355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джек Лондон » Собрание сочинений в одной книге » Текст книги (страница 19)
Собрание сочинений в одной книге
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 05:20

Текст книги "Собрание сочинений в одной книге"


Автор книги: Джек Лондон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 79 страниц) [доступный отрывок для чтения: 28 страниц]

Глава XXXI

– Она будет попахивать, – сказал я, – но зато не будет выпускать тепла и защитит нас от дождя и снега.

Мы любовались законченной крышей из котиковых шкур.

– Она неказиста, но своей цели послужит, а это главное, – продолжал я, надеясь услышать похвалу Мод.

Она захлопала в ладоши и объявила, что крыша ей чрезвычайно нравится.

– Но внутри совсем темно, – добавила она через секунду, и плечи ее невольно вздрогнули.

– Вы могли напомнить об окне, когда стены еще не были завершены, – сказал я. – Хижина строилась для вас, и вы должны были подумать об окне.

– Но ведь вы знаете, что как раз самое необходимое я всегда забываю, – засмеялась она. – А кроме того, вы можете в любое время пробить в стене дыру.

– Совершенно верно. Об этом я не подумал, – ответил я, глубокомысленно качая головой. – А подумали вы о том, чтобы заказать стекла? Позвоните по телефону и скажите, какой сорт и размер вам нужен.

– То есть… – начала она.

– То есть окон не будет.

Темно и неприглядно было в этой хижине, которая в цивилизованном мире годилась бы лишь для свиного хлева. Но для нас, скитавшихся по морю в открытой лодке, она была уютным уголком. Вслед за устройством освещения при помощи котикового жира и скрученного из пакли фитиля пришел черед для заготовки впрок мяса и постройки второй хижины. Теперь это не представляло трудностей. Мы выезжали с утра и возвращались к полудню с котиками. Затем, пока я трудился над постройкой хижины, Мод топила жир и коптила мясо. Она нарезала мясо тонкими ломтиками, и над огнем оно отлично прокапчивалось.

Сооружать вторую хижину было легче, так как я пристроил ее к первой, и понадобилось возвести только три стены. Но все-таки это была тяжелая работа. Мы с Мод трудились весь день, не щадя сил, и, когда наступала ночь, в изнеможении валились на постели, забываясь тяжелым сном. И все же Мод говорила, что никогда не чувствовала себя здоровее и сильнее. О себе я мог сказать то же самое. Но она была так хрупка, что я постоянно недоумевал, откуда вообще у нее берутся силы.

– Подумайте о долгом зимнем отдыхе, – отвечала она всегда, когда я просил ее не переутомляться. – Мы будем изнывать от недостатка работы.

В тот вечер, когда была закончена крыша моей хижины, мы отпраздновали у меня новоселье. Три дня бушевал шторм. Он начался с юго-востока, но потом повернул и дул теперь с северо-запада прямо на нас. У берегов внешней бухты грохотал прибой, и даже в нашем внутреннем маленьком порту ходили внушительные волны. Скалистый хребет острова не защищал нас от ветра, который так свистел и ревел вокруг нашей хижины, что я боялся за целость стен. Крыша из шкур, натянутая, как мне казалось, достаточно туго, ходила вверх и вниз при каждом порыве ветра. В стенах открылись бесчисленные щели, недостаточно плотно законопаченные мхом. Но в хижине весело горел котиковый жир, и нам было тепло и уютно.

Мы приятно провели вечер. На душе у нас было легко. Мы не только примирились с предстоявшей нам суровой зимой, но и подготовились к ней. Котики могли теперь спокойно отправляться в свое путешествие на юг – нам они больше не были нужны. И бури больше не страшили нас. Нам не только был обеспечен сухой, теплый и укрытый от ветра угол, но мы располагали даже мягкими и вполне удобными матрацами из мха. Их изобрела Мод. Это была первая ночь, которую мне предстояло спать на матраце, и я знал, что буду спать слаще оттого, что он был сделан ее руками.

Собравшись уходить, она повернулась ко мне и, смущенно улыбаясь, сказала:

– Что-то должно случиться. Что-то готовится. Я чувствую это. Что-то приближается сюда, к нам.

– Хорошее или дурное? – спросил я.

Она покачала головой.

– Не знаю, но оно близко.

Она указала на море.

– Это подветренный берег, – рассмеялся я. – И лучше быть на нем, чем приближаться к нему в подобную ночь.

– Вы не боитесь? – спросил я, вставая, чтобы открыть ей дверь.

Она смело посмотрела мне в глаза.

– Вы себя хорошо чувствуете? Совсем хорошо?

– Никогда не чувствовала себя лучше, – ответила она.

Мы поговорили еще немного, и она ушла.

– Спокойной ночи, Мод, – сказал я.

– Спокойной ночи, Гэмфри, – ответила она.

Мы совершенно невольно начали называть друг друга по имени. Это было так же непреднамеренно, как и естественно. В этот миг я готов был обнять ее и привлечь к себе. Будь это в другой обстановке, я так и сделал бы. Но здесь я сдержал себя и остался один в своей маленькой хижине, согретый сознанием, что между мной и Мод возникли какие-то новые нити, которых еще недавно не существовало.

Глава XXXII

Я проснулся, охваченный каким-то странным ощущением. Мне чего-то не хватало в окружавшей меня обстановке. Но это таинственное угнетенное состояние прошло через несколько секунд, когда я убедился, что отсутствующее «нечто» – ветер. Когда я засыпал, нервы у меня были напряжены его постоянными порывами, и поэтому неожиданная тишина так поразила меня.

Это была моя первая за много месяцев ночь под кровлей, и я несколько минут нежился под одеялами – наконец-то не мокрыми от тумана и сырости – и размышлял сначала о впечатлении, произведенном на меня неожиданным затишьем, а потом о радости, которую доставляла мне мысль, что я покоюсь на матраце, сделанном руками Мод. Одевшись и открыв дверь, я услышал шум волн, все еще бившихся о берег и свидетельствовавших о бурной ночи. День был ясный и солнечный. Я изрядно заспался и, выйдя из хижины, ощутил внезапный прилив энергии и готовность наверстать упущенное время.

Очутившись на воздухе, я остановился как вкопанный. Я не мог не верить своим глазам, но был ошеломлен тем, что увидел. На берегу, в каких-нибудь пятидесяти футах от меня, лежало носом на песке лишенное мачт черное судно. Мачты и реи, перепутавшись с вантами и разодранной парусиной, свисали, покачиваясь, с его бортов. Я готов был протирать глаза от изумления. Сооруженный нами самодельный камбуз, знакомый уступ юта, низкая крыша кают-компании над самым бортом… Это был «Призрак».

Какой каприз судьбы занес его именно сюда? Что за поразительное совпадение? Я взглянул на мрачную, неприступную стену за моей спиной и пришел в полное отчаяние. Бегство было невозможно, о нем нечего было и думать. Я подумал о Мод, спящей в построенной нами хижине; вспомнил, как она сказала мне: «Спокойной ночи, Гэмфри». Слова «моя жена, моя подруга» промелькнули в моем мозгу, но звучали теперь погребальным звоном. Затем все поплыло у меня перед глазами.

Быть может, это продолжалось лишь долю секунды, но я не знаю, сколько времени протекло до тех пор, пока я пришел в себя. Передо мной лежал «Призрак», его нос врезался в берег, расколотый бушприт торчал в песке, перепутанные снасти, приподнимаемые волнами, терлись о борт судна. Нужно было что-нибудь сделать, что-то предпринять.

Меня поразило, что на борту не заметно движения. Я подумал, что экипаж, измученный ночной борьбою с бурей и крушением, теперь отдыхает. Следующая мысль была о том, что Мод и я можем все-таки как-нибудь скрыться. Не удастся ли нам сесть в лодку и обогнуть мыс, прежде чем кто-нибудь проснется? Я решил позвать Мод и сейчас же двинуться в путь. Я поднял руку, чтобы постучать ей, и вдруг вспомнил, как ничтожно мал наш остров. Нам не оставалось ничего, кроме широкого сурового океана. Я подумал о наших уютных маленьких хижинах, о наших запасах мяса и жира, мха и дров и понял, что нам не выдержать путешествия по зимнему морю с его неизбежными штормами.

В нерешительности стоял я у дверей Мод. Нет, это невозможно, совершенно невозможно. В моем мозгу возникла дикая мысль ворваться и убить ее спящую. Но через секунду передо мной мелькнуло лучшее решение. Весь экипаж спал. Почему бы не взобраться на борт «Призрака» и не убить самого Вольфа Ларсена? Ведь дорогу к его койке я отлично знал. А потом… потом видно будет. Хуже, чем теперь, быть не могло.

Мой нож был у меня за поясом. Я вернулся в хижину за ружьем, убедился, что оно заряжено, а затем направился к «Призраку». Не без труда и промокнув по пояс, я взобрался на борт. Баковый люк был открыт. Я остановился прислушаться к дыханию людей, но внизу было тихо. Меня поразила новая мысль: «Что, если “Призрак” покинут?» Я прислушался внимательнее. Ни звука. Я осторожно спустился по лестнице. На баке было пусто; стоял затхлый запах покинутого жилья. Повсюду валялась рваная одежда, старые морские сапоги, дырявые дождевые плащи – весь ненужный хлам, скапливающийся на баке во время долгого плавания.

Я поднялся на палубу с мыслью о том, что корабль спешно оставлен его обитателями. Надежда снова ожила в моей груди, и я уже более спокойно присматривался ко всему. Лодок не было. На кубрике я увидел то же, что и на баке. Охотники, по-видимому, укладывались с такой же поспешностью. «Призрак» был покинут. Он принадлежал Мод и мне. Я подумал о судовых запасах, о кладовой под кают-компанией, и у меня явилось желание поразить Мод чем-нибудь необычным к завтраку.

Реакция после пережитого страха и сознание, что страшное дело, для которого я сюда пришел, больше не нужно, пробудили во мне мальчишескую радость. Перепрыгивая через ступеньку, я взбежал по трапу. Огибая камбуз, я с удовольствием подумал о находившихся в ней великолепных кухонных принадлежностях. Я поднялся на ют и увидел… Вольфа Ларсена!

От неожиданности я с разгона пробежал еще несколько шагов по палубе, прежде чем мне удалось остановиться. Вольф Ларсен стоял на трапе кают-компании, видны были только его голова и плечи. Опираясь руками о полуоткрытый люк, он в упор смотрел на меня. Он не шевелился и только стоял и смотрел.

Я задрожал. Появилось привычное чувство тошноты. Я должен был ухватиться за край рубки, чтобы не упасть. Мои губы сразу пересохли, и я несколько раз облизнул их. Я не сводил глаз с Вольфа Ларсена. Мы оба молчали. Что-то жуткое было в его молчании и неподвижности. Мой прежний страх перед ним вернулся с удесятеренной силой… И так мы стояли и смотрели друг на друга.

Я чувствовал, что надо что-то предпринять, но беспомощно ждал инициативы с его стороны. Положение напомнило мне тот момент, когда я приближался к долгогривому секачу, и мое намерение убить Вольфа Ларсена, под влиянием страха, сменилось желанием обратить его в бегство. Тогда мне стало ясно, что я здесь не для того, чтобы уступать инициативу Вольфу Ларсену, а для того, чтобы проявить ее самому.

Я взвел оба курка и навел ружье. Если бы он шелохнулся или попытался спуститься в люк, я, без сомнения, застрелил бы его. Но он по-прежнему стоял неподвижно и смотрел на меня. Целясь в него дрожащими руками, я успел разглядеть, что его лицо сильно осунулось. По-видимому, он пережил сильные волнения. Щеки впали, на лбу залегли морщины. Глаза его тоже показались мне странными, и не только своим выражением, но и своим внешним видом; казалось, что их нервы и поддерживающие мышцы испытывали напряжение и слегка их перекашивали.

Мой мозг быстро работал, и я успел подумать о тысяче вещей. Но я не мог спустить курок.

– Ну что же? – нетерпеливо спросил он.

Я напрасно боролся с собой, стараясь заставить мой палец нажать собачку, и не мог выговорить ни слова.

– Почему вы не стреляете? – спросил он.

Я откашлялся, но говорить все-таки не мог.

– Горб, – медленно проговорил он, – вы не можете этого сделать. Не то чтобы вы боялись, но вы бессильны. Ваша условная мораль сильнее вас. Вы раб взглядов, общепринятых среди людей вашего круга. Их кодекс с детства вдолбили вам в голову, и, несмотря на всю вашу философию и на мои уроки, вы не можете заставить себя убить безоружного, не оказывающего сопротивления человека.

– Я знаю, – хрипло отозвался я.

– И вы знаете также, что мне убить безоружного – все равно что выкурить сигару, – продолжал он. – Вы знаете меня и мою цену в мире, по вашим понятиям. Вы называли меня змеей, тигром, акулой, чудовищем и Калибаном. И все-таки вы тряпичная кукла, эхо чужих слов. Вы не способны убить меня, как убили бы змею или акулу, и только потому, что у меня есть руки и ноги и тело, похожее на ваше. Ба! Я ожидал от вас большего, Горб!

Он вышел из люка и приблизился ко мне.

– Оставьте ружье. Я хочу задать вам несколько вопросов. Я еще не успел оглядеться. Что это за место? Как лежит «Призрак»? Почему вы промокли? Где Мод?.. Прошу прощения, мисс Брюстер… или я должен сказать «миссис ван Вейден»?

Я пятился от него, чуть не плача оттого, что не мог заставить себя пристрелить его, но все же не был настолько глуп, чтобы отложить ружье. В отчаянии я надеялся на какой-нибудь враждебный выпад с его стороны. Только если бы он попытался ударить меня или схватить за горло, я нашел бы в себе силы выстрелить.

– Это остров Усилий, – ответил я на его вопрос.

– Никогда не слыхал о таком.

– Так, во всяком случае, называем его мы, – пояснил я.

– Мы? – переспросил он. – Кто это «мы»?

– Мисс Брюстер и я. А «Призрак», как вы сами можете видеть, лежит носом на берегу.

– Тут есть котики, – сказал он. – Они разбудили меня своим ревом, а то я все еще спал бы. Я еще ночью слышал их, и это было первым признаком близости подветренного берега. Это лежбище, какого я давно искал. Благодаря моему брату Смерть-Ларсену я нашел клад. Это настоящий монетный двор. Каковы широта и долгота острова?

– Не имею ни малейшего понятия, – ответил я. – Но вы сами должны иметь точные сведения. Что говорят ваши последние наблюдения?

Он загадочно улыбнулся, но не ответил.

– Где же команда? – спросил я. – Как это вы оказались один?

Я ожидал, что он снова промолчит, но, к моему удивлению, он охотно ответил.

– Брат нашел меня меньше чем через сорок восемь часов, хотя я и не сделал никакого промаха. Он абордировал шхуну ночью, когда на палубе был всего один вахтенный. Охотники изменили мне. Он предложил им лучшую плату. Я сам слышал. Он сделал это на моих глазах. Конечно, и команда перешла к нему. Этого можно было ожидать. Все они в один миг перескочили через борт, и я остался один на своей шхуне. На этот раз Смерть-Ларсен взял верх.

– Но как вы потеряли мачты? – спросил я.

– Пойдите и осмотрите снасти, – сказал он, указывая туда, где должна была находиться оснастка бизань-мачты.

– Перерезаны ножом! – воскликнул я.

– Не совсем, – усмехнулся он. – Это была чистая работа, присмотритесь внимательнее.

Я так и сделал. Талрепы были надрезаны так, что при сильном порыве ветра веревки должны были лопнуть.

– Это дело рук кока, – снова со смехом сказал Вольф Ларсен. – Я это знаю, хотя и не накрыл его. Он хотел посчитаться со мной.

– Молодец Мэгридж! – воскликнул я.

– Да, я подумал то же самое, когда все покинули меня. Только я не высказал этого вслух.

– Но что же вы сами делали в то время, когда это происходило? – спросил я.

– Делал, конечно, все, что мог и что при таких обстоятельствах можно было сделать.

Я снова начал рассматривать работу Томаса Мэгриджа.

– Я, пожалуй, присяду и погреюсь на солнышке, – услышал я слова Вольфа Ларсена.

В его голосе послышалась нотка физической слабости, и это было настолько странно, что я поспешно взглянул на него. Он нервно проводил рукой по лицу, как будто смахивая паутину. Я был озадачен. Все это было мало похоже на Вольфа Ларсена, которого я знал.

– Как ваши головные боли? – спросил я.

– Все еще мучают меня, – ответил он. – Кажется, и сейчас начинается приступ.

Он медленно опустился на палубу, потом повернулся на бок и опер голову на руку, свободной рукой защищая глаза от солнца. Я стоял и с недоумением глядел на него.

– Вот вам благоприятный случай, Горб, – сказал он.

– Я не понимаю вас, – солгал я.

– Ладно, – тихо, словно сквозь дремоту, произнес он. – Вот я перед вами, как вы этого хотели.

– Ничего подобного, – возразил я, – я хотел бы, чтобы вы были за несколько тысяч миль отсюда.

Он усмехнулся и больше не произнес ни слова. Он даже не пошевельнулся, когда я прошел мимо него и спустился в каюту. Открыв люк в полу, я медлил спускаться в темную кладовую. Что, если капитан притворяется? Не хватало попасться тут, как крыса в ловушку. Я осторожно поднялся по трапу и выглянул на палубу. Вольф Ларсен лежал в том же положении, в каком я оставил его. Я снова сошел вниз, но, прежде чем спуститься в кладовую, предварительно спустил туда крышку люка. По крайней мере, теперь ловушка осталась без крышки. Но все это было излишне. Я выбрался назад в кают-компанию с запасом мармелада, морских сухарей и мясных консервов. Я набрал столько, сколько мог унести, а потом закрыл за собой люк.

Достаточно было взглянуть на Вольфа Ларсена, чтобы убедиться, что он не пошевельнулся. Вдруг меня осенила блестящая мысль. Я прокрался в капитанскую каюту и завладел его револьверами. Другого оружия я не нашел, хотя тщательно обыскал и остальные каюты. На всякий случай я заглянул еще на кубрик и на бак и забрал из камбуза все ножи. Затем я вспомнил об огромном ноже, который Ларсен всегда носил при себе. Подойдя к нему, я заговорил с ним, сначала тихо, потом громче. Он не шелохнулся. Я нагнулся и вынул нож из его кармана. Теперь я вздохнул свободнее. У него не осталось оружия, чтобы напасть на меня на расстоянии, а я, вооруженный, всегда мог предупредить его попытку, если бы он вздумал схватить меня своими ужасными руками гориллы.

Наполнив частью моей добычи кофейник и сковороду и захватив из кают-компании немного фарфоровой посуды, я оставил Вольфа Ларсена лежащим на солнце и спустился на берег.

Мод еще спала. Я раздул костер – мы пока не успели соорудить зимней кухни – и лихорадочно принялся готовить завтрак. Когда все уже было почти готово, я услышал, что она встала. Я разлил кофе по чашкам, дверь открылась, и она вошла.

– Это нехорошо с вашей стороны, – приветствовала она меня, – вы посягаете на мои права. Мы ведь договорились, что стряпать буду я, и…

– Только один разочек, – умоляюще перебил я.

– Если вы обещаете, что это не повторится, – улыбнулась она. – И конечно, если вам не надоела моя стряпня.

К моему удовольствию, она ни разу не взглянула на берег, а я так удачно отвлекал ее внимание, что она машинально напилась кофе из фарфоровой чашки, после жареного картофеля, и намазала вареньем бисквит. Но это не могло продолжаться вечно. Вдруг на ее лице отразилось изумление. Она заметила, что ест с фарфоровой тарелки. Оглядев все вещи на столе, она перевела взгляд на меня, а потом медленно обернулась к морю.

– Гэмфри! – сказала она.

Прежний невыразимый ужас появился в ее глазах.

– Неужели… он? – пробормотала она.

Я кивнул головой.

Глава XXXIII

Весь день мы ждали, что Вольф Ларсен сойдет на берег. Это были мучительно тревожные часы. Каждую минуту то один, то другой из нас поглядывал на «Призрак». Но Вольф Ларсен не являлся. Он даже не показывался на палубе.

– Вероятно, у него болит голова, – сказал я. – Когда я уходил, он лежал на палубе. Он может пролежать так и всю ночь. Надо бы пойти и взглянуть на него.

Мод умоляюще поглядела на меня.

– В этом нет ничего опасного, – успокоил я ее. – Я возьму с собой револьверы. Вы знаете, что я унес со шхуны все оружие.

– Но остались его руки, его страшные, чудовищно сильные руки! – возразила она, а затем вскричала: – О Гэмфри, как я боюсь его! Не ходите, пожалуйста, не ходите!

Она положила свою руку на мою, и сердце мое забилось. В этот миг мои чувства, наверное, отразились на моем лице. О милая! Она была так женственна в своей мольбе!

– Я не буду рисковать, – сказал я, – и только погляжу через борт.

Она серьезно пожала мне руку и отпустила меня.

В том месте палубы, где я оставил Вольфа Ларсена, его не оказалось. Очевидно, он спустился к себе. В эту ночь мы с Мод дежурили по очереди, так как не знали, что вздумает предпринять Вольф Ларсен. Он был способен на все.

Мы прождали день, и еще день, а он все еще не подавал признаков жизни.

– Эти головные боли… эти припадки… – сказала Мод к вечеру четвертого дня. – Быть может, он серьезно болен или умер. Или умирает, – договорила она, не получив ответа.

– Это было бы лучше всего, – ответил я.

– Но подумайте, Гэмфри, как тяжело должно быть ему в его смертный час!

– Может быть, – буркнул я.

– Я никогда не простила бы себе этого. Мы должны что-то сделать.

– Может быть, – повторил я.

Я ждал, с улыбкою думая о ее женской душе, которая заставляет ее заступаться даже за Вольфа Ларсена.

– Вы должны подняться на борт, Гэмфри, и выяснить это, – сказала она. – Если же вы хотите смеяться надо мной, то даю вам на это мое согласие и прощение.

Я послушно поднялся и пошел к берегу.

– Будьте осторожны! – крикнула она мне вслед.

Я помахал ей рукой с палубы, а потом прошел на корму и крикнул вниз, в кают-компанию. Вольф Ларсен ответил мне, и, когда он начал подниматься по лестнице, я взвел курок револьвера. Во время разговора я держал его на виду, но Вольф Ларсен не обращал на это никакого внимания. Физически он казался таким же, каким я в последний раз видел его, но был мрачен и молчалив. Те несколько слов, которыми мы обменялись, собственно, нельзя даже назвать разговором. Я не спросил, почему он не сходил на берег, как и он не спрашивал, зачем я явился на борт. Он сказал лишь, что голова у него прошла, и я оставил его в покое.

Мод выслушала мой отчет с видимым облегчением, а когда через некоторое время над камбузом показался дымок, она и совсем повеселела.

В ближайшие дни ничего не изменилось. Мы часто видели дымок, а иногда и самого Вольфа Ларсена на юте. Но он не делал попыток спуститься на берег. Мы знали это, так как продолжали сторожить по ночам. Его бездействие смущало и тревожило нас.

Так прошла неделя. В нашей жизни не было другого интереса, кроме Вольфа Ларсена, и его присутствие угнетало нас и мешало нам приводить в исполнение наши маленькие планы.

Но в конце недели дымок перестал подыматься над камбузом, и капитан больше не показывался на мостике. Я видел, что в Мод снова растет беспокойство за него, хотя она – быть может, из гордости – воздерживалась от повторения своей просьбы. Да и мне самому, хотя я чуть не убил этого человека, было тяжело думать, что он умирает один, когда так близко от него есть люди. Он был прав. Мой нравственный кодекс был сильнее меня. Тот факт, что у него были руки, ноги и тело, подобные моим, создавал запрет, которого я не мог нарушить. Поэтому я не стал ждать, пока Мод снова пошлет меня. Заметив, что нам не хватает сгущенного молока и мармелада, я объявил, что отправляюсь на борт шхуны. Я видел, что Мод вздрогнула. Она даже пробормотала, что эти продукты не так необходимы и что моя экспедиция за ними может оказаться безуспешной.

Взобравшись на палубу, я снял башмаки и пошел на корму в одних носках. На этот раз я не окрикнул Вольфа Ларсена. Осторожно спустившись по трапу, я нашел кают-компанию пустой. Дверь из нее в каюту капитана была прикрыта. Сначала я думал постучаться, но, вспомнив о цели своего путешествия, воздержался. Избегая шума, я поднял крышку люка в полу и отложил ее в сторону. Запасы судовой лавки хранились в том же помещении, что и провизия, и я воспользовался случаем запастись бельем.

Поднявшись из кладовой, я услышал шум в каюте Вольфа Ларсена. Я притаился и стал слушать. Звякнула дверная ручка. Инстинктивно я отодвинулся за стол и взвел курок. Дверь распахнулась, и показался Вольф Ларсен. Я никогда не видел такого отчаяния, какое выразилось на его лице – на лице Вольфа Ларсена, борца, сильного, неукротимого человека. Он ломал руки, как женщина, потрясал кулаками и тяжко вздыхал. Время от времени он проводил ладонью по глазам, как будто смахивая с них паутину.

– Господи, господи! – стонал он.

Это было ужасно. Я весь дрожал, по спине у меня бегали мурашки, и пот выступил на лбу. На свете нет более страшного зрелища, чем вид сильного человека в минуту крайней слабости и упадка духа.

Но усилием своей необычайной воли Вольф Ларсен овладел собой. Это потребовало от него огромного напряжения. Все его тело сотрясалось, и он был похож на человека, охваченного нервным припадком. В голосе его прорывались рыдания. Когда ему удалось наконец вполне овладеть собой, он пошел к трапу своей обычной походкой, в которой все-таки чувствовались нерешительность и слабость.

Теперь я начал бояться за себя. Открытый люк находился прямо на его дороге, и, обнаружив, что крышка поднята, Вольф Ларсен тотчас узнал бы о моем присутствии. Я не хотел, чтобы он нашел меня в такой трусливой роли, притаившегося на корточках на полу. Но у меня оставалось еще время. Я быстро встал и совершенно бессознательно принял вызывающую позу. Но Вольф Ларсен не видел меня. Не заметил он и открытого люка. Прежде чем я мог вмешаться, он занес ногу над отверстием. Но, почувствовав под собой пустоту, он мгновенно превратился в прежнего Вольфа Ларсена, и его мускулы тигра могучим прыжком перенесли его тело через люк. Широко раскинув руки, он грудью упал на пол. В следующий миг он подтянул ноги и откатился в сторону, прямо на приготовленные мною мармелад и белье.

По лицу его видно было, что он что-то соображает. Но прежде чем я догадался, что у него на уме, он задвинул люк, закрыв таким образом кладовую. Очевидно, он думал, что я нахожусь там. Он был слеп, слеп, как летучая мышь! Я следил за ним, затаив дыхание, чтобы он не услышал меня. Он быстро направился в свою каюту. Его рука не сразу нащупала дверную ручку. Пока он шарил, отыскивая ее, я поспешил на цыпочках перейти через каюту и подняться по трапу. Вскоре Вольф Ларсен вернулся, таща за собой тяжелый сундук, который он надвинул на крышку люка. Не удовольствовавшись этим, он приволок второй сундук и взгромоздил его на первый. Подобрав с полу банки с мармеладом и белье, он положил все это на стол. Когда он направился к трапу, я отступил, тихонько перекатившись через крышу каюты.

Капитан отодвинул дверцу и, облокотившись о край трапа, поднял над ним голову. Немигающим взором он смотрел вдоль палубы. Я был всего в нескольких шагах от него и прямо на линии его зрения. Мне стало жутко. Я чувствовал себя каким-то призраком-невидимкой. Я помахал рукой, но без всякого результата. Однако, когда тень от моей руки упала ему на лицо, я сразу заметил, что он это почувствовал. По-видимому, его кожа была так чувствительна, что реагировала на разницу температуры между светом и тенью.

Наконец, отказавшись от попыток определить, откуда именно падает тень, он поднялся на палубу и пошел по ней с поразившими меня быстротой и уверенностью. И все же заметно было, что это идет слепой.

К моему огорчению, хоть это выглядело смешным, он нашел мои сапоги и унес их в камбуз. Там он развел огонь и начал варить себе еду. Я же прокрался назад в каюту за моим мармеладом и бельем, потом проскользнул мимо камбуза и, сойдя на берег, отправился с отчетом о своей экспедиции.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю