Текст книги "Собрание сочинений в одной книге"

Автор книги: Джек Лондон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 79 страниц) [доступный отрывок для чтения: 28 страниц]

Глава XXI

Досада Вольфа Ларсена на то, что мы с Мод Брюстер игнорировали его в нашем разговоре, искала выхода, и жертвой ее стал Томас Мэгридж. Он не переменил ни своих привычек, ни своей рубашки, хотя по поводу рубашки он утверждал противоположное. Но ее вид опровергал его слова, а скопление жира на печке и на кастрюлях не свидетельствовало и об общей опрятности.

– Я предостерегал тебя, кок, – сказал Вольф Ларсен. – Теперь пора проучить тебя.

Лицо Мэгриджа побледнело под слоем сажи, и, когда Вольф Ларсен вызвал двух матросов с веревкой, несчастный кок обратился в бегство и, как безумный, заметался по палубе, преследуемый хохочущим экипажем. Выкупать его за бортом было для них большим удовольствием, так как он по-прежнему посылал на бак самую отвратительную стряпню. Обстоятельства благоприятствовали этой затее. «Призрак» скользил по спокойной поверхности моря со скоростью не более трех миль в час. Но Мэгриджу купанье не улыбалось. Вероятно, он видел раньше, как это делается. Кроме того, вода была очень холодна, а он не отличался крепким здоровьем.

Как всегда в таких случаях, подвахтенные и охотники высыпали на палубу, предвкушая забаву. Мэгридж, по-видимому, боялся воды, как кошка, и проявлял необычайное проворство, которого мы от него совсем не ожидали. Загнанный в угол, он ловко вскочил на крышу каюты и побежал к корме. Когда преследователи опередили его, он повернул и, промчавшись над камбузом, снова спустился на палубу. Гнавшийся за ним гребец Гаррисон начал настигать его. Но Мэгридж, внезапно подскочив, ухватился за снасти и повис на руках. Это произошло неожиданно. Качнувшись и выставив вперед ноги, он угодил ими Гаррисону прямо в живот. Матрос глухо вскрикнул и упал на палубу.

Аплодисменты и хохот приветствовали этот подвиг, а Мэгридж, увернувшись от одной половины своих преследователей у фок-мачты, уже мчался к корме, проскальзывая между остальными, словно форвард на футбольном поле. Он улепетывал с такой быстротой, что в конце концов поскользнулся и упал. Нильсон стоял в это время на руле, и кок, падая, своим телом сшиб его с ног. Оба покатились по палубе, но встал один лишь Мэгридж. Как это ни странно, но его тщедушное тело переломило ногу сильного матроса как соломинку.

На руль стал Парсонс, и преследование продолжалось. Обезумев от страха, Мэгридж носился по палубе. Матросы улюлюкали, кричали, охотники хохотали и подбадривали беглеца. У переднего люка Мэгриджа настигли сразу трое, но он ускользнул от них, как угорь, с окровавленной губой и разодранной в клочья рубашкой, и прыгнул на ванты. Он карабкался по ним все выше и выше, на самую верхушку мачты.

Несколько матросов вслед за ним взобрались на реи, а двое – Уфти-Уфти и Блэк, гребец Лэтимера, продолжали подниматься, цепляясь руками за тонкие стальные штаги.

Это было опасное предприятие, так как им приходилось висеть на руках, в ста футах над палубой, и трудно было защищать головы от ног Мэгриджа. Кок дико лягался, пока наконец канак, повиснув на одной руке, другой не схватил его за ногу. Блэк проделал то же со второй ногой. Тогда все трое сплелись в один качающийся клубок и, продолжая бороться, соскользнули на марс, в объятия поджидавших их там товарищей.

Воздушная битва окончилась. Мэгридж визжал и невнятно бормотал что-то. На губах у него выступила кровавая пена. Когда его доставили на палубу, Вольф Ларсен сделал из веревки петлю и продел ему под мышки. После этого кока подхватили и швырнули в море. Сорок, пятьдесят, шестьдесят футов размоталось, когда наконец Вольф Ларсен крикнул: «Закрепить!» Уфти-Уфти закрепил трос. «Призрак» рванулся вперед, трос натянулся и вытащил кока на поверхность.

Это было жалкое зрелище. Он не мог утонуть, но переживал все муки утопающего. «Призрак» подвигался очень медленно, и, только когда волна приподнимала его корму, он вытаскивал несчастного на поверхность и давал ему короткую передышку. Потом веревка ослабевала и кок вновь погружался в воду.

Я совсем забыл о существовании Мод Брюстер и вспомнил о ней лишь тогда, когда она вышла наверх и приблизилась ко мне. Это было ее первое появление на палубе. Команда встретила ее гробовым молчанием.

– Что тут происходит? – спросила она.

– Спросите капитана Ларсена, – сдержанно и холодно ответил я, хотя во мне кровь кипела при мысли, что она может стать свидетельницей такой жестокости.

Она собиралась последовать моему совету, как вдруг ее глаза упали на Уфти-Уфти, который в двух шагах от нее, грациозно изогнувшись, держал конец веревки.

– Вы удите рыбу? – спросила она.

Он не ответил. Его глаза, пристально устремленные на море, внезапно блеснули.

– Акула, сэр! – крикнул он.

– Тащи! Живо! Все навались! – скомандовал Вольф Ларсен, и сам первый подскочил к веревке.

Мэгридж услыхал предостерегающий крик канака и дико завопил. Я увидел разрезавший воду черный плавник, догонявший кока с большей быстротой, чем мы успевали подтаскивать его к шхуне.

У нас и у акулы были приблизительно одинаковые шансы, и вопрос был в секундах. Когда Мэгридж был уже под самой кормой, последняя опустилась под набежавшей волной, и это дало акуле преимущество. Плавник скрылся, в воде мелькнуло белое брюхо. Акула бросилась вперед. Почти так же проворен оказался и Вольф Ларсен. Всей своей могучей силой он рванул веревку. Из воды показалось тело кока, а за ним голова акулы. Мэгридж поджал ноги. Чудовище как будто лишь коснулось одной из них и шлепнулось обратно в воду. Но в этот миг Томас Мэгридж громко закричал. Еще миг, и он, как пойманная на удочку рыба, перелетел через борт и бесформенной массой упал на палубу.

На палубу брызнул фонтан крови: правой ноги кока как не бывало – она была откушена по щиколотку. Я быстро взглянул на Мод Брюстер. Ее лицо было бледно, в расширенных глазах стоял ужас. Она смотрела не на Томаса Мэгриджа, а на Вольфа Ларсена. Он заметил это и со своим обычным коротким смешком сказал:

– Просто забава, мисс Брюстер! Более грубая, чем те, к которым вы, вероятно, привыкли, но все-таки забава! На акулу мы не рассчитывали. Она…

Но в этот миг Мэгридж, подняв голову и оценив размеры своей потери, перекатился по палубе и впился зубами в ногу Вольфу Ларсену. Капитан спокойно нагнулся и двумя пальцами сдавил коку челюстные суставы. Челюсти медленно разжались, и Вольф Ларсен высвободил свою ногу.

– Как я уже сказал, – продолжал он, как будто ничего не случилось, – на акулу мы не рассчитывали. Это было… гм!.. может быть, Провидение?

Мисс Брюстер не подала виду, что слышала эти слова, но в глазах ее мелькнуло крайнее негодование, и она поспешно отвернулась. Однако, едва двинувшись, она зашаталась, и я едва успел подхватить ее. Я поспешил усадить ее на стул, думая, что она упадет в обморок, но она овладела собой.

– Достаньте хирургические инструменты, мистер ван Вейден, – приказал мне Вольф Ларсен.

Я колебался. Но губы мисс Брюстер беззвучно зашевелились, и она глазами послала меня на помощь пострадавшему.

– Пожалуйста! – чуть слышно пробормотала она, и я не мог ослушаться ее.

К этому времени я успел уже приобрести такой навык в хирургии, что Вольф Ларсен, дав мне краткие указания, предоставил мне самому, с помощью двух матросов, справляться с задачей. Сам же он решил отомстить акуле. За борт был опущен на крючке жирный кусок свинины, и к тому времени, как я зажал все вены и артерии, матросы с веселыми криками втаскивали на борт провинившееся чудовище. Сам я не видел его, но мои помощники, то один, то другой, по очереди бегали посмотреть, что делается на шканцах. Шестнадцатифутовая акула была подвешена к снастям. Рычагами ей широко раздвинули челюсти и вставили в пасть заостренную с обоих концов крепкую палку. Когда рычаги были удалены, челюсти уже не могли сомкнуться. После этого акулу бросили назад в море, и она, все еще полная сил и тем не менее беспомощная, была обречена на голодную смерть, – смерть, которой она заслуживала меньше, чем человек, придумавший это наказание.

Глава XXII

Когда мисс Брюстер подошла ко мне, я уже знал, о чем будет разговор. Перед этим она минут десять серьезно беседовала с машинистом. Ее лицо было бледно, большие глаза пристально смотрели в мои. Я почувствовал некоторую робость, так как они заглядывали в душу Гэмфри ван Вейдена, а Гэмфри ван Вейден мало чем мог гордиться с тех пор, как находился на «Призраке».

Мы прошли по палубе до кормы. Я тревожно оглянулся кругом, чтобы убедиться, что никто не видит нас.

– В чем дело? – мягко спросил я, но решительное выражение ее лица не смягчилось.

– Я допускаю, – начала она, – что утреннее происшествие было просто несчастным случаем. Но я только что говорила с мистером Хэскинсом. Он рассказал мне, что в день нашего спасения, в то время как я спала в каюте, двоих утопили, намеренно утопили, убили!

В голосе ее был вопрос и укор, как будто я был виновен в этом преступлении или, по крайней мере, способствовал ему.

– Вам сказали правду, – ответил я. – Эти двое людей действительно были убиты.

– И вы допустили это! – воскликнула она.

– Вернее было бы сказать, что я не мог этого предотвратить, – все еще мягко ответил я.

– Но вы пытались?

В тоне, которым она задала свой вопрос, ясно слышалась надежда получить утвердительный ответ.

– О, вы не пытались! – заранее угадала она мой ответ. – Но почему?

Я пожал плечами.

– Вы должны помнить, мисс Брюстер, что вы – новая обитательница в этом маленьком мирке и еще не знаете действующих здесь законов. Вы принесли с собой высокие понятия гуманности, чести, благородства. Но здесь они неуместны. Я уже убедился в этом.

При этих словах я невольно вздохнул.

Она недоверчиво покачала головой.

– Что же вы посоветуете? – спросил я. – Взять нож, ружье или топор и убить этого человека?

Она испуганно отступила.

– Нет, только не это!

– Так что же мне сделать? Убить себя?

– Вы говорите как настоящий материалист, – возразила она. – Ведь существует же мужество правоты, и оно никогда не остается безрезультатным.

– О, – улыбнулся я, – вы советуете мне не убивать ни его, ни себя и предоставить ему убить меня. – Она хотела было возразить, но я жестом остановил ее. – Мужество правоты не имеет смысла в этом маленьком плавучем мирке. Лич, один из убитых, обладал им в высшей степени. То же можно сказать и о другом, Джонсоне. Но это не только не принесло им пользы, но, наоборот, погубило их. Такая же судьба ожидает и меня, если я вздумаю проявлять свое мужество. Вы должны понять, мисс Брюстер, что этот человек – настоящее чудовище. Он лишен совести. Для него нет ничего святого, и он ни перед чем не останавливается. Только по его капризу я был задержан здесь на борту, и только по его капризу я все еще остаюсь в живых. Я ничего не предпринимаю и не могу предпринять, потому что я раб этого чудовища, так же как и вы теперь его рабыня. Я так же, как и вы, хочу жить, но я не могу победить его, так же как этого не можете сделать и вы.

Она молчала, ожидая, что я скажу дальше.

– Что же делать? Я здесь слабейший. Я молчу и терплю унижения, как и вы будете молчать и терпеть их. И это разумно. Это лучшее, что мы может сделать, если хотим уцелеть. Но победа не всегда достается более сильному. Мы не можем бороться открыто и должны пустить в ход хитрость. Если вы хотите послушаться моего совета, то вам следует поступать именно так. Я знаю, что мое положение опасно, но, скажу откровенно, ваше еще опаснее. Мы должны стоять друг за друга и заключить тайный союз. Открыто я не смогу вступаться за вас, и вас также прошу молча выслушивать все оскорбления, которые могут выпасть на мою долю. Мы не должны раздражать этого человека или противиться его воле. Мы должны улыбаться и быть любезными с ним, какое бы отвращение он нам ни внушал.

Она в недоумении провела рукой по лбу и сказала:

– Я все еще не понимаю…

– Вы должны делать то, что я вам говорю, – внушительно произнес я, заметив, что глаза гулявшего с Лэтимером по палубе Вольфа Ларсена обратились в нашу сторону. – Поступайте так, как я вам советую, и вскоре вы убедитесь, что я прав.

– Как же мне, собственно, поступать? – спросила она, заметив тревожный взгляд, брошенный мною на объект нашего разговора, и, по-видимому, проникнувшись серьезностью положения.

– Забудьте о всяком «мужестве правоты», – поспешно продолжал я. – Не восстанавливайте этого человека против себя. Держите себя с ним по-дружески, беседуйте с ним о литературе и искусстве – он это любит. Вы найдете в нем внимательного слушателя и неглупого собеседника. И ради себя самой старайтесь избегать диких сцен, разыгрывающихся на этом судне. Насколько возможно, я помогу вам играть вашу роль.

– Так я должна лгать! – возмущенно воскликнула она. – Лгать словами и поступками!

Вольф Ларсен оставил Лэтимера и направился к нам.

– Умоляю вас, поймите меня! – поспешно заговорил я, понизив голос. – Весь ваш житейский опыт здесь ничего не стоит. Вы должны начать с азбуки. Я знаю и вижу, что вы привыкли покорять людей взглядом. Вы уже покорили им меня. Но не пробуйте этого с Вольфом Ларсеном. Вам легче было бы покорить льва, этот же человек только посмеется над вами. На это он… Я всегда был горд тем, что открыл его, – продолжал я, меняя разговор, так как видел, что Вольф Ларсен подходит к нам. – Издатели боялись его и не хотели иметь с ним дела. Но я оценил его сразу и не ошибся: его гений блестяще проявил себя, когда он выступил со своей великолепной «Кузницей».

– Но ведь она появилась в газете, – без запинки подхватила она.

– Да, но это было чисто случайно, потому что он не хотел отдать ее в журналы. Мы толковали о Гаррисе, – сказал я, обращаясь к Вольфу Ларсену.

– Так, так, – отозвался он. – Я помню «Кузницу». В ней много возвышенных чувств и несокрушимая вера в человеческие заблуждения. Кстати, мистер ван Вейден, пошли бы вы проведать кока. Он жалуется на боль и очень беспокоен.

Таким образом меня бесцеремонно выпроводили с палубы. Мэгриджа я застал крепко спящим от данного ему мною морфия. Я не спешил вернуться наверх, когда же я вышел, то, к своему удовольствию, увидел, что мисс Брюстер оживленно беседует с Вольфом Ларсеном. Я был доволен, что она следовала моим советам, но в то же время я почувствовал легкий укол в сердце оттого, что она оказалась способной на то, о чем я ее просил и что так претило ей.

Глава XXIII

Свежий ровный ветер быстро гнал «Призрак» к северу, прямо в стадо котиков. Мы встретили их у сорок четвертой параллели, среди бурного моря, часто застилаемого туманами. Иногда мы целыми днями не видели солнца и не могли делать наблюдений. Потом ветер разгонял тучи, волны начинали искриться и сверкать, и мы узнавали, где находимся. После двух или трех дней хорошей погоды туман сгущался снова.

Охотиться было опасно. Каждое утро серая мгла поглощала лодки, и мы не видели их до самого вечера, а иногда и до ночи, когда они появились, наконец, одна за другой, словно вереница серых морских духов. Уэйнрайт – охотник, захваченный Вольфом Ларсеном вместе со шлюпкой и матросами, – воспользовался туманной погодой и скрылся. Впоследствии мы узнали, что он, переходя со шхуны на шхуну, благополучно добрался и до своей.

Я хотел последовать его примеру, но случай все еще не представлялся. Штурману не полагалось выходить на лодках. Хотя я иногда заговаривал об этом, Вольф Ларсен не пошел мне навстречу. Если бы этот план мне удался, я так или иначе увез бы с собой и мисс Брюстер.

В свое время мне приходилось читать морские романы, где обязательно фигурировала женщина, одна среди множества мужчин. Теперь я лицом к лицу столкнулся с таким положением. В довершение всего этой женщиной была Мод Брюстер, которая лично нравилась мне так же, как раньше очаровывали меня ее произведения.

Трудно представить себе существо, менее подходящее к нашей обстановке. Это было хрупкое, эфирное создание, стройное, с гибкими движениями. Мне всегда казалось, что она ходит не как обыкновенные люди, а скользит по воздуху, как пушинка или как птица, парящая на бесшумных крыльях.

Своей хрупкостью она напоминала мне дрезденскую фарфоровую статуэтку. Мне казалось, что от грубого обращения она может сломаться. Никогда я не видел более полной гармонии тела и духа. Критики называли ее стихи возвышенными и одухотворенными, и таким же можно было бы назвать ее тело. Оно казалось принадлежностью ее души, словно оно тончайшими нитями связывало эту душу с жизнью.

Она являла разительный контраст Вольфу Ларсену. Между ними нельзя было найти ничего общего. Как-то утром, видя их гуляющими вдвоем по палубе, я отнес их к противоположным концам человеческой лестницы: он воплощал в себе первобытную дикость, а она – всю утонченность современной цивилизации. Правда, Вольф Ларсен обладал необычайно развитым интеллектом, но последний был направлен исключительно на удовлетворение его диких инстинктов и делал этого дикаря еще более страшным. При всей мускулистости и твердости походки его никак нельзя было назвать тяжеловесным. Его движения обладали кошачьей мягкостью. Я сравнил бы его с большим тигром, хищным и смелым зверем. В глазах его часто мелькал огонь, какой я наблюдал в глазах пойманных леопардов и других хищников.

Когда они приблизились ко мне, я почувствовал, что она чем-то крайне смущена, хотя внешне и не проявляет этого. Взглянув на меня, она произнесла несколько незначительных слов и рассмеялась довольно непринужденно. Но я видел, как ее глаза, словно повинуясь какой-то силе, поднялись на Вольфа Ларсена и тотчас опустились снова, но не настолько быстро, чтобы нельзя было не заметить выражения ужаса в них.

Разгадку этого я увидел в его глазах. Обычно серые, холодные и жестокие, они теперь сияли теплым, золотистым блеском, в них то вспыхивали, то пропадали лучистые огоньки, пока весь зрачок не наполнился ярким светом. Оттого, может быть, и казались золотыми его глаза. Они манили и повелевали, выражали мольбу и говорили о волнении крови – этого не могла не понять ни одна женщина, а тем более Мод Брюстер.

Ее ужас передался мне, и в этот миг страха – самого ужасного страха, какой может испытывать мужчина, – я понял, насколько она мне дорога. Сознание, что я ее люблю, наполнило меня ужасом. Смешанные чувства кипели у меня в груди, и я чувствовал, как какая-то высшая сила увлекает меня неведомо куда. Против воли я снова посмотрел в глаза Вольфу Ларсену. Но он уже успел прийти в себя. Золотистый свет потух, глаза его снова были серы и холодны. Он сухо поклонился и ушел.

– Я боюсь, – с дрожью в голосе прошептала она. – Я так боюсь!

Мне тоже было страшно, но, сделав над собой усилие, я спокойно ответил:

– Все уладится, мисс Брюстер! Все уладится, поверьте мне.

Она ответила мне благодарной улыбкой, от которой забилось мое сердце, и ушла с палубы.

Я долго стоял на том месте, где она оставила меня. Мне необходимо было разобраться в своих чувствах, отдать себе отчет в значении происшедшей во мне перемены. Итак, наконец любовь пришла ко мне, пришла при самых невероятных обстоятельствах. Конечно, моя философия всегда признавала неизбежность (рано или поздно) любовных переживаний. Но долгие годы, проведенные в одиночестве среди книг, были плохой подготовкой для этого.

И вот любовь пришла! Мод Брюстер! Память вернула меня к прошлому, я увидел ее первый тоненький томик на своем столе и как к нему постепенно прибавлялись другие. Как я приветствовал появление каждого из них! Я находил в них родственный мне ум. Теперь же их место было в моем сердце.

Мое сердце! Странное чувство охватило меня. Я с недоверием думал о самом себе. Гэмфри ван Вейден, «рыба», «бесчувственное чудовище», «демон анализа», как называл меня Чарли Фэрасет, – влюблен! И вдруг, без всякой причины, мой ум вернулся к маленькой биографической заметке в справочнике, и я сказал себе: «Она родилась в Кэмбридже, и ей двадцать семь лет». Потом я мысленно добавил: «Двадцать семь лет, и все еще свободна и не влюблена?» Но откуда я мог знать, что она действительно не влюблена? Неожиданно нахлынувшая волна ревности положила конец всем сомнениям: да, я действительно любил! И женщина, которую я любил, была Мод Брюстер.

Вне себя от восторга я отошел от трапа и побрел по палубе, бормоча про себя прелестные стихи миссис Браунинг:

 
На годы я покинул мир людей
И жил один среди моих видений.
Я не знавал товарищей милей, —
Мне не забыть их сладостного пенья.
 

Но еще более сладостная музыка звучала в моих ушах, и я был глух и слеп ко всему окружающему. Резкий голос Вольфа Ларсена заставил меня очнуться.

– Какого черта вы тут шляетесь? – спросил он.

Я набрел на матросов, красивших борт шхуны, и чуть не перевернул ведро с краской.

– Вы лунатик или у вас солнечный удар? – продолжал он.

– Расстройство желудка, – отрезал я и как ни в чем не бывало продолжал свою прогулку.