Текст книги "Мертвая река (ЛП)"

Автор книги: Джек Кетчам

Соавторы: Лаки МакКи
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Сильный, но осторожный, он держал ухо востро.

И полз по камням за врагом.

4:20

«Неудивительно, что копов часто ругают», – подумал Питерс. Сколько времени ушло на сборы? Полчаса. И это – только на гребаные сборы. Как будто никто не понимает, что в эту ночь события раскручиваются со скоростью торнадо. Под конец он так изнервничался, что чуть было не выполнил своей угрозы и не послал вперед Уиллиса на пару с Шерингом. Впрочем, едва ли бы он так поступил на самом деле – добросовестный шериф ни за что не поступил бы так со своими подопечными. Их вины нет – эти двое честно несли службу, да и хороший коп – это все-таки и не герой боевика, и не пушечное мясо. «В эту ночь хватит с меня смертей», – здраво рассудил шериф.

К моменту прибытия экипажа «Скорой» фотографы уже работали вовсю. Питерс и Шеринг стояли у кострища и наблюдали за тем, как низенький и тщедушный мужчина в идеально выглаженной кипенно-белой рубашке и при аккуратном галстуке – и это в такую-то рань! – добросовестно запечатлевает на пленку обугленные останки того, что когда-то было человеческим телом. За ними собралось не менее дюжины вооруженных дробовиками и готовых ко всему парней. Питерс разжился обрезом – оружием из собственной коллекции, прибереженным как раз для таких вот форс-мажоров. Он заметил Уиллиса во второй группе людей, суетившихся возле дома, и, кашлянув, чтобы убрать хрипотцу, громко окликнул его:

– Дейл! А ну-ка поди сюда, сынок!

Уиллис махнул полицейским рукой – те как раз выгружались из машины. «Еще одна дюжина», – подумал Питерс и принялся считать по головам. Точно, целая дюжина. Вторая.

– Извини, шеф, – сказал Дейл, подойдя. – Мотт захотел получить информацию об их автомобилях.

– Пусть он получит то, что ему нужно, по радио, – сказал Питерс. – У нас здесь много работы и без этого. Говоришь, есть две тропинки, ведущие к пляжу?

– Все так. Мне известны целых две. Ответвляются от основной в паре сотен ярдов спуска. Насколько я помню, одна из них не слишком часто используется.

– Заброшена?

– Вроде того. Не без препятствий, в общем.

– Ты хорошо это помнишь?

– Ну... вроде да.

– Отлично, – сказал Питерс. – Мы с Шерингом пойдем по первой тропинке, ровной и чистой – не хватало еще мне заблудиться в этих местах, – а ты возьмешь свою группу и поведешь ее по этой самой заросшей тропе. Ежели свезет, в итоге мы встретимся у воды.

– Если меня не подводит память, мы зайдем вам за спину, – сказал Уиллис. – Разница выйдет – минут пять в нашу пользу.

– Вот и отличный повод пошевеливаться. Правда же?

– Правда, шеф, – Уиллис улыбнулся.

Питерс поймал себя на мысли о том, что особо себя торопить не станет.

– Держите ухо востро. Если кого заметите, не спешите открывать пальбу. Стреляйте только в самом крайнем случае. Мы уже установили личности двух оставшихся женщин, и мне не хочется без особой надобности подвергать их жизни опасности. Если получится, постараемся отбить их целыми и невредимыми. И помни, точную численность противника мы не знаем. Будь осторожен!

– Понял, шеф.

Питерс повернулся к Шерингу:

– Сэм, ты готов?

– А ты сам-то всегда готов?

Питерс усмехнулся:

– Далеко не всегда. Но тебе, сынок, я скажу вот что. Окажи мне услугу, сбегай к «Скорой» и скажи им, чтобы до нашего возвращения никуда не уезжали. Мы тем временем пойдем вперед, а ты догоняй. И не занимайся там никакой ерундой. Да, еще скажи – если к нашему возвращению их здесь не окажется, я накатаю в медицинский департамент округа столько жалоб, что ими можно будет устелить дорогу отсюда до Бангора.

– Где ты возьмешь столько казенной бумаги, Джордж?

– Я уж разберусь, Сэм. Потребуется – сам ее куплю.

– Твое дело, старик.

– Именно. Мое. Ну, парни, по коням?

Питерс повернулся и пошел по узкой тропе. За ним двинулся отряд полицейских. Никто не достал из поясного кармана табельный фонарик – луна стояла высоко и более чем ярко освещала окрестности. Не успели они еще скрыться из виду, как их догнал Шеринг.

– Они тебя послали, Джордж, – сказал помощник шерифу. – Сказали, что жалобами твоими весь Бангор полгода подтираться будет. Но они не уедут. Пообещали ждать нас.

– Ну, мне другого и не нужно. – Питерс покачал головой. – Вот они какие, иуды! То есть я, старый коп с одышкой и лишним весом, должен с риском для себя шнырять по лесу ночью, и это нормально. А как немного подежурить в относительной безопасности – это мы, значит, не можем. Говорю тебе, Сэм, с каждым годом эти люди все безбожнее...

– А есть ли Бог? – отозвался Шеринг нехотя. – Я вот его не видел.

Оба – и шериф, и помощник – умолкли.

Их напряженные взгляды скрестились на пустой дороге, стелющейся впереди.

4:22

Мужчина в красной охотничьей рубашке шел по пляжу в каком-то оцепенении, не подозревая, что за ним следят. Как ни крути, а получалось, что он не только упустил жертву, но и не обнаружил ее следов где-либо в лесу. Это могло означать только одно – тот парень все еще где-то в доме. Краснорубашечник не знал, как такое могло быть, но не мог прийти к другому выводу.

Он чуть ли не вдвое прибавил шагу, торопясь назад к дому, – но лишь обнаружил, что всю местность уже заполонили какие-то новые люди. И, что хуже, все – вооруженные. Среди них не было того нужного ему мужчины из дома – видимо, его уже увели в безопасное место.

Краснорубашечник понимал – теперь стае придется покинуть пещеру и углубиться на север, еще дальше в лес. Ему придется рассказать соплеменникам об этом, и это его угнетало. Они скажут, что это его вина. Он был старшим, и его обвинят в провале охоты, в том, что он не смог выследить последнего выжившего. Его разозлило то, что о нем так плохо подумают. Гнев затуманивал глаза, он не мог думать ни о чем другом. Гнев притупил его чувства и не позволял услышать, как человек, назначенный ему в жертву, неуклюже движется позади.

Делая каждое свое движение как можно более неслышимым.

Припадая к камням.

Охотясь на него.

4:25

Мардж не знала, жива ли еще Лора. Можно ли жить после стольких ударов ножом? Она наблюдала столько, сколько было возможно, и Лора все еще была жива, когда Мардж уже не могла этого выносить, когда в ее желудке не осталось ничего, от чего можно было бы избавиться.

Она видела, как мужчина вылил ей в лицо ведро вонючей воды, как затрепетали ее веки. Тощий запалил над костром еще один факел, на смену прогоревшему, и прислонил к стене. С тупым ужасом она наблюдала, как мужчина наклонился над Лорой и ножом срезал с нее мокрые джинсы, сорвал окровавленную рубашку с тела. Она старалась не смотреть на Лору, а только на душегуба. Тощий придавил руку девушки к полу, замахнулся; прежде чем Мардж поняла, что к чему, лезвие топора обрушилось на сгиб локтя, отделив все, что было ниже.

В тот раз, когда ее вырвало, внутри ее еще что-то осталось.

Она услышала громкий шипящий звук, и ужасная вонь наполнила комнату. Дрожа, Мардж повернулась, чтобы снова посмотреть на тощего, и увидела, что он прижег ее рану факелом. После дикарь уселся на пол, скрестив ноги, и стал пить кровь Лоры, сцеженную им в щербатую миску.

От скользкого пола и черной блестящей раны вздымался пар. Возможно, Мардж и тогда стошнило, но теперь она не могла вспомнить. Глаза Лоры были все так же открыты. «Наверное, она уже ничего не чувствует, – думала Мардж, – ничего не понимает. Наверняка у нее шок». Тощий бросил пустую миску и подтянул ее оставшуюся руку по полу к себе; глаза Лоры загорелись знанием и ужасом, и Мардж поняла – спасительное забытье не снизошло на нее.

За секунду до удара топора о мясо она успела отвернуться. Она откинулась к дальней стенке клетки, почти вплотную прижавшись к лежавшему там пареньку, и зажала ладонями уши, чтобы не слушать все эти звуки – шелест пламени и жуткий плеск вытекающей из ран крови, треск костей и сдавленные крики. Ноздри снова защекотала вонь паленого мяса. Он снова прижег рану. Тощий старался как можно дольше поддерживать в ней жизнь, и Лора подыгрывала ему, продолжая инстинктивно, слепо цепляться за жизнь. Разве не понимала она, что в данном положении ей гораздо лучше умереть? Какую же злую шутку сотворила над ней природа – ее выносливость оказалась не менее жестокой, чем выходки этого дикаря. «А что буду делать я, – думала Мардж, – если... нет, не если, а когда подойдет моя очередь сносить все это? Я тоже буду молиться о том, чтобы шок поскорее меня прикончил? Я, протянув так долго, буду надеяться на смерть?.. А как бы вела себя Карла на моем месте?»

Мысли о сестре резанули глубоко, задели только-только переставшие вибрировать струны души. Казалось, что этому кошмару не будет конца; но вот наступила тишина, и она снова повернулась к бойне лицом. Мардж просто надо было – ради себя самой и ради Лоры – увидеть, что тощий сотворил с ней. И все-таки, чтобы сделать это, ей пришлось собрать всю волю. Снова открыв глаза, она очень быстро убедилась, что ее мужество вычерпано до самого дна. «Воля к жизни», «непокорность» – как это дерьмо ни называй, а отметки-то все равно на нуле.

Все тело Мардж заходило ходуном. Она сама не заметила, когда начался этот тремор, но он очень быстро забирал остатки ее сил, это трудно было не отметить.

У Лоры были по локоть отрублены руки, и по колено – ноги. Все обрубки тощий сложил здесь же, рядом с ней, как дрова. Лора меж тем не умирала. Веки, прикрывавшие ее остекленевшие глаза, изредка вздрагивали, а грудь вздымалась и опадала в судорожных, спазматических вздохах.

Ее рот был широко открыт. Он насадил ее язык на рыболовный крючок – и теперь медленно тянул его наружу, ухмыляясь в слепом удовольствии идиота, наблюдая, как кровь стекает у Лоры по подбородку и капает на грудь. Тощий полез в карман и снова вынул нож; зафиксировав лезвие, он потянул крючок еще немного, осторожно подрезал язык у корня, с одной и с другой стороны, и, когда тот повис на одной только пленке, рывком выдернул его. Он немного подержал насаженный на крючок орган перед глазами, словно любуясь. Встав перед Лорой на колени и убедившись, что она видит, он снял его с железного зацепа, сунул в рот и начал с чавканьем жевать.

Потом тощий подполз поближе, и лезвие блеснуло где-то между ног Лоры. Так и не получив свое более естественным образом, изверг прибег к другому типу изнасилования.

Вопль, заглушенный изолентой, обрел какое-то совсем уж нечеловеческое качество. Он спиралью взвился под своды пещеры, забился где-то на дальнем конце диапазона, где человеческое ухо еще способно постичь звук, – и вмиг упал до какого-то жуткого утробного хрюканья, а потом и вовсе оборвался, как обрезанный.

Именно тогда Мардж, сидя на полу клетки, зажмурившись и качаясь из стороны в сторону, поклялась убить тощего, если сможет.

Годишься ли ты на что-нибудь без своей острой железки, вонючее чмо?

Вскоре она услышала, как ключ проворачивается в замке ее неволи, и тогда для гнева в душе просто не оставалось места – все вытеснил ужас, глубокий и всеохватный. Мардж с такой силой вцепилась в руку лежавшего на дне клетки паренька, что тот даже вскрикнул и отпрянул от нее.

– Нет, – проговорила она, – останься, прошу. Прошу, помоги мне!

Она понимала, что в полубреду путала его с Ником. Ник так и не пришел – либо его подловили и убили, либо он и вовсе бросил ее здесь, предпочел спасти не ее, а собственную шкуру... и, в общем-то, имел на то полное право. «О, помогите же мне, хоть кто-нибудь!» – взмолилась она, взывая к кому угодно, ко всем и каждому в огромном внешнем мире. Но здесь, рядом с ней, был лишь этот паренек с мертвенным покоем в глазах.

Дверь клетки открылась. Глаза Мардж быстро обыскали комнату, но она не увидела ничего, что могло бы ей помочь. Она не обращала внимания ни на детей, сгрудившихся у костра, ни на двух женщин, стоявших и наблюдавших за ней. Она лишь увидела, что Лора наконец-то умерла – для этого потребовалось рассечь ее от вульвы до верхних ребер. Кишки бывшей новой девушки Ника валялись темной грудой неподалеку, вытянутые через дыру в брюшной полости. Тощий весь перемазался кровью и стал жуткой тенью, надвигающейся на Мардж из пустоты... Пещера была полна людей, но пуста, ведь ничто здесь не способно было предложить ей помощь. Только помощи Мардж и жаждала в этот черный час.

Она крепко держала мальчика и пыталась отговорить его уйти.

И он, конечно, никуда не уходил – ибо попросту не мог.

Длинные тонкие пальцы тощего сомкнулись на предплечье Мардж. Он медленно, почти бережно вытащил ее из клетки. У него была твердая, мозолистая рука, скользкая от темной крови. Она попыталась вцепиться в мальчика, но тот оттолкнул ее – с силой, будто бы даже раздраженно, будто она ему чем-то помешала, – и отполз назад в тень, в дальний угол клетки. Мардж вцепилась в решетку, но ей не хватило сил удержаться, и тощий вытащил ее, как ребенка из кроватки. Слезы ослепили ее, растеклись по щекам, но она не издавала ни звука, из-за чего в пещере стало неестественно тихо. Вспомнив, до чего плач довел Лору, Мардж заставила себя заткнуться.

«Не борись с ним, – подумала она. – Действуй осторожно».

Он поставил ее к стене, напротив останков Лоры. Уставился на нее. Тишина стала еще острее. Руки тощего легли ей на грудь, крепко сдавили. Она перевела взгляд на темный потолок и попыталась не чувствовать его, попыталась ничего не чувствовать, но мурашки все равно побежали по коже, соски напряглись. «Прошу, будь осторожна», – молила она себя. Пальцы тощего гуляли по телу Мардж, как мерзкие насекомые; она силилась стоять твердо и не уклоняться от его прикосновений, чтобы не дать ему повода причинить ей вред. Затем он с силой хлопнул ее по затылку.

Внезапный удар заставил ее подпрыгнуть. Ему это понравилось. Он засмеялся и еще раз ударил ее. Вопреки своему желанию, она почувствовала, как к ней возвращается гнев. «Ох, нет, – подумала она, – успокойся, пожалуйста, не борись с ним».

Он ударил в третий раз, одновременно нанеся апперкот под грудь, и Мардж с трудом сдержала крик боли. По ее слуху резанул издевательский смех пещерных женщин, похожий на грай дроздов. Тощий отскочил назад и зашелся в приступе громкого, какого-то икающего хохота. Она почувствовала, как внутри ее, под покровом сосредоточенного притворства, что-то словно надломилось, и тут же заметила, как стремительно и бесконтрольно стал нарастать поток доселе сдерживаемого гнева.

Сжав руку в кулак, Мардж с силой зарядила ему в ответ.

И почувствовала себя прямо-таки на седьмом небе от счастья.

Она не была крупной женщиной, но за этим выпадом стояла вся сила ее тела. Кулак врезался тощему в голову, непосредственно за ухом, и он даже покачнулся, непонимающим взглядом уставившись на нее. Мардж услышала, как за спиной женщины и дети зашлись в дружном хохоте – на сей раз уже явно не над ней. Она сделала шаг вперед и снова ударила его, опять в голову, на сей раз точно в ухо.

Тощий завыл, и она потеряла контроль над собой.

Яростные удары посыпались один за другим. Ожесточившись, Мардж продолжала наступать на врага, тесня его назад, снова и снова обрушивая на него всю мощь, совершенно не обращая внимания на боль в руках. Разумеется, существенного вреда она ему причинить не могла, но эта атака явно смутила, обескуражила его – он даже непроизвольно поднял ладони, защищая лицо. Заметив это, женщины расхохотались пуще прежнего, и Мардж на мгновение испытала подлинный триумф победы. «Прикончи этого говноеда, – подумала она. – Боже праведный, помоги мне убить этого паскудника!» Дикая, ликующая, находящаяся на грани полного бессилия, она упорно продолжала наступать, и удар за ударом обрушивался на обескураженного тощего, находя все более уязвимые места. Но ее накал спадал, и она, отмечая это про себя, жалела о проявленном безрассудстве. Она не могла всерьез навредить ему. Что ждет ее, когда силы покинут совсем?

Тощий уклонился от очередного удара, отступил назад и с ухмылкой сунул руку в карман. Холодный блеск ножевой стали вновь явил себя пещерному миру. Лезвие застыло в полуоткрытом состоянии, как кобра, еще не бросившаяся, но уже недобро показывающая раздвоенный язык. Мардж застыла, и на нее снизошло тяжкое изнеможение – вся пещера качнулась перед глазами, и она едва не повалилась ничком.

Медленно пятясь назад и пытаясь унять головокружение, она пробормотала:

– Нет... пожалуйста. Пожалуйста, все что угодно, только не режьте меня, как Лору. Я... извините, мне очень жаль... прошу...

Он приблизился к ней. Она не могла сказать, о чем он думает и что будет делать. Она не могла оторвать взгляда от ножа. Холодная стена пещеры в какой-то момент будто выросла за спиной.

Тощий так и не распрямил лезвие в рукоятке – похоже, он даже не разозлился. Его позабавило то, что она пыталась бороться. И все равно нужно поставить ее на место. Пусть бабы поймут, что над ним нельзя смеяться. Приблизившись к Мардж почти вплотную, он ударил ее по голове рукояткой ножа. Вышло несильно, но все же болезненно. Явно играя с ней в своей садистской манере, тощий стукнул ее по макушке еще раз. Чтобы припугнуть Мардж и лишить возможности определить, откуда последует очередной удар, он принялся перекидывать нож из одной руки в другую. Последовал стремительный выпад в ухо – туда же, куда ударила его она. Мардж коротко вскрикнула, и сбоку по шее у нее потекла струйка крови.

Толкнув ее спиной на стену, тощий поднял нож на уровень глаз и демонстративно раскрыл его до конца, причем сделал это нарочито медленно, подогревая страх жертвы. Он с видимым удовольствием наблюдал за тем, как последний цвет сползает с лица девушки, делает ее безвольной и уязвимой. Лезвие ужалило воздух в миллиметре от ее бледной щеки. Он пока еще не определился, как быть дальше – прирезать ее прямо тут, на месте, или все-таки попробовать сперва натянуть.

Мардж вжалась спиной в стену пещеры, зачарованно наблюдая за приближающейся полоской стали. «Не надо, прошу», – хотела повторить она, но вместо этого лишь закрыла глаза, почувствовав, как острие прикоснулось к ее переносице, а затем резко отдернулось – успев, однако, прочертить прямо посередине лба тонкую, мигом засаднившую полосу.

Затем он посмотрел на ее тело, и его улыбка исчезла, лицо потемнело, обрело очень серьезное выражение. Руки потянулись к отворотам рубашки, и ловким движением тощий сорвал с нее одежду, оставив оголенной по пояс. Мардж вытерла кровь с глаз, посмотрела вниз и увидела, что кончик его ножа находится всего в долях дюйма от ее живота, двигаясь вперед в том же гипнотическом ритме, что и раньше.

Мардж устремила взгляд в темень пещеры. Если ей и в самом деле суждено умереть именно так, она не хотела этого видеть. Когда пробьет час, она, в отличие от Лоры, вообще не хотела бы ничего видеть и знать, не желала чувствовать, как жизнь медленно покидает ее. Она прильнула к стенке пещеры, ощущая, как кончик ножа щекочет живот над пупком. Нажим усилился лавинообразно, когда она меньше всего ожидала этого, и острие вспороло верхнюю стенку пупка, разделив небольшой выступающий участок жировой прослойки надвое. Даже в пещере, где было отнюдь не тепло, Мардж вся съежилась от объявшего ее смертного холода и почувствовала, как по животу струится кровь. Тощий ослабил давление – но не убрал нож, и рассеченная плоть все еще плотно обхватывала его кончик.

Ног под собой Мардж уже почти не чувствовала. К горлу у нее подкатила желчь. Все поплыло перед глазами, плечи свело неприятной судорогой. Она поняла, что еще немного – и свалится с ног, повиснув на ноже, как бабочка – на булавке. «Не двигайся, – возопил внутри ее голос, – стой прямо, ради всего святого!» Но всегда проще приказать себе, чем сделать что-либо. Шок добивал ее, обрывал последнюю контролирующую связь с телом.

Тощий убрал лезвие. Мардж выдохнула, но слишком уж рано: острие взметнулось вместе с рукой выродка, уперлось ей в левую грудь, вспороло сосок сверху донизу. Кровь брызнула ей в лицо, а затем она почувствовала, как губы тощего сомкнулись на сделанном им порезе над пупком. Одновременно с этим его руки потянулись к ее джинсам и резким рывком сдернули их вниз, к земле. Теперь она стояла совершенно голая – голая и мокрая от крови и слюны каннибала. Ей было страшно и мерзко стоять неприкрытой перед таким существом. Насосавшись крови из раны, он отлип от нее, положил руки ей на плечи, поверг на колени. Вконец ослабшая, она опустилась на пол почти с радостью.

На нее обрушился шквал тяжелых пощечин и ударов. Тощий разбил ей нос и губы, и ее голова стала напоминать гудящий колокол. Образ этот лишь усугублял привкус железа во рту и носоглотке, заполненных кровью. Мардж чувствовала себя ужасно уставшей; она все еще ненавидела этого изверга за то, что он вытворяет с ней, но не могла сопротивляться больше. Мысленно она расчленяла, раздирала его на части, но, окажись у нее в руке сейчас револьвер, она, наверное, не смогла бы даже произвести выстрел. Бушевавшая в ней ярость оставалась какой-то тупой, приглушенной и оттого – бесполезной. Ей предстояло умереть, но все, чего она хотела, – хоть бы и мимолетного притока сил. Ровно столько, чтобы убить тощего. «Интересно, Лора тоже через это прошла?..»

Тощий приподнял подбородок Мардж и запрокинул ее голову так, что не оставалось ничего иного, кроме как посмотреть ему в глаза. Он весь прямо-таки лучился восторгом от превосходства над ней, слабой женщиной. Дикарь поднес лезвие вплотную к ее губам, и ей пришлось разомкнуть их, чтобы не порезаться. Сталь застучала о передние зубы. Никогда в жизни Мардж не чувствовала себя настолько беспомощной – ей легко было представить, как лезвие пронзает горло и выходит с другой стороны шеи. Все ее тело обмякнет, зрение затуманивается и умирает первым из всех чувств – достаточно всего одного движения вражеской руки.

Нож царапнул нёбо, скользнул по языку, прочертив по нему нечто вроде леденящей окружности. Внезапно Мардж все поняла. Она ощущала горьковатую сталь ножа, соленый привкус крови; лезвие все кружило и кружило по ее языку. Тощий засмеялся, кивнул, и у нее не осталось ни малейших сомнений относительно его намерений. Затем он убрал нож и отпустил ее. Ах, так вот к чему все пришло, промелькнуло в голове Мардж, когда у нее на глазах пещерный человек стянул джинсы и прошелся рукой пару раз, вверх-вниз, по своему торчащему колом концу. «Ну, значит, так тому и быть, – подумала она, – теперь я постараюсь на совесть. Значит, еще не все потеряно».

Тощий вплотную приблизился к ней и, ухватившись за волосы, нарочито медленно, явно наслаждаясь полной беспомощностью жертвы, откинул ее голову назад. Его конец, жилистый, как и все остальное тело, качался у нее перед глазами.

Мардж взяла его в рот. К тому моменту он уже достаточно возбудился, и потому она отнеслась к задаче так, как того от нее и ожидали, – как любовница, демонстрирующая все свое мастерство. Разве что вместо страсти ее действиями сейчас руководили одни лишь отчаяние и страх. Но она старалась увлечь его процессом – тот даже и не потребовал много времени. Уже через несколько поспешных фрикций его тело напряглось; она услышала его имбецильные постанывания и почувствовала, как член стал пульсировать меж ее губ.

Пара чувств смешалась в ней и начала сливаться воедино. Первое чувство – ее гнев по отношению к тощему, глубокий и неизбывный. Второе – совершенно новое восприятие окружавшего ее здесь зла. И то ужасное место, где она оказалась, и сами эти троглодиты, движимые лишь поистине звериными похотью и голодом, предстали перед ней в каком-то новом обличительном свете. Мысленно она в очередной раз увидела заполненный трупами дом, где обрели последний приют почти все ее друзья, горстка гнусных дикарских детишек и родная сестра, столь нежно любимая. А этот каменный мешок, похоже, станет последним приютом для нее. Что бы она сейчас ни сделала, что бы ни случилось – все это уже не имело никакого значения. Ник не придет; никто не придет. И то, что она должна сделать сейчас, было продиктовано ей с самого начала, с того самого момента, когда она только увидела смерть своей сестры.

Тощий достиг пика. Она подождала, пока не почувствовала первую теплую струю его семени в глубине своего горла. Если бы она верила в Бога, то, возможно, почувствовала бы тогда благодарность – она молила о моменте власти над ним, и вот он был дарован ей. Мардж закрыла глаза и почувствовала, как ненависть сжимает ее челюсти в хватку почище акульей. «Это его не убьет, – подумала она, – жить он, конечно, будет. Но насильничать уже не сможет».

Затем внезапно она оказалась на ногах, чувствуя, как его теплая кровь брызгает на ее ноги и обнаженные бедра. Он наконец выпустил ее волосы, рукой перехватив конец в попытке остановить бьющую вперед кровь. Мардж отпрянула назад и с силой выплюнула откушенную головку тощему в лицо. Он визжал, будто зверь, угодивший в капкан, и для ее ушей это было сущей усладой.

В следующее мгновение она уже бросилась к выходу из пещеры, вовсе не обращая внимания ни на женщин – те выныривали будто из ниоткуда и пытались схватить ее, – ни даже на лысого верзилу, слабого от потери крови, тоже неспособного ее остановить. Мардж растолкала их всех со сверхъестественной силой, а какого-то каннибальского отпрыска, еще совсем мелкого, отшвырнула к стене – и услышала, как его недоразвитый череп лопнул и раскололся, будто перезревший арбуз.

Расслышала Мардж и свой собственный крик – сродни дикому кличу берсерка, ликующего при виде трупов своих врагов. Широко раскинув руки, она мчалась к выходу, мимо костра, мимолетно опалившего ее голые икры, мимо всей этой получеловеческой мерзости и мусора. Дикарям только и оставалось, что ошалело наблюдать за ее рывком к свободе.

Мардж увидела промелькнувший впереди луч лунного света и устремилась на запах моря – и вот он ударил ей прямо в ноздри, пробившись через тягучую пелену дыма и смрада. «А все-таки получилось, – подумала она. – Все же я им показала...»

Отдернув полог из шкур, закрывавший вход в пещеру, она бросилась в стелющуюся перед ней ночную темноту.

* * *

Мужчина в красной рубахе медленно поднимался по тропе, ведущей к пещере, когда до него донеслись крики. Причем крики отнюдь не пленников – не того мальца или женщин, – а его собственных людей. Громче всех звучал вопль его брата, и тут бедолага Краснорубашечник опешил. Ему ведь еще никогда не доводилось слышать, чтобы кто-то из своих голосил подобным образом... но брата он не спутал бы ни с кем другим.

Злые духи заговорили в ночи.

Охота провалилась, и теперь им всем придется поплатиться.

Он колебался в страхе перед тем, что могло ждать внутри. Но крики продолжались, они давили на него. Несмотря на его страх – их настойчивость была смутным призывом к глубинам его бесстрастной души, замешанной на тяжком наследии из крови и насилия. На такой вызов надо ответить. Мрачный, молчаливый, безрадостный, он двинулся вперед.

В своем стремлении к свободе Мардж не увидела его. На мгновение чистый свежий воздух обнял ее, как нежный любовник. Но тут же медвежья хватка Краснорубашечника сомкнулась на ней. Она забилась в этих силках из мышц, стала полосовать окровавленными ногтями его грязную рубаху. Однако даже вся вновь обретенная сила не могла ее спасти.

Мардж, конечно, даже не могла догадываться о том, что все это видел и Ник. Дойдя по следам Краснорубашечника до логова, он быстро оценил ситуацию и стал вдвое быстрее карабкаться вверх по каменистому склону. Для самой Мардж все рухнуло почти мгновенно, единовременно – тело обмякло, и она уже не сопротивлялась мужчине, когда тот затащил ее назад в пещеру и бросил рядом с костром. Мардж была вконец вымотана, измочалена, потеряна, и силы, доставшиеся ей прямо-таки с боем, улетучились навсегда. Она, конечно же, выиграла бой. А вот войну – проиграла.

Уже в следующую секунду ее облепили дети, налетевшие со всех сторон, словно мухи на падаль. Она принялась кричать – тонким, пронзительным воплем, даже отчасти не выражавшим ее отчаяния и боли. То был дикий стон тысяч нервных окончаний, лопнувших и порвавшихся под натиском людоедских тел и зубов. Детишки кинулись на нее как волки, зубами разрывая ее щеки, руки, плечи, яростно прорываясь к грудям и бедрам; и все, что ей теперь оставалось, – ошарашенно и немного отстраненно наблюдать, как все эти вроде бы человеческие особи пожирают ее, такую же человеческую особь, заживо; зрелище жуткое и противоестественное, но в чем-то даже завораживающее. Она видела, как их зубы вырвали ошметки соска, располосованного ножом тощего, из ее груди.

Они все еще пировали ею, когда прогрохотал выстрел.

* * *

Поднимаясь по узкой тропинке к пещере, Ник даже не подозревал о том, что ему когда-либо доведется увидеть подобную картину, однако уже через минуту она предстала перед его взором. Стоявший перед костром Краснорубашечник резко обернулся и воззрился на него; по бокам от него пристроились обе женщины – беременная стояла рядом с залитым кровью мальчиком, чья голова свесилась на одно плечо под неестественным углом. Вдалеке маячило лицо паренька, из клетки изумленно наблюдавшего за происходящим. Худощавый мужчина стоял на коленях и, оглушительно воя, сжимал руками гениталии. Третий индивид – мощного телосложения, но весь осунувшийся – тянулся к чему-то на полу, очевидно, к какому-то оружию. И, наконец, эта стая воющих зловредных детей – как гиены, они вились над чем-то, что каталось и металось под ними в безумном отчаянии.

Мардж.

Ник уловил это за секунду – и тут же начал убивать.

С первой попытки он промазал, и пуля срикошетила от стены аккурат за спиной у Краснорубашечника. Но под сводами пещеры выстрел прозвучал поистине громогласно. Противник стушевался, застигнутый врасплох тем, что пальба ведется прямо тут, в родном логове. Пока он приходил в себя, Ник снова прицелился и выстрелил. Вторая пуля попала Краснорубашечнику в грудь и отбросила его назад, в огонь. Он был мертв еще до того, как соприкоснулся с полом. Густой темный дым пополз по воздуху, взметнулся сноп искр – и красная охотничья рубашка вспыхнула. Ноги и руки мужчины начали судорожно дергаться. Сотейник, висевший над кострищем, опрокинулся, вывалив содержимое на каменный пол.

Один из мальчиков – тот, что постарше, – яростно зашипел и кинулся назад в пещеру. Остальные устремились за ним. Из-за заволокшего нутро пещеры густого дыма Ник еле-еле различал их фигуры – зато отчетливо видел тело Мардж. Она шевелилась у его ног, тихонько скуля. Значит, еще жива. Спасибо, Господи!

Ник грозно замахнулся палкой на женщин, застывших по обе стороны от него, заставив их отступить назад. Затем он увидел, как сквозь клубы дыма на него медленно надвигается лысый громила – одна рука замотана в какие-то шкуры, в другой зажат высоко занесенный над головой предмет, чем-то похожий на кривую палицу. Ник выстрелил. Лысый качнулся, его изувеченная рука инстинктивно метнулась к животу. Тем не менее он сделал еще один шаг, и Ник выстрелил в него еще раз, угодив точно в шею. Голова громилы почти отделилась от тела, из вскрытой яремной вены выплеснулась кровь. Он упал, точно срубленное дерево. «Палица» выпала у него из руки и покатилась к ногам Ника. Только тогда стало понятно, что это чья-то отрубленная рука.