– Да. Я честно думала, что она должна была испытывать боль каждый раз, когда смотрела на Луи. Она не избавилась от него, думая, что это ребенок Дитера, но позже, я уверена, она должна была понять, что его отец – та свинья. Все детские годы она пыталась что-то для него сделать, но идти против природы бесполезно. Все, что она или Бернар делали для него, он швырял им обратно в лицо, и даже последний жест Бернара, разделившего бизнес в равных долях между детьми, несмотря на все их различие. Луи просто воспользовался своим преимуществом старшего сына, чтобы начать распоряжаться в компании так, что это свело Бернара в могилу.

– Неудивительно, что папа ненавидел его! – сказала Джулиет. – Но если он старался все взять в свои руки и делать то, что папа считал неправильным, то кто может винить его за это?

– Боюсь, что здесь не только это. Там еще была Молли… – Катрин в ужасе замолчала, когда поняла, что у нее вырвалось.

– Молли? Ты имеешь в виду мою мать? А какое она имеет отношение к этому?

– О моя дорогая… – Катрин была явно расстроена, она отчаянно хотела бы исправить положение, но не знала как. – Я не имела в виду… Ну, не так… у меня слишком длинный язык, это всегда так было. Пожалуйста, не думай ни минуты…

– Тетя Катрин, ради Бога, прекрати болтать вздор! Ты говоришь, что моя мать замешана в деле Луи?

– Ну нет, не совсем… это было не так… – Но на ее лице, вспыхнувшем от смущения, оттого, что она несла всю эту чепуху, тревожном, озабоченном, нерешительном, – было написано совсем другое.

– Я понимаю, – мрачно сказала Джулиет. – Что ж, веришь или нет, но я начинаю понимать. Луи и моя мать. Вот что за этим стояло. И бизнес тут ни при чем. Я думала, что есть что-то, что не похоже на правду. Я хочу сказать, что сложно представить моего отца, поглощенного бизнесом. Но если в это была втянута мама, это уже совсем другое дело. Его действительно этим можно было завести. Но я все равно не понимаю, почему они уехали в Австралию. Будущее для меня – да, предположим. Но у меня могло быть будущее и здесь. И в то время, когда они уезжали, Луи уже не было в живых. И ничто не угрожало, что все начнется снова. – Она вдруг умолкла: впервые ужасное подозрение промелькнуло у нее в голове. – О Боже мой! О нет!

– Джулиет, немедленно прекрати это! Пожалуйста, прекрати! – настойчиво сказала Катрин, но ее огорчение лишь напомнило Джулиет, как отчаянно пыталась Катрин предостеречь ее от расследований, когда она приехала к ней в первый раз. Тогда она не смогла понять нетерпеливые просьбы ее тети, ибо не могла знать, почему Катрин старается так настойчиво убедить ее, чтобы она оставила прошлое в покое. А теперь появились проблески понимания, но она не хотела этого.

– Тетя Катрин, ты пытаешься мне сказать… – Она снова остановилась: просто не могла выразить свои опасения словами. Горло ее пересохло, ее сжимали спазмы, ей показалось, что вот-вот ее стошнит.

– Я ничего не говорю тебе, Джулиет, кроме того, что ты должна немедленно прекратить все это!

Горло Джулиет снова сжалось. Катрин больше ничего не надо было говорить. Все было написано в ее глазах.