Текст книги "Год багульника. Летняя луна"

Автор книги: Джен Коруна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Зарычав, Сигарт бросился на тщедушного сильфа, который тут же издал истошный визг. Они комком покатились по траве. Несмотря на то, что Ифли был почти вдвое меньше хэура, он исхитрялся ловко уворачиваться от страшных ударов; его острые зубки то и дело больно впивались в руки противника. Терпение Моав лопнуло – она быстро подняла руку, толстая ветвь ближайшего дерева хлестнула по сцепившимся фигурам, отбросив их в разные концы поляны.

– Сигарт! Ифли! Перестаньте сейчас же! Вы прямо как дети! – закричала она.

Прокатившись с десяток шагов по траве, сильф проворно вскочил, отряхиваясь, словно кот, упавший с дерева.

– Если мы дети, тогда мы срочно требуем, чтобы нам дали грудь! Мы проголодались! Правда, Колючка?..

Хэур напрягся, приготовившись к новому прыжку, но грозный взгляд Моав остановил его. Пробурчав что-то невнятное, он развернулся и, отойдя подальше от Ифли, уселся под толстым кленом. Наведя порядок, эльфа сама разожгла костер, приготовила заждавшегося зайца и, строго глянув сторонам, позвала спорщиков к ужину.

***

Испытав на себе действие лунной магии, сильф и хэур остаток вечера вели себя тихо. Правда, надолго их не хватило – уже на следующее утро они перебрасывались остротами, соревнуясь, кто кого перещеголяет в остроумии. Эльфа больше не вмешивалась в этот процесс. Внешне суровая, она, похоже, в глубине души была даже рада таким перепалкам – они хоть немного скрашивали долгий путь. К тому же, несмотря на неоднозначные комплименты, Ифли явно испытывал к ней что-то вроде благоговения. Особенно он любил, когда она пела – стоило ей только начать, как сильф мигом появлялся из воздуха и укладывался на траву. Прикрыв глаза, он помахивал кнутиком в такт песни и мурлыкал мелодию себе под нос. Сигарт на эту симпатию внимания не обращал – он считал ниже рысьего достоинства ревновать к какой-то зеленой образине, однако вскоре произошло нечто, нарушившее его спокойствие. И произошло как раз по вине Ифли…

Глава 3. Много шума из-за пирожных

В один из дней, во время короткого привала, Моав, как обычно, решила спеть. В это утро она была особенно в голосе – Сигарт аж заслушался! Да и песня была красивая – та самая, о неугомонной принцессе, судьба которой некогда так озадачила хэура. Правда, на этот раз Моав пела ее совсем по-другому – не с беспечным задором, а с тихой прозрачной грустью. Она будто жалела бедную девушку, бросившую отчий дом ради тяги к приключениям. Даже Сигарт, и тот почти загрустил – надо ли говорить, какое впечатление произвело ее пение на Ифли. Еще на середине песни он начал шмыгать носом, а к концу, не стыдясь, уже утирал блестящие глаза. Сигарт удивился такой сентиментальности – надо же, какой этот зеленый, оказывается, чувствительный… Когда эльфа допела, Ифли еще некоторое сидел, всхлипывая, потом вдруг вскочил, точно осененный какой-то мыслью.

– Ифли скоро вернется, – только и заявил он и тут же исчез в воздухе.

Моав и Сигарт переглянулись и пожали плечами – может, решил поплакать вволю вдали от чужих глаз? Они двинулись дальше вдвоем – Ифли ведь все равно их найдет…

Пользуясь временной тишиной, наступившей в связи с отсутствием сильфа, Сигарт решил подробнее узнать о том, что представляют из себя их будущие попутчики: в конце концов, нужно ведь реально оценивать силы тех, с кем идешь на опасное мероприятие. К его удивлению, Моав с явной неохотой поддавалась на расспросы, а на ее лице снова появлялось уже виденное им выражение замешательства. Все, что ему удалось выяснить, так это что их будут ждать эльф и человек, и что оба они весьма сильны; других подробностей ему выведать не удалось, оставалось только ждать встречи и наслаждаться тишиной…

Ифли не было довольно долго. Наконец, часов через пять, к обеду, он появился. Правда, на этот раз он вел себя не совсем обычно. Вместо того чтобы по обыкновению эффектно возникнуть из воздуха прямо под носом у удивленных товарищей, он материализовался шагах в двадцати от них и остался стоять там. Сигарт заметил, что в руках у него зажата какая-то коробка.

– Эй, зеленый, чего встал? Иди сюда! – крикнул он, но сильф не сдвинулся с места.

Дальше стало интереснее. Поймав взгляд Моав, Ифли стал активно жестикулировать, подзывая ее к себе. Удивленная эльфа подошла к нему – сильф молча протянул ей коробку. Сигарт краем глаза следил за обоими. Каково же было его изумление, когда лицо Моав расплылось в такой счастливой улыбке, какой он не видел с тех самых пор, как ей открылась сила Эллар.

– Ифли! Где ты это достал?! – воскликнула она так громко, что Сигарт даже вздрогнул от неожиданности.

Терзаемый любопытством, он подошел к Моав и заглянул ей за плечо. В руках эльфы была небольшая коробка из голубого картона; на крышке, среди витиеватых узоров, красовалась буква «А». Моав бережно сжимала коробку в руках, скуластое лицо светилось почти детской радостью.

– И что это нам зеленый принес?.. – поинтересовался хэур.

Эльфа потупилась, но отступать было поздно – он уже увидел подарок.

– Это пирожные, – тихо ответила она.

– Что?!

– Пирожные…

– Из самого Рас-Сильвана! Вот! – с гордостью заявил Ифли. – Добыл специально для Белой госпожи!

Сигарт удивленно переводил взгляд то на коробку, то на сильфа, то на Моав – носиться за сладостями за тридевять земель!

– Я как-то сказала Ифли, что люблю пирожные, и он решил меня побаловать, – не поднимая глаз, быстро объяснила эльфа. – Эти, от «Арамзи» – мои любимые…

Ничего не ответив, хэур отвернулся и пошел к костру. Безобидный подарок сильфа взволновал его – он понял, насколько сильно отличалась прежняя жизнь Моав от того, как они существуют сейчас. Это были два абсолютно разных мира. Один – полный красоты, изящества и прекрасных песен, другой – грубый, состоящий из ежедневной борьбы за выживание. Мир, принадлежащий ему, Сигарту Окуню, и ему подобным…

Ему стало невероятно грустно от этих мыслей. Забытое на время чувство вины вновь охватило хэура. Неужели по его вине маленькая эльфа вынуждена будет скитаться вдали от дома?! А может быть, она сама, по своей воле, покинула родных, как та принцесса из ее песни?.. Тем временем Моав подошла к нему и протянула коробку.

– Хочешь пирожное? – весело спросила она. – Оно очень вкусное, с малиной. А еще есть с клубникой…

Сигарт поднял на нее тяжелый взгляд – ему так не хотелось портить малышке праздник. Стараясь выглядеть равнодушным, он пробормотал:

– Рыси такое не едят.

К счастью, поглощенная своей радостью, Моав не заметила его смятения. Пожав плечами, она вприпрыжку направилась к костру и торжественно уселась на камень, поставив картонку себе на колени. Рядом с ней тут же оказался сильф – похоже, он тоже питал большое уважение к сладкому. Сидя в стороне, хэур наблюдал, как эльфа ложечкой ест пирожное. Такой беззаботной он не видел ее уже давно. Совсем еще ребенок – жестоко вырванная из детства девочка с синими, как васильки, глазами… Взволнованный, Сигарт быстро поднялся и широкими шагами пошел по направлению к протекавшей рядом речушке.

Он долго лежал в ледяной воде, пока руки и ноги не начало сводить от холода. Тогда он вылез и сел на берегу. Он надеялся, что ледяная вода изгонит из его головы печальные мысли, однако щемящее чувство вины не проходило. Вскоре к нему присоединилась Моав – она выглядела совершенно счастливой.

– Зря ты отказался от вкусненького! – еще не доходя до него, проговорила она.

Сигарт повернул мокрую голову и заставил себя улыбнуться.

– У каждого свое представление о вкусненьком: вот если бы ты предложила мне жареного поросенка, это было бы другое дело!

– Жареного поросенка ты можешь добыть где угодно, а пирожные от «Арамзи» – только в одном месте во всем Риане!

Хэур отвернулся.

– О, ты уже искупался? – продолжала щебетать Моав. – И я так хочу!

Она быстро сбросила одежду и с визгом плюхнулась в холодную воду, потом, смеясь и дрожа всем телом, выпрыгнула на берег и подсела к Сигарту.

– А где Ифли? – спросил тот.

– Сидит у костра – доедает свою порцию сладкого.

– Ясно…

Некоторое время они сидели молча. Хэур – сцепив кисти в замок и уперев локти в согнутые колени, Моав – в своей любимой позе – за ним, крепко прижавшись к его голой спине. Запрокинув голову, Сигарт наблюдал, как по небу бегут пушистые облачка. Вокруг было тихо-тихо, слышно было только, как ветер играет в верхушках деревьев, да веселую перепалку щеглов. Но звуки лесного покоя не радовали хэура: весь мир вмиг перевернулся для него, и то, что казалось незыблемым, пошатнулось, подобно старому дому. Жизнь рыси – жизнь без выбора – так говорили в горах севера. Но Моав – у нее ведь был выбор, и каким же странным он оказался!.. Сигарт задумался. Смог бы он бросить на чашу весов свое сердце и свою жизнь? Он не знал ответа, а эта маленькая эльфа, похоже, знала…

– Скажи, ты очень скучаешь по дому? – не поворачивая головы, спросил он. – Там ведь остались те, кто тебе дороги…

Отвлекшись от облака, он быстро посмотрел через плечо на Моав: она молчала, глядя прямо перед собой. Счастливое выражение стерлось с ее лица: казалось, в ее душе идет какая-то борьба.

– Тот, кто мне дорог, всегда рядом со мной, – каким-то бесцветным голосом ответила она, – а больше мне ничего не надо.

Хэур скривился.

– Ну почему ты все время лжешь?! Я же видел, как ты обрадовалась этим сладостям! Я устал от твоего вранья. До смерти устал.

Моав отвернулась – казалось, она сейчас заплачет.

– Прости… – прошептала она. – Умоляю, не спрашивай меня больше ни о чем!..

Сигарт снова поднял голову к небу – он так и знал, что она, как обычно, не скажет ничего конкретного. Он только снова расстроил ее, и снова зря…

– Иногда мне кажется, что с той ночи, когда я лежал в лунном колодце, прошла целая вечность, – устало сказал он.

Моав подалась вперед и, обвившись вокруг него, крепко прижалась к его плечу. Сигарт провел ладонью по ее мокрым волосам.

– Ну, чего же ты плачешь?..

– Потому что я уже не понимаю, где правда, а где ложь, – с испугом прошептала она, поднимая на него огромные синие глаза. – И от этого мне становится страшно!

Хэур ласково погладил ее пальцем по щеке.

– Не бойся, Кузнечик – я вот уже давно этого не понимаю, и как-то живу с этим…

Он легко поднял ее с земли, усадил подле себя и с довольным рычанием зарылся лицом в тонкие белые волосы.

– Ты так вкусно пахнешь! Я и не знал, что так бывает. Это все эльфы пахнут цветами?

Моав рассмеялась – испуганное выражение мигом сбежало с ее скуластого личика, грусти – как не бывало.

– Нет, запах у каждого свой, особенный. Один пахнет цветами, другой – речной водой, а кто-то – морем или дымом. Запах – он под стать характеру. Это как звук голоса – один раз услышишь, и уже никогда не спутаешь ни с чьим другим.

Сигарт высвободился из душистого плена.

– А я думал, что только звери другу друга по запаху узнают, – удивился он.

– Нет, не только. Ведь свой запах есть у всех.

– Ну и чем же, по-твоему, пахну я?

– Ты – зверем, большим и сильным, – не раздумывая, заявила она.

– Действительно! – с иронией воскликнул хэур. – Чем же еще пахнуть рыси? Я уж было и забыл, кто я такой…

Моав подняла голову и улыбнулась особо ласковой, любящей улыбкой.

– Мне нравится, как ты пахнешь, – смутившись, сказала она.

Хэур зыркнул на нее исподлобья. Она обняла его за плечо, обхватив его обеими ладошками.

– Мне так спокойно рядом с тобой…

Сигарт пригладил ставшие русыми мокрые прядки ее волос.

– Ну, вот и хорошо. Мне тоже спокойно, когда ты рядом со мной – по крайней мере, я знаю, где ты и что с тобой.

Приободрившись от его тона, Моав подняла голову и, отпустив плечо хэура, стала игриво трогать пальчиком рысью кисточку на его ухе.

Сигарт страдальчески закатил глаза.

– Слушай, может быть, ты мне сможешь, наконец, открыть страшную тайну – ну почему ВСЕ женщины неравнодушны к моим ушам?!!

***

Обнявшись, эльфа и хэур неспешно возвращались в лагерь. Солнце жарило немилосердно, хотелось лечь в тени и не шевелиться до самого вечера; волнение, охватившее Сигарта после истории с пирожными, и то расплавилось под этим ленивым жаром. Настроение хэура стало настолько добродушным, что даже мысль о перспективе выслушивать истории сильфа не могла расстроить его. Дойдя до костра, он с видом сытого хищника оглянулся вокруг.

– Эй, зеленый, ты где? Вылезай, я тебя не съем.

Он поискал глазами еще раз, но сильфа на поляне не было. Он равнодушно махнул рукой.

– Небось, спрятался где-то и жрет свои пирожные…

Однако эльфе такая версия показалась неубедительной. Она ходила по поляне с озабоченным видом, переживая, что с их попутчиком что-то случилось.

– Да брось ты, – промурчал Сигарт, укладываясь под деревом, – он, наверное, уже далеко отсюда.

Он поднял глаза и осекся – прямо над ним виднелась зеленая фигура Ифли. Сильф сидел на ветке, обернув кнут вокруг шеи, словно шарф.

– Э, ты чего туда залез? – крикнул хэур. – Слезай!

Но тот лишь помотал головой и поплотнее уселся на ветке. Моав подошла к дереву.

– Ифли, что случилось?!

Сильф закатил глаза.

– Все плохо, мы все скоро умрем… – трагически заверил он.

– Ифли, пожалуйста, слезь с дерева! – терпеливо взывала эльфа, задрав голову. – Мы скоро выходим!

Он снова помотал головой и забросил конец кнута за спину.

– Ифли никуда не пойдет! Ифли не хочет, чтобы его растоптали эти мерзкие гарвы!

Сигарт издал страдальческий стон и поднялся с земли.

– Какие еще гарвы?! Что ты мелешь, зеленая образина? Здесь на сотни лиронгов нет никаких…

Он вдруг запнулся, не договорив. Моав с удивлением и опаской наблюдала, как он достает из перевязи нож и втыкает его острием в землю. Еще больше она удивилась, когда он упал на землю рядом с ножом и вцепился зубами в металлическую рукоятку. Стало быть, теперь у нее уже не один сумасшедший попутчик, а целых два… В следующий миг хэур вскочил, выдернул нож. Серые брови были гневно сдвинуты, глаза сверкали.

– Всадники! Не меньше двадцати! Едут верхом и скоро будут здесь.

Лицо Моав вытянулось.

– Откуда ты знаешь?!

Сигарт поспешно вложил нож в перевязь.

– Дрожь от копыт доходит по земле раньше, чем звук по воздуху.

– Тогда что же мы стоим! – вскричала она. – Надо бежать!

– Бесполезно – они слишком близко и их слишком много, – ответил хэур, готовясь к бою.

И правда, в этот момент до путешественников донесся глухой топот копыт. Ифли с шумом свалился с дерева, Моав подобрала вещи и подскочила к Сигарту.

– Ну, так что нам теперь, стоять и ждать, пока нас окружат?! Бежим! – крикнула она и, схватив его за руку, увлекла его за собой в чащу.

Они бежали со всех ног, пока не добрались до берега небольшой реки. Сигарт бросился в воду первым, Моав – за ним, крепко держась за его руку. Ифли несколько мгновений метался по берегу, то заходя в воду, то выскакивая обратно, затем решил не рисковать и в мгновение ока перенесся на противоположную сторону. Мокрые и запыхавшиеся, эльфа и хэур подбежали к нему. В этот миг из лесу показались всадники. Их, действительно, было около двух десятков – все в черном, с лицами, скрытыми темными платками. Заметив беглецов, один из них издал радостный крик – похоже, охотились именно за ними – и направил коня к воде. Эльфа инстинктивно прижалась к хэуру, тот выхватил из перевязи нож, взял его поудобнее, второй рукой вытащил из сумки меч.

– Не думаю, что нам светит что-то хорошее, но отказать себе в удовольствии уложить пару-тройку гарвов я не могу… – произнес он, загораживая собой эльфу.

Первые кони уже вошли в воду, когда к кромке воды вдруг выступил Ифли.

– Эй, малявка, ты куда?! – закричал ему Сигарт. – Давай щелкай и сваливай отсюда, пока цел!

Но сильф, видимо, был настроен иначе. Он гордо выпрямился во весь свой скромный рост и развернулся к гарвам.

– Давайте покружимся! – мечтательно произнес он. – Кружиться, кружиться!..

И, выхватив из-за пояса кнут, он стал размахивать им, словно дирижируя невидимым оркестром. На глазах у изумленных Моав и Сигарта гарвийские всадники остановились и, загадочным образом поднявшись над землей вместе с лошадьми, закрутились, словно подхваченные вихрем. «Вот тебе и кнутик!» – подумал Сигарт – он и сам бы не отказался от такого. Тем временем Ифли прыгал по берегу с радостным гиканьем, пока конец его кнута выписывал в воздухе немыслимые кренделя, а вместе с ним вертелись и черные кони. Наконец, особенно широко взмахнув рукой, он остановился и отвесил театральный поклон. Когда же он поднял глаза, то неожиданно скривился.

– Ой, фу!.. – брезгливо вскрикнул он, глядя на противоположный берег – там, где только что стояли грозные всадники, теперь было лишь месиво из коней, оружия и закутанных в темные плащи тел. – Надо ж было получше держаться!..

Оторвав взгляд от поверженных врагов, Сигарт с уважением посмотрел на сильфа.

– Хорошая работа… – только и смог произнести он.

Глава 4. Любовь или гордость?

Жизнь в Рас-Сильване шла по-прежнему. Каждый день собирался Круг песен, раз в четверть луны шествовали стройные веллары в храм Эллар. Вот только в замке стало непривычно тихо и тоскливо; казалось, просторные залы резко опустели без маленькой веллары, а их высокие потолки стали ниже и темнее. После того, как Моав исчезла в Лунных вратах, Лагд стал задумчивым и молчаливым. Он все реже появлялся за пределами замка, а в Круге песен и вовсе забыли, когда видели его в последний раз. Но не только он один изменился с уходом Моав – даже главный заводила вечерних посиделок, неугомонный Кравой, и тот теперь был нечастым гостем под вековым дубом. Вместо этого он много времени проводил на учениях с воинами краантль или на конюшне, ухаживая за своим любимым конем Шорохом: это было то немногое, что еще интересовало его. С тех пор, как на небе взошла Синяя луна, песни и смех умолкли для молодого жреца солнца – они только лишний раз напоминали о его потере. Что же касается его общения с Лагдом, то с того дня, как исчезла Моав, он так ни разу с ним толком и не поговорил: они иногда встречались, обсуждали какие-то малозначительные проблемы, упорно не касаясь при этом того, что волновало их обоих. Неожиданное решение, принятое маленькой эльфой, будто встало между двумя магами невидимой стеной, сделавшей их общение тягостным.

Кравой несколько раз пытался вызвать князя Рас-Сильвана на откровенную беседу, надеясь узнать хоть что-то о судьбе той, которую так любил, однако Лагд каждый раз мягко, но решительно пресекал эти попытки. Однако, несмотря на то, что за все это время имя Моав ни разу не было произнесено между ними, Кравою казалось, что князь догадывается о том, что творится у него на душе, да и трудно было не догадаться. Всегда такой веселый, он теперь ходил, точно тень, с безразличной вежливостью отвечая на вопросы, методично и старательно решая дела. Проходили дни, а в его жизни ничего не менялось – все та же тоска, холодная и беспроглядная, как долгая зима.

Однажды вечером, вернувшись с очередных полевых учений, Кравой неспешно шел по изогнутому коридору замка. Его равнодушный взгляд скользил по золотым клеткам, выставленным в распахнутых на лето широких окнах. Диковинные птицы, призванные разгонять скуку эльфийских владык, заливались в них, но их звонкие трели не трогали Кравоя: его сердце само превратилось в пустую клетку. Его Моав, его драгоценная птичка, покинула его, упорхнула, как будто заслышав чей-то далекий зов… Без особой цели он переходил от одной клетки к другой, и его взгляд был похож на затупившийся клинок. Преданный друг, обманутый любовник, воин, проигравший в поединке – он даже не знал своего противника. Он мог бы прийти в ярость, но злоба была еще чужда ему – сердце молодого краантль наполняла лишь тупая боль, смешанная с удивлением.

Стражники испуганно провожали взглядами молчаливую фигуру, бесшумно бредущую по залитым светом коридорам, но солнечный эльф даже не поднимал на них глаз – потухших глаз цвета гречишного меда… Ничто не волновало его сердце, лишь изредка на него накатывали горькие воспоминания о веселом шумном детстве, проведенном в этих стенах – одним на двоих с Моав. Он тревожно прислушивался – может быть, топот маленьких ног еще раздается эхом под стрельчатыми сводами?.. Но камень молчал, как молчало и сердце Кравоя, осажденное любовью – любовью, которую он даже не выбирал. Она словно родилась вместе с ним: с того самого дня, как его, маленького, подвели к колыбели и показали непонятное, утонувшее в кружевах существо с огромными, как небо, синими глазами, навеки захватившими в плен его сердце, он больше не мыслил своей жизни без Моав. И вот теперь надо было учиться жить заново…

С грустью смотрел солнечный эльф, как маленькие пичужки прыгают по жердочкам, щебеча что-то на своем птичьем языке – они были пленниками, такими же, как и он сам. Лишь одна из них не пела – золотистая иволга; тихо и печально сидела она в своей витой тюрьме, блестящие бусинки глаз пристально смотрели на краантль. Сам не зная зачем, Кравой подошел к ее клетке, тонкие пальцы быстро открыли засов, придерживающий дверку… Несколько мгновений птица сидела неподвижно, не веря своему счастью, затем вспорхнула и, описав круг по коридору, вылетела в окно. Опершись о подоконник, Кравой наблюдал, как маленький желтый комок исчезает вдалеке, и в груди у него стало больно-больно. Он с силой зажмурил глаза, прижал веки ладонями. И с удивлением ощутил, как на сердце у него в одно мгновение стало пусто и светло.

В этот же миг его внимание отвлекли шаги – кто-то направлялся к нему. Еще миг и из-за поворота показался молодой эллари; сине-серебристый костюм указывал на то, что это младший жрец из храма Луны. Он подошел к Кравою.

– Ан синтари Эллар.

– Ан синтари… – отозвался краантль.

– Князь Рас-Сильвана просит, чтобы ты зашел к нему – это срочно.

Сердце Кравоя качнулось и как будто прилипло к спине – может, это что-то по поводу Моав! Ведь они должны встретиться с ней через три недели – неужели что-то поменялось?!

– Хорошо, – дрогнувшим голосом сказал он, – уже иду.

И, не дожидаясь, пока его проводят, сорвался с места и под изумленным взглядом эллари стрелой помчался по коридору. Вскоре он ворвался в кабинет Лагда. Тот уже ждал его, как всегда, подтянутый, спокойный, собранный. Споткнувшись об порог, Кравой ввалился в комнату.

– Ан синтари! – произнес он, тяжело дыша – весь его вид выдавал крайнее волнение, которое он не слишком успешно пытался скрыть.

Лагд удивленно поднял бровь.

– А-а, Кравой, заходи. Хотя ты и так уже зашел…

Жрец солнца пристыжено потупил взгляд. Лагд продолжил:

– Я хотел поговорить с тобой кое о чем. Это касается Моав.

Сердце Кравоя дрогнуло и качнулось в другую сторону – предчувствие не обмануло его. Неужели с ней что-то стряслось? Но Лагд выглядел довольно спокойным – случись что-то с его дочерью, он говорил бы совсем иным тоном.

– Слушаю тебя, князь… – выдавил из себя Кравой.

Веллар прошелся несколько раз по комнате, обдумывая что-то, затем сдержанно заговорил:

– Я сегодня зажигал сок сикоморы, и, мне кажется, тебе стоит поскорее выдвинуться на место вашей встречи.

– Но почему?! Моав сказала ждать ее на июльскую молодую луну – до этого еще уйма времени!

– И все-таки я советую тебе поторопиться…

– Но что случилось?! – не успокаивался Кравой; кровь так и кипела в нем. – Что…

Князь Рас-Сильвана резко перебил его:

– Если ты хочешь помочь Моав, ты должен ехать сейчас! Даже если она приказала иначе. Если ты согласен, выезжай сегодня же и прекрати, наконец, спорить! Виденье подсказывает мне, что каждый день промедления может стоить Йонсаволь очень дорого. Я не могу точно объяснить свои предчувствия – могу сказать лишь, что ей не справиться без помощи Твоей помощи…

Он поднял на Кравоя пронзительные синие глаза, от их взгляда краантль стало не по себе – веллар точно жалел его. Лагд снова заговорил, но уже совсем другим голосом:

– Кравой, я понимаю, что ты чувствуешь… – тихо, с удивительной, почти родительской теплотой сказал он. – Ты ведь мне всегда был как сын – еще с того дня, как я увез тебя из павшего Рас-Кайлала; ты и Моав – вы оба росли на моих глазах, на моих глазах росла ваша дружба, на моих глазах она превратилась в любовь…

Солнечный эльф смущенно опустил голову, Лагд грустно улыбнулся.

– Это только вы думали, что это ваша большая тайна – на самом деле весь Рас-Сильван только и делал, что наблюдал за вами двоими. И вот в один прекрасный день все мои надежды рухнули, так же, как и твои. Я знаю, Йонсаволь очень обидела тебя, взяв на сердце другого, но я прошу тебя, не оставляй ее сейчас. Я бы сам поехал, но я не могу оставить надолго Рас-Сильван, а эта поездка может затянуться на недели, может быть, месяцы.

Кравой болезненно вздрогнул, его глаза загорелись лихорадочной готовностью.

– Я быстро соберусь!

– Отлично, я был уверен в том, что ты не откажешься, – ободрился Лагд. – Поезжай, а я пока подумаю, кого еще можно попросить помочь нам в этом деле…

– Только не этого человека из Лоргана! – взмолился краантль.

Синий взгляд веллара недовольно сверкнул.

– Сейчас не лучшее время для междоусобиц, Кравой! Моав может быть в опасности, и мы должны сделать все, чтобы ей помочь.

Он холодно сощурился.

– Или, может быть, твое уязвленное самолюбие значит для тебя больше, чем жизнь Йонсаволь?..

Молодой эльф сцепил зубы.

– Ты знаешь – для меня нет ничего более важного, чем благополучие Моав, – твердо сказал он. – Я могу выезжать?

– Можешь. Думаю, тебе стоит направиться в сторону места, где ты договаривался встретиться с Моав – Ктор поможет тебе в дальнейших поисках.

– Где бы она ни была, я отыщу ее! – заверил его жрец солнца и быстро, почти бегом, вышел из зала.

Не прошло и получаса, как он уже скакал прочь от ворот Рас-Сильвана. Высоко в небе крестом парил Ктор, зорко осматривая окрестности в поисках маленькой эльфы, затерявшейся на просторах Риана.

Глава 5. О любви к устрицам и прочими морским обитателям

Встреча с отрядом Моррога, в коей Ифли показал себя героем, пока что была единственным неприятным происшествием за все время пути. С того времени прошло уже три дня, больше отряды не появлялись. Постепенно путники успокоились, жизнь вошла в привычный ритм – подъем, завтрак, переход до обеда, приготовление еды, затем отдых и снова переход – уже до ночевки. Иногда Моав и Сигарт шли одни – Ифли частенько исчезал непонятно куда, а затем так же непонятно откуда появлялся. Привыкшие к его странному поведению, эльфа и хэур не слишком волновались – обычно не проходило и двух-трех часов, как он снова возникал из воздуха.

В один из вечеров, после ужина, он, как обычно, снова исчез. Подождав немного, путники стали устраиваться на ночь без него. Сигарт расстелил жилет, сел на него. Моав тут же устроилась рядом.

– Ты такой горячий, – сказала она, прикасаясь к его руке.

– Так ведь жарища какая стоит! – отозвался Сигарт. – Может, хоть к полуночи посвежеет.

Однако его надежды не оправдались. Ночь была жаркой и душной – такой, как бывает лишь в разгар лета. Ни одно дуновение ветерка не тревожило воздух, луна фонарем висела на черном небосклоне. Моав сбросила с себя одежду, оставшись в одной сорочке, и лениво лежала земле, закинув за голову тонкие руки. Не в состоянии заснуть от жары, Сигарт сидел рядом и смотрел на нее. Синие глаза веллары щурились на луну, в ее ярком свете она казалась очень бледной и очень красивой. Не удержавшись, Сигарт осторожно провел рукой по белому бедру эльфы, его пальцы нежно коснулись шелковистой кожи под ее согнутым коленом; казалось, лунный свет прохладой затаился в изгибах этого маленького тела… Моав сладостно вздрогнула, почувствовал ласку, по-кошачьи потянулась. Сигарт лег рядом с ней, тронул пальцами белую щеку, шею. Она прижалась к нему.

– Интересно, откуда взялись те гарвы? – задумчиво спросила она через некоторое время. – Ну, которые за нами гнались… Не верится, что они вышли на нас случайно.

– Мне тоже не верится, – ответил Сигарт.

Его голос звучал лениво и равнодушно – ночь была такой спокойной, что ему не хотелось думать ни о гарвах, ни о битвах, ни даже о похищенных свитках. Взгляд серых глаз скользнул по шее Моав, уходящей в оборки кружевной сорочки: выбившись из-под ткани, на груди эльфы лежал медальон в виде бабочки. Сигарт решил присмотреться к этой вещице поближе – придвинувшись, он стал рассматривать ее. Серебряные крылышки были покрыты темно-синей эмалью с белыми прожилками, на вершине каждого крыла виднелось кольцо, сквозь которое проходила цепочка. Работа была настолько тонкой и искусной, что бабочка выглядела как живая: казалось, она вот-вот взлетит. Хэур осторожно взял медальон двумя пальцами.

– Красивый, правда? – спросила Моав.

– Красивый. Вот только простенький очень – старшей велларе надо что-то побогаче, с золотом, камнями…

Эльфа удивленно подняла брови.

– Простенький?! Это же серебро!

– Ну и что? – не понял Сигарт.

– А то, что нет металла ценнее серебра.

– Ах да – эльфийские рудники… – понимающе кивнул он. – Ну ясное дело: без них ведь вам никуда.

– Да нет, дело не в рудниках, а в самом металле! – с жаром возразила Моав. – Серебро возникает, когда лунные лучи попадают в воду: они растворяются там, как соль, потом вода уходит в землю, а свет луны остается, оседая в ней. Вот почему эльфы так ценят этот металл – ведь это подарок самой Эллар!

Она говорила с таким серьезным выражением лица, что хэур невольно улыбнулся.

– Ты такая смешная.

– Почему?

– Потому что во все веришь… – проговорил он, одновременно развязывая ленты на ее сорочке.

Моав вздрогнула и положила свою руку на его.

– Сигарт, что ты делаешь! Ифли ведь может увидеть нас…

Хэур нагнулся, с жадностью поцеловал ее в шею.

– Не увидит – я сказал этому зеленому скелету, чтобы он на сегодня поискал себе другое место для ночлега, если хочет остаться с головой. Так что до рассвета его будет не видно и не слышно.

– Ну, зачем ты так с ним поступил! – сокрушенно воскликнула Моав. – Он ведь наш друг!

– Правильно, а ты – моя кейнара, – ответил хэур, стягивая с нее сорочку, – и должна меня слушаться.

Она строптиво вскинула голову.

– Иначе ты прогонишь меня, как Ифли?

– Иначе я буду любить тебя до тех пор, пока у тебя не закончатся силы сопротивляться, – прошептал Сигарт, одним хищным движением подминая под себя тело эльфы.

Казалось, его могучая хватка сейчас задушит маленькую веллару, но не было этой ночью объятий мягче и нежнее, чем объятья Сигарта Окуня – воина Серой цитадели, познавшего любовь накануне Великой битвы… Удобно устроившись в его руках, Моав как будто нехотя покусывала его гладкое плечо, но это притворное равнодушие не могло обмануть Сигарта – губы эльфы уже раскрылись, как нежный цветок, с них срывались тихие стоны любви. Где-то далеко на востоке уже начинало сереть небо – летние ночи коротки…