Текст книги "Я не Сэм (ЛП)"

Автор книги: Джек Кетчам

Соавторы: Лаки МакКи
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Она повернулась и улыбнулась.

– Извините, что прерываю, – сказал я. – Но у меня есть к вам пара вопросов. Можно, я угощу вас, дамы, чашечкой кофе?

Я вел себя крайне неискренне. Я прекрасно знал, что миссис Сеннер всегда спешит домой после занятий, чтобы приготовить ужин мужу, который в это время возвращается с работы. Спешит домой, как и все мы.

Она представила нас друг другу, сказала, что я один из ее лучших учеников, а затем вежливо отказалась.

Но Сэм согласилась.

Я почти не помню, о чем мы говорили, сначала за чашкой кофе, а потом за бокалами вина, а так же по дороге к нашим машинам, за исключением того, что ей, похоже, были так же интересны графические романы, как и мне то, что происходит в прозекторской.

Более важно, что между нами проскочила искра. Мы почувствовали взаимное притяжение.

Позже, после нашего третьего свидания и первой ночи в постели, она скажет, что моя рука на ее плече в тот вечер поразила ее, ударила как молния. Скажет, что одержима работой, а после неудачного романа с пожилым женатым мужчиной очень долго не употребляла алкоголь, и что мое прикосновение было для нее как пробуждение от долгого сна без сновидений.

Это было и остается самым прекрасным из всего, что мне когда-либо говорили.

А теперь я смотрю, как она спит.

* * *

Я не буду плакать. Пока не буду.

* * *

Я просыпаюсь, как от удара током.

Просыпаюсь в ужасе.

Зои выбралась через открытое окно, на котором должна быть сетка, но ее почему-то нет, на карниз, и стоит там, завороженная тем, что видит внизу, и когда я пересекаю комнату, чтобы осторожно подойти к ней, боясь напугать, она, оробевшая и растерянная, пытается повернуться на узком карнизе, когда ей надо просто отступить назад, и падает вниз с высоты десятого этажа.

Я мгновенно просыпаюсь, ошеломленный, мои руки безнадежно тянутся к кошке. Во сне и здесь, в спальне, я кричал, оба мира слились в один. Теперь они распадаются. Зои смотрит на меня с изножья кровати.

Она встает и подходит ко мне. Я почесываю ей шею и подбородок, и она откидывает голову назад и закрывает глаза, довольная. Когда я останавливаюсь, она садится мне на колени и утыкается носом мне в грудь.

Пора завтракать.

– Через минуту, детка. Надо отлить.

Я влезаю в джинсы. Заправляю футболку. Привычка. Меня немного удивляет, что у меня все еще есть привычки.

По дороге в ванную я слышу звук работающего телевизора. Голоса мультяшных персонажей. Лили уже проснулась.

Парень, которого я вижу в зеркале, беспокоит меня, поэтому я не зацикливаюсь на нем. Я просто заканчиваю свои дела и ухожу оттуда.

В гостиной Лили, стоя на коленях перед телевизором, смотрит рекламу игры, развивающей память «Сид, мальчик-ученый».

Она голая по пояс.

А вот и родинка.

Она слышит меня за спиной, оборачивается и улыбается.

– Доброе утро, Патрик.

Даже спустя столько лет невозможно не залюбоваться ее грудью.

Груди у Сэм небольшие. Можно взять любую в ладонь и ладонь не переполнится.

Груди совсем бледные. Такие бледные, что в нескольких местах под плотью видны тускло-голубые следы вен, следы уязвимости, как мне всегда казалось. Кружки вокруг сосков светло-коричневые, почти идеально круглые и около дюйма шириной. Соски у нее всегда розовые, длиной в четверть дюйма и постоянно торчат.

Соски напрямую связаны с "киской". Я заставлял ее кончать десятки и десятки раз, даже не опускаясь ниже пояса.

Если она и замечает, что я смотрю на них, то никак этого не показывает.

– Что-то не так? – спрашивает она.

– Где верх пижамы, Лили?

– На кровати. Мне жарко.

– Принеси его, хорошо?

– Но мне же жарко!

– Лили, девочкам не положено бегать без верхней одежды.

– Кто это сказал?

– Я говорю. Ты должна мне верить.

Она снова вздыхает. Я начинаю привыкать к ее вздохам. Но она поднимается с колен, топает мимо меня в спальню и, проходя мимо, задевает правой грудью мою оголенную левую руку.

Я могу практически поклясться, что она сделала это нарочно.

Как будто она бросает вызов, флиртует со мной.

Но это невозможно. Как она может знать, что я чувствую? Если бы это была Сэм, она бы, черт возьми, знала, конечно. Сэм обладает самосознанием. Но Лили?

Ответ таков: она не может этого знать. Не имеет об этом ни малейшего понятия. Стоя на коленях перед телевизором, она была воплощением невинности. А то, что она меня задела – просто вздорный поступок ребенка, который не получает своего.

Забудь об этом, – говорю я себе.

Конечно.

* * *

Я принял душ, побрился, оделся, и пока убираю посуду, она появляется в дверях кухни.

– Чем сегодня займемся, Патрик? Может, еще посидим за "пьютером"?

– Вообще-то я хочу, чтобы ты приняла душ, а потом оделась, хорошо?

– Фу! Я ненавижу душ!

Но это же неправда!

– Мне вода в глаза попадает. Можно мне вместо душа принять ванну?

Мне все равно.

– Ладно. Ты сама наберешь воду или мне это сделать?

– Ты набери.

Я заканчиваю мыть посуду, наполняю ванну, наклоняюсь и пробую воду рукой.

– Нормальная, – говорю я ей.

Я встаю, оборачиваюсь, а она стоит передо мной, голая, естественно, снова ничего не сознавая, пижама лежит в беспорядке на полу. О, Господи. Я отвожу глаза. Поднимаю пижаму и убираюсь оттуда к чертовой матери.

Сэм аккуратистка, а вот Лили – нет. Ее вчерашняя одежда валяется на полу в спальне, где она разбросала ее почти по прямой линии от двери до кровати. Туфли, футболка, джинсы, трусики, носки.

Я застилаю ей постель, складываю пижаму и убираю ее в ящик. Но больше в ящике ничего нет. Если так будет продолжаться и дальше, если Сэм надолго останется Лили, мне, наверное, стоит перенести больше ее вещей из нашей комнаты в эту, но будь я проклят, если сделаю это прямо сейчас. В полдень у нас МРТ. Ничего не буду менять, пока не будут готовы результаты.

Я беру ее одежду. Кладу джинсы на кровать, кроссовки под кровать. Носки и трусики отправляются в корзину для белья, но она в ванной, и я слышу, как она там плещется. Я туда не пойду. Я несу их в нашу комнату, выбираю по новой паре, возвращаюсь в ее комнату и кладу рядом с джинсами.

Я понимаю, что мыслю не совсем правильно. Я таскаю ее использованные носки и трусики повсюду, вместо того чтобы просто бросить их на кровать, пока она не выйдет оттуда. Вот чем я занимаюсь. Возвращаюсь в нашу комнату и бросаю их на свою неубранную кровать.

Что-то привлекло мое внимание.

Трусики.

Сэм говорит, что у нее нет времени на походы по магазинам, и вообще она не такая, как большинство женщин, ей это не нравится. Так что несколько недель назад эти трусики были доставлены из магазина «Victoria's Secret» вместе с полудюжиной других. Они цвета слоновой кости. И на них видны пятна.

На трусиках Сэм следы фекалий. Или лучше сказать, на трусиках Лили.

Она плохо вытерлась.

Теперь у меня проблема. Объявить ей об этом или нет? Если я это сделаю, она, вероятно, смутится. А я не хочу ее смущать. Быть может, это больше не повторится. Я решаю, что обработаю эти чертовы штуки каким-нибудь экологически чистым пятновыводителем и оставлю все как есть.

* * *

В моем красном полноприводном "Форде Сьерра" радио настроено на местную станцию, передающую классический рок – в данный момент группа The Band исполняет песню «The Weight» – и, о чудо из чудес, Лили подпевает.

– Ты помнишь эту песню?

– Конечно, помню.

– А другие помнишь?

– Не знаю. Приблизительно.

– Какие именно?

– Не знаю.

– Назови хоть одну.

Она неловко ерзает на сиденье.

– Зачем мы едем в больницу, Патрик?

– Надо кое-что проверить.

– Как в викторине?

– Нет. Там есть машина, которая тебя проверит. Ты просто полежишь и посмотришь на кучу красивых огоньков.

– И тебя тоже?

– Нет, на этот раз только тебя. Меня уже проверяли, давным-давно.

У меня было сотрясение мозга. Поскользнулся на льду шесть или семь лет назад.

– И тебя проверяли?

– Ага. И тебя тоже проверят.

Я стараюсь говорить беззаботно, но в глубине души очень переживаю, как все это пройдет. Чтобы сделать МРТ, нужно лежать совершенно неподвижно – не так-то легко заставить ребенка это сделать. Аппарат ужасно шумный, и если вы склонны к клаустрофобии, он определенно вызовет ее в вас. МРТ может быть страшным существом.

Я беспокоюсь о том, как Лили это воспримет. В голове проносятся всевозможные сценарии.

Лили кричит, плачет, колотит по трубкам, отказывается лежать, сползает со стола, прячется. Лили в истерике.

Я знаю, как это может быть плохо. Я четко помню, как почти все это вытворял в детстве, когда мне делали первую в жизни подкожную инъекцию. Доктор был недоволен. Я сомневаюсь, что рентгенолог будет доволен.

Неведение – это блаженство, она, похоже, совсем не беспокоится. Она смотрит в окно на пасущихся коров и лошадей, на кукурузные стебли, на поля сои и пшеницы.

Мы проезжаем мимо продуктового магазина, мимо крытой площадки, где продаются подержанные автомобили, мимо бакалейной лавки "RoundUp" и казино «Речные ветры».

Да, азартные игры и пшеничные поля – это наша действительность. Здесь есть несколько казино, принадлежащих индейцам, с такими названиями, как «Бег буйволов» и «Конюшня». Конечно, они сильно уступают по численности церквям.

Если говорить о посещаемости, то тут выигрывают индейцы.

Когда мы подъезжаем к стоянке Баптистского регионального медицинского центра, она подпевает группе The Kinks, исполняющих "Missing Persons".

Она может вспомнить песни. Но не может вспомнить меня.

* * *

Мы находим дорогу в радиологию, приемная переполнена. Здесь почти все – люди пожилые. Мне интересно, неужели сегодня будут как-то по-особенному делать МРТ и КТ ранним пташкам?

Молодая женщина в приемной протягивает мне папку-планшет и ручку, и мы садимся. Пока я заполняю бумаги, Сэм ерзает, откровенно разглядывая всех людей вокруг, как будто никогда не видела такой толпы. Завороженно, чуть ли не грубо. Сидящая напротив нас костлявая седовласая женщина улыбается ей, немного взволнованная тем, что на нее смотрят, и Сэм улыбается в ответ, как будто эта женщина – ее лучшая подруга. Женщина утыкается в журнал.

– А это еще что?

Она показывает на парня примерно моего возраста, который сидит у стены слева от нас, одетый в рабочий комбинезон и рабочие ботинки, прижав правую руку к груди. К счастью, он разговаривает с женщиной рядом с ним – по-видимому, женой, – поэтому ничего не замечает.

– Перевязь. Мужчина повредил руку. Но показывать пальцем нехорошо, Лили.

– Она очень милая.

Она права. Перевязь темно-бордовая, с каким-то узором в виде огурцов.

– У тебя есть очень похожая. Только твоя голубая.

– У меня есть перевязь?

– Это шарф. Из шарфа можно сделать перевязь. Обычно ты носишь его на шее. Или на голове.

– Ты мне его покажешь, когда мы вернемся домой?

– Конечно.

Я заканчиваю заполнять бумаги и несу их к столу. Сэм, как ребенок, шагает за мной. Женщина в приемной улыбается.

– Вы можете пройти прямо сейчас, – говорит она.

– Прошу прощения?

– Вас ждут. Прямо через эту дверь.

Я знал, что док влиятельный человек, но это просто потрясающе.

Я открываю дверь перед Сэм, и нас встречает рентгенолог, невысокий худощавый парень в больничной форме, который представляется Кертисом. Имя это или фамилия, я не знаю.

– Мистер Берк. Лили. Сюда, пожалуйста.

Лили?

На карточке я написал Саманта. Кстати, о подготовке. На этот раз доктор превзошел самого себя. Рентгенолог ведет нас по коридору и открывает дверь справа от нас.

Сэм заходит внутрь передо мной, и ее глаза расширяются.

– Тут все белое! – говорит она.

Так оно и есть. Вся комната выглядит так, будто сделана из фарфора. Стены, сканер, кровать сканера, стулья, носилки, постельное белье. Все кроме длинного широкого окна прямо перед нами – наблюдательного пункта Кертиса.

– На тебе есть украшения, Лили? – спрашивает он.

– Нет.

– А как же кольцо?

– А, это.

Она снимает обручальное кольцо и протягивает ему.

– Хорошо. Тогда тебе нужно лечь на спину и расслабиться.

– Ей не нужно переодеваться в халат?

– Нет. Она может лечь в таком виде, как есть.

Она запрыгивает на кровать сканера. Кертис взбивает подушку. Она ложится.

– Будет немного шумно, – говорит он. – Хочешь послушать музыку?

Она кивает, улыбается. Он достает наушники.

Белые.

Когда она надевает их, я слышу слабые звуки музыки. Сэм бы явно не понравилось.

– Хотите остаться, мистер Берк?

– Да, так будет лучше.

Я все еще опасаюсь, как она это воспримет.

– Тогда вам надо снять часы и кольцо. Еще у вас еще что-нибудь металлическое? Мелочь в карманах?

– Нет.

Я вручаю ему кольцо и часы, и он снова поворачивается к Сэм.

– Я сейчас пойду в комнату, Лили. Я буду видеть тебя и смогу разговаривать с тобой, и ты можешь разговаривать со мной, если понадобится, я тебя услышу – но только если это очень-очень нужно, хорошо? В противном случае постарайся вести себя очень тихо. Притворись, что спишь. Постарайся вообще не двигаться, понимаешь? Притворись, что ты спишь.

Она снова кивает и улыбается. Этот парень очень хорош.

Он выходит из комнаты. Я сажусь в кресло. Через несколько мгновений Сэм начинает заползать головой вперед в брюхо зверя.

Она охренительно ползает по-пластунски.

Затем лежит неподвижно.

Через полчаса мы снова сидим в машине и едем домой. И приезжаем как раз вовремя, потому что, когда мы сворачиваем на подъездную дорожку, длинную глинистую дорогу, проходящую через наш лес, перед нами возникает грузовик экспресс-доставки.

Возможно, мы приехали и не совсем вовремя, потому что водитель захочет увидеть Лили.

В любом случае, прибыли наши игрушки.

Водитель – женщина лет сорока, которую я никогда раньше не видел, не та, которая обычно приезжает, очень симпатичная даже в своей бейсболке и слишком большой коричневой униформе.

– Доброе утро, – говорит женщина, выходя из машины, и мы оба отвечаем:

– Доброе утро.

Она распахивает заднюю дверь.

– Сегодня для вас девять посылок, мистер Берк, Миз Берк.

– Меня зовут Лили.

– Очень приятно, Лили.

– Что это?

– Мы же их заказывали, помнишь? На компьютере.

– Игрушки! – говорит она.

Женщина ничего не говорит, но она не может не понимать, что это не голос обычной тридцатилетней женщины. Мы помогаем ей разгрузиться. Стоит гробовая тишина, и только Сэм напевает песню «Как нелегко быть зеленым». И я ничего не могу с собой поделать, мне стыдно за нее. Или, может, за себя, я не уверен. В любом случае это отстой.

Когда посылки уже в доме, и я расписываюсь в получении, женщина улыбается мне, забираясь обратно в грузовик, но не смотрит мне в глаза.

– Хорошего вам дня, – говорит она.

И я почти слышу, как она думает: Она такая красивая, жаль, что умственно отсталая. И его жаль.

Она уезжает. Мне хочется что-нибудь швырнуть. Но я сдерживаюсь.

* * *

Лили хочет открыть все прямо сейчас, но уже давно пора обедать, поэтому я делаю нам бутерброды с тунцом и наполняю кувшин лимонадом, мы выносим все на улицу к старому каменному барбекю и едим за деревянным столом. Солнце отражается в реке. Пахнет землей, деревьями и травой. Здесь можно расслабляться в субботу или воскресенье, и мы с Сэм делали это много раз. Но Лили все это до лампочки. Она очень хочет открыть эти пакеты.

– Ты это помнишь? – спрашиваю я ее.

– Помнишь? Что помнишь?

– Это. Как мы здесь вместе ели.

Она отрицательно качает головой.

– Я никогда раньше этого не делала.

* * *

Кажется, это длится целую вечность, но вот в гостиной уже готова к операции больница для животных, и духовка ожила на кухне, и она уже запустила видеоигру, а Тедди и Эбби Каддаби пьют чай под пристальным взглядом ее новой живой куклы.

Эта чертова кукла жуткая.

Я решил, что мне нужно порисовать.

Я работаю, может, час или полтора, но что-то опять не так. Теперь уже сама Саманта, которая каким-то образом ускользает от меня на листе. Она выглядит неправильно. Я уже несколько недель рисую эту женщину и точно знаю, какой она должна быть. Черт, я даже собрал ее лицо и голову вместе после выстрела из дробовика.

Так в чем же тут проблема?

Я возвращаюсь к первым листам и изучаю ее, затем перехожу к сегодняшним наброскам, перехожу к середине и снова возвращаюсь к первым листам, ко вчерашним рисункам, туда и обратно, пока, наконец, не понимаю в чем дело. Она выглядела правильно до вчерашнего дня, когда у меня возникли трудности с перспективой. А сегодняшние рисунки – продолжение вчерашних. Я бы увидел это, если бы не был занят композицией. Это почти неуловимо, но теперь очевидно.

Сэм бы сообразила это через минуту. Я стараюсь не думать о том, как сильно мне ее не хватает.

Саманта стала немного стройней. Чуть уменьшились груди, чуть уже стала в бедрах. Стала больше похожа на реальную Сэм.

Скорее, на Лили.

И я думаю: Какого черта, я могу это исправить. Это смешно и раздражает, что придется переделывать три последних листа, но это не проблема. Господи, я был так поглощен настоящей Сэм, что неудивительно, что она немного просочилась в мою работу – я думаю об этом, когда слышу грохот из кухни.

Сцена на кухне была бы забавной, если бы не была такой жалкой. Сэм у стойки, руки подняты в знак капитуляции, глаза широко открыты, рот разинут, как будто она только что увидела привидение, прошмыгнувшее по полу. Вот только внизу лежит мокрая бумажная салфетка и несколько промасленных полотенец, которые пропитываются смесью из муки, разрыхлителя, ванили, растительного масла и круглых красных кристаллов сахара. Красивый розовый торт Барби. Хвост и задние лапы моей кошки измазаны тортом. Она крадется к двери.

Я хватаю ее прежде, чем она успевает убежать, и теперь, черт возьми, все это на мне.

Я несу ее к раковине.

– Господи, Сэм! Какого черта?

– Я зацепила его локтем, и он упал прямо на кошку, и я не Сэм!

– Ладно, ты не Сэм, но помоги мне, черт возьми. Открой кран. Сделай теплую воду, пожалуйста. Не горячую.

Я не могу сдержать раздражение, да и не пытаюсь. О чем, черт возьми, она думала, делая это без меня? Моя кошка ненавидит воду, если только она ее не пьет.

– Придержи ее.

Она делает, как я говорю, и чудесным образом Зои ведет себя хорошо, поэтому я набираю в ладони немного средства для мытья посуды, растираю его на кошке до пены, ополаскиваю и делаю это снова.

Затем я начинаю вытирать кошку.

* * *

Зои продолжает смотреть на меня с отвращением, пока я, наконец, не вытираю ее насухо и мы ее отпускаем. Сэм за все это время не сказала мне ни слова.

– Слушай, прости, что набросился на тебя, – говорю я ей.

– Я не Сэм. Ты продолжаешь называть меня "Сэм". Почему?

У меня нет хорошего ответа на этот вопрос. По крайней мере, такого, который она бы поняла.

– Ты мне кое-кого напоминаешь.

– Кого?

– Одну мою знакомую.

– Она милая?

– Да. Очень милая.

Это меня убивает.

– Давай уберем этот беспорядок на полу, хорошо?

– Хорошо.

* * *

Около восьми вечера я выключаю звук передачи о слонах на канале «Природа» и достаю фотоальбом. Мы почему-то перестали фотографироваться несколько лет назад, но вот мы в старые добрые времена сразу после знакомства: тридцатилетняя Сэм и я, двадцативосьмилетний, перед музеем Науки, мы любуемся фейерверком в парке Карусель, мы внизу у водопада, Сэм на скамейке в Городском парке, машет мне рукой.

– Она очень похожа на меня, – говорит Лили.

Я ничего не говорю.

На трех страницах фотографии, которые я сделал в зоологическом парке во Флориде во время нашего отпуска в 2008 году, и они, похоже, очаровали ее. Лемуры, черепахи, крокодилы-альбиносы, экзотические птицы, комодские драконы – самые крупные ящерицы на Земле. Она совсем забыла о Сэм.

Я показываю ей старые семейные фотографии. Мои мать и отец, мой брат Дэн, родители Сэм в день рождения ее отца. Похоже, они ее совсем не интересуют.

– Они очень милые, – говорит она. – А можно мне посмотреть на слонов?

* * *

Меня будит голос Лили.

– Патрик, мне страшно.

Она включила свет в коридоре и стоит в дверном проеме в пижаме с обезьянкой, прижав руки и щеку к дверному косяку, словно обнимая его. Я еще не отошел от сна, но через открытое окно слышу, что ее беспокоит.

Над стрекотанием сверчков ветер разносит вой и тявканье стаи койотов за рекой. Время от времени они пытаются завалить коров, и, как правило, празднуют, когда им это удается. Похоже, сегодня их очень много, и смесь звуков жуткая, от протяжного волчьего воя взрослых до отрывистого йип-йип-йип молодых. Что в целом похоже на безумный злой смех.

Даже стрекочущие в темноте сверчки сегодня звучат как-то зловеще.

Неудивительно, что она боится. Даже для моих ушей это жутковато.

Она выглядит такой уязвимой. Плечи сгорблены, ноги плотно сжаты, большой палец прижат к верхней губе. В чем-то она похожа на ребенка, каким я ее еще не видел. Гораздо меньше Сэм, гораздо больше Лили.

Почти как дочь, которой у нас никогда не будет.

– Все в порядке. Это всего лишь стая койотов. Они не могут причинить тебе вреда. Они далеко отсюда, за рекой.

– Патрик!

– Что?

– Мне страшно.

– Я знаю, что ты боишься, но бояться нечего. Для них это своего рода музыка, как пение, только потому, что мы не они, она звучит странно, немного пугающе. Вот и все.

– Пение?

– Угу.

– Мне оно не нравится.

– Постарайся заснуть, Лили. Они действительно не могут причинить тебе вреда. Честно.

– Можно... можно мне остаться с тобой, Патрик?

Я хочу, чтобы она это сделала. И не хочу.

Противоречия сталкиваются друг с другом.

– Там тебе будет хорошо, Лили.

– Нет, не будет.

– Конечно, будет.

– Нет, не будет. Я буду хорошо себя вести, обещаю. Не буду извиваться или что-то в этом роде. Обещаю.

Я слышу дрожь в ее голосе. Почти отчаяние. Она действительно напугана.

– Хорошо, – говорю я ей.

Я перебираюсь на дальней край кровати, к окну. Она бежит к кровати, словно пол горит у нее под ногами, и запрыгивает на нее. Накидывает на плечи легкое летнее покрывало и прижимается ко мне. Она вся дрожит.

Это происходит автоматически. Я обнимаю ее, и вот уже ее голова покоится на моем плече.

Я уже несколько дней не делал ничего подобного.

От этого я почти чувствую головокружение.

Как будто это снова Сэм, как всегда. Как будто ничего не изменилось. Но одна вещь напоминает мне, что все изменилось.

Ее волосы.

Когда Сэм приходит в постель, и мы вот так прижимаемся друг к другу, я всегда ощущаю слабый запах шампуня на ее волосах, травяного или с экстрактом австралийского эвкалипта. Это чистый запах, такой же знакомый мне, как запах ее дыхания или ощущение ее кожи под моей рукой.

Лили сегодня не мыла голову.

Это не плохой запах, просто резкий и слегка мускусный. Но это не запах Сэм, совсем нет.

Придется напомнить ей утром, чтобы вымыла волосы шампунем.

Но стоит мне закрыть глаза, и рядом со мной Сэм. Моя рука на ее плече, ее щека на моем плече, ее нога на моей ноге.

Лили сдержала обещание. Она не извивается.

Но я долго не могу уснуть. И это не из-за койотов.

* * *

Во сне я рассказываю кому-то за обеденным столом, как необычно, на мой взгляд, то, что я когда-нибудь умру, просто исчезну, сегодня, завтра, или когда угодно, и вслух задаюсь вопросом, что же исчезнет вместе со мной, когда это произойдет. Я просыпаюсь с яростным стояком, приподнявшим одеяло, и с чувством недоумения, что одно как-то должно совпадать с другим.

К счастью, Лили уже встала.

Это не имеет никакого смысла, и вообще-то эта мысль меня какое-то время раздражает, но я бы предпочел, чтобы она этого не видела. Поэтому я выглянул в коридор, чтобы убедиться, что путь свободен, прежде чем направиться в ванную. А потом, отливая, я гадаю, видела ли она мой стояк. Это вполне возможно.

Звонок от доктора Ричардсона раздается в девять тридцать.

– Нет никаких изменений, Патрик? Она все еще...?

– Да. Она все еще Лили.

Я не знаю, радоваться мне или нет. Если бы дело было в мозге, его можно было бы вылечить.

Но с другой стороны...

Он вздыхает.

– Ну, физически с ней все в порядке. Все выглядит совершенно нормально. Появлялись ли другие личности?

– Нет.

– И никаких следов Сэм, я полагаю?

– Никаких.

– Тогда, я думаю, нужно показать ее психотерапевту. Тут я пас. Но я знаю хорошего специалиста. Возьми ручку.

Я записываю имя, адрес и номер телефона врача. Делаю это в основном ради дока. Я почти уверен, что не собираюсь использовать эту информацию. Назовите это гордостью или упрямством, но я хочу довести дело до конца сам, если смогу. Я положу записку рядом с телефоном на крайний случай.

– Спасибо за помощь в клинике, док.

– Не за что. Они мои должники. Удачи с психотерапевтом. И держи меня в курсе, хорошо? Ты же знаешь, я очень люблю Сэм.

– Знаю. Обязательно.

Я благодарю его и вешаю трубку.

Я думаю, что с психотерапевтом или без него это может занять некоторое время.

Лили сидит на диване и жует хлопья, запуская руку в коробку. Левая рука выглядывает из-под пестрого шарфа, ее перевязи. Банда вот-вот возьмется за Германа, Человека Пушечное ядро, в сериале «Улице Сезам».

– Лили, как только передача закончится, приготовь ванну, хорошо? И обязательно вымой голову. Вчера ты об этом забыла.

– Хорошо.

Она, похоже, ничуть не расстроена, значит, как я предполагаю, стояк не заметила.

Я возвращаюсь к телефону и нажимаю на быстрый набор номера офиса коронера.

– Мириам, привет. Это Патрик Берк. Послушай, прошлый раз я не сказал тебе всей правды. То есть, я вообще не говорил тебе правду – сам не знаю почему. Нет у нее никакого гриппа. И никогда не было. Физически Сэм в полном порядке. Это... что-то другое...

– Ты имеешь в виду что-то вроде нервного срыва?

– Да, наверное, именно так это и называется.

– Боже, мне так жаль, Патрик. С вами все в порядке? Я имею в виду...

– С нами все хорошо, Мириам. Вернее, будет хорошо, как только она с этим справится. Но, боюсь, мне придется попросить дать ей отпуск на некоторое время.

– Безусловно. На все то время, которое ей необходимо. Твоя жена работает как проклятая. Она это заслужила. Можно мне с ней поговорить? Как ты думаешь, это будет нормально?

– Я так не думаю. Она очень ранима в данный момент. Может, через неделю или около того.

– Она у кого-то лечится?

– Да.

Две лжи в течение двадцати минут. Неплохо, Патрик. Я назвал ей имя психотерапевта, чтобы это подтвердить.

– Вот и хорошо. Ну, передай Сэм мои наилучшие пожелания, ладно? От всех нас. И если я могу еще что-то для нее сделать...

– Передам.

И эта ложь уже третья.

* * *

Я сижу за чертежным столом и рисую Саманту, сражающуюся с суперзлодеем Торком, пытаясь не дать ей снова стать слишком стройной, и вдруг сознаю, что телевизор выключен, а в ванной течет вода. Вскоре мне слышно, как она там плещется. Она оставила дверь открытой.

– Лили?

– А?

– Закрой дверь. И не забудь вымыть голову!

– Ты мне ее вымоешь?

– Что?

– Ты это сделаешь. Мне мыло попало в глаза.

– Не правда.

– Правда. Сделай это, Патрик.

Она будет там голая.

Я говорю себе, что веду себя глупо. Там моя жена, и я видел ее голой тысячи раз. Возьми себя в руки, Патрик.

– Ладно, уже иду.

Я заканчиваю заштриховывать уродливую рожу Торка, встаю и иду в ванную.

Она сидит в мыльной воде по самые груди, маленькие островки в волнах.

Под водой видны лобковые волосы. Она давно не делала депиляцию, поэтому они плавают, как крошечные темные нити водорослей. Ее левое бедро под водой, но правая нога согнута так, что она может дотянуться до пальцев ног, которые она энергично намыливает. Ей щекотно. Она хихикает. Бедро блестит.

На подбородке у нее маленькая полоска мыла, похожая на пластырь, я вытираю ее пальцем.

– Ты готова?

– Угу.

– Окуни голову.

Она опускает голову в воду и выныривает, отплевываясь и вытирая глаза.

Тем временем я достал с полки шампунь. Наливаю немного в ладонь, разглаживаю обеими руками, опускаюсь на колени рядом с ванной и втираю шампунь в ее гладкие тонкие волосы. Она улыбается мне.

– Не смотри мне в глаза, Патрик.

– Не буду.

И я стараюсь этого не делать. Но я не могу не думать о нашей последней настоящей ночи вместе, которая началась с душа, с того, что я намылил ее волосы шампунем, как делаю это сейчас.

В тот раз я сказал ей: Повернись, я потру спину. Она повернулась. Я мыл спину, попку, грудь, живот. Она подняла руки, и я мыл подмышки, руки, снова спину и снова попку, щель между ягодицами и «киску». Она намылила руку и потянулась ко мне.

Мне нельзя приходить в состояние "боевой готовности".

Лили смотрит на меня такими невинными глазами.

Я включаю воду позади нее. Поворачиваю краны, пока вода не становится нормальной.

– Сейчас ополоснемся. Закрой глаза.

Я стараюсь, чтобы мой голос звучал не слишком хрипло.

Я складываю руки чашечкой, набираю воду из-под крана и поливаю. Набираю и поливаю. Снова и снова, пока ее волосы не становятся чистыми и блестящими. Она встает, поднимает руки и откидывает волосы со лба. Этот жест так похож на жест Сэм, что я на мгновение замираю, но только на мгновение, потому что вижу темную щетину у нее под мышками. Она растет уже три дня. Сэм брила ее каждый день.

Интересно, заметила ли ее Лили?

* * *

Пока она вытирается, я иду в ее комнату и беру вчерашнюю футболку, носки и трусики.

Трусики снова испачканы, еще сильнее, чем раньше.

Мне нужно с ней поговорить.

* * *

– Папа?

– Пэт? Привет, как дела?

Только моему отцу – Дэниелу Патрику Берку и моей матери позволено называть меня "Пэт".

Я звоню ему редко. Но он воспринимает это нормально. Думаю, он все понимает.

– Я в порядке. А ты?

– Неплохо. Утром немного поиграл в гольф. Никогда не научусь нормально играть в эту чертову игру, но она хоть иногда отрывает мою задницу от дивана. Моим партнером был Билл Кросби. Он спрашивал о тебе, передавал привет.

Билл всегда передает мне привет. Как и мой отец, он школьный учитель на пенсии. Только отец преподавал математику в Талсе, а Билл – историю в Бронксе. Билл немного грубоват.

– Передай ему от меня привет.

– Обязательно.

На другом конце провода повисла пауза, и я услышал щелчок зажигалки. У отца эмфизема легких. Ему вообще нельзя курить, но он считает, что выкуривая полпачки в день, проживет дольше, чем если бы выкуривал две. И бросать пока не хочет.

– Как погода?

– Ну, ты же знаешь, какой климат в Сарасоте. Погода прекрасная. Я уже хочу, чтобы снежные птицы поскорее вернулись домой. В этом проклятом городе нигде не найдешь места для парковки. Вчера я навестил твою мать, а потом решил перекусить. Мне пришлось пройти пять кварталов до заведения «Сельдь на гриле», а потом полчаса ждать, пока освободится столик. Иногда мне кажется, что тут все сбежали из Миннесоты^[6].

Вот и наступает неизбежное. Страшный вопрос. Вот почему я так редко звоню.

Но я должен спросить.

– Как мама?

Я слышу, как он с силой затягивается сигаретой.

– Она спросила, кто я такой, Пэт.

Он оставляет это повисеть в воздухе какое-то мгновение. А я застыл от этих слов.

– Иногда она меня узнает, а иногда нет. Я хотел пригласить ее поесть мороженого. Ты же знаешь, как она его любит. Мне сказали, что это типично. Что при болезни Альцгеймера от сладкого отказываются в последнюю очередь. Но она так запуталась, понимаешь? Хотела купить свитер, хотя я сказал ей, что он ей не нужен. Не смогла найти шкаф для одежды. Пошла искать его в ванную.