Текст книги "Я не Сэм (ЛП)"

Автор книги: Джек Кетчам

Соавторы: Лаки МакКи
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Отец понял, что жену надо поместить в лечебное учреждение, когда однажды вечером она решила приготовить замороженную пиццу и поставила ее в духовку прямо в коробке.

– В общем, я вытащил ее оттуда, и мы поехали покататься. Я купил ей шоколадное мороженое. Казалось, ей было хорошо, она развлекалась. Она даже потянулась ко мне, улыбнулась и съела немного моего бананового десерта, совсем как маленький ребенок. Она была очень мила. Но, знаешь, она ни разу не спросила ни о тебе, ни о твоем брате. И я не уверен, что она знала, кто я, даже когда я поцеловал ее на прощанье. Даже тогда она выглядела озадаченной.

Он вздыхает, кашляет. Даже после двух лет ему все еще очень тяжело. Он меняет тему разговора.

– От брата есть какие-нибудь вести?

– Нет.

Теперь пауза с моей стороны. Мой брат Эд на два года старше меня – он стал полицейским округа Колумбия после службы в морской пехоте. Он считает, что то, чем я зарабатываю на жизнь, – смешно. А я думаю, что то, чем занимается он, – это почти преступление.

Кроме того, я думаю о Сэм.

– Что-то случилось, сынок?

– Нет, папа. Все в порядке. Я просто немного устал, вот и все.

– А как Сэм?

– Сэм в порядке. Она прилипла к телевизору.

И это правда. Я просто не говорю ему, что она смотрит.

– Передай ей привет, хорошо?

– Конечно, папа. Обязательно передам.

Еще одна пауза с моей стороны. Я представляю себе маму с шоколадным мороженым, как она тянется через стол.

– С тобой точно все в порядке, Пэт?

И я чуть не сказал ему. Чуть не проболтался, потому что я люблю отца и, возможно, он сможет меня успокоить, возможно, скажет, что все будет хорошо и заставит меня поверить ему, как я всегда ему верил, когда был маленьким, а он был таким отцом, к которому всегда можно было обратиться, который понимал, что к детям надо относиться так же, как и к взрослым, – с уважением и с открытым сердцем.

Я хочу сказать ему, что скучаю по ней... скучаю по нам. Потому что мы всегда были очень хорошей парой, не просто любовниками, а лучшими друзьями, которые когда-либо были у каждого из нас, которые говорят друг другу, когда им больно или нужна помощь, и любят рассмешить друг друга какой-нибудь дурацкой шуткой. Мы любим одну и ту же кошку. Уважаем одни и те же книги. Улыбаемся, слушая один и тот же диск Тома Уэйтса^[7] в машине. Разделяем глубокое недоверие к политике, юристам и Уолл-Стрит.

Я хочу сказать ему, что чувствую себя брошенным. Как будто часть меня живет в одиночестве.

Но ему хватает и моей матери.

– Я в порядке, папа. Честное слово.

Я не могу понять, верит он мне или нет. Наконец он нарушает молчание.

– Хорошо. Навестите как-нибудь своего старого отца, хорошо? Слишком давно вы у меня были.

– Конечно, папа. Обязательно. Обещаю. Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, сынок. Привет Сэм. Пока.

* * *

В течение следующих двух недель я буду яростно работать над Самантой. Я укрощу эту милую сучку, сохраню ее сочную задницу большой, чего бы это мне ни стоило. Срок сдачи только в конце следующего месяца, но когда я не с Лили, я одержим ею. Нельзя сказать, что листы летят один за другим – мне постоянно приходится их исправлять, но я закончу все гораздо раньше.

У нас с Лили сложилась определенная схема, она сама готовит себе хлопья по утрам, а я готовлю обед и ужин. Я работаю, пока она играет. Я слежу за тем, чтобы она каждый день принимала ванну, и – несмотря на ее протесты, – чтобы она сама мыла свои чертовы волосы. Одного раза мне было вполне достаточно. Я заказываю продукты. Я стираю белье, спуская на тормозах пятна от фекалий и все такое. Не могу заставить себя поговорить с ней об этом.

Но Лили тем временем становится все более требовательной. И ее не в чем винить. Ей скучно.

Телевизор и бисер могут увлечь лишь на какое-то время. Как и двухэтажный гламурный домик, гламурный "Kабриолет" и гламурный бассейн с горкой. Несколько дней она печет в своей духовке.

Испекла "Прелестный розовый торт Барби", "Снежные курганы", шоколадное печенье с изюмом, десерты "Смор" и брауни.

Все это немного сладковато для меня, но я делаю вид, что ее выпечка мне очень нравится.

Живая кукла также привлекает ее внимание. Не надолго. Она кормит ее, поит из бутылочки, слушает ее бессмысленную болтовню и меняет подгузники. Тедди, похоже, какое-то время выступает в роли суррогатного папы, но я чувствую его нарастающее разочарование. Живая кукла до ужаса скучная.

Погода стоит прекрасная. Она хочет выйти на улицу, познакомиться с другими детьми. Она хочет выйти на улицу и поиграть.

Но о других детях не может быть и речи.

Когда она спрашивает меня, почему, я говорю ей, что нужно ходить в школу, чтобы познакомиться с другими детьми, ее озадачивает, что она почему-то в школу не ходит. Но, по крайней мере, на какое-то время она оставляет этот вопрос.

Зои тоже хочет иногда выйти на улицу. Всегда этого хотела. Я вижу, как она смотрит в окно, стрекоча на птиц, или же таращится из-за моих ног на дверь.

Но там есть твари, которые с радостью разорвали бы ее на куски. Есть там и двуногие твари, которые сделали бы то же самое с Сэм.

Маразматик.

У боковой стены дома предыдущий владелец оставил старые ржавые качели и горку. Мы никогда ими не пользовались. Но теперь я привел их в порядок для нее. Я зашкурил ржавчину на горке, ступеньках, цепях, деревянных сиденьях и проверил цепи. Смазал шарнирные подвесы маслом. Мне пришлось заварить шарнир и два звена на цепях, но в остальном все в удивительно хорошем состоянии.

Я полирую горку абразивными губками, натираю до блеска и испытываю на себе. Я тяжело приземляюсь на задницу, вызвав у Лили смех. Надо будет подсыпать песка. Она же грациозно приземляется на обе ноги и бежит, хихикая.

Ей не нужен никакой песок.

Она рада, что выбралась на улицу. Особенно ей нравятся качели. Иногда она просит ее раскачать, я это делаю, и это вызывает странное чувство. Как будто я одновременно играю две роли: родителя или товарища по играм для ребенка, который кричит: Выше... выше... – но в более спокойные моменты это почти романтично, как будто мы снова пара влюбленных, дурачащихся как дети.

Я вспоминаю нас в парке аттракционов в Канзас-Сити много лет назад, еще до того, как мы поженились, то, как она поцеловала меня сидя на подпрыгивающей лошади, когда я ухитрился схватить лошадь за медное кольцо.

* * *

Река рядом с домом.

Она спрашивает, можно ли ей поплавать.

Там водятся щитомордники и каймановые черепахи. Черепахи обычно пугливые, но щитомордники могут быть очень агрессивными. Плывут прямо на тебя. Сэм знает, что их надо остерегаться, но будет ли их остерегаться Лили? Не будет. Думаю, что могу быть ее глазами. Она хочет плавать. Очень жарко. У нас есть причал. Почему бы им не воспользоваться?

Я так и не перенес одежду Сэм в комнату Лили, поэтому я лезу в ее ящик и выбираю любимый купальник-двойку Сэм. Ярко-синий. Когда она была в нем предыдущий раз, парни спотыкались о своих жен в баре «Пальмы Пеликановой рощи».

Пока она одевается в спальне, я кладу в сумку-холодильник пару холодных банок "Пепси" для нее и три банки пива для себя и делаю два бутерброда с колбасой и сыром. Не уверен, что сильно голоден, но, если что, смогу скормить свой рыбам, когда она наплавается.

– Патрик?

Я заворачиваю бутерброды.

– А?

– Помоги мне

Она стоит ко мне спиной. На ней сандалии и шорты, но бретелька топа свободно болтается на плечах.

Опять эта родинка.

Я уже говорил, что у нее на спине есть ямочки Венеры? Две глубокие впадины по обеим сторонам позвоночника до самых бедер. Я защелкиваю бретельку.

– Вот. Ты готова? Полотенца взяла?

– Ага.

Мы заходим в сарай с инструментами. Против щитомордников я выбираю грабли со стальными зубьями. Никогда не знаешь наверняка.

Она подпрыгивает в нервном возбуждении. Бежит впереди меня к причалу, и не успеваю я добежать до него, как она пушечным ядром падает в илистую воду. Выныривает, улыбаясь, вытирает лицо и брызгается.

– Как вода?

Холодная! Может, и так, но не настолько, чтобы ее остановить.

Течение здесь медленное и ровное, она легко плывет обратно к причалу, разворачивается и заплывает немного дальше, затем снова возвращается и, держась за причал, отталкивается ногами, и я понимаю, что она плавает кролем, как Сэм. Она прекрасно помнит, как плавать.

Я едва не говорю что-то, но сдерживаюсь. Каждый раз, когда я произношу имя Сэм, реакция не очень хорошая.

Поэтому я замолкаю и смотрю, как плавает моя жена.

* * *

Мы ходим на реку почти каждый день, когда стоит хорошая погода. Я не позволю ей плавать в шторм. Приходится объяснять ей, что такое молния. Сам я не плаваю, а просто сижу на причале с граблями и холодильником, наблюдаю за ней и высматриваю змей. Я вырос в бассейнах с хлорированной водой, и природная вода – озера, реки, океаны – кажется мне неправильной.

Но я люблю рыбачить, а краппи^[8] – отличная еда.

Я достаю удочки и коробку со снастями. Помимо моих любимых краппи, в реке можно поймать басса и окуня. Ну и сомиков, конечно, если ловить на донные снасти. И панцирных щук, которые выглядят как доисторические чудовища и очень сильно сопротивляются при вываживании. Их тела покрыты толстой броней, а челюсти усеяны длинными острыми зубами. Поймав такую щуку, вы ее не трогаете, а отрезаете крючок и оставляете ей на память. Мне попадались щуки с тремя или четырьмя крючками, свисающими из пасти, как какие-то готические украшения.

Ловить можно на все, что угодно – куриную печень, замороженных шэдов^[9], шарики из теста, – но я предпочитаю ночных выползков. В полумиле от дома есть овраг, и ночью после сильного дождя сотни бледных толстых тел извиваются в траве, пытаясь не утонуть. Нужно только взять фонарик и банку с перфорированной крышкой, положив туда немного грязи, и вы получите приманку в мгновение ока.

Вот что мы делаем.

Сэм это никогда не нравилось. В основном я собирал червей в одиночку. Но Лили в восторге от того, что обнаружила этот странный живой мир, извивающийся под нашими фонариками. Она восторгается еще больше, увидев, что некоторые из них склеены вместе. Я не собираюсь объяснять ей, что такое гермафродитизм.

Для нее не проблема взять червяка в руку, рассмотреть вблизи, а затем опустить в банку.

Проблема возникает на следующий день, когда мы начинаем ловить рыбу.

Она ненавидит червяков на крючке. Не желает в этом участвовать. Ненавидит смотреть, как я это делаю.

Она чувствует боль червя.

Мне всегда было интересно, насколько сильно они чувствуют боль. У червей не очень развита нервная система. Но важно несколько раз проткнуть червя крючком, чтобы он не соскользнул в воду. Обычно достаточно трех раз. Но после первого же прокола червь начинает сильно извиваться, как будто возмущается этим незаслуженным пирсингом. Можно смотреть на червя и представлять, что видишь пытку вблизи и лично.

Лили действительно не может на это смотреть. Поэтому наша рыбалка получилась короткой. Мы возвращаемся домой с окунем и двумя краппи.

Думаю, этого достаточно.

* * *

Когда звонит док, я оказываюсь к этому не готов.

Уже десять утра, а я только что встал. Опять проспал допоздна. Пью первую чашку кофе.

Вчера была доставка продуктов, и часть хлопьев, которые попросила Лили, разбросаны по кухонному столу. Но миска в раковине, а это уже кое-что.

– Я только что разговаривал с Триш Кейсек, – говорит он.

Доктором Кейсек. Психоаналитиком.

– Она сказала, что ты ее не привозил.

– Нет, не привозил.

– Почему?

– Хочу подождать и посмотреть, док. Посмотреть, вернется ли она сама.

– Я бы не советовал этого делать, Патрик. Ей нужно пролечиться. Есть хоть какие-то улучшения?

– Иногда взгляд, жест. Несколько ночей назад она кричала во сне, и я могу поклясться, что это был голос Сэм. Но понимаете, мы больше не спим вместе, и пока я добрался до ее комнаты, она уже снова спала.

Он вздыхает.

– Покажи ее доктору Кейсек, Патрик. Ты не сможешь справиться с этим в одиночку. Ты слишком тесно с этим соприкасаешься. Как ты вообще с этим справляешься?

– Нормально, – я смотрю на хлопья. – У нас все нормально. Мы все делаем вместе. То, что делали и раньше. Позавчера смотрели фильм «Неспящие в Сиэтле», один из ее любимых.

– И что же?

– Ну, она смотрела внимательно. В конце улыбнулась.

– Повторю еще раз. Ты слишком тесно с этим соприкасаешься, Патрик. Это плохо для вас обоих. Покажи ее психотерапевту.

– Я подумаю об этом, док. Честное слово. Но я хочу попытаться еще немного. Спасибо, что позвонили. Я это ценю.

Мы вешаем трубки. Я вытираю стол. Сижу и пью кофе.

Ко второму звонку я тоже оказался не готов. Не прошло и получаса. Я как раз заканчиваю мыть посуду.

– Алло?

– Привет, Патрик.

– О, привет, Мириам.

– Как дела? Как она?

– Уже лучше. Можно сказать, немного лучше.

– Вот и прекрасно. Это здорово. Могу я с ней поздороваться? Просто быстро поздороваться? Обещаю о работе не говорить.

– Я так не думаю, Мириам.

На мгновение у меня возникает искушение дать трубку Лили. Мириам – хорошая женщина, но слишком любопытная. Это понятно по ее голосу. Двух минут разговора с Лили достаточно, чтобы начались пересуды в офисе.

А тут еще Зои стоит в дверях кухни, воет, а ее игрушка – маленький кот-смокинг распростерся у ее лап. А я-то думал, что спрятал эту чертову штуку.

– Господи, что это?

– Наша кошка, Зои. Она иногда так делает.

– Звучит так, вроде ее убивают. Ну как, можно поговорить с Сэм?

Она очень настойчива. Зои тоже настойчива.

– Сейчас не самое удачное время, Мириам.

– Тогда попроси ее мне позвонить. Мы беспокоимся о ней.

– Это я знаю. Подожди. Что ты имеешь в виду?

– Мы... обеспокоены. Вот и все.

– Я забочусь о ней, Мириам. Я не держу ее в заключении или что-то в этом роде.

– Я не это имела в виду... конечно, нет. Просто... пусть она позвонит мне, когда сможет, хорошо?

– Хорошо. Я ей передам. Пока.

Я наклоняюсь и хватаю игрушку. Зои издает последний протяжный вопль, когда игрушка исчезает в кармане джинсов.

Не знаю, то ли это из-за звонка Мириам, или звонка дока, или из-за воя Зои, или из-за всего этого вместе, но сейчас я просто закипаю.

Я делаю несколько глубоких вдохов и сажусь обратно за кухонный стол. Зои подходит ко мне.

Это не из-за нее. Зои ни при чем. Я глажу ее.

Просто прикасаюсь к ней.

* * *

Лили снаружи играет со своими куклами в песочнице, которую я соорудил для нее, представляя, что это пляж, и девочки загорают, пьют коктейли с ананасовым соком или что там еще пьют нынче Барби, пока я сижу за чертежным столом и пытаюсь понять, что, черт возьми, здесь не так.

Сейчас все кажется мне неправильным: не только внешний вид Саманты, доктора Гипсама и отвратительных членов Лиги Mерзостей, но и перспектива. Компоновка панелей кажется мне плоской, скучной, двадцать лет назад я бы сделал лучше. Я уже перешел к третьему акту, а у меня ничего не получается.

Я все думаю о разговоре с Мириам. Я не держу ее в заключении или что-то в этом роде. Откуда, черт возьми, это взялось? Зачем я это сказал?

К черту все это. Это ни к чему не приведет.

Я высовываюсь из окна.

– Эй, Лили! Хочешь пойти поплавать?

Она поднимает голову и смотрит на меня нерешительно. Возможно, я сказал это недостаточно громко.

– Хорошо, Патрик.

– Собирайся.

Бутерброды в этот раз с арахисовым маслом и виноградным джемом. Я их завернул и убрал в сумку-холодильник вместе с пивом и "Пепси", но Лили все еще нет.

Лили нет в ее комнате. Нет и в ванной. Я заглядываю в свою комнату. Она тут.

– Что случилось, Лили?

Она рылась в ящиках комода в спальне. Ящиках Сэм. Протягивает мне оранжево-желтую двойку.

– Можно мне надеть этот вместо синего?

– Какой захочешь.

– Этот симпатичный.

– Ну что ж. Тогда надевай.

Лили открывает дверцу шкафа. Шкафа Сэм. На плечиках висит бело-голубое шелковое платье без бретелек.

Сэм купила его в Нью-Йорке.

– Здесь очень красивые вещи, – говорит она.– Как ты думаешь, я смогу потом поиграть в примерку?

У меня в голове гудит. Я как будто оглох. Кажется, она говорит что-то еще. Я не уверен.

– Что?

– Может, позже, Патрик? После купания?

– Я... думаю, да. Да, если ты этого хочешь. Хорошо. Иди, надень купальник.

Она торопливо выходит из комнаты, а я стою и смотрю на одежду Сэм, аккуратно висящую в шкафу и смятую там, где Лили рылась в открытых ящиках.

Я сейчас ее расправлю. Только не сейчас.

* * *

Я ополовинил первую банку пива, как вдруг увидел змею.

Пиво полетело на причал, я вскочил на ноги, схватив грабли, а змея уже направлялась к Лили, ее тело – черная извивающаяся полоса в воде за поднятой головой, когда она перевалила через плывущую ветку, а Лили ее не видит, даже не знает, что она там, и я кричу:

– Сэм! Лили! Вылезай из воды! Вылезай из воды НЕМЕДЛЕННО!

Она слышит панику в моем голосе, выглядит растерянной, но все равно начинает плыть мощными гребками в стиле Сэм, а проклятая тварь догоняет ее, она уже не более чем в десяти футах от Лили.

– Быстрее, Лили! – кричу я и, благослови ее Бог, она так быстро устремляется вперед, что ударяется о край причала и начинает подниматься как раз в тот момент, когда змея поднимает свою блядскую голову, чтобы нанести удар, но я бью ее стальными зубьями грабель.

Змея яростно извивается в бурлящей воде и пытается укусить, белоснежная пасть ударяется о деревянную ручку чуть выше зубьев, а Лили уже вылезла из воды и смотрит, как я переворачиваю грабли и обрушиваю их снова и снова на змеиную спину, на ее проклятую голову, пока, наконец, змее это не надоедает, она поворачивается и скользит прочь.

Я роняю грабли, как будто они ядовитые.

Меня так сильно трясет, что я даже не пытаюсь стоять. Я опускаюсь рядом с ней на причал, наши ноги болтаются над мутной водой. Лили подтягивает свои, как будто эта тварь все еще где-то поблизости.

На ее лице настоящий шок. Она тянется ко мне, и я тянусь к ней, а потом крепко прижимаю ее мокрое тело к своему, и мы оба дрожим от внезапного холодного ветра, который сами и вызвали.

* * *

– Все, что я захочу?

– Угу.

Прошло около двух часов, и Лили уже стоит у шкафа в спальне. Похоже, она совсем забыла о змее. Уверен, что не забыла.

У Сэм полдюжины консервативных костюмов для работы, но она отодвигает их в сторону, чтобы добраться до более интересных вещей.

Она поворачивается к ящикам, открывает и закрывает их один за другим, осматривая.

– Ты иди, – говорит она. – А я приду, когда буду готова.

Я достаю пиво из холодильника, плюхаюсь на диван перед телевизором и смотрю повтор «Костей», думая о том, как Сэм нравился этот сериал, хотя это полная чушь. В тот день, когда судмедэксперт начнет работать в паре с детективом в полевых условиях, Уолл-Стрит начнет беспокоиться об этике.

Но в этом и была вся прелесть. В этом, а также в остроумных диалогах, харизме и взаимоотношениях главных героев. Я думаю о нас с Сэм, когда мы только начали встречаться. Говорили, что мы просто светились от счастья.

Как я понимаю, несочетаемая одежда сейчас в моде среди подростков, но я ничего не могу с собой поделать, когда она выходит, сияя улыбкой, триумфально взмахивает рукой и произносит нараспев: Та-дам! - я начинаю смеяться.

На ней шерстяные гольфы, один зеленый в желтый горошек, другой с чередующимися синими и красными широкими полосками. На ногах черные туфли из матовой кожи с трехдюймовыми каблуками. Платье из блестящего красного атласа, без рукавов и с открытой шеей, длиной чуть выше колен от "Ральфа Лорена". Она его купила в Талсе.

Еще на ней ожерелье Сэм из трех нитей никеля и черного агата, бирюзовое ожерелье, ожерелье из красного коралла и ожерелье из ископаемых бусин, коричнево-желтый шелковый шарф с камуфляжным рисунком и пара длинных белых перчаток, на которые надеты почти все кольца из ящика Сэм. И в довершение всего – широкополая соломенная шляпа Сэм с мягкими полями.

– Ну как? – спрашивает она.

– Ты выглядишь... потрясающе, – выдавливаю я.

– Тебе нравится? Тебе нравятся мои туфли? Тебе нравится мое платье? Тебе нравится моя шляпа?

– Мне все это нравится.

И мне действительно все это нравится. Просто не обязательно все одновременно.

Она делает оборот в одну сторону, потом в другую, как это делают манекенщицы на модных показах по телевидению. Этакий неловкий пируэт.

– Подожди! Я надену что-нибудь другое.

Она полубегом, полушатаясь возвращается в нашу спальню.

Я думаю о том, как она оделась, о том, что она выбрала. Сначала это вызывает у меня улыбку, но потом я кое-то понимаю. Вместе предметы одежды выглядят несуразно. Вместе они противостоят друг другу.

Но каждый предмет в отдельности, – один из самых любимых Сэм. Каждый.

Я представляю, как она стоит с закрытой дверью спальни, глядя в большое зеркало на двери и выбирает свой образ. Однажды, неделю или больше назад, я спросил ее, что она видит, когда смотрит в зеркало. Поинтересовался, видит ли она там маленькую девочку? Себя, глупышку, – ответила она, пожала плечами и больше ничего не сказала.

Но что она видит в нем сейчас? Частички Сэм? Кусочки жизни Сэм, ее симпатии и антипатии, ее память?

У меня появилась идея. Я роюсь в нашей коллекции DVD-дисков, пока не нахожу то, что нужно. Пару лет назад мы перевели в формат DVD целую коробку видеокассет, старых домашних видеозаписей. Поскольку фотоальбом не произвел на нее никакого впечатления, я так и не удосужился показать эти записи Лили. Но что, если все дело во времени? Что, если она тогда просто не была готова? А вдруг она готова сейчас?

Это захватывающе. Определенно стоит попробовать.

Я включаю DVD-плеер и жду.

* * *

Когда она выходит, я снова потрясен. Но на этот раз я не смеюсь.

Ее свадебное платье лежало в коробке на верхней полке шкафа.

Она стоит передо мной в свадебном платье.

Все украшения исчезли, кроме обручального кольца, которое она носит постоянно, на протяжении всего этого времени, и, кажется, не придает этому значения, как будто оно часть ее самой. Но она выглядит странно застенчивой. Как будто платье обладает силой, как будто оно каким-то образом усмирило ее.

Платье до пола, кружевное, с тонкими бретельками и небольшим шлейфом. Оно должно облегать фигуру от груди до бедер, но этого не происходит в полной мере, потому что Лили не смогла застегнуть верхние пуговицы. Она протягивает мне фату.

– Для чего это, Патрик? – спрашивает она.

Я на мгновение теряю дар речи. Затем подхожу к ней и беру фату.

– Ее надо вставлять в волосы. Вот так.

Я вставляю гребень в ее волосы и сначала опускаю фату на ее лицо, отчего она улыбается и морщит нос, а затем откидываю ее назад, на спину и плечи. Я отступаю на шаг.

– Ты выглядишь... прекрасно.

– Правда? – oна в восторге.

– Да, это так. Разве ты сама этого не знаешь?

– Что знаю?

– Что ты красавица.

– Ты так думаешь?

– Я так думаю.

Она смотрит на меня. Выражение ее лица вдруг стало серьезным.

– Ты глупец, Патрик, – говорит она и поворачивается, чтобы вернуться в спальню.

– Подожди. Иди сюда. Присядь на минутку. Я хочу тебе кое-что показать.

Я беру пульт от DVD-плеера, а она садится рядом с Зои, свернувшейся калачиком на диване. Платье немного скользнуло вверх и я вижу, что она босиком.

Зои, похоже, рассматривает ее колени и платье как возможное место для сна, но, видимо, решает, что ей и так удобно.

– Тебе что-нибудь нужно? "Пепси" или что-нибудь еще?

– Нет.

– Я схожу за пивом. Подожди здесь, хорошо?

– Хорошо.

Я ухожу, а она ждет.

Я наложил на наши домашние видео музыку – старые роковые и кантри песни и даже мелодии из сериалов. Я точно знаю, что именно хочу ей показать, потому что она сидит рядом со мной на диване, сидит в своем чертовом свадебном платье, поэтому я включаю ускоренное воспроизведение нашей первой поездки в «Большое Яблоко» под Джина Келли, Фрэнка Синатру и Джулса Маншина, поющих писклявыми голосами "Нью-Йорк, Нью-Йорк замечательный город", на экране мелькают Эмпайр-стейт-билдинг и Крайслер-билдинг, а вот Сэм ест огромный бутерброд с бастурмой в еврейском магазине деликатесов «Карнеги-Дели» и смотрит на город с одной из обреченных башен-близнецов, а затем мы на фейерверке здесь, в Талсе – наше первое совместное четвертое июля, и Лили говорит:

– Подожди, останови.

Я нажимаю кнопку воспроизведения. Фейерверки теперь наводят на меня тоску. Но Лили это интересно. Звучит песня Битлз "Being for the Benefit of Mr. Kite!" – и это уже хоть что-то. Но я хочу добраться до сути. Я даю ей немного посмотреть, и снова включаю ускоренное воспроизведение.

Вот мы в Йеллоустонском национальном парке, "где ад пузырится"^[10], Том Петти поет "Saving Grace" голосом бурундуков из мультяшного телесериала «Элвин и бурундуки», пока мы смотрим на гейзеры и водопады, бассейны с изумрудной и бирюзовой водой, невероятные закаты – и на пасущееся вдалеке стадо бизонов. На переднем плане – Сэм в обрезанных джинсах, улыбается и показывает на них.

Далее мы в Канзас-Сити, в парке развлечений «Миры веселья». Вот она напротив меня на чертовом колесе, вот на подпрыгивающей желтой лошади на той карусели, где я ухватился за кольцо, вот она истошно вопит на американских горках...

– Подожди, подожди, верни назад! – говорит Лили, и я возвращаюсь к американским горкам, видеокамера в моей руке дрожит, как сумасшедшая, Вилли Нельсон поет "On the Road Again", Сэм беззвучно кричит, а Лили хихикает рядом со мной.

Ее хихиканье нервирует меня. Я хочу, чтобы она очнулась, вышла из этого состояния. Вот для чего это затевалось.

А она хихикает.

Дальше автодром.

– Ух ты,– говорит Лили и хлопает в ладоши, завороженная, так что я понимаю, что нет смысла перематывать вперед.

Она захочет вернуться к бамперным машинкам.

Она опустила фату на лицо и рассеянно жует ее.

На экране машинку Сэм бьют со всех сторон. Ей очень сильно достается. Я это помню. Сэм разговорилась с какой-то женщиной, пока мы стояли в очереди, ожидая поездки. За моей спиной стояла кучка ребятишек, может, человек десять, всех возрастов, и я повернулся, привлек их внимание взмахом руки, а затем, указав на Сэм, прошептал: Достаньте ее, – что вызвало у них смех.

И они это сделали.

После этого эпизода мы с Сэм оказываемся на озере "Брокен-Боу", оно прекрасно, а Сэм в своей ярко-синей двойке, но я хочу это пропустить, поэтому быстро перескакиваю через "Blue Bayou" Роя Орбисона, и, наконец, мы на месте.

На свадьбе.

Интересно, увлечет ли Лили свадьба так, как бамперные машинки?

Странно, но я как будто знал заранее, монтируя это видео, что когда-нибудь оно станет важным. Потому что я его особо подчеркнул. Оставил совершенно безмолвным. Никакой музыки. Только мы.

За камерой стоял профессионал, поэтому видео четкое, сфокусированное, а не дрожащее, как у меня. Мы в этот прекрасный солнечный июльский день перед епископальной церковью Святого Иоанна, мой лимузин подъезжает первым, я выхожу в смокинге с моим свидетелем Макфитерсом, мы оба улыбаемся, три порции "Джонни Уокера" сделали свое дело, и даже мой брат улыбается для разнообразия и говорит что-то, что моим дру́жкам, Джо Манотте и Гарри Грейзеру, кажется очень забавным.

В кадре – моя мама и мама Сэм, которых рассаживают по местам распорядители, а я смотрю на нее в поисках хоть какого-то знака узнавания, но его нет, совсем нет. В следующий момент я стою у алтаря с Макфитерсом, наблюдая, как мой брат, Джо и Гарри ведут Мириам и двух хорошеньких соседок Сэм по комнате к алтарю, а за ними идет наша милая маленькая цветочница – я забыл ее имя – очень серьезно занятая разбрасыванием лепестков роз.

Затем момент, которого я ждал. Сэм выходит из остановившегося перед церковью лимузина, и, сияя, под руку с отцом, в платье, медленно идет по проходу.

Трудно отвести взгляд, но я отвожу. Мне нужно следить за Лили.

И я вознагражден.

Она наклоняется вперед, пристально вглядываясь в экран. Она приподняла фату и почти не моргает.

Я помню эту часть записи. Фотограф слегка раздражал ее отца, полностью сосредоточившись на лице дочери. Почти не снимал ни его, ни священника, ни саму церемонию. Даже мне уделил очень мало внимания. Но я не могу винить этого парня. Неудивительно, что он был очарован. В тот день Сэм стояла, озаренная лучами мягкого огненно-красного света, пробивающегося сквозь витражное окно.

Вот на что смотрит Лили.

Я бросаю взгляд на экран. Я знаю, что будет дальше. Кольцо. Поцелуй.

Я не смотрю на поцелуй, но Лили смотрит. Она выглядит озадаченной. Она переводит взгляд на меня, а затем снова на экран, и ее губы, кажется, почти складываются в слова или зачатки слов, ее глаза мерцают.

Она смотрит на свое платье и снова возвращается к экрану.

Ну же, – думаю я, – ну же.

А потом тишина распадается на миллион осколков и Крис Кристофферсон и Вилли поют "Loving You Was Easier", нашу тогдашнюю песню, и я знаю, что мы танцуем на приеме, это наш первый танец в качестве мужа и жены, и Лили откидывается на диване, теперь более расслабленная, пока Крис поет: Мы приближаемся друг к другу с таким чувством, какого я никогда в жизни раньше не испытывал... – а я поворачиваюсь к экрану, чтобы успеть увидеть второй поцелуй, такой же публичный, как и первый, когда все наблюдают за нами, звеня ножами о бокалы с вином, но этот настоящий, этот поцелуй я помню хорошо, я почти чувствую его, этот поцелуй только для нас, только между нами двумя, так сильно влюбленными друг в друга, и в комнате никого нет, кроме меня и Сэм.

Я начинаю рыдать, закрыв лицо руками. Не могу остановиться. Не могу перестать дрожать. Как будто все мгновения последних двух недель, наполнив меня до отказа, выливаются из меня, все эти мгновения вдали от нее, и это несправедливо, это неправильно.

– Патрик? Патрик, что случилось?

И этот голос – голос Сэм.

Меня словно ударило током. Это почти то же самое, что и при виде змеи. Я сделал это! Не могу поверить, черт возьми!

– Сэм! Господи, Сэм! Сэм!

Я тянусь к ней, но она так быстро встает с дивана, что я даже не успеваю подойти.

– Я! Не! СЭМ! - кричит она, ее лицо искажено гримасой отчаяния и злости и, черт возьми, это снова Лили, Лили в режиме полной истерики.

Она сбивает бутылку пива со стола, срывает экран камина и швыряет его через всю комнату, сметает книги Джона Д. Макдональда с каминной полки, а я стою, пытаясь схватить ее и поговорить с ней, бормоча Бог знает что, чтобы успокоить ее, в то время, как она с такой силой бросает торшер о стену, что лампочка взрывается, повергая Зои в панику. Она спрыгивает с дивана, тяжело приземляясь на больные артритом лапы, проносится по полу и выбегает из комнаты.

Лили громко и высоко визжит, срывая со стены и разбивая об пол рамку с первым выпуском комикса о Халке «Невероятный Халк №1» работы Джека Кирби^[11], который у меня с семнадцати лет, она босая, а повсюду стекло – я не хочу больше слышать этот визг, пока жив, он похож на крик животного, которому больно, – а потом слышу еще один треск, доносящийся из кабинета.