Текст книги "Я не Сэм (ЛП)"

Автор книги: Джек Кетчам

Соавторы: Лаки МакКи
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Где?

Она смотрит вниз, медленно стягивает одеяло и простыню с бедер и показывает пальцем.

Показывает туда.

* * *

Ни первый скотч не помогает, ни второй. Я никак не могу вернуться в постель. Никак не могу уснуть. Поэтому я сижу в темноте в мягком кресле и наблюдаю за ней, зародышем на диване, с невинным, как у младенца, лицом.

Мне интересно, что принесет утро. Возможно ли, что она проспится, и я снова обрету свою Сэм? И откуда, черт возьми, это вообще взялось? Слова множественное расстройство личности постоянно вертятся у меня в голове, как столовая ложка на сковородке.

Что дальше? Подросток, который любит сжигать вещи?

Я знаю ее историю. Ее детство, судя по всему, было прекрасным. Никто над ней не издевался. Насколько мне известно, нет. Не было никаких автомобильных аварий с травмами. Когда умер отец, ей было двадцать.

Никого из членов ее семьи не убили. В семье случались обычные для среднего класса адюльтеры, но ничего такого, что бы могло оставить в ее душе глубокий след.

Так откуда же это взялось?

Наступает час волка^[3], а вместе с ним и та мирная, жутковатая тишина, когда ночные существа прячутся в укрытия за несколько мгновений до того, как птицы поприветствуют новый день. Небо за окном медленно светлеет. Она ворочается во сне. Я допиваю третий скотч. Его магия ускользнула от меня.

Но за ночь я кое-что обдумал. Так что, в любом случае, знаю, что мне нужно делать. По крайней мере, на первых порах. Я встаю, ополаскиваю стакан на кухне и завариваю кофе. Сажусь за стол и в какой-то момент понимаю, что смотрю на свои руки.

Неужели эти руки в чем-то виноваты?

Не трогай! Ты сделал мне больно!

Эти слова жалят, причиняют душевную боль.

А потом я думаю: Нет. Я прикасался к женщине, своей жене. И она прикасалась ко мне в ответ. Я не буду испытывать чувство этой блядской вины. Я этого не допущу. Я не причинил ей боль. Я точно знал, как прикоснуться к ней. Она кончила, черт возьми. Три раза.

Кофе готов. Зуммер сообщает мне об этом.

Я стою у стола, а в дверях стоит она, зевает, раскинув руки.

Вот он, решающий момент. Захочет ли она кофе? Я чувствую его насыщенный и сладкий запах, и она тоже.

– А сок есть? – спрашивает она.

Ком стоит у меня в горле, как будто что-то там застряло. Руки вспотели. Но главное – сохранить контроль.

– Доброе утро, Лили.

– Доброе утро, – oна на секунду задумывается. – Доброе утро, Патрик.

Она шаркающей походкой подходит к холодильнику, открывает его, достает грейпфрутовый сок, а затем, поколебавшись, ставит его обратно на полку и достает вместо него упаковку "Натурального лимонада Ньюмена". Поворачивается ко мне.

– Можно?

– Конечно, – отвечаю я.

* * *

Завтрак: кофе для меня, отруби с изюмом с молоком и стакан лимонада для нее.

– Мне нужно кое-куда позвонить, – говорю я ей. – Иди, поиграй с Тедди, хорошо?

– Хорошо. А кукол можно взять?

– Барби?

Барби уже давно стали предметом коллекционирования. Я колеблюсь. Она дуется. Черт возьми, это же ее куклы, а не мои.

– Почему бы и нет?

Я снимаю все восемь Барби с полки и раскладываю их для нее на краю стола в гостиной. Когда я выхожу из комнаты, она улыбается.

Вернувшись на кухню, я звоню по настенному телефону. Сначала я набираю номер офиса. Еще рано, поэтому я звоню ей в машину.

– Мириам? Привет, это Патрик Берк. Слушай, Сэм сегодня не выйдет на работу. Похоже, у нее грипп. Я позвоню доктору Ричардсону. Возможно, ей нужно сделать укол и принять антибиотик, и она будет в порядке. Но тебе придется ее подменить, хорошо? Извини. Спасибо, Мириам. Скоро увидимся. Пока.

Следующий звонок – очень хорошему врачу, которого мы знаем уже много лет.

– Привет, док, это Патрик Берк. Я знаю, что еще рано, но если бы вы могли перезвонить мне, как только получите это сообщение, я был бы вам очень признателен. С Сэм что-то случилось, и я бы хотел, чтобы вы немедленно ее осмотрели, если это возможно. Я в полном недоумении... просто не знаю, что делать, док. Заранее благодарю. Буду вам очень признателен. Наш номер 918-131-4489.

Я медленно повторяю номер и вешаю трубку. Мои щеки пылают, а сердце бешено колотится. Это не стыд, не чувство вины и даже не тревога. Это страх. Я чувствую, что док – мой единственный спасательный круг. А если он не знает, что делать? Что тогда?

Я наливаю себе еще одну чашку кофе. Когда руки перестают дрожать, беру ее с собой в гостиную. Две Барби раздеты – с одной снято модное платье 20-х годов, а с другой – домашнее платье 18-го века, оба она спроектировала и создала сама, – и Сэм занята тем, что меняет на них одежду.

Она выглядит счастливой.

Я сижу и наблюдаю за ней некоторое время. Она практически не обращает на меня внимания. Она что-то напевает, но будь я проклят, если знаю, что именно. Сэм не очень хорошо поет, но у Лили, похоже, идеальный слух.

Проклятье.

Через полчаса звонит телефон.

* * *

Доктор Ричардсон сказал, что примет нас прямо сейчас. Я приготовил для нее гостевую комнату – поскольку что-то подсказывает мне, что она не захочет спать в нашей постели, пока она все еще эта Лили, поэтому я выкладываю пару джинсов, футболку с Элтоном Джоном и трусики на кровать. В бюстгальтере нет необходимости. Она никогда не надевает его, кроме как на работу. Но мне приходит в голову, что она даже не знает, как надеть эту чертову штуку.

Я велю ей пойти почистить зубы и одеться. Но сначала она должна рассадить Барби и Тедди на комоде напротив кровати. Я наблюдаю в ванной, как она чистит зубы. Кажется, это займет у нее целую вечность, и она чувствует себя неловко. Как будто зубная щетка слишком велика для нее. Это очень странно.

– Мы отправляемся в небольшое путешествие, – говорю я ей. Она хочет знать, куда именно. – Навестим старого друга, доктора Ричардсона, – говорю я ей.

– А... – говорит она.

– Ты его помнишь?

Она отрицательно качает головой. Очень четкое «нет».

Она хочет взять с собой Тедди. Хорошо.

В машине мне приходится напомнить ей, чтобы она пристегнулась, и помочь с ремнем. Пока мы едем, Тедди танцует у нее на коленях, а она поет песню «Снеговик Фрости» тем высоким чистым голосом, который вдруг стал ее собственным, хотя до Рождества еще семь месяцев.

Приемная доктора находится на углу Мейн-стрит и Стьюбен-стрит, по обе стороны от нее – магазин "Техника для дома Бош" и "Сахарница" – наши местные "Соки-Воды". Возле магазина "Бош" есть место для парковки, так что я заезжаю туда. Она распахивает дверь, забыв, что пристегнута, и бросается на ремень безопасности.

– Полегче, – говорю я ей и нажимаю на кнопку.

Она глупо улыбается, а я распахиваю дверь.

– Оставь Тедди, хорошо?

Она на мгновение хмурится, но потом пожимает плечами, аккуратно усаживает его на пассажирское сиденье и захлопывает дверь. Я подхожу к ней и беру ее за руку.

По-моему, мы выглядим вполне нормально. Муж и жена на прогулке. И Сэм, по крайней мере, выглядит счастливой.

Возможно, именно поэтому, когда Милт Шумейкер выходит из скобяной лавки с сумкой в каждой руке, на его лице появляется широкая улыбка, когда он идет к нам.

Я стараюсь соответствовать ему.

– Милт.

– Патрик. Миз Берк. Прекрасный денек, правда?

– Конечно, Милт.

Он крупный мужчина и несет на себе слишком много груза. Он потеет и фыркает, как бык.

– Послушай, Патрик. Я хочу извиниться перед тобой. Я не забыл о тех ваших опасных ветках. Просто из-за этих бурь в прошлом месяце я был занят, как двухдолларовая шлюха в шахтерском поселке. Простите, миз Берк.

Я бросаю взгляд на Сэм. Она все еще улыбается. Быть может, даже слишком.

Я хочу, чтобы мы ушли.

Милт управляет компанией "Деревья и пни Шумейкера". Прошло уже полгода с тех пор, как он обещал приехать к нам на своем автокране и срезать несколько мертвых веток с нашего старого дуба, в который в прошлом году ударила молния – он растет примерно в двадцати ярдах от дома. Мертвые ветки хрупки, опасны и склонны падать в очень неподходящее время. В прошлом году турист в Центральном парке Нью-Йорка был убит такой веткой.

Мне бы хотелось, чтобы его бензопилы поработали на дубе как можно скорее. Но, думаю, не сейчас.

– Нет проблем, Милт. Дерево пока держится.

– Тебе следует позвонить в офис и договориться на конкретное время, Патрик. Тогда я точно быстро до него доберусь.

– Ну, возможно, я так и сделаю.

– Следует позвонить. С глаз долой, из сердца вон, понимаешь?

– Позвоню обязательно, Милт. Береги себя. Привет Элси. Хорошего дня.

Он как-то странно смотрит на Сэм. Взгляд озадаченный.

Поэтому я тоже посмотрел на нее.

Господи, она ковыряет в носу.

Блядь, не могу поверить.

– Хорошего дня... – бормочет он, когда мы проходим мимо него и уходим.

* * *

В приемной врача должна быть музыка, как я думаю, чтобы немного разрядить обстановку. А у дока ее нет.

Войти в приемную дока – все равно, что войти в склеп. Как только мы закрываем за собой дверь, я чувствую, как Сэм напрягается. Видно, что ей здесь не нравится. Две старые жилистые дамы сидят в углу и шепчутся, сжимая в руках сумочки, словно опасаясь, что их могут вырвать у них из рук, как у прохожих на улице.

Лысый мужчина в подтяжках читает газету. Когда он переворачивает страницу, это самый громкий звук в комнате.

К счастью, мы никого из них не знаем.

Мы проходим мимо них к стойке. Милли, секретарша дока, печатает на машинке за своим столом. Она встает, улыбаясь, когда мы пересекаем зал.

– Привет, Патрик. Привет, Сэм.

– Я не...

Я прерываю ее.

– Как дела, Милли?

– Совсем неплохо, Патрик, для маленькой старушки. Присаживайтесь. Доктор будет через минуту.

Я вкратце обрисовал происходящее по телефону, и док заверил меня, что примет нас немедленно. Надеюсь, он сдержит свое слово. Дамы глазеют на нас, пока мы сидим. И Сэм тут же начинает ерзать.

На низком столике рядом с нами лежат журналы. Я испытываю искушение, но не хочу, чтобы мое собственное перелистывание страниц добавляло шума.

Сэм смотрит прямо перед собой на стойку. Я удивляюсь, что там может быть такого интересного, и прослеживаю за ее взглядом. На стойке стоит большая трехлитровая стеклянная банка, битком набитая завернутыми в фантики леденцами – коричными, виноградными, мятными, лимонными – в форме спасательных кругов и пивных бочонков.

– Патрик?

И этот голос маленькой девочки, исходящий от большой девочки, привлекает всеобщее внимание.

– Когда будем уходить, хорошо?

Она вздыхает.

– Ну, хорошо.

Милли открывает дверь.

– Миссис Берк?

Я встаю, но Сэм, конечно же, не узнает своего имени, поэтому я осторожно беру ее за руку и веду к двери. Видя, что она смущена, я шепчу ей, что все в порядке, ей не стоит волноваться, и мы следуем за пышной фигурой Милли в кабинет доктора. Мы входим, и она закрывает дверь.

При нашем приближении док встает во весь свой рост – шесть футов и пять дюймов. Я откашливаюсь.

– Док, это Лили.

Он протягивает мясистую руку.

– Лили, – говорит он, улыбаясь.

Док – самый сердечный и дружелюбный человек из всех, кого я знаю, и если бы он не был великаном, и у него было бы чуть больше этих белоснежных волос на голове и такая же борода, он мог бы сойти за самого лучшего Санту в мире. Она берет его за руку и пожимает ее.

– Садись, Лили. Чувствуй себя как дома. Патрик, можно мне немного поговорить с Лили наедине? Не возражаешь? Чтобы мы лучше узнали друг друга.

На его столе стоит маленькая тарелочка с такими же леденцами, как и на стойке в приемной. Он пододвигает ее к ней, для себя выбирает пивной бочонок и начинает разворачивать.

– Угощайся, Лили, – говорит он и засовывает леденец в рот.

– Я тебя позову, Патрик, – говорит он.

Я свободен.

* * *

В приемной дамы смотрят на меня с подозрением. В конце концов, я прошел без очереди. С этой странной женщиной. Явно семейные проблемы.

Я беру в руки экземпляр журнала «Тайм». Астрономы обнаружили новую планету, вращающуюся вокруг трех звезд. Здесь же статьи о прошлогодних континентальных заморозках в Европе, о том, что значит быть консерватором в Америке. В Великобритании запрещают отфотошопленную рекламу, в которой модели выглядят слишком идеально.

Я не могу сосредоточиться.

Почитать «Пипл»? «Сайентифик Америкэн»? О «Космо» не может быть и речи в присутствии этих дам.

Я решаю эту проблему, вообще ничего не делая.

И лишь немного удивляюсь, когда просыпаюсь и чувствую руку Милли на своем плече.

Сэм стоит рядом с ней. Она не выглядит ни расстроенной, ни несчастной, и это хорошо.

– Бен хочет с тобой поговорить, – говорит она. – Лили? Вот тебе журнал.

«Улица Сезам»^[4].

– Мы ненадолго, – говорит она Сэм.

Сэм устраивается с журналом, а я следую за Милли внутрь.

Док сидит за своим столом и делает пометки в папке, как я могу предположить, о Сэм. Я сажусь напротив него, он откладывает ручку и качает головой.

– Патрик, это самое ужасное, что я когда-либо видел. Физически она в полном порядке, все та же Сэм, как всегда. Единственные физические изменения, которые я вижу, это те, которые она, очевидно, сделала по собственному желанию, за неимением лучшего слова. Изменение голоса – это только язык. Резкие движения конечностей и плеч мы с тобой могли бы имитировать довольно легко, если бы сосредоточились на этом достаточно сильно. Поэтому вопрос не в том, что она делает, а в том, почему она это делает.

– Вы хотите сказать, что она притворяется?

– Вовсе нет. Совсем наоборот. Когда мы с ней разговаривали, возникла странная неувязка. Как будто она помнит выборочно. Она знает, кто такая Леди Гага, но не знает имен матери и отца.

– Она знает имя нашей кошки – Зои.

– Неужели? Это очень интересно. Единственный раз, когда она немного нервничала или расстраивалась, это когда я спросил ее, кто ты, кто такой Патрик. Это, похоже, смутило ее. Я не стал настаивать. Но она прекрасно распознает все вокруг. Я указывал на стул, на окно или на книжную полку, и она тут же произносила нужное слово. Я также знал, когда ей это надоедало. Это было видно. Ее словарный запас, кстати, находится примерно на уровне пятилетнего ребенка. Она могла назвать цветы, но не вазу, например. Назвала ее кувшином. Она может складывать и вычитать, но не умножать и не делить. Это... превращение. Больше всего меня поражает, что она удивительно последовательна. Конечно, мы с тобой могли бы имитировать каждый из этих ее детских аспектов, если бы попытались. Но я очень сомневаюсь, что мы могли бы подражать им всем сразу, организовывать их все вместе – и делать это часами, как, по твоим словам, она делала. Для этого нужно быть очень хорошей актрисой.

Он достает блокнот с рецептами, берет ручку и пишет.

– Вот что нужно сделать. Во-первых, исключить все физические причины.

– Вы имеете в виду опухоль?

– Я никогда не слышал, чтобы опухоль вызывала такие симптомы, но да, сканирование мозга определенно необходимо. Позвони по этому номеру в Баптистский региональный медицинский центр и договорись об этом. Я им позвоню, как только вы выйдете отсюда и их подготовлю. А ты попроси их, чтобы они взяли вас как можно скорее, завтра, если это возможно.

Он отрывает листок и протягивает мне.

– Иди домой и позвони. И постарайся немного поспать. Ты ужасно выглядишь, Патрик.

Я встаю и направляюсь к двери. И он прав. Я вдруг чувствую себя совершенно измотанным. Но меня очень беспокоит еще одна вещь.

– Док, а что, если это не физические причины?

– Да, я знаю. Множественное расстройство личности. Ты видел других личностей?

– Нет.

– Смотри в оба. Если они есть, то скоро должны появиться. Насколько я понимаю, такие вещи имеют тенденцию группироваться. У нее в последнее время был какой-то особенный стресс?

– Насколько мне известно, нет.

– Может, на работе?

Я хочу сказать: Черт возьми, она любит резать людей, чтобы заработать на жизнь, но я подавляю свой порыв.

– Сэм обожает загадки. Она воспринимает свою работу как решение загадок. Думаю, что она бы это делала, даже если ей за это не платили.

– Ваш брак в порядке?

Я хочу сказать: Был в порядке до прошлого вечера, но я подавляю и это.

– У нас все в порядке, док. Я просто не ничего понимаю.

– Ну, по правде говоря, я тоже, – говорит он. – По крайней мере, пока. Послушай, попробуй вот что. Заставь ее что-нибудь вспомнить. Подтолкни ее память. Возможно, если повезет, ты попадешь на что-то, что заставит ее вернуться обратно.

Я говорю ему, что так и сделаю, благодарю и выхожу за дверь.

* * *

Док сдержал слово. Я звоню в клинику, называю свое имя, а через минуту уже разговариваю с секретаршей в приемной радиологии, которая назначает нам МРТ на завтра в полдень.

На обед она хочет арахисовое масло и конфитюр.

У нас есть клубничное и персиковое варенье. Не конфитюр, но достаточно близко.

Я делаю себе сэндвич с яичницей, и мы едим перед телевизором. Я ничего не знаю о передачах для детей, но думаю, что у PBS должно что-то быть. Сериал называется «Клиффорд, большой рыжий пес» и он о... большом рыжем псе. А также о пурпурном пуделе по кличке Клео, голубой гончей по кличке Мак и желтом бульдоге по кличке Ти-Боун.

Иногда она хихикает.

Затем покажут сериал «Поезд динозавров».

Дружелюбные динозавры. Почему бы и нет? А потом мультфильм «Каспер-Тираннозавр».

Но сейчас я очень устал.

– Ты не возражаешь немного побыть здесь? Я хочу немного вздремнуть. Может, ты тоже хочешь вздремнуть?

– Не-а. Я останусь здесь, Патрик.

Не успел я лечь на кровать, как уже уснул.

Но я не шутил. Сон был коротким, максимум полчаса.

Опять Зои со своей игрушкой. Вой раздается с пола в изножье кровати.

И Сэм тоже его услышала, потому что подходит к Зои с Тедди под мышкой, озабоченно нахмурив брови, и наклоняется, чтобы погладить ее. Зои слегка вздрагивает, сгибая плечи от прикосновения Сэм. Это старая кошка с артритом, а Сэм слишком сильно ее гладит.

– Полегче, – говорю я ей. – Помягче.

Она посерьезнела, сосредоточилась и теперь гладит не так интенсивно. Гораздо лучше.

В награду она получает мурлыканье.

Вопреки всем ожиданиям, этот короткий сон оказался весьма тонизирующим. Я чувствую себя намного лучше.

Быть может, я смогу немного порисовать.

– Как там телевизор?

– В порядке. Можно мне еще посмотреть?

Именно это я и хочу услышать.

– Конечно, можешь. Если я тебе понадоблюсь, я в кабинете.

– Будешь заниматься?

– В комнате с большим столом. Ты должна знать.

– А, – говорит она, но ясно, что это не так, не совсем так, и еще ясно, что ей все равно.

Она увлечена мультиками.

Я принимаюсь за работу.

Саманта, как я понимаю, сегодня мне не дается. Циник мог бы сказать: Ну, а чего ты ожидал?

У нее же полголовы снесло к чертовой матери. Но раньше я справлялся и с более сложными проблемами. Может, дело в том, что я ввел нового персонажа, доктора Гипсама, странноватого парня в темных очках и шлеме летчика, чья задача в данный момент и в будущем – собрать ее как Шалтая-Болтая в детской песенке.

Странно, однако. У меня такое чувство, что я прекрасно рисую обоих персонажей. Его – ломаными штрихами, а ее как обычно – мягкими пышными мазками, скрывающими внутреннюю напряженность. Но почему-то мне кажется, что между ними неправильное расстояние на панелях^[5]. Нарушен баланс с точки зрения композиции. Возможно, проблема в перспективе. Они либо слишком близко друг к другу – даже когда он склоняется над ее явно мертвым телом, он кажется слишком близко, как будто он внутри нее в кадре – либо они слишком далеко друг от друга. Возникает ощущение, что они так далеко, что он вынужден кричать.

Это на меня не похоже. Я свое дело знаю.

Я пробую несколько разных способов и, наконец, получаю понравившийся мне макет страницы, на котором правильно размещены панели, а также видны или не видны расстояния в зависимости от обстоятельств.

Пора переходить к следующей странице.

Эта дается легче. Я уже вошел в ритм.

Поэтому когда звонит телефон, сознание его едва регистрирует. Когда я работаю, все в реальном мире уходит на второй план. Я попадаю в зону, где есть только я, линия, история и персонажи. Вот почему мне нужна полная тишина, когда я работаю. Мне нужно услышать, как она поет.

Но телефон все-таки звонит и только когда я слышу голос Лили – не Сэм – вежливо говорящий: Нет, извините, здесь нет Сэм, вы ошиблись номером, извините, все в порядке, – я в панике, понимая, что я на мгновение забыл, кто именно отвечает, и рванул из кабинета на кухню как раз вовремя, чтобы увидеть, как она сжимает в руках трубку.

– Ошиблись номером, – говорит она.

Телефон звонит снова. Она тянется к нему, но я быстрее.

– Алло?

– Патрик? Привет.

Это Мириам, начальница Сэм. Милая дама.

– Я бы хотела проведать Сэм, – говорит она. – Как у нее дела?

Как у нее дела? Она, блядь, пропала, – хочется мне сказать. И эта мысль доводит меня до слез, или истерического смеха, или того и другого, не знаю точно. Я чувствую себя, как сумасшедший доктор из старого черно-белого фильма ужасов.

Ее больше нет! Но она жива!

– Как мы и думали, это грипп, – говорю я. – Ей нужно отдохнуть несколько дней, сбить температуру. Но сейчас она спит без задних ног.

– Хорошо, скажи ей, что мы ее подстрахуем. Скажи, чтобы она не волновалась. Эта неделя не слишком удачна для убийств и утопленников. Хлоя и Билл передают привет. Позаботься о ней как следует.

– Обязательно.

– Передай ей наши наилучшие пожелания.

– Обязательно передам. Пока, Мириам.

Я облегченно вздохнул. Нам повезло. Она действительно решила, что первый раз не туда попала, а не что я держу в заложниках какую-то маленькую девочку здесь, в глуши.

– Патрик? Что ты там делаешь?

– Рисую. Хочешь посмотреть?

Пробуди ее память.

– Хочу.

Она следует за мной в кабинет. Стоит в стороне от чертежной доски. Но ее внимание сразу же обращается к полкам. Здесь много книг, в основном по искусству и медицинские учебники Сэм. Я уже много лет собираю комиксы и ужастики. У меня есть Супермен, Бэтмен и Робин, Зеленый Шершень, Мумия, Человек-волк, Франкенштейн, Годзилла, Родан – их, наверное, две дюжины или больше. Черт, у меня даже есть пластмассовый Иисус.

– У тебя есть игрушки! – говорит она.

Глаза широко раскрыты, как будто она никогда их раньше не видела. Так много в этой комнате такого, что могло бы пробудить ее память.

– Да. Думаю, есть.

– Можно я с ними поиграю? – На самом деле они не для игры. Их надо рассматривать.

– Ох...

Я вижу, что она разочарована. Нравится мне это или нет, но сейчас она – всего лишь ребенок. И поиграть она может только с Барби и Тедди. Я показываю на чертежную доску.

– Вот, посмотри-ка, – я выкладываю на доску листы с Самантой один за другим. – Вот этим я здесь занимаюсь.

Думаю, они довольно хороши, Лучшие мои работы. Мрачные, с большим количеством действий.

– Это ты нарисовал?

– Да. Тебе нравится?

– Ага. Правда, они не цветные.

– Я их раскрашу позже.

Я продолжаю переворачивать листы и вижу, что она заинтересовалась.

– Было бы лучше, если бы они двигались, – говорит она, – как по телевизору.

А потом она снова смотрит на полки. Отвлекается. Я показал ей только половину.

Я ничего не могу с собой поделать, я чувствую вспышку раздражения, может, даже злости. И да, это действительно злость.

Злость на Сэм. Не на Лили, а на Сэм. На Сэм за то, что она так поступила со мной. На Сэм за то, что она бросила меня. А еще злюсь на себя за то, что воспринимаю это таким образом. Она не виновата.

Так ли это?

Я откладываю листы и переворачиваю их.

– Пойдем, посмотрим, что там у нас с ужином. Что скажешь?

* * *

На ужин – хот-доги и картофель фри. Это ее выбор. А чего я ожидал? Я готовлю в микроволновке фасоль и квашеную капусту, но она ни к чему не притрагивается, только намазывает кетчупом хот-доги и картошку. Я никогда раньше не видел, чтобы она намазывала хот-дог кетчупом. До сих пор она всегда любила горчицу.

С набитым картошкой ртом она говорит:

– Это нечестно.

– Что нечестно?

– У тебя есть игрушки.

– На самом деле это не игрушки. Их надо разглядывать.

Она дуется.

– Это игрушки, – говорит она. – А у меня только Тедди и эти дурацкие куклы.

– Я думал, тебе эти куклы нравятся.

– Они хорошие...

Но я же не дурак. Я все понял.

– Тебе еще что-то нужно, верно? Может, то, что ты видела по телевизору?

Она сразу же оживляется.

– Да!

– Хорошо. После того, как поедим, поищем что-нибудь в интернете. Как тебе это?

– В интернете?

Об интернете она тоже не помнит. У Сэм куча сайтов в закладках и десятки скачанных файлов.

– Увидишь.

* * *

Компьютер приводит ее в восторг. Где-то я читал, что все дети им восторгаются. По крайней мере, на первых порах.

Мы заходим на сайты с товарами. Она стоит позади меня, показывая, что ей нравится, а я ввожу адреса сайтов и кликаю на товары. В течение получаса мы купили куклу Эбби Кадабби – персонаж из сериала «Улица Сезам», видеоигру «Жило-было чудище», стеганое одеяло, набор для изготовления украшений из бисера, больницу для животных, идущую в комплекте со скакуном, жеребенком, ослом, козой, и с живущими там кошкой и бордер-колли, с операционным столом и коробкой с бинтами, а еще пижаму с изображением обезьянки по имени Любопытный Джордж. Пижамы были детские и женские, я, естественно, купил женскую. К тому времени, как мы добираемся до действующей игрушечной духовки и набора фигурок «Суперпак», она опирается на мои плечи.

От нее пахнет свежим мылом и хот-догом.

Только духовка и «Суперпак» обошлись мне в сотню долларов, но кто их считает.

Плюшевый Клиффорд, большой рыжий пес – еще сорок пять. Я все оплачиваю и заказываю экспресс-доставку на следующий день.

Она зевает. Ей, конечно, весело, но для нее, возможно, уже близится время сна.

Она устала. Поэтому она обходит меня и садится мне на колени.

– Это не очень хорошая идея, Лили.

– Почему? – oна показывает на экран. – Я хочу вон то, – говорит она.

И я не уверен, что мне нравится любое из этих событий.

То, на что она указывает – живая кукла. Стоящая сорок баксов маленькая живая кукла говорит тридцать фраз и поставляется в комплекте с платьем, нагрудником, миской, ложкой, бутылкой, подгузниками, кукольным питанием – чем бы оно ни было – и инструкцией.

Представляю, какая польза от инструкции.

Кукла говорит: «Я люблю тебя, мамочка», «Поцелуй меня, мамочка» и так далее. Ест, пьет и мочит подгузники.

Я не уверен, что мне это нравится. Я также не уверен, что разумно держать ее у себя на коленях. Мне было бы лучше, если бы она не доверяла мне. Потому что прямо сейчас это теплое женское тело, тело моей жены, может вызвать у меня эрекцию.

А это тело думает, что ему лет пять-шесть.

– Ты слишком тяжелая, – говорю я.

– Вовсе нет.

– Да.

– Нет.

Думаю, чтобы доказать это, она извивается на мне. Нежно елозит вверх-вниз.

– Слезай, – говорю я ей. – Ты хочешь, чтобы я купил куклу или нет?

Уж лучше я испорчу себе удовольствие.

Она встает. Я покупаю эту чертову куклу.

* * *

Я сижу в кресле в нашей комнате и смотрю, как она спит. Луна почти полная, и через окно позади меня она заливает ее лицо молочно-белым светом. Ночь не по сезону теплая, поэтому одеяло на ней чуть ниже талии, и я вижу ее живот между верхом и низом пижамы, вижу пупок, похожий на крошечную бледную пуговку, на которые застегнут чехол матраса.

Моя жена – экстраверт.

Я думаю о том, как мы познакомились восемь с половиной лет назад. Я только что устроился на свою первую работу колористом в издательство «Arriveste Ventures» – раскрашивать основными цветами безвкусные картинки о приключениях Блейзмена. По вечерам я изучал анатомию в местном колледже Талсы, а Сэм, которая уже четыре года работала в офисе коронера, пригласили прочитать лекцию о коже.

Многое я уже знал. Кожа – самый большой орган в человеческом теле. Кожа имеет водоотталкивающие свойства, регулирует температуру тела, защищает от болезнетворных микробов.

Кожа – это орган ощущений. Но было в ее словах что-то такое, о чем я никогда раньше не задумывался, по крайней мере, в том смысле, как она об этом говорила.

Она сказала, что кожа дает нам доступ к внешнему миру.

– Все отверстия в нашем теле, – сказала она, – глаза, носы, слуховые проходы, рот, анусы, пенисы, вагины, соски – все они есть и функционируют потому, что кожа, не закрывая их, позволяет им свободно общаться с миром, который не является нами. Даже наши поры существуют исключительно с позволения нашей кожи. Довольно умная штука – наша кожа.

Это вызвало смех. Но я подумал, что эта Саманта Мартин тоже довольно умная штучка.

И я уже думал о ее собственной коже,

Прошло уже полтора года с тех пор, как Линда прислала мне письмо из Нью-Йорка с извинениями, но откровенно сказала, что разлюбила меня. Она и сама не знает почему.

У нее другой мужчина? Нет, Я что-то не так сделал или сказал? Нет. Это просто случилось. Она уже давно собиралась сказать мне об этом, но так и не набралась храбрости. Мне тогда было двадцать четыре года, и четыре из них мы были любовниками. Я все еще сходил по ней с ума.

Говорят, что есть семь стадий горя. Я прошел все семь сразу, промчавшись от одной стадии к другой, как в игре в бамперный бильярд, загнав все шары в лузу, и поклялся забыть о любви и даже сексе лет до тридцати.

Но вот передо мной кожа Сэм. Лицо, обнаженные руки в блузке без рукавов, длинная изящная шея.

Кожа всегда была одной из ее самых прекрасных черт. Возможно, даже лучшей. Бледная зимой и загорелая летом, она всегда, казалось, горела каким-то теплым внутренним огнем. На ее плечах, ладонях и руках пляшут крошечные веснушки. И есть еще красивая темная родинка слева от поясницы.

В тот день мне не удалось увидеть родинку. Но со своей парты во втором ряду все остальное я разглядел. Что она умна и красива. Все в аудитории обратили на это внимание. Особенно парни.

Поэтому, пока я внимательно слушал, что она говорит об эпидермисе, дерме и гиподерме, о скальпелях, о том, где и как резать, чтобы добраться до всего этого добра, я фантазировал. О том, каково это – прикоснуться к ней.

Я уже очень давно не прикасался к женщине.

И когда ее лекция и ответы на вопросы закончились, я сделал это.

Меня всегда удивляло, когда красивые женщины – актрисы или модели – говорят, что их почти никогда не приглашают на свидание, что большинство мужчин боятся их, лишаются дара речи из-за их красоты. Что касается меня, то я просто этого не понимаю. Для меня это никогда не было проблемой. Возможно, мой взгляд художника просто не может не притягиваться к красоте, хочет быть в ее присутствии как можно дольше. Возможно, это потому, что я вырос в довольно обеспеченной семье.

Возможно, я просто не знаю ничего лучшего. Но только глупцы ломятся напролом.

Когда все вышли из аудитории, Сэм разговаривала с нашей преподавательницей, миссис Сеннер. Она стояла ко мне спиной, и это служило мне оправданием. Я легонько коснулся ее плеча и сказал:

– Извините, – и гладкая теплая мягкость ее кожи снаружи и твердость внутри нее устремились прямо в мой мозг, как струя пылающего бензина.