Текст книги "Серебряные ноготки"
Автор книги: Джек Йовил
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
Гретешеле продолжал читать свою безумную молитву. Йох поставил фонарь, подошел к товарищу и склонился над ним. Он хотел помочь юноше встать и отвести его в комнату Мелиссы, где они вместе дождутся рассвета.
Правой рукой Гретешеле рисовал символы, а левую держал на уровне пояса, надетого поверх сорочки, и что-то в ней сжимал. Что именно, Йох понял, когда прикоснулся к плечу своего приятеля.
У Гретешеле на поясе висели стрелы для арбалета.
Йох попятился, но молодой человек оказался быстрее. Его глаза распахнулись, а левая рука стремительно рванулась вверх. Выплюнув проклятие, он воткнул арбалетную стрелу между плечом и грудью Йоха.
Атаман почувствовал, как железный наконечник царапнул его верхние ребра и впился в сустав. Боль в руке то накатывала, то отпускала, и Йох выронил кривой меч. Гретешеле встал, стремясь вогнать стрелу как можно глубже. Правой рукой он вцепился старшему товарищу в волосы.
Они схватились врукопашную. Кто-то из них задел ногой светильник и перевернул его. На пол вылилось немного горящего масла. На стене заплясали красные тени, повторяющие движения борцов. Йох ударил молодого человека левой рукой в живот, заставив согнуться и потерять дыхание. Гретешеле разжал пальцы и, спотыкаясь, попятился. Он, наконец, отпустил стрелу, но рванул ее напоследок так, что Йоха скрутило от боли.
Теперь юноша нацелился на меч своего товарища, который валялся на земле. Йох толкнул приятеля в бок и сбил его с ног. Гретешеле упал в горящее масло, и его тонкая хлопковая сорочка мгновенно занялась. Языки пламени начали распространяться по ногам вверх.
Выкрикивая проклятия, молодой человек двинулся на Йоха. Огонь охватил его тело.
Атаман отступил, наткнувшись на стену, которой раньше не было. Он ударился о камень раненым плечом и заорал от боли, едва не теряя сознание. Вытянув левую руку перед собой, он пытался отгородиться ею, словно щитом, от Гретешеле, рвущегося вперед. Гладкое лицо молодого разбойника полыхало, его черты таяли как воск. В узком пространстве нестерпимо запахло паленой плотью.
Скимитар Йоха валялся в десяти ярдах, но между ним и клинком стоял Гретешеле. У главаря шайки осталось одно-единственное оружие.
Сжав зубы и приготовившись к неимоверным мукам, Йох схватился за стрелу, пронзившую его плечо. Он надеялся, что она выйдет легко, как кинжал из ножен, но острие увязло в мышцах и разрывало их, как рыболовный крючок. Помянув Кхорна, атаман выдернул окровавленную стрелу и поднял ее, словно совершал жертвоприношение.
Громкий крик зародился в груди Гретешеле и вырвался из его огромного, обезображенного рта, когда юноша прыгнул на Йоха, пытаясь ухватить полыхающей рукой своего друга за горло.
Йох нанес удар левой рукой, метя в порез на лбу Гретешеле. Он попал в цель и, надавив большим пальцем на древко, вогнал стрелу в мозг своему обезумевшему приятелю.
Взор юноши потух, и Йох оттолкнул мертвое тело в сторону. Его левый рукав загорелся. Он хотел сбить пламя правой рукой, но стоило ему согнуть локоть, как волна острой боли заставила его опуститься на колени. Тогда Йох потерся левым рукавом о каменную стену и затушил пламя.
Больше всего разбойнику хотелось свернуться клубком и заснуть, позволив боли утихнуть. Однако он знал, что это смертельно опасно.
По крайней мере, его ноги были целы. Прислонившись спиной к стене и используя ее как точку опоры, он встал.
И только теперь понял, что совсем не помнит, как добрался до этого места. Йох не представлял, как вернется в комнату, где ждали Ротванг и Мелисса.
Огонь погас, и Йох остался один на один с темнотой и со своей болью.
Он оттолкнулся от стены и, доверившись инстинкту, побрел по коридору.
Разум Старой Женщины ликовал, впитывая эмоции, вырвавшиеся на свободу при ссоре бывших друзей. Их боль и страх многократно усиливались пропорционально силе уз, связывавших их до драки. Во рту у кровопийцы пересохло, но дрожь наслаждения пробегала по ее телу, столь похожему на человеческое.
Более тысячи лет назад, когда она действительно была молода, ее карету остановил разбойник. Не жадный до золота головорез, а всклокоченное чудовище, потомок Белады Грустного. Безграмотный дикарь, он мог бы жить вечно, но ему не хватало утонченности, чтобы сделать свое существование сносным.
Тот вампир стал ее темным отцом, и с тех пор она создала немало себе подобных. Леди Женевьева, чей триумф состоялся в стенах этого замка, была ее темной внучкой, порождением ее порождения. Это была достойная, плодотворная жизнь…
Кровь Фредера текла по жилам древнего существа, смешавшись с ее жизненными соками. Пора снова выходить на охоту, чтобы пополнить запас сил.
Два бандита и их маленькая пленница. Они были одни в Дракенфелсе. Ситуация складывалась презабавная.
К утру все они будут мертвы. Но смерть Старой Женщины будет во многом похожа на жизнь. А другие сгинут. Их бесполезная телесная оболочка останется гнить здесь.
Клыки вампира увеличились в размерах, заострились, и она облизнула их бархатистым язычком.
Маленькая девочка невинно улыбнулась Ротвангу. Несколько минут назад разбойник осознал, что нервно ходит взад и вперед по ковру, и решил унять волнение. Он замер на месте, едва дыша, и стиснул рукоять клинка. Не следовало сжимать меч слишком крепко – напряженные мышцы теряли гибкость и не могли мгновенно реагировать при нападении. Ротванг представил себе стилизованное изображение волчьей головы. Этот символ он использовал в бытность гладиатором, прибегая к нему, чтобы успокоиться перед битвой. Возможно, волк был его личным тотемом. Воин всегда отдавал предпочтение Ульрику, богу сражений, волков и зимы, перед Кхаином, богом убийства, который покровительствовал людям его профессии.
Иногда Ротвангу снилось, что он – волк. В детстве его кожу покрывала густая шерсть, хотя с возрастом волосяной покров пришел в норму. Тем не менее, Ротвангу не раз приходило в голову, что его неведомые родителя были в родстве с оборотнями-ликантропами. Сам он никогда не менял облик, однако во многих отношениях отличался от обычных людей.
Девочка тихонько напевала бретонскую колыбельную, которую мужчина никогда раньше не слышал.
– Господин Ротванг!
– Да, миледи? – ответил разбойник и тут же возненавидел себя за то, что использовал холопскую форму обращения. Однако такая манера разговаривать была для него наиболее естественной. – Что вам угодно?
– Завтра, когда солнце взойдет, мы еще будем здесь?
Мужчина промолчал.
Мелисса выбралась из постели. На ней была длинная, расшитая золотой ночная рубашка, которую вполне можно было принять за бальное платье. Ее белые босые ноги бесшумно ступали по толстому ковру. Девочка протанцевала по комнате под мелодию своей песенки, придерживая край длинной сорочки и раскланиваясь с воображаемым придворным воздыхателем.
В ее возрасте Ротванг убивал уже лет семь. Безжалостный воин завидовал леди Мелиссе: ее семье, ее богатству и беззаботному детству. Будучи лишен всех этих благ, он ненавидел своих родителей-волков за то, что они оставили его среди людей. Его должны были выкормить в степи, воспитать в стае и научить всяким уловкам – например, умению сбрасывать человеческую шкуру.
Дверь была распахнута. Когда Гретешеле и Йох ушли, Ротванг не удосужился ее запереть. Замки не остановили бы тварь, которая аккуратно обезглавила Фредера. Ротванг предпочитал встретить лицом к лицу того, кто на него нападет.
Снаружи в полумраке виднелась каменная стена, на ней не было ничего, кроме давно потухших светильников в нишах. Ходили слухи, что Вечный Дракенфелс использовал в лампах человеческий жир. Что ж, такая жестокость вполне соответствовала характеру Великого Чародея, в чьей власти находился этот край во времена Сигмара и даже в более раннюю эпоху.
– Господин Ротванг, – спросила девочка, – когда вы, наконец, попытаетесь меня убить?
Ротванг обернулся и посмотрел в открытое детское личико. Он чувствовал себя так, словно его ударил в лицо кулак в латной перчатке. Разбойник поднял руку с мечом и отвел ее в сторону. Он надеялся, девочка поймет, что оружие не представляет для нее непосредственной угрозы. Однако он снова ничего не ответил. Нечто источающее тошнотворный запах выступило из темноты у него за спиной и положило тяжелую лапу ему на плечо…
Старая Женщина вторглась в разум Ротванга, погружаясь все глубже. Она нашла волка и выпустила его на волю.
Ротванг замахнулся мечом на леди Мелиссу. Йох решил, что его последний компаньон тоже свихнулся, и, схватив убийцу за плечо, развернул его лицом к себе.
Глаза Ротванга пожелтели, а нос вытянулся, превратившись в звериную морду. Тварь открыла рот, демонстрируя белые клыки. И все же это был Ротванг, судя по выщербленным передним зубам. Вот только внутри него пробуждался хищник.
Маленькая девочка попятилась и забралась на кровать. Обхватив столб, подпиравший балдахин, она наблюдала за происходящим.
Йох оперся о дверной косяк, чувствуя, как от искалеченного плеча по всему телу разливается пугающее онемение.
Ротванг атаковал, и бывший атаман метнулся в сторону. Однако когти чудовища скользнули по его волосам, оцарапав кожу.
Ротванг отбросил меч. Да и ножи, висевшие на поясе, были разбойнику больше ни к чему. Какой в них смысл, если его пальцы заканчивались острыми кинжалами.
Как странно устроена жизнь. Можно пять лет странствовать бок о бок с человеком и ничего не знать о нем.
У Йоха дрожали коленки. Одна его рука не двигалась. Он знал, что скоро умрет, и подумал, что мог бы избавить себя от мучений, подставив горло под клыки и когти Ротванга. Однако главарь шайки слишком долго боролся за выживание, чтобы избрать простой путь.
Его скимитар пропал, и кинжал тоже, но у него остались сапоги. А на сапогах – серебряные шпоры.
Серебро. Если Ротванг настоящий вервольф, он не переносит серебро.
Опустившись на четвереньки, Ротванг бросился на Йоха. Атаман ухватился левой рукой за верхний край двери и подтянулся, поджав ноги. Его плечо пронзила острая боль, но он продолжал висеть.
Ротванг, начавший прыжок, пролетел под ним. Йох ударил чудовище пятками, стараясь вогнать шпоры как можно глубже.
Тварь завыла как раненый волк и взметнулась на задние лапы. Йоха подкинуло вверх и прижало к перемычке над дверью. Атаман ударился головой о камень и почувствовал, как внутри у него что-то хрустнуло.
Затем он сорвался вниз, упав лицом на каменный пол. Ревущий монстр взгромоздился ему на плечи. Йох лягнул противника, надеясь, что серебряные шпоры нанесут оборотню хоть какой-то урон.
Тяжесть, придавливавшая его к земле, исчезла, и мужчина смог перевернуться на спину.
Мелисса неотрывно следила за ними, словно за щенками, резвившимися во дворе. Она хихикала и хлопала в ладоши. У маленькой девочки явно были серьезные проблемы с воспитанием.
Йох потянулся к сапогу и открутил одну из шпор. Зубчатое колесико завертелось, когда он взмахнул своим новым оружием.
Ротванг страдал. Его одежда порвалась, густая шерсть, покрывающая тело, пропиталась кровью.
Человек и монстр с трудом поднялись на ноги.
Ротванг шумно дышал. Кровь и слюна стекали по его уродливой морде. У оборотня были широкие плечи и несоразмерно длинные передние лапы.
Йох поднял шпору.
Ротванг бросился на него, и атаман, сделав выпад, раскроил лицо чудовища от глаза до пасти.
Острые когти погрузились в живот разбойника, и он отпрянул, оставив свое оружие в голове врага.
Йох прижимал края раны руками, стараясь удержать внутренности. Он почти ничего не чувствовал.
Это было плохо.
Ротванг прислонился к спинке кровати. Дрожь и судороги сопровождали обратное превращение в человека. По изрезанной морде оборотня струилась кровь.
Мелисса придвинулась и потрепала чудовище по плечу, пригладив быстро редеющую шерсть. Можно было подумать, что она ласкает котенка или собачку. Богатые. Их и людьми-то нельзя назвать.
Выражение детского личика изменилось.
Мелисса почти сочувственно смотрела на Ротванга, чьё волчье рычание переходило в страдальческие человеческие всхлипывания. Из щеки вервольфа все еще торчала шпора.
Девочка открыла изящный ротик, и Йох увидел, как блеснули ее неестественно длинные и острые зубы. В следующее мгновение малышка прильнула к шее Ротванга, прокусывая вену.
Кровь струей хлынула из раны, и Мелисса принялась жадно пить.
Старая Женщина пила кровь, отдающую волком, и чувствовала, как дух бандита покидает тело, из которого она выкачивала жизнь.
Он убивал других. Много раз он убивал, не зная милосердия. И то, что она делала, было справедливо.
Когда все закончилось и Ротванг был полностью опустошен, Мелисса открутила ему голову и переключила внимание на раненого мужчину.
– Эй, господин Йох, – спросила она, – вам больно?
Мелисса, Старая Женщина в теле ребенка, опустилась на колени рядом с главарем шайки и смотрела, как он умирает.
– Знаешь, ты был моим любимым разбойником,– доверительно сообщила она.
Йох больше не испытывал боли, но, судя по обильному кровотечению, которое не прекращалось, его дела были плохи.
– Сколько… тебе?…
Мелисса кокетливо убрала прядку волос с лица. У нее был необычный взгляд. И как Йох не заметил этого раньше? Глаза многоопытной старухи на невинном лице ребенка.
– Много, очень много, – ответила девочка. – Более одиннадцати столетий. Я так и не выросла.
Йоху стало зябко. Сперва замерзли его ноги, затем холод распространился выше.
– Твоя… семья?…
Кровопийца поглядела на него задумчиво и даже печально:
– Давно уже обратились в прах, я полагаю. Во всяком случае, моя человеческая родня. У меня есть темные сыновья, но сомневаюсь, что хоть один из них заплатил бы тебе выкуп.
Разбойника начало знобить. Секунды казались ему годами. Последние крупинки его жизни целую вечность падали сквозь узкое горло песочных часов. Это и есть смерть?
Замедление после крутого виража, бесконечно длившее мучительную боль. Или леди Мелисса Д'Акку называет это жизнью?
У него остался последний шанс. Серебро. Вампиры любят его не больше, чем вервольфы. Йох потянулся ко второму сапогу, но его распухшие, ослабевшие пальцы не желали слушаться. Он порезался. Кровопийца подняла один из ножей Ротванга, проворно срезала шпору и, не прикасаясь к ней, отбросила к противоположной стене комнаты. Когда она посмотрела на Йоха, в ее улыбке читалось сострадание победителя к побежденному. Теперь атаману оставалось только ждать наступления смерти.
Мелисса достала тонкий платочек и тщательно вытерла свой пунцовый ротик. Дитя и древнее создание, она была красива, но недосягаема для человеческого понимания.
– Поцелуй меня,– прошептал Йох.
Вампирша свернула ему шею и исполнила его последнее желание.
На следующее утро, когда солнце встало над замком Дракенфелс, маленькая человеческая фигурка направилась по горной тропинке вниз к дороге.
Леди Мелисса оставила тела там, где они лежали, обезглавив те из них, кровь которых она выпила. Разбойники не станут ее потомками. Она была гораздо более ответственной, чем некоторые бессмертные глупцы, которые оставляли после себя уйму безрассудных отпрысков.
Подхватив объемные, но легкие чемоданы, девочка спустилась к дороге и соорудила из своего багажа кресло с балдахином.
Солнечный свет немного резал ей глаза, но она не принадлежала к Истинно Мертвым кровососам, которые сгорели бы, не найдя укрытия до третьих петухов.
Когда солнце взобралось на небосвод, она устроилась поудобнее и приготовилась к долгому ожиданию. Путешественники редко ездили по дороге мимо Дракенфелса, но, в конце концов, кто-нибудь появиться.
Мелисса закрыла глаза и задремала под своим импровизированным навесом.
ОБМАНУТЫЕ АРМИИ
Заставив Царицу лечь, он осмотрел ее копыта и заметил, что на них застыла кровь. Последний кузнец слишком глубоко забил гвозди. Ноги лошади выглядели плохо, а трехнедельный поход вконец изнурил несчастное животное. Даже когда кобыла была свежей и отдохнувшей, она едва ли стоила тех денег, которые они за нее заплатили. А теперь она превратилась в обузу. Они не могли тащить за собой бесполезный груз.
– Успокойся, Царица, успокойся, – шепнул он, гладя лошадиную холку и чувствуя хрупкое тепло сквозь густую гриву.
Скоро её тело начнет остывать. Кобыла не выдержит еще одного перехода по снегу, еще одной стычки; еще одного дня путешествия.
Как всегда, Вукотич оказался прав. Когда они заключили сделку с торговцем лошадьми, Йоганн предложил назвать коней Царем и Царицей в честь правящей четы Кислева. Железный Человек, чье лице превратилось в непроницаемую маску из-за многочисленных шрамов, рассмеялся и сказал: «Йоганн, никто не дает имя своей будущей пище».
Вукотич бывал раньше в северных лесах Кислева, когда служил наемником царя Радия Бокха. Воин принимал участие в усмирении непокорных бояр и обороне рубежей от небольших набегов со стороны Пустошей. Он знал, о чем говорил. Это был не Старый Свет, а холодная, суровая страна. Об этом можно было догадаться по лицам местных жителей, промерзлой, как камень, земле и свинцово-серому небу. В лесах то и дело попадались виселицы и разоренные могилы. Все вокруг говорило о страдании. В трактирах звучали мрачные и унылые песни, еда по вкусу напоминала приправленную специями кожу, а все шутки были связаны с грязными намеками на определенные отношения со скотом.
В сумраке Йоганн увидел Вукотича, в своей меховой шубе похожего на лохматого зверя. Мужчина словно тень появился из-за деревьев с охапкой дров в руках. Если ободрать с сучьев заледенелую кору и сунуть их в костер, они будут сильно дымить, но огонь продержится до утра. Вукотич бросил свою ношу в центр темно-коричневого пятна, которое он расчистил от снега. Прежде чем достичь земли, тусклый свет с темнеющего неба должен был пробиться сквозь кроны четырехсотфутовых деревьев. Им следовало разбить лагерь час назад, чтобы обеспечить себе относительную безопасность к ночи. Однако они упрямо шли вперед. Царица захромала, и, возможно, они подспудно желали привлечь внимание прихвостней Сикатриса, прикинувшись легкой добычей. «Сигмар знает, – подумал Йоганн, – как я хотел бы покончить с этим делом».
Кобыла тихонько заржала, и молодой человек почувствовал ее дыхание на запястье. Развязав тесемку, он стянул перчатку и сжал руку в кулак, чтобы сохранить тепло, а затем снова погладил лошадь, погружая пальцы в ее гриву. Йоганн не сомневался, что животное все понимает. Он видел страх в ее затуманенных глазах, но лошадь слишком устала, чтобы сопротивляться. Кобыла покорно ждала своей участи, более того, она была бы рада умереть. Вукотич подошел к юноше, сидевшему рядом с животным, и положил руку на рукоять ножа.
– Хочешь, я это сделаю?
– Нет, – ответил Йоганн, вынимая свой нож – гордость охотника, с лезвием, которое с одной стороны было острым как бритва, а с другой – зазубренным, как пила плотника.
– Я дал ей имя, поэтому я заберу ее жизнь…
Он дохнул Царице в ноздри и, лаская лошадь левой рукой, крепче сжал нож в правой, облаченной в перчатку. Замахнувшись, Йоганн заглянул животному в глаза и почувствовал – или ему показалось, – что кобыла хочет, чтобы он поспешил. Примерившись, юноша полоснул ножом по лошадиному горлу, перерезая главную артерию, а затем провел обратной стороной ножа по мышцам и хрящам, дабы завершить начатое. Не поднимаясь с коленей, он отодвинулся в сторону, чтобы струя крови не залила его. Сквозь войлочные наколенники он ощущал холод, исходящий от промерзшей земли. Завтра его штаны будут сплошь покрыты красными пятнами. Истекающее кровью животное взбрыкнуло несколько раз, но вскоре его дух улетел навсегда. Йоганн вознес безмолвную молитву Таалу, богу природы и диких лесов, одному из немногих богов, о которых он вспоминал в последние дни. Поднявшись на ноги, юноша стряхнул окровавленный снег со своей одежды.
Вукотич опустился на колени и опустил руку в кровь, словно в горный поток. Йоганн и раньше видел, как его спутник делал нечто подобное, следуя обычаям своей родины. Молодой человек знал, что сейчас Вукотич шепчет: «Невинная кровь». Его слова напоминали короткую молитву. Бывший наемник любил повторять, что не следует недооценивать силу невинной крови. В трудную минуту старый солдат поминал благословенного Сигмара и рисовал знак молота в пыли. Йоганн сторонился магии, памятуя о прежнем малоприятном опыте, однако все знали о суровой доброте Сигмара. Если требовалось сотворить чудо, только на него можно было рассчитывать, хоть наполовину. Однако милость Сигмара, молот Сигмара и его имя, произнесенное вполголоса, не могли спасти кобылу. Царица больше не двигалась. Она умерла, а у них появилось мясо, которого хватит на две недели лесного похода.
Вукотич вытер руки, согнул и разогнул пальцы, словно испытывая прилив бодрости, и достал кремень. Йоганн обернулся и увидел, что его спутник сложил дрова пирамидой, построив шатер из сучьев вокруг нескольких поленьев. Сухую траву взять было негде, но Вукотич набрал мха и трутовиков, чтобы разжечь огонь. Воин высек огонь, и ветки занялись. Йоганн почуял легкий запах горящей древесины. Глаза юноши заслезились, когда дым окутал его лицо, но он не двинулся с места. Сейчас лучше стерпеть временное неудобство. Облако дыма качнулось в другую сторону, устремившись к Вукотичу. Таково было непреложное правило: костер непременно должен был обдать дымом людей, сидящих вокруг него.
– Итак, сегодня вечером мы едим конину? – спросил Вукотич.
– Да. Завтра мы должны заготовить мясо, если хотим идти дальше.
– У тебя есть сомнения на этот счет?
– Нет, – привычно ответил Йоганн.
– Твоя честь не пострадает, если ты вернешься в свое имение. Там, должно быть, все обратилось в руины после твоего ухода. Я один пойду по следу. Ты мог бы жить своей жизнью, ведь теперь ты стал бароном.
Йоганн слышал такие речи и раньше, в разных вариациях. Однако юноша никогда не думал всерьез о возвращении домой, и, по его глубокому убеждению, Вукотич никогда не ожидал от него такого поступка. Это была всего лишь часть игры, в которую они играли, – хозяин и слуга, ученик и наставник, человек из железа и человек из плоти. Хотя Йоганн знал, что в некоторых обстоятельствах плоть могла оказаться выносливей металла.
– Отлично.
Йоганн приступил к разделке туши. Это было одно из многих благородных искусств, которые он никогда не освоил бы, если бы стал более метким стрелком к шестнадцати годам. Если бы его стрела попала в оленя, а не в плечо Вольфу… Если бы банда Сикатриса не напала на имение фон Мекленбергов… Если бы старый барон нанял больше таких людей, как Вукотич, и меньше таких, как Шунцель, его бывший управляющий… Если бы…
Но юный Йоганн неловко обращался с луком, Сикатрис был слишком хорошо осведомлен о слабости дальних поместий Империи, а Шунцель лучше разбирался в гобеленах и бретонских поварах, чем в солдатах и сражениях.
И теперь, вместо того чтобы искать милости для своей семьи при дворе Карла-Франца в Альтдорфе, барон Йоганн фон Мекленберг потрошил лошадь на прогалине в опасной близости к ледяной Вершине Мира. «Искусства, приличествующие благородному мужу», – именно так он назовет свою книгу, если когда-нибудь ее напишет.
Вдвоем они вырезали несколько полосок мяса из туши и повесили их на длинный меч, закрепив его между двумя рогатинами над костром. Клинок, не раз использовавшийся вместо вертела, почернел и покрылся слоем застывшего жира. Его никогда уже нельзя будет обнажить в благородном поединке. В процессе обучения Йоганн усвоил, что оружие – это главное достояние дворянина, поэтому с ним следует обращаться, как музыкант – с инструментом, волшебник – с книгой заклинании и снадобьями, куртизанка – со своим лицом и фигурой. Теперь молодой человек знал, что меч – это средство выживания, а выживание чаще зависит от умения добыть и приготовить пишу, чем от воинского искусства.
– Ты видел сегодня следы? – спросил Вукотич.
– Четыре, более или менее человеческие. Двигались медленно, остались позади нас.
Вукотич кивнул. Йоганн почувствовал, что учитель гордится им, однако знал, что бывший наемник никогда в этом не признается. Учеба закончилась, началась реальная жизнь…
– Они скоро появятся. Если не сегодня ночью, то завтра. Двое из них ослабли. Они вот уже три дня идут пешком по лесу. Скейвен хромает. В отпечатке его башмаков было пятно гноя. Если он выживет, то потеряет ногу из-за гангрены. Они все устали, поэтому постараются разделаться с нами, пока численное преимущество на их стороне.
– Теперь мы тоже остались без лошадей.
– Да, но они этого не знают.– По лицу Вукотича, сидевшего рядом с костром, плясали красные и черные тени. – Двое из них и так при последнем издыхании. Сикатрис дал им это поручение, чтобы от них избавиться. Но после Срединных гор он перестал недооценивать нас. Сикатрис потерял достаточно всадников за время пути, чтобы считать нас мелкой помехой. Следовательно, двое из его посланцев будут сильными противниками. Один наверняка окажется отличным бойцом. Это будет мутант, измененный, но не покалеченный. Нечто большое и довольно опасное. Тот, кто, по их разумению, сможет с нами справиться.
Пламя отразилось в глазах воина.
– Я буду сторожить первым.
У Йоганна болели спина и ноги. Его кости ломило от холода с тех пор, как они пересекли границу вечных снегов, и он боялся, что это неприятное чувство никогда не исчезнет. А каково приходится Вукотичу, получившему бессчетные раны в прошлых боях, не говоря уже о грузе прожитых лет? Разве он не страдает от боли и от мороза? Железный Человек никогда не жаловался и не ныл, но это не значит, что он ничего не чувствовал. Йоганн видел, как его наставник горбился в седле или потирал свою неоднократно сломанную левую руку, когда думал, что за ним никто не наблюдает. В конце концов, человек не может сражаться вечно. И что потом?
Что будет с Сикатрисом? Что будет с Вольфом?
Они ели, медленно пережевывая жесткое мясо. Кроме того, Вукотич подогрел немного вина со специями. Согревшись хотя бы изнутри, Йоганн забрался в спальный мешок и завернулся в меха. Он спал, сжимая нож в руке, и видел сон…
У барона из Зюденланда было двое сыновей, Йоганн и Вольф. Они были хорошими мальчиками, которые со временем обещали превратиться в достойных молодых людей. Йоганн был старше на три года. Ему предстояло унаследовать титул барона и должность выборщика Империи после отца. Йоганна ждал путь воина, дипломата и ученого. Вольф должен был стать его правой рукой, заменяя старшего брата на время его деловых поездок в Альтдорф. Из Вольфа готовили юриста, охотника и инженера. Йоахим, старый барон, гордился своими сыновьями, которые после его смерти будут поддерживать порядок в родовых владениях, выполняя свой долг. И простой народ радовался, что им не придется жить под гнетом капризных и своевольных тиранов; как это часто случалось в других областях Империи. Старого барона многие любили и ставили ему в заслугу, что он воспитал таких детей. Старинные песни переделывали на новый лад, приветствуя успехи мальчиков.
Старый барон нанимал много учителей для своих детей: преподавателей географии, истории и естественных наук; духовных наставников, толковавших пути богов; воспитателей, обучавших братьев этикету и изящным искусствам, музыке и литературе. Йоганна и Вольфа учили всему, что может потребоваться во время войны и в мирное время, даже основам магии. Среди их учителей был один воин, который служил в Старом Свете и за его пределами. Участник бесчисленных военных кампаний, он никогда не рассказывал о своих родителях, о своем детстве и даже о своей родине. У него было всего одно имя: Вукотич. Впервые барон встретил Вукотича на поле боя, во время пограничного спора со вздорным соседом. Йоахим лично захватил наемника в плен. Ни один из мужчин не рассказывал о том, что случилось, но после сражения Вукотич оставил свою профессию и поклялся в верности роду фон Мекленбергов.
Барон владел множеством домов, поместий и замков. Как-то летом он вместе со своими приближенными решил провести время в удаленной крепости на границе своих земель. Там, в зеленых лесах, мальчики научатся охотиться и добудут свои первые трофеи. Так было с Йоахимом в юности, и он ждал, что сыновья последуют его примеру. Поднявшись на башню, старый барон с гордостью смотрел, как два брата в сопровождении Вукотича и оружейника Корина Флетчера едут в лес. Все, что Йоганн и Вольф добудут в этот день на охоте, барон приказал подать на ужин.
Вольф был прирожденным охотником и в первый же день в лесу пролил кровь, одним выстрелом убив перепелку. Он быстро освоил большой лук, арбалет, копье, а также силки и ловушки. Многие полушутя говорили, что Вольф неспроста получил свое имя, поскольку он умел мастерски выслеживать дичь в лесу. Начав с птиц, мальчик вскоре принялся охотиться на кабанов и лосей. Он был наравне со взрослыми, и кое-кто полагал, что Вольф первым из фон Мекленбергов приведет домой единорога, джаберуока или мантикору как свидетельство своей удали. Корин выяснил, что Андреас, один из помощников конюха, раньше ходил в учениках у таксидермиста, и вскоре парнишке поручили изготовление чучел из трофеев Вольфа. Не прошло и месяца, как они заняли целый угол огромного зала в замке фон Мекленбергов.
Но Йоганну преследование и убийство пришлись не по вкусу. Ему было интересно наблюдать за зверьем в лесу, но он не мог смотреть на них глазами охотника. Стреляя по соломенным мишеням, он легко побеждал брата, независимо от вида оружия. Однако когда он видел перед собой живое, дышащее создание, его рука дрожала, а взор застилала пелена. Его восхищало величие могучего самца лося, и он не желал увидеть животное мертвым, обезглавленным и набитым трухой, со стеклянными глазами-пуговицами и запыленными рогами. Все это понимали, что усугубляло страдания Йоганна, по глупости считающего сострадание женской слабостью. Старый барон, которому Вольф напоминал самого себя в молодости, тем не менее, признавал в Йоганне задатки благородного мужа, каким не станет ни один охотник. По секрету Йоахим признался Вукотичу: «Восторг, который вызывает у Вольфа охота, поможет ему стать хорошим регентом, но врожденное отвращение Йоганна к убийству сделает его великим выборщиком». Однако Йоганн стремился преодолеть эту причуду своего сознания. Он не хотел отказываться от мясной пиши. Более того, юноша думал, что нечестно есть мясо, пока он не научится добывать его сам, не испытывая угрызений совести, и потому пытался переломить себя.
Как-то раз, отправившись с Вольфом, Кориной и Вукотичем на охоту, Йоганн не попал в оленя, хотя мишень была прямо перед ним. Стрела юноши пролетела сквозь листву деревьев и вонзилась в плечо его младшего брата. Это была чистая неглубокая рана, которую Корин быстро обработал и перевязал, однако осторожный Вукотич отослал своего подопечного в замок. Йоганн очень переживал из-за случившегося, но вскоре неприятное происшествие превратилось в настоящий кошмар, который преследовал его по ночам. Если в жизни молодого человека и был поворотный момент, то им следовало считать этот неосторожный выстрел. После него все пошло не так.
