Текст книги "Легион Времени"

Автор книги: Джек Уильямсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава семнадцатая. Мир, которого не было

Это был сон. Ланнинг был уверен, что это сон, ведь Летони никак не могла стоять рядом с ним. А она стояла, все в том же белом платье, и в ее руках мерцал Кристалл Времени.

– Спасибо тебе, Денни, – Голос девушки дрожал от волнения. – Спасибо тебе за то, что ты совершил. Благодарю тебя от имени всего Джонбара. Только ты мог сделать это. Ты, и никто другой.

Ланнинг попытался преодолеть ледяной холод, сковавший все его тело, но не смог даже рта раскрыть. Огромные фиалковые глаза Летони наполнились слезами.

– Не умирай, Денни! – всхлипнула она. – Вернись ко мне, в Джонбар!

Ланнинг справился наконец с оцепенением, однако ответить так и не смог. Летони исчезла, как сон, которым она, в сущности, и являлась. А Ланнинг вновь остался один в холмах Озарка. Остался умирать.

Но на смену первому сну пришел второй, еще более фантастический. Ланнингу чудилось, что он снова попал в зеленую палату госпиталя на «Хроно». Искусные джонбарские хирурги то совершали над его телом какие-то манипуляции, то снова укладывали в чистую постель. Во сне Ланнинг чувствовал, что тело его с каждым пробуждением становится все здоровее.

Конечно, это был только сон. Как бы иначе на соседней койке мог оказаться Вилли Рэнд? А Вилли действительно сидел там, шуря на Ланнинга ясные веселые глаза. Тот самый Вилли Рэнд, который погиб в тронном зале Зораны, слепой и беспомощный, сражаясь в одиночку против целой толпы черных монстров!

Рэнд курил, выпуская колечки дыма и с удовольствием разглядывая их.

– Проснулся, кэп? Хочешь сигаретку?

Онемев от изумления, Ланнинг протянул руку за сигаретой. Рука, сломанная в Озарке, не болела! Ланнинг для проверки размял пальцы и изумленно уставился на товарища:

– Что случилось? Я думал, ты ослеп… а потом еще и погиб. А я тоже умер, и…

– Все верно, кэп, – осклабился Рэнд. – Считай, мы все умерли дважды. Теперь карты раздали по новой – всем, кроме бедняги Маклана.

– Но… – Ланнинг смотрел на колечко сигаретного дыма так, будто это был голубой туман времени. – Но каким образом…

За стеной загрохотали ступени. Открылась дверь. Барри Халлоран и Эмиль Шорн внесли в палату носилки. Трое серо-зеленых джонбарских хирургов вкатили столик с инструментами и осторожно переложили забинтованного пациента на кровать. Ланнинг заметил, что жидкость в шприце слегка светится.

– Это малыш Дафф Кларк, – пояснил Вилли Рэнд. – Мы едва не потеряли его. Он ведь угодил за борт на обратном пути, и мы потратили несколько дней, чтобы найти нужную гео… геодезическую. Парня спалили лучом гирайн – как и мои глаза. Думаю, здешние медики поставят его на ноги.

Ланнинг осторожно приподнялся и присел на краешек постели. Тут его заметил Барри Халлоран, живой и невредимый. Веснушчатое лицо рыжеволосого гиганта просияло.

– Денни, старина! – Он стремительно шагнул к другу и стиснул его руку, – Наконец-то ты снова с нами!

– Слушай, Барри… – Ланнинг уцепился за протянутую руку, как утопающий хватается за соломинку. – Что, собственно, Произошло? Скажи, мы можем… – глаза его с мольбой глядели на улыбающегося друга, – можем мы вернуться в Джонбар?

Барри помрачнел.

– Все сделал Уил, – вздохнул он. – Это был последний поступок в его жизни. Он оставил тебя там, где ты положил магнит, развернул корабль и направился в Джонбар. Точнее, установил автопилот так, чтобы тот привел «Хроно» в нужное место.

Барри ненадолго отвел глаза.

– Уил знал, что умирает. Он был уже мертв, когда «Хроно» прибыл в Джонбар. Даже тамошние врачи не смогли его оживить. Новый капитан взял на борт наших прежних хирургов и отправился за нами. Наверное, нелегко ему пришлось – найти всех по отдельности в этой путанице оборванных геодезических!

– А Летони? – прошептал Ланнинг. – Мы увидим ее?

– Ach! – завопил, приветствуя Ланнинга гигант Шорн. Он наклонился и стиснул руку капитана в своей огромной, похожей на окорок, ручище, – Ja, Денни! Джонбар – это настоящая Валгалла! Место, где люди сражаются, погибают и воскресают, чтобы снова сражаться! А Зорана…

Гигант даже понизил голос от восхищения.

– Ach, Зорана, алая королева войны! Валькирия! Прекрасная и жестокая дева битвы! Увы! Таких, как она, в Джонбаре быть не может.

– В Джонбаре? – с надеждой переспросил Ланнинг. – Так мы летим в Джонбар?

– Ja, куда же еще. В нашей эпохе нам всем капут! Зато Herren Doktors говорят, что найдут для нас местечко в Джонбаре.

Лицо гиганта сияло от радости.

– Ach, Валгалла!

Ланнинг стоял на палубе, снова наслаждаясь ощущением здоровья во всем теле, когда «Хроно» вынырнул из голубой мглы и повис в небе над Джонбаром.

Мягкий свет тихого весеннего утра озарял зеленые холмы и серебряные башни города. На этот раз Джонбар был запружен веселыми, ярко одетыми людьми. Люди толпились повсюду: в парках, на виадуках, в висячих садах… Они собрались, чтобы приветствовать возвращение «Хроно».

Потрепанный маленький кораблик медленно плыл над ликующими толпами. Вся команда собралась у борта, чтобы помахать людям внизу. Правда, как заметил Барри, все они немного смахивали на пугал в своих драных разношерстных мундирах, но это никого не волновало. Главное, что все они живы! Вот Шорн и Рэнд, Даффи Кларк и Кортни-Фарр, смуглый Кресто и бледный Баринин, два тощих брата-канадца и ухмыляющийся Лао Меньшан, Эрих фон Арнет и Барри Халлоран. А маленький франт Жан Керар бесстрашно перевесился через борт и без умолку тараторил, обращаясь неизвестно к кому.

Только у штурвала вместо Уила Маклана стоял один из джонбарских ученых. Он подвел корабль к знакомой двери в стене сверкающей башни, посадил его на ту же платформу в огромном ангаре. Здесь тоже было полно народу. Жан Керар надулся от гордости и замахал руками, показывая, чтобы все замолчали.

– C’est bon, – звонким голосом выкрикнул он. – C’est tres bon…

Но Ланнинг не в силах был ждать окончания речи. Он выскользнул из корабля и растворился в толпе. Вот и знакомый лифт. Денни поднялся наверх и оказался на той же террасе, где они с Летони когда-то обедали.

Здесь, в благоухающем саду, он остановился, чтобы перевести дух. Взгляд его упал на зеленые холмы и широкую ленту реки, изгибавшейся где-то далеко внизу. И тут Ланнинг вдруг увидел то, чего никогда раньше не замечал. Это маленькое открытие заставило его сердце сжаться от боли.

И река, и холмы, и зеленая долина перед ними были теми же самыми, что и в Гирончи. Сверкающие башни заняли место бедных деревушек. Самая большая из них стояла там, где в реальности Зораны высился черный храм гирайн.

Но где же другой холм, тот, на котором должна быть алая цитадель?

У Ланнинга дыхание перехватило, когда он понял, что стоит на этом холме. Башня Летони стояла там же, где и крепость Зораны! Ланнинг крепко стиснул перила ограждения и взглянул на маленький столик, за которым они с Летони сидели в страшную ночь исчезновения Джонбара. Тогда перед ними появилась смеющаяся Зорана… Ланнинг зажмурился и снова увидел ее, возлежащую на подушках в золотой раковине. Слезы навернулись у него на глаза, сердце болезненно сжалось…

О прекрасная Зорана, неужели ты мертва?

– Денни!

В стене за цветущими кустами открылась скользящая дверь, и на террасу выскользнула Летони. Услышав ее счастливый возглас, Ланнинг обернулся и застыл, пораженный.

Да, это Летони бежала к нему через заросший цветами луг. Это ее лицо светилось от счастья, ее фиалковые глаза были полны слез. Но голос девушки звенел теперь, как голос Зораны, а в глазах появились знакомые зеленые искорки. Более того, Летони переоделась в красное, и облегающее блестящее платье напоминало алую кольчугу Воительницы.

Летони подбежала к Ланнингу и бросилась к нему в объятья.

– Денни! – прошептала она, закрыв глаза от счастья. – Наконец-то мы вместе…

Только теперь Ланнинг понял, что произошло. Джонбар и Гирончи занимали одно и то же место в пространстве. И оба они в действительности никогда не существовали. Теперь, когда две реальности перестали конфликтовать, они просто слились воедино. Летони и Зорана…

– Да, милая, – сказал Ланнинг, привлекая к себе их обеих. – Наконец-то мы вместе!

ПОСЛЕ КОНЦА СВЕТА
Предисловие

Мы нашли его, когда вернулись в бунгало после недельного отдыха на озерах. Он сидел за столом в моем кабинете. Длинные белые волосы прикрывали изможденное лицо – похоже, незнакомцу довелось в жизни хлебнуть немало горя. Но лицо это было на удивление молодым, а сквозь печать волнений и тревог на нем проступала счастливая улыбка. Весь стол был засыпан исписанными клочками желтоватой бумаги, а в вытянутой тощей руке незнакомца лежало сверкающее чудо.

Этот человек казался таким живым – и сохранял более чем странную неподвижность.

– Эй, привет! – окликнул я, но ответа не получил.

Незнакомец все так же неотрывно смотрел на зажатую в руке драгоценность. Только тогда мы поняли, что он мертв.

А когда мы осмотрели труп, то увидели шрамы. Самое ужасное, что происхождение их невозможно было объяснить. Длинные багровые рубцы опоясывали все тело незнакомца, обвивали шею и руки – наверное, так выглядел Лаокоон, когда змеи наконец уползли. Однако как мы ни искали, нам не удалось найти в бунгало ни единой змеи.

– Это следы пыток, – объяснил производивший осмотр доктор. – Больше всего они похожи на отпечатки врезавшихся з тело веревок. Кроме видимых гематом есть значительные внутренние повреждения. Чудо, что он вообще протянул так долго!

«Так долго» означало четыре или пять дней. В этом вопросе все доктора были единодушны. А патологоанатом заявил, что к моменту нашего появления незнакомец был уже часов двадцать как мертв.

Надо сказать, нам еще очень повезло, что на озерах мы были с друзьями, которые смогли подтвердить наше алиби. Ведь в сложившихся обстоятельствах мы первыми попадали под подозрение.

«Смерть, – гласил вердикт анатома, – наступила в результате ранений, нанесенных неизвестными существами или предметами».

Жизнь незнакомца была для нас такой же загадкой, как и его смерть. В полиции так и не смогли опознать тело. Рукопись, найденная на моем столе, была подписана «Барри Хорн». Но человек с таким именем нигде не пропадал. Врачи, осматривавшие тело, признали его типичным современным американцем – за одним только исключением. Судя по состоянию тканей, незнакомец был глубоким стариком, что никак не соответствовало его внешнему виду.

Одной одежды Барри Хорна было достаточно, чтобы поставить в тупик всех возможных экспертов. Специалисты по текстилю не смогли опознать волокна странной серой куртки и грязного плаща, которые мы нашли на кушетке. Химики безрезультатно пытались определить, из чего сделаны блестящие твердые пуговицы, а также пряжки и гибкие ремни сандалий.

Что же касается оружия, то ни один ученый так и не сумел объяснить принцип действия большого серого пистолета с прозрачным стволом, найденного нами на поясе незнакомца. Странное оружие было, очевидно, сломано.

Оставалось непонятно, как этот человек вообще мог попасть к нам в дом. Уезжая на озера, мы заперли бунгало и, вернувшись, обнаружили замки нетронутыми. Правда, озадаченный шериф уверял нас, что любой бродяга способен проникнуть в пустой дом, но уж если что и ясно относительно Барри Хорна, так это что он не был «любым бродягой». А сведения, которые мы нашли в рукописи, казались совершенно фантастическими.

Рукопись была написана моей собственной ручкой на бумаге, взятой из моего стола. Вероятно, Барри Хорн потратил на нее три или четыре дня. Врачи дружно удивлялись тому, что он сумел довести свой труд до конца. Очевидно, это была гонка со смертью – с каждой страницей рукопись становилась все более отрывистой и неразборчивой.

Грязные тарелки и пустые консервные банки в кухне указывали на то, что незнакомец несколько раз готовил себе еду. Последнюю порцию он так и не съел – мы нашли ее нетронутой на тарелке. Спал Барри Хорн на кушетке, поскольку именно там лежали его грязный плащ и старенький плед.

Аптечный шкафчик в ванной был распахнут настежь, а на полу рядом с ним валялась разбитая бутылка меркурохрома. Видимо, Барри Хорн что-то искал. Но обратиться к врачу он даже не пытался – так и умер рядом с запыленным телефонным аппаратом.

Барри Хорн знал, что умирает. Последняя, недописанная, страница была началом его завещания. Проживи он чуть подольше, и число загадок наверняка резко сократилось бы. Вот что говорилось в завещании:

«Всем, кого это может касаться.

Я, Барри Хорн, вернулся после долгих странствий в свою родную страну и эпоху. Находясь в здравом рассудке и предчувствуя приближение смерти, я желаю выразить свою последнюю волю в настоящем завещании.

Первое.

Я хочу принести запоздалые извинения родственникам моей покойной жены, Доны Кэридан, за те недобрые чувства, которые я испытывал к ним, считая, что они несправедливо отняли у меня сына.

Второе.

Я хочу извиниться перед незнакомым мне хозяином этого дома, ибо в течение последних дней я без спроса пользовался его гостеприимством. Чтобы загладить свою вину, я завещаю ему созданную в его доме рукопись и все права на ее издание. Надеюсь, что рукопись все же будет опубликована, и люди смогут узнать о чудесах и опасностях, ожидающих их потомков в далеком будущем. Быть может, тогда они поймут, за что я так полюбил Кела Арана, последнего человека Земли, и разделят мое восхищение двумя прекрасными и самоотверженными женщинами – Дондарой Керадин, Тенью Камня, и Хранительницей Верел Эйрин, возлюбленной Кела. Ибо эти трое мне дороже всех людей на свете – кроме, конечно, моей дорогой покойной жены Доны Кэридан.

Третье.

Моему единственному сыну Барри, по достижении им совершеннолетия и освобождении от опеки чересчур заботливых родственников, я завещаю свою одежду, оружие и большой алмаз, находящийся сейчас при мне, – но при условии, что перед тем, как распоряжаться этим алмазом, то есть бывшим Камнем Дондары, он прочтет мою рукопись.

Четвертое.

Душеприказчиком по данному завещанию я назначаю своего старого друга и поверенного Питера…»

Последняя фраза обрывалась на полуслове. Видимо, ручка просто выпала из ослабевших пальцев умирающего, и фамилия адвоката Барри Хорна навеки осталась неизвестной, так же как и местонахождение его сына.

Вот сколько тайн накопилось вокруг одного-единственного трупа. Однако самой потрясающей из вещей Барри Хорна был упомянутый в завещании гигантский алмаз. Сверкающий прямоугольный блок имел в длину почти четыре дюйма и весил тысячу сто карат – то есть, грубо говоря, полфунта! Камень был без единого изъяна, не считая разве что слабой тени, появлявшейся при определенном освещении в его прозрачной глубине. Но кто бы смог назвать это изъяном?

Алмаз был бы бесценным даже без огранки. Да, конечно, знаменитый алмаз «Куллинан» весил почти втрое больше, но все известные обработанные камни по размеру не превышали половины «Камня Дондары». А странная история из рукописи Барри Хорна делала этот камень поистине уникальным. Ювелиры сначала сомневались в его существовании, потом, увидев, не верили своим глазам и решительно отказывались оценивать.

– Миллионы за одни только караты! – кричал один пораженный мастер. – Но резать его – нет, никогда в жизни! Пусть лучше какой-нибудь сумасшедший раджа отдаст вам за него свое королевство!

Сначала мы не хотели публиковать рукопись. Даже прямое желание покойного не могло побудить нас к этому. Во-первых, ученые встретили бы странное произведение в штыки, а во-вторых, слишком много людей узнало бы об алмазе. Имеем ли мы право так рисковать чужой собственностью?

Но сейчас, когда все попытки отыскать сына и адвоката Барри Хорна окончились неудачей, у нас осталась только одна возможность установить его личность и отыскать наследников – публикация. Поэтому мы просим всех, кто располагает сведениями о местонахождении младшего Барри Хорна или адвоката его отца, незамедлительно связаться с нашими издателями.

Глава первая. «Астронавт»

– Может, вас это заинтересует, а, мистер?

Дружески настроенный лифтер клуба «Эксплорер» протянул мне газету. Объявление в «Нью-Йорк стандарт» за восьмое октября тысяча девятьсот тридцать восьмого года гласило:

«ТРЕБУЕТСЯ сильный, энергичный мужнина с опытом участия в научных экспедициях для выполнения опасной и необычной работы. Обращаться сегодня вечером, с шести до десяти. Отель «Крайтон», спросить доктора Хилари Кросно».

Звучало неплохо. К тому моменту я уже пробыл в Нью-Йорке вдвое дольше, чем рассчитывал. Первые две недели после возвращения из экспедиции всегда казались мне раем, но стоило задержаться в городе чуть дольше, и я чувствовал, что низвергаюсь в ад.

Я дал мальчишке доллар, сложил в конверт все свои рекомендации, опрокинул еще один стаканчик виски и ровно в шесть часов уже входил в сверкающий вестибюль отеля «Крайтон». Имя доктора Кросно оказало на надменного клерка магическое действие.

Кросно был огромным лысым мужчиной с бледным лицом и темными запавшими глазами. Глаза эти буквально приковывали к себе. Сжатый рот доктора выдавал скрытое напряжение – похоже, что физически он давно уже на пределе.

– Барри Хорн? – спросил доктор глубоким сильным голосом.

Что-то в его тоне подсказало: несмотря на внешнее спокойствие, доктор сильно нервничает. Он взял мои бумаги и проглядел их:

– У вас прекрасные характеристики. За что получили докторскую степень?

– За раскопки древней пирамиды в джунглях Южной Америки, – ответил я, разглядывая комнату. Доктор Кросно занимал роскошный номер. Интересно, что он за человек? – Нельзя ли узнать побольше о вашей «необычной работе», доктор?

Кросно с величественным видом проигнорировал мой вопрос. Он изучал меня еще довольно долго, а потом наконец подвел итог своим наблюдениям:

– Судя по всему, вы мне подходите, хотя небольшой экзамен все же необходим.

Он еще раз взглянул на мои документы:

– Вы знакомы с астрономией и навигацией?

– Как-то довелось пройти тысячу миль по Индийскому океану на корпусе разбитого гидроплана.

Доктор кивнул.

– Можете уехать внезапно и… на неопределенное время?

Я сказал, что могу.

– Семья, дети?

– Сын, четырех лет. Но он живет не со мной. – В моем голосе, вероятно, звучала горечь. – Мать ребенка умерла, а ее родители убедили суд в том, что такое перекати-поле, как я, не может быть хорошим отцом маленькому Барри.

Перед глазами у меня снова появилась высокая фигура Доны Кэридан, моей гордой и прекрасной жены. Тот единственный год, который мы прожили вместе, когда она оставила богатых родственников ради того, чтобы поехать со мной в Месопотамию, был счастливейшим в моей жизни. С болью в душе я вспомнил, чем закончился этот год, – разбитый в пустыне самолет, грязная палатка какого-то араба, где появился на свет мой единственный сын, Дона, умирающая в муках без медицинской помощи…

– Так значит, Хорн, – спрашивал между тем Кросно, – вы готовы оставить все, абсолютно все?

– Готов.

Доктор смотрел на меня с предельной сосредоточенностью, только его руки, бледные, с длинными пальцами руки ученого, сжимавшие мой конверт, заметно дрожали. Наконец он решился:

– Ладно, Хорн. Вы мне подходите.

– А теперь, – потребовал я, – объясните наконец, в чем заключается работа.

– Идемте, – сказал он, поднимаясь. – Я вам все покажу.

Огромный древний автомобиль провез нас через весь город. За мостом Джорджа Вашингтона мы повернули и поехали вдоль берега реки, вверх по течению, пока не оказались в большом лесистом поместье. Дворецкий в ливрее встретил нас и проводил в дом – такой же старый и запущенный, как автомобиль.

– Моя библиотека.

Через весь дом Кросно шел не останавливаясь, а у этой двери вдруг застыл, как будто приглашая меня заглянуть в комнату. Я вошел. Потолок комнаты представлял собой настоящий планетарий со сложным механизмом. Вдоль стен стояли стеклянные ящики с моделями, насколько я понял, экспериментальных ракет. Мой спутник молча показал мне книжные шкафы с работами по химии взрывчатых веществ, аэродинамике, небесной механике и астрофизике. Пораженный, я снова встретился глазами с Кросно.

– Да, Хорн, – кивнул он, – вы будете первым астронавтом.

– То есть, – промямлил я, – вы хотите сказать, что я полечу… в космос?

И тут на лице моего хозяина появилось отчаяние.

– Идемте, – произнес он. – Идемте в сад.

Лунный свет волшебным образом преобразил нестриженые деревья и запущенные лужайки усадьбы. В темном небе сияли холодные огни звезд. На западе низко над горизонтом каплей расплавленного серебра висела Венера. Потом я увидел это и остановился, словно громом пораженный.

Бетонный пол окруженного старыми досками полуразобранного сарая служил основанием высокому сверкающему цилиндру. Колоколообразные сопла отбрасывали на траву длинные черные тени. К сверкающему боку огромного сооружения прилепилась хрупкая металлическая лесенка. Она была не меньше шестидесяти футов длиной и кончалась высоко вверху у темного круглого люка.

– Но это же… – пробормотал я. – Это…

– Это моя ракета, – сдавленным голосом ответил Кросно. – Я назвал ее «Астронавт».

Лицо доктора побледнело.

– Двадцать лет я ее строил, Хорн. А теперь, когда она наконец готова, я вынужден послать другого. Сердце стало слабым – мне просто не выдержать стартовых перегрузок.

И вдруг я ощутил угрозу, исходящую от сверкающего цилиндра ракеты. Не в первый раз внутренний голос предостерегал меня. И я уже знал, что пренебрегать этим – значит встретиться лицом к лицу со смертью. На этот раз смертельная опасность исходила от ракеты Кросно.

Я повернулся к изобретателю.

– Знаете, Кросно, я, конечно, исследователь. Я рискую и люблю рисковать. Но если вы думаете, что я позволю кому-то запихнуть меня в консервную банку и отправить на Луну…

Бледное лицо Кросно выражало такую муку, что я невольно умолк.

– Не на Луну, Хорн.

Он вытянул длинную руку, указывая на запад, где все еще горела яркая Вечерняя звезда:

– Не на Луну, а на Венеру. Это первый полет в истории человечества.

У меня перехватило дыхание.

– «Астронавт» – хороший корабль, – продолжал Кросно. – Он долетит до Венеры, приземлится там и доставит вас обратно во время следующего сближения планет. Таким образом, у вас будет несколько месяцев на то, чтобы все там изучить. Повезет – останетесь живы и все мне расскажете.

Он не отрывал от меня испытующего взгляда.

– Ну, каково ваше решение, Хорн?

– Дайте мне время подумать, – ответил я. – Мне надо побыть одному.

Я вышел из сада и шел, не останавливаясь, пока не добрался до открытой вершины какого-то небольшого холма. В осеннем небе ярко сверкали многочисленные созвездия. Где-то внизу стрекотали кузнечики и квакала одинокая лягушка. Ветер приносил из долины слабый аромат цветов.

Долго я простоял так, глядя на Венеру и далекие звезды. Да, жизнь была неласкова со мной, а после смерти Доны я и вовсе не дорожил ею. Но могу ли я добровольно отказаться от нее – отказаться, быть может, навеки?

Я мучился сомнениями, пока не увидел падающую звезду. Яркий огонек сорвался с неба где-то между Кассиопеей и Персеем, напомнив мне почему-то о том огне, который постоянно горит в сердце ученого, – неистовой жажде познания.

И тут случилось нечто необъяснимое. Сначала растаяли очертания холма и долины, и я остался в полной темноте. Затем пришло видение. Я увидел спящую в хрустальном ящике прекрасную молодую женщину. Черты ее показались мне до боли знакомыми. Женщина проснулась, раскрылись полные ужаса темно-фиолетовые глаза. Потом она села, и темно-рыжие густые волосы плащом укрыли ее фигуру. А потом раздался ее голос – голос женщины из хрустального гроба:

– Иди, Барри Хорн! Ты должен идти!

В следующую секунду видение исчезло. Я снова стоял на вершине холма, над залитой лунным светом благоухающей долиной. Но сердце мое отчаянно колотилось от волнения.

Женщина, которую я только что видел, была Доной Кэридан!

Занятия наукой почти совсем лишили меня предрассудков. Спускаясь по склону холма, я размышлял, не переусердствовал ли, пытаясь утопить свое горе в вине. Может, это все-таки галлюцинация? Но видение было слишком реально, и я не мог забыть ужаса в глазах женщины. Я должен был лететь.

Вернувшись к Кросно, я сообщил ему о своем решении.

– Когда?

Кросно ответил, что Венера и Земля сейчас сближаются, и скоро расстояние между ними станет минимальным. Расчеты траектории полета базировались на том, что «Астронавт» стартует в три часа утра в ближайшее воскресенье.

– То есть через четыре дня, – подытожил он. – Подготовиться успеете?

Я сказал, что успею. Действительно, времени на сборы ушло смехотворно мало. Вещей у меня было немного, звонок адвокату тоже недолог… Вскоре я вернулся к Кросно, чтобы за оставшиеся дни разобраться в механизме ракеты и научиться ею управлять.

Самой страшной опасностью открытого космоса было, по словам Кросно, космическое излучение. Корпус ракеты – не преграда для этих смертоносных лучей, поэтому перед стартом я должен был принимать специальное лекарство.

– Препарат создан специально для меня одним из лучших специалистов по радиации, – объяснял Кросно. – Он использовал модифицированную формулу Петри. Основой препарата служит одна из солей урана – наименее ядовитая. Мы хотели нейтрализовать воздействие одного типа радиации с помощью другого.

Дважды в день Кросно делал мне инъекцию зеленоватой жидкости. Результат был довольно неожиданным – я совершенно разучился спать. Заснуть не помогала даже изнуряющая усталость.

В последнюю ночь перед стартом, когда все было готово к полету, Кросно велел мне отдохнуть у себя в комнате. Однако бессонница выгнала меня на улицу. Несколько долгих часов бродил я по полям и рощам усадьбы. Лунный свет окрашивал мир в волшебные серебристые тона. Где-то вдали гудел поезд и лаяли собаки. Воздух был напитан осенними запахами. И мне вдруг стало ужасно жаль, что я покидаю Землю, оставляю все это – кто знает, надолго или навсегда?

Думал я и о Доне, о ее смерти. Глупостью и ребячеством казалась мне теперь ссора с ее родными. Следовало бы помириться с ними – ради Доны и ради маленького Барри. Ужасно захотелось найти телефон и позвонить им прямо сейчас, услышать голос сына…

Но было уже поздно. Кто станет будить ребенка после полуночи? Я вспомнил свое видение – или это была галлюцинация? Живая Дона в хрустальном гробу, призывавшая меня лететь… Странное нетерпение охватило все мое существо. К ракете я вернулся едва ли не бегом. Кросно был уже там – он не нашел меня в комнате и заметно нервничал.

– Не мог заснуть, – объяснил я ему. – Это ваше лекарство…

– Я так волновался… – ответил Кросно. – У нас осталось всего десять минут.

Я вскарабкался по тонкой паутинке лестницы, пропихнул свое тело через круглый люк в крошечную узкую кабинку и задраил воздушный шлюз. Внизу Кросно спрятался в укрытие, заложенное для верности мешками с песком.

Теперь надо было забыть о взрывчатке под ногами – если что-нибудь пойдет не так, я вместо Венеры попаду прямехонько в загробный мир – и сосредоточиться на хронометре. В расчетный момент требовалось запустить все три двигателя. Мои руки дрожали. Но вот стрелка дошла до нужной отметки, и я рванул рычаги на себя.

Двигатели взревели громче сотни тайфунов, и ракета устремилась вверх. Лужайка вместе с укрытием Кросно скрылась в урагане голубого пламени.

Земля быстро удалялась. Оглушающий грохот и перегрузки были невыносимы. Целую вечность я удерживал рычаги в предельном положении, дожидаясь, пока спидометр покажет восемь миль в секунду – скорость, необходимую, чтобы преодолеть притяжение Земли. Только после этого я смогу выключить двигатели.

А когда рев смолк, в крошечной кабине воцарилась полная тишина. Тишина и неподвижность показались мне раем. Да, да, именно неподвижность, ведь, находясь внутри ракеты, я совсем не чувствовал ее огромной скорости. Теперь надо было определить свое положение в пространстве и скорректировать курс.

Залитая лунным светом Земля превратилась в огромный голубой шар. Он удалялся, постепенно уменьшаясь в размерах. Рядом с ним, почти у меня на пути, висел в пустоте второй шарик, черно-белый и меньшего размера. Луна. Ее белая половина поначалу казалась мне ослепительной. Но вот из-за уменьшающегося диска Земли появилось Солнце, и стало ясно, что на самом деле Луна была очень тусклой. Я поспешил закрыть обращенные к Солнцу иллюминаторы металлическими шторками.

Венеру пришлось искать довольно долго. Естественно, ведь, когда я стартовал, ее не было видно. Вот и оно – крошечное пятнышко света. Неужели это целый мир, с огромной скоростью мчащийся мне навстречу?

Я нагнулся за секстантом и логарифмическими таблицами и впервые ощутил странное покалывание во всем теле. Ощущение было довольно болезненным – скорее даже не покалывание, а жжение.

Я сразу понял, что это космическое излучение – те смертоносные лучи, которые не доходят до поверхности Земли, поглощаясь в многокилометровой толще атмосферы. Может, я получил недостаточно препарата Кросно? Я протянул руку к настенной аптечке, немеющими пальцами взял крошечный шприц и вкатил себе в плечо еще одну основательную дозу лекарства.

– Чего-чего, а спать мне сейчас все равно нельзя, – вслух пробормотал я и снова потянулся за секстантом.

Крошечный диск Венеры отделяло от меня тридцать миллионов миль. Малейшая ошибка в расчетах, и я на несколько тысяч миль промахнусь мимо цели. А потом «Астронавт», скорее всего, рухнет на Солнце.

Покалывание в теле сменилось странным онемением. Я понял, что засыпаю. Все напряжение последних бессонных дней обрушилось на меня в один миг.

Я знал, что не должен спать – по крайней мере, пока не выведу «Астронавта» на правильный курс. Даже несколько минут могут оказаться роковыми. Я боролся со сном изо всех сил, понимая, что для меня это – борьба за жизнь.

Но инструменты выскользнули из онемевших пальцев. «Дело в лекарстве, – подумал я. – Зеленоватая жидкость в моих венах реагирует с космическими лучами… Сон – побочный эффект. Кросно не предусмотрел его. Венера… Курс…»

Я заснул.