Текст книги "Год призраков"
Автор книги: Джеффри Форд
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
Чтоб мне так жить
Бабуля готовила для нас ланч, когда в полдень прозвонил звоночек. Она подавала нам еду в столовой нашей части дома. Ее сэндвичи всегда были с маслом. Иногда – как и в тот день – она делала сэндвичи только с маслом и сахарным песком. Еще у нас имелся перловый суп. А время от времени Бабуля готовила нам шоколадный пудинг, залитый сверху коричневой подливкой толщиной в палец. Но обычно на десерт были «дамские пальчики».[9]9
Популярное американское печенье.
[Закрыть]
У Бабули были седые жесткие волосы вроде тех, что росли на Джордже, сильные бифокальные очки и похожее на раздавленную изюминку родимое пятно на виске. Со своим маленьким росточком, темной морщинистой кожей и шелковистыми черными усиками по уголкам верхней губы Бабуля иногда казалась мне древней царицей обезьян. Случалось, она пукала стоя и тогда лягала себя левой ногой со словами: «Стреляйте ему по брюкам. Жилетка и лапсердак мои».[10]10
Последняя фраза известного еврейского анекдота: в магазин одежды приходит человек, примеряет жилетку и лапсердак и бросается наутек. Хозяин кричит оказавшемуся рядом полицейскому: «Стреляйте ему по брюкам. Жилетка и лапсердак мои».
[Закрыть]
Каждое утро Бабуля читала молитвы, а ближе к вечеру, когда приходили соседки – пить вино из чайных чашек, – она с помощью колоды игральных карт предсказывала будущее.
В то лето за каждым ланчем она потчевала нас не только сэндвичами с маслом, но и историями из своей жизни. В то первое утро нашего расследования она рассказала нам историю из своего детства в Уайтстоуне, где ее отец издавал местную газету, где пожарные машины были на конной тяге, где Мойше Пипик, самый сильный в то время человек на Земле, съедал каждое утро на завтрак двенадцать сырых яиц, где Клементина Черенети с золотым водопадом на голове влюбилась в слепого, который не мог оценить ее красоту, и где бездомный бродяга Мел Тугопук бренчал на банджо, напевая: «Пусть по утрам заткнутся петухи». Все события, малые и великие, разворачивались вблизи местной достопримечательности – Козьей горки.
– Ночной гость, – сказала Бабуля, когда мы поведали ей о следе, сохраненном в ее розовой шляпной коробке. – Когда-то в Уайтстоуне жил один человек – наш сосед. Звали его мистер Уикс. У него была дочь Луквир, она училась со мной в одном классе.
– Луквир? – переспросил Джим, и мы с ним рассмеялись.
Мэри оторвалась от подсчета зернышек перловки в своей тарелке – посмотреть, что тут такое смешное происходит.
Бабуля улыбнулась и кивнула:
– Странноватая была девочка.[11]11
В этом необычном имени присутствует английская основа (queer), имеющая значение «странный», «необычный».
[Закрыть] Все время глазела в зеркало. Не то чтобы она была кокеткой – просто что-то искала. Ее мать рассказывала моей матери, что по ночам девочка просыпалась от удушья с синим лицом – ей снилось, будто она проглотила наперсток.
– Это было не настоящее ее имя, – вставил Джим.
– Чтоб мне так жить, – сказала Бабуля. – Ее отец каждое утро садился на поезд – он работал в городе – и возвращался домой очень поздно. Он всегда приезжал чуть не за полночь последним поездом, который останавливался в Уайтстоуне. Со станции он приходил домой пьяным в стельку. Те, кто видел его пьяным в баре, говорили, что там он выглядел веселым рубахой-парнем, которому море по колено. Но если он напивался дома, то колотил и ругал жену.
Как-то раз вечером, незадолго до Хеллоуина, он сошел с поезда в Уайтстоуне. Дул холодный ветер. На станции никого больше не было. Он направился к ступенькам, которые вели с платформы вниз, на улицу, когда вдруг у себя за спиной услышал шум, словно кто-то выл на ветру. «У-у-у-у-у-у» – вот какой это был звук. Он повернулся и на дальнем конце платформы увидел громадного восьмифутового призрака, который трепыхался на ветру.
Уикс со страху чуть в штаны не наложил и побежал домой, вопя как оглашенный. На следующий день – в субботу – он сказал моему отцу, что по станции бродят призраки. Отец напечатал эту историю под видом шутки. Никто мистеру Уиксу не поверил, ведь все знали его как пьяницу. Но он все же пытался убедить народ, что так оно и было, клялся и божился, что взаправду видел призрака.
По дороге в город, в следующую пятницу, он сказал одному из наших соседей, мистеру Лавелья, который ехал тем же утренним поездом, что призрак появлялся вечером в понедельник и среду и оба раза называл его по имени. Уикс был совсем не в себе – трясся и дрожал, рассказывая о своих последних встречах с привидением. Мистер Лавелья говорил потом, что Уикс был на грани, но прежде чем выйти из поезда, он наклонился к мистеру Лавелья и шепнул ему, что придумал, как разобраться с призраком. Было только восемь утра, но от Уикса вроде бы уже несло спиртным.
Тем вечером Уикс вернулся из города, как обычно, последним поездом. Когда он сошел на платформу в Уайтстоуне, там, как и всегда, не было ни души. Но стоило ему повернуться, как он увидел призрака – тот стенал, выкрикивал его имя и надвигался на него. Но Уикс тем днем купил в городе пистолет. В этом-то и состоял его план. Он вытащил пистолет из кармана, выстрелил четыре раза, и призрак рухнул на платформу.
– Разве можно убить призрака? – спросил Джим.
– В нем было восемь футов, – сказала Мэри.
– Это оказался не призрак, – объяснила Бабуля. – Это его жена завернулась в простыни и встала на ходули. Хотела напугать мужа, чтобы тот наконец стал приходить домой вовремя и трезвым. Но он ее убил.
– И его арестовали за убийство? – спросил я.
– Нет. Он горько плакал, когда все понял. Полиция провела расследование, было доказано, что Уикс действовал в целях самообороны. После этого он бросил дом и дочь и удалился в пещеру на окраине города, посреди поля, заросшего дикой спаржей. Не знаю почему, но его в конце концов стали звать Беделией.[12]12
Героиня одноименного романа писательницы Веры Каспари, выпущенного в 1945 году. Муж Беделии вскоре после свадьбы начинает подозревать, что у его жены криминальное прошлое и она – серийный убийца, а он, возможно, станет ее следующей жертвой.
[Закрыть] Детишки подбегали к его пещере и кричали: «Беделия, мы хотим тебя украсть!» – а когда он бросался за ними – убегали прочь. Луквир отправили в сиротский приют, и я больше ее не видела.
– А что стало с отшельником? – спросил Джим.
– Как-то раз выдалась очень холодная зима, и кто-то нашел его на поле неподалеку от пещеры – он замерз до смерти. Весной его похоронили там, среди дикой спаржи…
Канализационная горка
После ланча мы взяли Джорджа на поводок и вывели его во двор. Мэри с нами не пошла, потому что решила встретиться со своими воображаемыми друзьями – Салли О'Малли и Санди Грэмом, которые жили в стенном шкафу ее комнаты. Время от времени она их выпускала оттуда и тогда становилась Микки, и все вместе они отправлялись в школу в подвале.
Джим решил, что с помощью Джорджа можно найти извращенца. Мы дадим псу понюхать лестницу, тот возьмет след – и мы побежим за ним. В нашем дворе, где лестница снова стояла у стены сарая, к нам присоединился Фрэнки Конрад. Мы постояли, наблюдая, как пес нюхает лестницу. Наконец я сказал Джиму:
– Нужно бы его завести.
Чтобы завести Джорджа, достаточно было сунуть ему ногу под нос. Если держать ее там некоторое время, он начинал ворчать. Джим принялся описывать круги ногой в воздухе перед носом собаки и тихонько подвывать: «Джо-о-о-орджи». Когда псу это надоело, он набросился на ногу, рыча как сумасшедший, с таким видом, будто сейчас ее всю искусает – сто лжеукусов в секунду. На самом деле он к ноге и не прикоснулся.
И вот Джордж завелся, снова подскочил к лестнице, обнюхал ее со всех сторон и поднял на нее лапу. Теперь мы были готовы идти по следу. Джордж тронулся с места, мы за ним. Из заднего двора мы вышли через калитку со стороны Бабули, прошествовали под розовыми цветами доисторической мимозы и оказались в переднем дворе.
За углом находилась Ист-Лейкская школа – одноэтажное краснокирпичное здание: классные комнаты по всем сторонам большого прямоугольника и покрытый травой двор в центре. С правой стороны был уголок, на котором расположилась игровая площадка детского сада – рукоход, качели, песочница и круглая штуковина, с которой, если ее раскрутить как следует, все падают. К левому крылу здания был пристроен спортзал – здоровенная кирпичная коробка без окон, возвышавшаяся над приземистым главным корпусом.
Перед школой находилось кольцо подъездной дороги, внутри которого, за высоким бордюрным камнем, располагался сильно вытянутый овал газона. К западу от дороги и маленькой парковки были две заасфальтированные баскетбольные площадки, а за ними тянулось обширное пространство, на котором виднелись бейсбольные сетки и базы. В ветреные дни здесь гуляли настоящие пылевые вихри, а на границе этого поля высился забор с колючей проволокой наверху – чтобы дети не забирались в кратерообразную сточную яму. Кто-то давным-давно пропилил в заборе щель, сквозь которую вполне мог пролезть человек небольших размеров. В начале осени за этим забором, среди стебельков золотарника и уже пожухлой сорной травы, простиралось царство кузнечиков.
За школой были и другие поля, покрытые выгоревшей летней травой и прорезанные тремя заасфальтированными велосипедными дорожками. Своим дальним концом поля примыкали к еще одному жилому району, а на востоке граничили с лесом – густыми зарослями дубов и сосен, которые тянулись до следующего городка, южной своей стороной выходя к железной дороге. По лесу бежали ручьи, были там и едва заметные тропинки, которые мы знали как свои пять пальцев. В четверти мили от края леса было озерцо. Говорили, что оно бездонное.
В тот день Джордж повел нас к опушке леса – туда, где земля стояла торчком. Это место называлось «Канализационной горкой». Мы стояли на той ее стороне, где из горки высовывалась темная труба, смотревшая на лес. Когда-то из нее тек тоненький ручеек, но он давно пересох. Джим подошел к трубе, наклонился и прокричал в трехфутовое отверстие: «Э-э-э-э-э-эй, та-а-а-ам». Звук его голоса гулким эхом разнесся по темному туннелю под школьными полями. Джордж поднял ногу на бетонную подушку, подпиравшую конец трубы.
– X помечает место, – сказал Джим, а потом повернулся к Фрэнки. – Ты должен заползти туда и посмотреть, не прячется ли бродяга под землей.
Фрэнки поскреб голову и уставился в темную дыру.
– Разве ты не моя правая рука? – напомнил Джим.
– Ну да, – согласился Фрэнки. – А что, если он там?
– Прежде чем он дотронется до тебя, скажи вот что: «Произвожу гражданский арест».
Фрэнки задумался.
– Не делай этого, – сказал я.
Джим недовольно посмотрел на меня, потом положил руку на плечо Фрэнки и сказал:
– Он видел задницу твоей матери.
Фрэнки кивнул, направился к трубе, встал на колени и пополз в темноту, но почти сразу же остановился. Джим подошел к нему и легонько пнул в задницу носком кроссовки.
– Если ты его найдешь – станешь героем. Твою фотографию напечатают в газете.
Фрэнки пополз дальше и через несколько секунд исчез из вида.
– А что, если он там потеряется? – сказал я.
– Мы просто попросим всех в городе одновременно спустить воду в унитазах, и его вынесет в сточную яму за баскетбольной площадкой.
Каждые несколько минут кто-нибудь из нас наклонялся к трубе и окликал Фрэнки, а он отвечал. Вскоре мы уже не разбирали, чтó он нам кричит, и голос его звучал все тише и тише. Но вот наши оклики остались без ответа.
– Что, по-твоему, с ним случилось? – спросил я.
– Может, его сцапал этот извращенец. – На лице Джима появилось обеспокоенное выражение, – А может, он застрял.
– Что, если сбегать домой и сказать Деду?
– Нет, – сказал Джим. – Ты беги к люку на велосипедной дорожке и покричи там в дырку, а потом приставь ухо к крышке и послушай. Скажи Фрэнки, пусть он возвращается.
Я со всех ног пустился бежать по склону горки, а потом по полю. Добравшись до люка, я встал на четвереньки, приложил губы к небольшому круглому отверстию на краю крышки и прокричал: «Эй!» – а потом приложил к дыре ухо.
Голос Фрэнки донесся до меня вполне отчетливо, но с каким-то металлическим призвуком, словно говорил робот.
– Что? Я здесь.
Мне показалось, что он прямо подо мной.
– Вылезай, – крикнул я. – Джим говорит, чтобы ты вылезал.
– А мне тут нравится, – возразил Фрэнки.
В этот момент я представил дом Фрэнки, его косоглазую сестру Лили, выступающую челюсть и лошадиные зубы его матери, ее встрепанные рыжие волосы, маленькие фигурки, что лепил отец Фрэнки: для них он брал серу, которую доставал из своих громадных ушей.
– Вылезай, – повторил я.
Прошло полминуты тишины, и я уже решил, что он уполз дальше в темноту, но наконец раздался его голос.
– Ладно, – сказал он и, помолчав немного, добавил: – Я тут нашел кой-чего.
Джим сидел на краю трубы, читая журнал, а Джордж присел у ног Джима и поедал его глазами. Когда я спустился с горки, мой брат сказал:
– Смотри, что нашел Джордж у упавшего дерева. – Он показал в сторону леса. Там было несколько помятых банок из-под пива и сигаретные бычки.
Я подошел к нему и заглянул через его плечо в журнал. Страницы сморщились от воды, по обложке была размазана грязь. Джим повернул ко мне страницу, которую рассматривал, и я увидел женщину с рыжими волосами, в черных чулках, в туфлях на высоких каблуках, в цилиндре и открытой жакетке. Больше на ней ничего не было.
– Ты посмотри, какие сиськи! – восхитился Джим.
– Она голая, – прошептал я.
Джим приподнял журнал так, чтобы клинышек рыжих волос над писькой женщины оказался перед его ртом, и закричал: «Хэлло-о-о-о-о-о!»
Мы рассмеялись.
Я забыл сказать Джиму, что установил контакт с Фрэнки. Вместе этого мы перешли к вклейке. Три страницы фотографий гигантской блондинки, наклонившейся над фортепьянным стулом.
– Здравия желаю, капитан, – сказал Джим и четыре раза быстро отсалютовал ее заднице.
Потом он скоренько перелистал страницы до следующей голой женщины и стал восторженно пялиться на нее.
Когда я протянул руку, чтобы погладить Джорджа в благодарность за находку, мы услышали, как Фрэнки ползет по трубе. Джим встал и повернулся, и мы оба уставились в трубу. Из темноты медленно появились подошвы башмаков Фрэнки, потом – его задница, и наконец на свет божий вылез он сам. Когда Фрэнки встал и повернулся к нам, мы увидели, что он улыбается.
– Докладывай, – велел Джим.
– Там хорошо и спокойно.
Джим покачал головой.
– А что еще?
Фрэнки протянул руку, показывая Джиму свою находку. Это был зеленый пластмассовый солдатик с автоматом в одной руке и гранатой в другой. Я пододвинулся поближе, чтобы получше разглядеть солдатика, и заметил, что на нем нет каски: необычно для военного. На солдатике крест-накрест висел патронташ, а рот был раскрыт так, что виднелись плотно сжатые зубы.
Джим взял игрушку из руки Фрэнки, несколько секунд смотрел на нее, потом произнес:
– Сержант Рок.[13]13
Персонаж популярных комиксов Роберта Канихера и Джо Куберта, выходивших с 1959 г.
[Закрыть]
После этого он положил фигурку в карман.
Фрэнки нахмурился.
– Отдай, – сказал он.
Руки его сжались в кулаки, и он с вызовом шагнул вперед.
Джим сказал:
– Постой, дай мне спросить у тебя кое-что. Когда этот бродяга видел задницу твоей матери…
– Прекрати про задницу моей матери, – сказал Фрэнки и сделал еще один шаг вперед.
– …она выглядела вот так? – закончил Джим и раскрыл журнал на вкладке.
Фрэнки, увидев фотографию, как-то сразу обмяк. Он поднес руки к щекам и частично закрыл пальцами глаза.
– О нет, – протянул он, не отрывая глаз от фотографии.
– О да, – сказал Джим, затем вырвал страницу с фотографией большой задницы и протянул ее Фрэнки. – Это награда за храбрость, проявленную тобой в сточной трубе.
Фрэнки дрожащей рукой взял вырванную страницу, не отводя глаз от фотографии. Потом он поднял глаза и сказал:
– Дай посмотреть журнал.
– Не могу. Это вещественное доказательство «А». Нельзя, чтобы на нем остались твои отпечатки.
Он скрутил журнал в трубочку и сунул его под мышку, как это делал мистер Манджини со своей газетой, возвращаясь каждый вечер с работы.
Следующие часа два мы провели в поисках других улик вокруг школьного поля и в лесу, но Джордж потерял след, и в конце концов мы отправились домой. На каждом перекрестке Фрэнки доставал из заднего кармана выдранную страничку и разглядывал ее. Мы оставили его перед домом миссис Гримм – он стоял и гладил фотографию так, словно то была живая плоть, а не глянцевая бумага.
Драный город
Когда мы подошли к дому, Джим выслал меня вперед – разведать обстановку. Мама должна была вернуться еще часа через два, а Бабуля и Дед были на своем месте. Мэри я не увидел, но это не имело значения.
Наверху в своей комнате Джим поднял половицу и засунул под нее журнал.
– Во, – сказал он и повернулся. В руках у него была толстая тетрадь в черно-белом переплете. – Это для расследования. – Он подошел, протягивая тетрадь мне. – Запиши все, что случилось до сих пор.
Я взял у него тетрадь и кивнул, а потом спросил:
– А что ты будешь делать с солдатиком?
Джим вытащил зеленого воина из кармана.
– Догадайся.
– Драный город?
– Именно.
Мы вышли из комнаты – Джим впереди, я за ним – и спустились по лестнице, пройдя через гостиную в коридор, который вел в спальни первого этажа. В конце коридора была дверь. Джим открыл ее, и мы по скрипящим ступенькам сошли в сумеречную сырость подвала.
Подвал освещался одной голой лампочкой с выключателем-шнурком. Еще немного света проникало внутрь через четыре окошка. Пол и стены были из некрашеного бетона. Лестница разделяла подвал на две части, а позади нее висела занавеска, откинув которую можно было пройти из одной половины в другую. По центру помещения выстроились шесть металлических опор в четыре дюйма толщиной, поддерживавших потолок.
Здесь, в этих подземных сумерках, было тепло зимой и прохладно летом, а к запаху материнских масляных красок и скипидара примешивался аромат сосны и стекла от рождественских украшений, сваленных в углу. Это была сокровищница старинных вещей, обломков прошлого, забытых предметов. Все это лежало на полках или вдоль стен, покрытое тонким слоем подвальной пыли, бетонной перхоти, укутанное вуалью паутины с паучьими яйцами на ней.
На массивном деревянном верстаке Деда, снабженном тисками, стояли банки из-под кофе с ржавыми гайками, болтами и гвоздями, лежали рубанки, напильники, гаечные ключи, уровни с их навечно запаянными в стекло маленькими желтыми пузырьками. А поверх всей этой беспорядочной кучи инструментов, словно брошенной в разгар капитальнейшего из всех ремонтов, лежала удлиненная, изогнутая джонка, вырезанная из бычьего рога. У нее были паруса цвета опаленной бумаги, сделанные из тонких костяных пластин, а экипаж был представлен маленьким человечком из черного рога, который одной рукой держался за румпель; на голове его была широкополая рабочая шляпа. Дед говорил, что купил эту диковинку в Сингапуре, когда путешествовал по миру на торговом судне. Продала ему эту лодочку женщина, которая, взяв яйцеобразный кристалл, показала Деду мою мать – маленькую танцующую девочку – за много лет до ее рождения.
К трубе, которая проходила вдоль дальней стены, а где-то за пределами дома соединялась с городской канализацией, были прислонены картины мамы: «Снега Килиманджаро», автопортрет в темном коридоре со мной – еще младенцем – на руках, цветущие кусты дендрария Баярда Каттинга,[14]14
Дендрарий, построенный наследниками известного американского предпринимателя Уильяма Баярда Каттинга (1850–1912).
[Закрыть] марина и вид на мост Каптри.[15]15
Один из лонг-айлендских мостов.
[Закрыть] Все цвета были приглушенными, изображения проявлялись в поле зрения медленно, словно призраки, приближающиеся к зрителю из тумана.
Книжный шкаф, прислоненный к перилам лестницы с правой стороны, был битком набит отцовскими книгами по математике и тетрадями, каждый дюйм которых был заполнен цифрами и странными карандашными значками, сделанными его рукой: казалось, отец много лет выводил уравнение, которое покончило бы со всеми уравнениями. Я помню множество желтых журналов – на обложке каждого в овальной рамке помещался портрет какого-нибудь знаменитого и давно умершего гения. Мне хотелось узнать о них побольше, но когда я достал с полки и раскрыл один из журналов, оказалось, что его тайный язык мне недоступен.
В середине правой от лестницы части пола стояла школьная парта, сделанная как одно целое с сиденьем; под столешницей имелась полка для книг. Пользуясь ими, Мэри играла в школу, куда ходил Микки – ее альтер эго. Иногда, зная, что она затеяла эту игру, я открывал дверь в коридоре и слушал удивительно разные голоса учительницы, миссис Харкмар, одноклассников Санди Грэма и Салли О'Малли и, естественно, Микки, который знал ответы на все вопросы.
Чуть дальше, в темноте, рядом с мазутной горелкой, стоял небольшой столик, а на нем – шкатулка из-под елея с дверцами ручной резьбы и медным крестом на вершине. Мы понятия не имели, что такое елей, но Джим сказал мне, что это «чертовски святая штука», и если открыть дверцу, то оттуда выскочит Святой Дух и удушит тебя, а когда потом найдут твое тело, выглядеть все будет так, будто ты подавился собственным языком.
Слева от лестницы, под единственной голой лампочкой – миниатюрным солнцем, можно было видеть Драный город, творение Джима. Одно время отец подумывал купить нам электрическую железную дорогу. Мы поехали в магазин и купили козлы для пилки дров – четыре штуки, а к ним самый большой кусок фанеры, какой удалось найти. Отец установил на козлы фанеру, чтобы на ней разместить железную дорогу, но тут случились денежные затруднения, и сооружение некоторое время стояло в подвале, пустое и неприкаянное. Но вот как-то раз Джим принес домой груду всякого хлама, подобранного им рано утром во время разноски газет. Это был день вывоза мусора, а Джим разносил газеты до приезда мусорщика. С помощью кофейных банок, старых обувных коробок, деталей поломанной бытовой техники, коробочек из-под мятных леденцов, пуговиц, одноразовых стаканчиков, бутылок и другого мусора он принялся создавать копию нашего квартала и прилегающих территорий. Он непрерывно добавлял что-нибудь то с одной, то с другой стороны.
Начал Джим с того, что нарисовал темно-серой краской дорогу, которая шла от Хаммонд-лейн, а потом огибала школу. Школьный корпус он изготовил из обувной коробки: прорезал окна, установил перед строением флагшток, сделал «ватрушку», баскетбольные площадки и поля. На здании черным маркером было аккуратно написано «Фабрика дебилов». Остальную часть фанеры Джим закрасил зеленым, что символизировало траву, и на этом фоне выделялось лесное озеро – темно-синий овал, покрытый блестками.
Я оставил Джима внизу за созерцанием его миниатюрного мира, а сам возвратился наверх, чтобы записать отчет о нашем расследовании.