Текст книги "Твари в бархатных одеждах"

Автор книги: Джек Йовил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

6

Диен Ч'инг размышлял о том, что уже не так молод, как прежде. Его лицо осталось гладким, как восковая бумага, а волосы были белыми с детства. Не многие могли угадать его возраст, но сам он точно знал, сколько ему лет. Шестьдесят пять. Он служил Владыке Циен-Цину – Тзинчу, как повелителя называли в этих варварских землях,– всю жизнь. За свою службу он получил вознаграждение. В числе всего прочего ему были дарованы неубывающие силы, здоровье и жизненная энергия. Циен-Цин, Повелитель Пятнадцати Дьяволов, платил за преданность долголетием. Ч'инг имел все основания считать, что будет жить долго, гораздо дольше, чем самые почтенные из его предков.

За свою жизнь Диен Ч'инг изъездил весь Известный Мир из конца в конец. Он побывал на каждом континенте, видел мучения и гибель своих врагов, вкусил наслаждения, доступные только членам его запрещенного культа. И все же катайцу казалось, что он поднялся всего на несколько уровней Пагоды. Сколько Диен Ч'инг себя помнил, он служил Незримой Империи. Ему казалось, что в ближайшее время он должен больше узнать о великой цели Циен-Цина.

Этим вечером он направлялся на встречу со своим непосредственным начальником, и возможно, ему откроется что-то новое.

Диен Ч'инг выскользнул из покоев, отведенных ему во дворце, и, воспользовавшись преимуществом, которое давал ему туман, незамеченным зашагал через город. Катаец оттачивал это искусство годами. В какой-то мере туман подпортил ему удовольствие от шутки. Любой недоумок сможет незаметно прокрасться под покровом тумана, но лишь адепт уровня Ч'инга способен пройти незамеченным по людным улицам в полдень ясным, безоблачным днем.

Воспользовавшись принесенным ему ключом, катаец вошел в одну из комнат «Священного молота Сигмара» на улице Ста Трактиров. Это заведение не было похоже на шумные и грязные пивнушки в округе. Наоборот, тихое и аккуратное, оно напоминало частный клуб, куда могли попасть только самые отчаянные воры и профессиональные убийцы. Только обладатели ключа имели возможность проникнуть внутрь, а раздобыть ключ было сложнее, чем добиться аудиенции у Императора.

Стоя в темном коридоре, Ч'инг прислушался к разговору, доносящемуся из бара.

– Говорю вам, он бросает тень на всех нас, – резко заявил мужчина с тилейским акцентом.

– Я согласен с тобой, Этторе, – откликнулся его более утонченный и обходительный собеседник. – Но что мы можем сделать? Все в руках Сигмара и, конечно, портовой стражи.

Послышался смех. Ч'инг улыбнулся. Вот, значит, как убийцы проводят свой досуг.

– Тварь – это настоящий мясник. Он выставляет убийц в дурном свете.

– Ты повесил свою последнюю жену на ее ночном колпаке, как я слышал.

– Это было личное дело.

– А затем ты отлупил своих детей раскаленной докрасна кочергой.

– Они проявили непослушание. К тому же твои руки тоже нельзя назвать чистыми, мой друг Квекс.

– Я этого не отрицаю, – согласился вежливый убийца. – Но я никогда никого не лишал жизни бесплатно.

– Я считаю, что мы сами должны изловить Тварь,– хрипло сказал третий участник беседы.

– Что? – вспылил Этторе. – Нам? Помогать портовой страже?

– С тех пор как Тварь начала убивать шлюх, стражники стали слишком часто соваться, куда им не следует. Они не могут поймать чудище, зато портят жизнь нам. Припомни, когда старина Дикон схватил кого-нибудь в последний раз?

Никто не смог ответить.

– Так вот, сегодня он арестовал Фагнара Бриса, а пара стражников избила Шаттена.

– Какой ужас! Этак в следующий раз они откажутся брать взятки.

– Брис был животным,– возразил Квекс.– Не многим лучше, чем Тварь. Он зря использовал пилу в случае со вдовой фон Праунхейм. Это был бессмысленный и мерзкий поступок.

– Брось, Квекс, если Тварь продолжит убивать, ты сможешь обсудить вопросы этикета с Брисом в крепости Мундсен.

– Тварь – это любитель, господа, а любители всегда попадаются. Или исчезают без следа.

– Пожелаем ему удачи и давайте еще выпьем.

– Хорошая мысль, ребята.

На плечо Ч'инга опустилась тяжелая рука. Катаец мгновенно извернулся и вскинул руки, приготовившись защищаться.

Он отдавал предпочтение стилю «журавля», при котором разведенные в сторону руки помогали удерживать равновесие, а ноги наносили быстрые удары, подобные молниеносным движениям острого журавлиного клюва.

– Осторожно, – послышался знакомый голос. – Коридор узкий. Ты сломаешь запястья.

Ч'инг расслабился и согнул спину в поклоне. В темноте глаза Ефимовича светились, как тлеющие угли.

– Рад тебя видеть, друг мой, – сказал верховный жрец Тзинча. – Как давно мы встречались в последний раз?

– Более тридцати лет назад. В Жуфбаре.

– Ах да, тогда вас постигла неудача. Я не перестаю сожалеть об этом. Мы тогда впали в немилость.

– Ты прав. – Отметины на руках Ч'инга, появившиеся в тех местах, куда его поразило жало демона, все еще болели.

– Знаешь, тот человек умер. На севере, на Великом поле битвы у Вершины Мира.

Ч'инг поклонился, выражая благодарность за приятные новости.

– Я счастлив это слышать

– А женщина-вампир… Э, ты должен знать, что с ней случилось потом. Она живет в этом городе.

– Женевьева Дьедонне. Мы с ней еще не посчитались. Но ее время наступит позже. В конце концов, ни один из нас не стареет.

Ефимович рассмеялся,

– Я снял комнату наверху. Пойдем.

Они поднимались на второй этаж в кромешной темноте. От Ефимовича исходило слабое свечение, оттеняя красным его кожу.

– Где твой приятель? – спросил Ч'инг.

– Респиги? Не вздумай называть его так, когда он поблизости. Этот человек считает себя моим последователем. Он сейчас бродит в тумане и выполняет мою работу.

– Передавай ему мои наилучшие пожелания.

– Непременно.

Войдя в комнату, предводитель бунтовщиков зажег лампу. Обстановка в его жилище состояла из кровати, стола и множества книг, которых было не меньше, чем в дворцовой библиотеке. В том числе там хранились и крамольные памфлеты самого Ефимовича, которые были увязаны в толстые пачки. «Дети земли, поднимайтесь!», «Сбросим оковы», «Вы и вышестоящие лица», «Гряди, революция!».

Ч'инг взял одну из книг. Она была новенькой, в аккуратном переплете, однако на корешке отсутствовало название.

– Это самое популярное мое произведение, – сказал Ефимович. – Оно называется «Твари в зеленом бархате». В нем анализируются преступления правящего класса. Истории о мужчинах, женщинах и детях, раздавленных железным каблуком привилегий, возмутят чернь по всей Империи.

Верховный жрец был явно доволен собой. Ч'инг пробежал глазами несколько строчек. Книга напоминала справочник, в котором излагалась история первых семей страны, и приводился список преступлений, совершенных ими за века. Страница, которую открыл катаец была посвящена роду Крейшмеров из Ферлангена. Ч'инг никогда о них не слышал, но, судя по всему, эти вельможи были мелкими деспотами, которые вешали, клеймили, пытали, насиловали, грабили и порабощали местных крестьян, дабы удовлетворить свои прихоти.

– Ловкая ложь, я полагаю?

– О нет, и в этом вся хитрость. Все это правда. Эти люди полагают, что, будучи последователями запрещенного культа, мы служим злу. Но представь, что они увидят наши труды и достижения…

Барон Отто Крейшмер, ныне покойный, повесил двадцать семь своих крестьян за время от восхода до заката, чтобы выиграть спор у своей сестры на празднике в Миттерфрухл.

Ч'инг отложил книгу.

– В Катае такие же порядки. Король Обезьян сидит в своем Вечном Саду и хвастается подвигами, совершенными в юности, а между тем его министры бессовестно обворовывают казну и обращаются с народом как с рабами. Да и Кислев, как ты знаешь, страдает под игом абсолютной монархии.

Глаза верховного жреца вспыхнули.

– Да, но только в Империи людям внушают, что они свободны, тогда как они опутаны цепями. Наши короли и цари не скрывают, что их власть основывается на тирании. Карл-Франц умелый правитель, и потому он особенно опасен. Это встряхнет его немного…

Смутьян похлопал ладонью по стопке бумаг. Чернила не успели просохнуть.

– Завтра это воззвание будет на улицах. Империя похожа на сухое полено…

Ефимович ухватил большим и указательным пальцами нижние веки.

– …полено, которое готово воспламениться в любой момент.

Он оттянул кожу, и его лицо сползло целиком. В руках служителя Циен-Цина болталась безжизненная маска.

Зная, чего ожидать, Ч'инг отвел взгляд.

– Ну вот, – сказал верховный жрец. – Теперь моя кожа снова может дышать.

Катаец обернулся и узрел истинный облик своего собрата по Хаосу.

Черты его лица напоминали человеческие, но кожные покровы были прозрачными, как сосуд из дутого стекла, внутри которого полыхало вечное пламя. Глядя на Ефимовича, Ч'инг различал контуры черепа, но вместо мышц и плоти пространство между костями и кожей заполнял неугасимый огонь. Он не давал тепла, но и не утихал.

– Знаешь, некоторые люди в этом городе считают, что я разжигаю смуту.

7

Она проснулась и тут же забыла свой сон…

…но ее сердце по-прежнему стремительно билось, и страх не отпускал. Розана дрожала, покрывшись холодным потом. Эхо ее крика все еще гуляло под каменными сводами маленькой комнаты.

Девушка села, и ее одеяло, наконец, соскользнуло на пол. Она металась во сне, поэтому практически все постельные принадлежности упали с кровати.

За узким окном ее кельи должны были светить две луны, однако снаружи висела только серая хмарь. На письменном столе горел ночник, озаряя небольшое пространство между стопками книг. Розана всегда зажигала огонь по ночам. Это была последняя слабость, оставшаяся с детских лет.

Обхватив себя руками, девушка лежала так, пока дрожь не утихла.

Иногда по ночам провидица погружалась в сладкие грезы, но в большинстве случаев ей снились кошмары. Это была неотъемлемая часть дара, к которому она так и не смогла привыкнуть.

И всякий раз, когда страшные видения вторгались в ее сны, Розана жалела, что не родилась толстой, глупой и нормальной, как ее сестры. Она вышла бы замуж за охотника или лесоруба, родила бы пятерых детей, и по ночам ее не беспокоило бы ничего, кроме громкого храпа супруга.

Девушка выпуталась из последней простыни и, шлепая босыми ногами по неимоверно холодному каменному полу, направилась к возвышению, на котором стоял тазик с водой.

Хотя Розана не была жрицей или послушницей, однако строгие правила Храма касались и ее. В келье отсутствовало зеркало, дабы ею не овладели тщеславные помыслы. Впрочем, сейчас это скорее радовало, чем огорчало провидицу. Она боялась, что, увидев свое отражение, вспомнит слишком много нежелательных подробностей…

Опустив руки в холодную воду, девушка прогнала остатки сна. Ее сердцебиение замедлилось и пришло в норму. Плеснув водой в лицо, Розана смыла пот и кошмары.

Сон возвращался к ней по частям…

Она прижала кулаки к глазам, стараясь избавиться от наваждения.

…Она бежала сквозь туман, спасаясь от кого-то или от чего-то, преследовавшего ее по пятам. Она слышала хриплое дыхание и скрежет когтей о мостовую. Вокруг нее витал запах тухлой рыбы. Теперь она мчалась по деревянным доскам, надеясь, что успеет добежать до конца причала. В тумане возникла лестница. Если она добежит до нее, то, может быть, сумеет спастись…

Розана опустилась на колени, позволяя вещему сну вернуться.

…Она быстро спускалась. Ее длинная юбка зацепилась за случайный гвоздь и порвалась. Подняв голову, она заметила силуэт преследователя на краю пристани. Его глаза сверкали. Зеленый бархат. Острые зубы. Когти. Несомненно, это – Тварь. Царапины на ее лице все еще саднили. Она боялась, но не только за себя…

Розана была смущена. Как уже бывало не раз, она не могла различить, кто присутствовал в ее видениях. Имена ускользали от нее. Девушка, которую провидица увидела во сне, работала в гостинице «Приют странника», у нее были братья Йохим и Густав, однако собственное имя беглянки не всплыло среди обрывков воспоминаний. У существа, которое гналось за ней, во внешности было нечто от многих мужчин, которых когда-либо знала несчастная жертва. Однако Розана не могла отделить реальность от наслаивающихся друг на друга воспоминаний. Когда девушка убегала, в ее мозгу пульсировало одно имя. Вольф. Вольф был ее любовником. Но лицо, возникшее в ее сознании, смешивалось с размытым обликом Твари. Провидица попыталась разделить два образа и не смогла. Она видела идеализированного Вольфа, но он, скорее всего, существовал только в воображении девушки. Благородный, красивый юноша с добрым лицом, который живо напомнил Розане барона Йоганна фон Мекленберга. И тут образовался еще один слой, заставив провидицу задуматься, чем вызван интерес выборщика к расследованию. В сознании девушки лицо Вольфа постоянно менялось.

…Тварь настигла свою жертву и вскрыла ее тело…

Розана отчаянно пыталась вырваться. Хотя девушка должна была выяснить как можно больше, она сопротивлялась видению. Она больше ничего не желала знать, но уже не могла остановиться. Ей пришлось вытерпеть все до конца, пока на нее не опустилась кромешная тьма.

…После вечности мучительной боли она умерла.

Сон закончился, и Розана снова стала собой, а та, другая девушка, исчезла из ее сознания, словно ее и не было вовсе.

Провидица больше не верила ни в одного из богов. Даже в Сигмара. Боги не допустили бы такого.

Погибшая девушка встречала нападавшего раньше, но не была уверена, что узнала его. Подобно другим, перед смертью она впала в панику и смятение. Однако провидица слышала шорох бархата столь же явно, как и в случае с Маргарет Руттманн. Зеленый бархат.

Пережитый кошмар заставил ее забыть о естественных потребностях организма. Розана сняла мокрую ночную рубашку и тщательно вымылась, словно пытаясь стереть все следы контакта с умершей.

Снаружи было тихо. Скоро за пеленой тумана взойдет солнце и начнется трудовой день.

Розана легла в постель и укрылась одеялом с головой. Свернувшись калачиком, она закуталась в простыни, как в кокон.

Все, что ей привиделось во сне, произошло наяву. И это случилось ночью, вероятно, в тот самый момент, когда у нее начались кошмары. Это убийство отличалось от семи других.

Где-то снаружи стыло восьмое тело, которое пока никто не нашел.

Часть 3 Поединок

1

Когда колокол в храме Сигмара пробил семь, солнце встало над Альтдорфом. Однако в городе, над которым висела густая пелена тумана, царил сумрак.

Фонарщики спали допоздна, зная, что им не придется тушить светильники на городских улицах, пока туман не рассеется. Имперская армия зажгла традиционные противотуманные огни на Кёнигплац, а на противоположном берегу реки Храм открыл приют для горожан, заблудившихся из-за непогоды.

В черте города вдоль реки вывешивались фонари, чтобы указывать путь паромщикам и барочникам. Торговля должна была продолжаться, хотя из-за тумана лодки и баржи еле ползли.

И пока сборщики налогов ощупью передвигались во мгле, приток контрабанды в город увеличился десятикратно. Поскольку все товары поступали в порт, кое-кто мог рассчитывать на быстрый, хотя и незаконный заработок. Позже «рыбники» принесут благодарные жертвы Мананну, богу морей, который послал туман и помог им облапошить торговцев.

Торжественную процессию в честь героев Империи, изгнавших гоблинские орды из Аверланда, отменили без лишнего шума. Карл-Франц не жаловал туман и суеверно боялся покидать дворец в такую погоду. Его прадедушка Матиас IV имел привычку выходить из своих покоев и под прикрытием густой пелены бродить среди своих приближенных, дабы выяснить их истинное отношение к особе Императора. Однако он бесследно сгинул в тумане. Даже сотню лет спустя иногда объявлялись белобородые авантюристы, которые провозглашали себя законными правителями.

Накануне вечером, когда на город только опустился туман, в казармы, расположенные напротив дворца, поступил приказ направить отряд имперских войск в помощь городской страже. Эти меры, ставшие традиционными, порождали неразбериху и сумятицу, которая нередко заканчивалась кровопролитием.

Туман перетек через высокие городские стены, но в окрестных лесах он обратился в легкие прозрачные пряди. Словно большая чаша, город удерживал в себе серовато-бурую муть. Туман окутал приречье и порт, а затем повис над складами компании «Рейк и Талабек». К утру весь город укрыла плотная пелена.

Туман повлиял на всех – на Императора во дворце и великого теогониста в храме, на лодочников и грузчиков в доках, на студентов и преподавателей в университете, на игроков и проституток с улицы Ста Трактиров, на сборщиков пошлины с мостов над рекой, на купцов из северо-западного торгового квартала, на нищих и попрошаек из восточного квартала, на суровых слуг закона и хитроумных прислужников темных сил. Одни не любили влажную всепроникающую хмарь, другие охотно покидали свои дома, используя возможности, которые открывались перед ними в ненастье.

Туман благоприятствовал преступникам, но еще больше – заговорщикам.

Шигулла, управляющий доками, долгие годы водил дружбу с «крюками», а двоюродный брат Пера Буттгерайта был «рыбником». Хотя подмастерье не принадлежал ни к одной из банд, он оказался втянут в их бессмысленную, бесконечную войну.

Пер мечтал стать студентом, но наука ему не давалась. Тогда отец объявил сыну, что обучение ремеслу откроет перед ним широкие перспективы, и определил его на пять лет в доки, где юноша должен был выполнять самую грязную работу за ничтожную плату. Отцу Пера исполнилось сорок восемь, однако он все еще числился в учениках у каменотеса Лилиенталя. Престарелый подмастерье без устали твердил о возможностях, которые возникнут, как только он завершит учебу – или умрет от сердечного приступа после того, как тридцать пять лет ворочал тяжелые глыбы гранита и заваривал чай.

Буттгерайт первым приходил на склад «Любимца Мананна» и ставил чайник на огонь. Затем он ждал, пока Шигулла придумает ему очередное пакостное задание. Как правило, Пер либо занимался уборкой, либо сортировал рыбу, отделяя хорошую от протухшей. Первая предназначалась для продажи на Маркетплац по ту сторону реки, вторую тут же отправляли в суп бедняки из Восточного квартала. Разумеется, сегодня мастер велел юноше развесить фонари под причалом. Если работа была сопряжена с вонью и грязью, Шигулла всегда поручал ее Буттгерайту.

Фонари – медленно горящие свечи в жестяных клетках, оборудованных полированными отражателями, – быстро ломались, а ущерб вычитался из заработка подмастерья. Пер отнес их на край пристани и начал спускать, по два зараз.

– Лестница совсем прогнила,– пожаловался он вслух. – В конце концов, кто-нибудь с нее свалится и утонет.

Пятнадцать фонарей нужно было развесить на пятнадцать крюков вдоль причала, выше уровня прилива.

Осторожно пробираясь сквозь туман, Буттгерайт слышал, как Шигулла смеялся вместе с кем-то из своих старых приятелей. Они перемывали косточки распутной графине-выборщице Нулна и ее элитной армии любовников. Для Эммануэль фон Либевиц – глумились сплетники – верность в любви означает, что она спит одновременно не более чем с десятерыми мужчинами. Старики, давно покинувшие банду «крюков», злословили на ее счет с особым удовольствием. Говорили, что графиня столь гордится своей красотой, что ее летний домик изнутри отделан зеркалами, а служанки светской львицы обязаны носить маски, чтобы она, как звезда, сияла на их фоне.

Буттгерайт опасливо спускался со ступеньки на ступеньку. Он почти не видел своих ног и боялся, что одна из дощечек сломается. Угодив ногой в воду, Пер понял, что оказался там, где нужно. В утренние часы река поднималась и заливала прибрежную гальку. Молодой человек снял мокрый башмак и потряс его. От лестницы к столбам, поддерживающим причал, тянулась веревка, которая должна была отмечать границу прилива, однако теперь она немного провисла и полоскалась в воде. Первый фонарный крюк находился на лестнице, прямо над тем местом, где была закреплена веревка.

Пер видел Эммануэль фон Либевиц во время речной процессии и не сказал бы, что она выглядела хоть сколько-нибудь отталкивающе. Графиня, несомненно, была самой красивой женщиной в Империи. Она напомнила юноше его мать, только косметики на ней было больше и одежда была богаче. Следует признать, что на церемониальной лодке вместе с графиней находились несколько молодых мужчин, некоторые из них были одного возраста с Буттгерайтом. Все спутники красавицы были облачены в облегающую униформу, украшенную галуном и лаковой кожей. У нескольких из них лица были раскрашены ярче, чем у графини. Буттгерайт воспылал к ним личной ненавистью: их работа казалась куда более привлекательной, чем заваривание чая и соскребание ракушек.

– Поторапливайся, рыбья морда! – заорал сверху Шигулла. – Парни из «Рейка и Талабека» уже развесили все фонари и приступили к разгрузке. Немедленно просыпайся и берись за работу, иначе мы потеряем клиентов.

Буттгерайт негромко выругался сквозь зубы и, держась одной рукой за лестницу, повесил первый фонарь на крючок, который находился на уровне его коленей. Зажав второй фонарь в зубах, он спустился на пару ступенек ниже и нагнулся, все еще стараясь не промокнуть целиком., В это время лестница хрустнула, и парень полетел в грязную воду Рейка.

Шигулла обожал дворцовые сплетни. Теперь он пересказывал невероятные истории о Леосе, брате Эммануэль. Если верить управляющему, бесстыдство сестры отвратило виконта от женщин, и теперь он искал утешения с отвергнутыми любовниками графини. Буттгерайт хотел бы посмотреть, как старый болтун повторит эти слова в лицо Леосу фон Либевицу. Этого человека считали самым опасным дуэлянтом в Империи, и он запросто разукрасил бы рожу Шигулле. Конечно, вельможа в одеянии из зеленого бархата счел бы ниже своего достоинства драться с престарелым бандитом из доков, однако Пер имел право помечтать.

– Я велел поторапливаться, а не ублажать себя! – рявкнул Шигулла.

Он отпустил какую-то шутку насчет своего подмастерья, которую Буттгерайт не разобрал, однако приятели управляющего дружно заржали.

Ублюдки.

Буттгерайт достал из трутницы трут и поднес его к фитилю первого фонаря. Огонек вспыхнул, и видимость стала лучше.

Позади лестницы было темно. Там находились установленные крест-накрест бревна, скрепленные между собой ржавыми скобами и проволокой. Сваи упирались в каменистое речное дно, поддерживая причал, принадлежащий «Любимцу Мананна». Они же фиксировали конструкцию между каменными стенками дока.

Вода и туман образовывали водовороты в замкнутом пространстве между сваями.

Некий предмет, завернутый в тряпку, плавал под причалом, зацепившись за проволоку.

Сначала Пер не мог понять, что это такое, затем он заметил в воде кровь.

– Буттгерайт! – ярился Шигулла. – Во имя Сигмара, что ты там делаешь?!

У подмастерья желудок подкатил к горлу. Он хотел позвать управляющего, но боялся, что, если откроет рот, его завтрак попросится наружу.

Непонятный предмет медленно сносило в сторону юноши.

– Буттгерайт, я тебя сейчас крюком приласкаю!

Прямо на поверхности воды показалось лицо женщины.

На Пера уставились пустые глазницы, источавшие кровавые слезы.

Наконец молодой человек обрел голос и завопил.