Текст книги "Год призраков"

Автор книги: Джеффри Форд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Сделайте что-нибудь

Три вечера подряд мы находили белую машину неподалеку от дома уборщика Бориса. На четвертый день она оказалась припаркованной на его подъездной дорожке. Джим поднял машину над Драным городом и сказал:

– Надо немедленно сделать что-нибудь.

– Ты имеешь в виду Бориса?

Он кивнул.

– Если мы скажем маме или папе, то получим нахлобучку – почему не сказали раньше. А если скажем полиции, тоже получим нахлобучку. Надо им позвонить, не называя наших имен, и сообщить все, что нам известно и кто, как мы думаем, будет следующим. И сразу повесить трубку.

– Нет, – сказал я. – Если им позвонить, они смогут вычислить номер. Я это видел в «Перри Мейсоне».[52]52
  Адвокат-детектив, персонаж романов Эрла Стенли Гарднера. Имеется в виду популярный сериал-экранизация, выходивший в 1957–1966 гг., с Раймондом Берром в главной роли.


[Закрыть] Нужно написать письмо без обратного адреса.

Джиму эта мысль понравилась, и он отправил меня за моей тетрадью. Я вернулся в подвал, и он продиктовал мне все от первого до последнего слова.

Мы знаем, кто убил Чарли Эдисона и мистера Барзиту. Тут есть один очень белый человек, который ездит на длинной белой машине и заглядывает в окна. Мы называем его мистер Уайт. Он живет в доме на одной из улиц за магазинами. Его задний двор прилегает к лесу. А еще у него есть холодильник в гараже, в котором он держит свою машину, и он убил Барзиту и заморозил его, а потом в метель выкинул на дорогу. Теперь он убьет уборщика Бориса. Сделайте что-нибудь. Чарли Эдисон лежит в озере за Ист-Лейком.

Я торопился, записывая за братом, руку у меня свело судорогой, и письмо закончил Джим. Вырывая страничку из моей тетради, он сказал:

– Давай пошлем еще и Краппу.

– То же, что и полиции?

– Нет, для него будет специальное послание, – сказал Джим, взял карандаш и склонился над моей тетрадью. Написал он только три слова, потом вырвал страничку и поднял над столом. Большими неровными буквами на ней было начертано:

КРАПП ТВАЮ МАТЬ

Мы рассмеялись.

– Адрес можно найти в телефонной книге, – сказал Джим. – Поищи конверт, а марки я сам найду.

Отправляясь к почтовому ящику на углу, я набрал в легкие побольше воздуха. Улица сверкала под фонарями, а над лужайками поднимался пар. Бросив взгляд вдоль улицы, я убедился, что мне навстречу никто не едет, и припустил рысцой. В кармане моем лежали два анонимных письма, а куртку я не застегнул, чтобы быстрее бежать. В мгновение ока я преодолел половину пути до поворота на Хаммонд. Единственное, что замедляло мой бег, – это вид дома мистера Барзиты на другой стороне улицы. Он стоял там в темноте, приземистый, совершенно мертвый, за сетью скрещенных ветвей. Потянувшись к рукоятке почтового ящика, я посмотрел вниз, и то, что сперва показалось мне снежным комом, трансформировалось в мертвого котенка, лежащего с открытым ртом на мерзлой земле. У него были острые зубки и белая-белая шерстка. Рядом, в нескольких дюймах, кто-то поставил полмисочки молока, которое тоже замерзло. Я бросил письма в почтовый ящик и на полной скорости помчался назад.

Нет уж, фигушки

Бабуля залезла в шкаф, стоявший в ее спальне, и вытащила длинную темно-коричневую дубинку с плетеной ярко-синей кисточкой на рукоятке.

– Это парадная, – сказала она, протягивая дубинку Джиму.

– Ничего себе, – удивился тот.

Мэри потрогала кисточку.

Бабуля порылась еще и вытащила дубинку с игральными костями. Она была короче и грубее, чем парадная, и светлее ее. В боковину были вделаны две кости – шестеркой и единицей наружу. Бабуля протянула дубинку мне. Я почувствовал, как энергия вливается в мою руку.

Следующий экземпляр блестел, как скорпион, и Бабуля продемонстрировала его в действии, несколько раз стукнув себя по ладони увесистой резиновой штуковиной.

– Этим можно и череп проломить, – сказала она.

Джим потянулся было к дубинке, но Бабуля рассмеялась: «Нет уж, фигушки» – и убрала ее в шкаф.

Мэри подошла к туалетному столику – посмотреть на стеклянную Деву Марию, наполненную лурдской водой, но Бабуля позвала ее и вручила настоящий полицейский значок. Потом из кармана халата она вытащила полицейский револьвер. Рукоятка была деревянной, а все остальные части отливали матовым серебряным блеском. Бабуля подняла его над нашими головами, рука ее чуть подрагивала. Джим потянулся к пистолету, а я слегка пригнулся. Мэри выставила вперед полицейский значок.

– Нельзя трогать. Он у меня на всякий случай заряжен, – предупредила Бабуля.

– Это ты заряжена! – крикнул из коридора Дед.

Бабуля рассмеялась и убрала пистолет. Она позволила нам еще несколько секунд подержать дубинки, а когда Джим сделал вид, что собирается проломить мне череп, попросила их назад. Мы ушам своим не могли поверить, когда она разрешила Мэри взять значок.

– Мы его разделим, – сказал Джим.

– Нет, – ответила Мэри и вышла из спальни.

Мы услышали, как открылась и закрылась дверь на половину Бабули и Деда. Бабуля дала мне и Джиму по печенью. Мы уселись с Дедом за кухонный стол, и он закурил «Честерфилд». Бабуля вскипятила чай и села вместе с нами.

Доказательство

Намучившись с «Сайласом Марнером»,[53]53
  Имеется в виду роман английской писательницы Джордж Элиот «Сайлас Марнер, ткач из Рейвлоу» (1861).


[Закрыть] Крапп отер мел с рук и отошел от доски.

– Кажется, – сказал он, – кто-то написал мне письмо.

Лицо его покраснело, челюсти сжались. Услышав про письмо, я чуть штаны не замочил. «Не отворачивайся», – напомнил я себе.

– Кто-то прислал мне письмо – думаю, чтобы меня оскорбить, – продолжил Крапп.

Засунув руку в карман рубашки, он вытащил аккуратно сложенный листик бумаги, развернул его и показал классу. Мы прочли. Тиму Салливану пришлось обеими руками закрыть лицо, но он не издал ни звука.

– Я думаю, это сделал кто-то из вас, – Крапп стал заглядывать в глаза каждому по очереди, – поскольку автор допустил ошибку.

Когда Крапп дошел до меня, я изо всех сил постарался не моргнуть.

– Вообще-то говоря, – заявил он, потирая руками, после того как сложил письмо и поместил его обратно в карман, – я знаю, кто это. Вы забыли, что ваши почерки все время передо мной. Я взял письмо, потом листки с одной из ваших контрольных и сравнил почерки. Может быть, виновный признается сам?

Я знал, что Джим ни за что бы не признался. Он бы сидел себе потихоньку, едва заметно кивая. Так собирался сделать и я, но чувствовал, что слабею с каждой секундой. Какая-то часть меня хотела вскочить и сказать: «Это я». Но вдруг я понял, что на самом-то деле это был не я, и тут Крапп хлопнул в ладоши со словами:

– Уилл Хинкли, выйди-ка сюда.

У меня все внутри похолодело, но я автоматически рассмеялся. На меня, однако, никто не обратил внимания, потому что все начали перешептываться.

– Тишина! – крикнул Крапп.

– Я этого не делал, – сказал Уилл, отказываясь выходить из-за своего стола.

– Иди сюда, – велел Крапп.

Он дрожал, точно Джордж, когда его дразнишь, подсовывая кроссовку к морде.

– Не писал я вам никаких писем, – сказал Хинкли, и его кадык заходил как сумасшедший.

– У меня есть доказательство. Иди в директорскую. Твои родители ждут тебя вместе с мистером Клири.

Хинкли вышел из-за своего стола с покрасневшим лицом, в глазах его стояли слезы. Когда он открыл дверь класса, Крапп сказал ему:

– Никто не смеет говорить мне такие вещи, молодой человек.

– Я ничего и не говорил, – сказал Хинкли и припустил по коридору. На повороте его кроссовки заскрежетали, как покрышки.

Дверь захлопнулась, и Крапп велел нам достать учебники по арифметике.

На протяжении всего путешествия А, Б, В и Г от Чикаго до Нью-Йорка со скоростью сто миль в час я представлял себе, как в полиции открывают то, другое письмо. И воображал, как они прыгают в свои черно-белые машины, включают сирены и мчатся к дому мистера Уайта. Затем стучат в заднюю дверь, держа пистолеты наготове. Внутри дома темно и пахнет «Мистером Клином». Слышно, как мистер Уайт бежит вверх по лестнице. К тому времени, как туда попадают полицейские, они находят только соляной столб посередине чердака.

Джиму не понравилось то, что я ему рассказал.

– Плохо дело, – проговорил он.

– Почему? – спросил я.

– Теперь в полиции решат, что Хинкли и второе письмо сочинил, и когда схватят мистера Уайта, то все заслуги припишут ему.

– Мы могли бы все рассказать сами, и тогда заслуги приписали бы нам.

– Ну да.

– Тим сказал мне, что теперь Хинкли в наказание весь год будет оставаться в школе после уроков и носить корзинки с мусором в котельную.

– Ладно, пусть все достанется Хинкли.

В этот вечер у мамы был плохой вечер. Она рассвирепела, ее лицо дышало гневом. Воздух стал разреженным, и дышать им было тяжело. Мама оскорбляла отца, бранилась, опрокидывала один стакан с вином за другим. Отец сидел за своим концом обеденного стола и, склонив голову, курил сигарету. Мэри и Джим скрылись в подвале. Я убежал в свою комнату, улегся на кровать и разрыдался в подушку. Мамин голос доносился до меня снизу – непрекращающийся обстрел, который, словно метель, переходил в завывание, стихал, потом снова набирал силу. Он продолжался и продолжался, но от отца я так и не услышал ни слова.

Наконец меня сморил сон, а когда я проснулся, в доме было тихо. Я выбрался из кровати и потихоньку спустился вниз. Свет в доме был потушен, повсюду висели клубы сигаретного дыма. Из спальни в конце коридора доносился отцовский храп. Я оглянулся в темноте в поисках бутылки вина, нашел ее на бортике раковины и взял за горлышко.

Дойдя до задней двери, я, стараясь не шуметь, отодвинул защелку и открыл внутреннюю дверь, потом распахнул наружную. Ступив одной ногой на крыльцо и наполовину высунувшись из дома, я зашвырнул бутылку в ночной мрак. Она звякнула о землю, но, похоже, не разбилась. Повернувшись лицом к дому, я подскочил на месте: в дверях стояла Бабуля в халате и сеточке.

– Ну-ка иди и принеси ее, – сказала она.

Я заплакал. Она сделала шаг вперед, обняла меня и через минуту прошептала:

– Иди.

Я шагнул в темноту – босиком и в пижаме. Было ужасно холодно. Я несколько раз обошел то место, где, как думал, могла быть бутылка, но нашел ее, лишь коснувшись ногой. Дома Бабуля полотенцем отерла с бутылки грязь. Я показал, где она стояла, и Бабуля вернула бутылку на место. Запирая заднюю дверь, она сказала, чтобы я шел спать.

Сцены из книги про Перно Шелла переплетались в моей голове с размышлениями о том, какое отношение они имеют к мистеру Уайту. По запаху трубочного табака я был почти уверен, что он прочел все те же книги, что и я. Либо ему нравились детские книги, либо это была ниточка, которая вела к чему-то. Но откуда мне было знать? Шелл и мистер Уайт встречались в пустыне и на Амазонке. Оба они превращались друг в друга, а потом снова становились собой в корзинах шаров, наполненных горячим воздухом. Я видел, как они разговаривают, а потом борются друг с другом на шатком мостике над бездонным озером – Шелл весь в черном, а мистер Уайт в своем плаще и шляпе. «Последнее путешествие Перно Шелла», – сказал я. Джордж проснулся, посмотрел на меня и снова заснул.

Назад в Югославию

В тот день температура поднялась наконец выше точки замерзания, и нам после ланча разрешили выйти на игровую площадку. Земля все еще была твердая, как камень, а темные тучи грозили новым снегопадом. Я шел к забору, собираясь поговорить с Томом Салливаном, но по пути миновал Питера Хортона, который сказал двум другим мальчишкам:

– Бориса нет.

– Бориса? – переспросил я и подошел к ним.

– Мой папа был там, когда они к нему ходили прошлым вечером, – сказал Питер.

– Кто – они?

– Копы. Он на работу не ходил дня четыре и не звонил. И Клири послал полицейских узнать, где он. А его нет.

– Что значит «нет»? – спросил я.

– Его машины нет, – сказал Питер.

– Он уехал назад в Югославию, – объяснил один из ребят.

Перед моим мысленным взором возникло ведерко красной дряни с прислоненной к нему шваброй в сумеречном свете подвальной котельной. Я попробовал нарисовать в воображении Бориса – его клетчатую рубаху, отсутствующие зубы, пять прядей, зачесанных на плешь, – но мне вспомнился только его голос. «Ребята, вы несете полное собачье говно», – сказал он. Я представил себе полицейского, швыряющего наше письмо в мусор рядом с розовой шляпной коробкой с отпечатком следа.

Когда я наконец добрался до забора, где стоял Тим, он спросил:

– Кто теперь будет убирать блевотину?

Я почувствовал, как во рту у меня собирается слюна.

Когда мы с Джимом в тот вечер добрались до Драного города, там уже успела побывать Мэри. Борис исчез. Белая машина поворачивала на Хаммонд, а бродяга был на краю леска за домом Халловеев. Джим позвал Мэри на нашу половину. Как только она появилась из-за занавески, он спросил:

– А где Борис?

Мэри повернулась, пошла к задней стене и подняла что-то с большой трубы, уходившей в канализацию. Вернувшись, она показала нам фигурку Бориса.

– Где он? – задал вопрос Джим.

– Нет его.

– А ты откуда узнала? – спросил я.

– Слышала в школе.

– Она знает не больше нашего, – заключил Джим.

– Его что – бродяга прикончил? – спросил я.

– Не знаю, – ответила Мэри.

И отступила к своей занавеске. Прежде чем она исчезла на своей половине, Джим спросил:

– А что ты знаешь?

– Он холодный, – сказала она. – Очень холодный.

На следующее утро мы оделись и вышли пораньше. В небе висели тучи. Мы пробирались по лесу, сверху падал редкий снежок. Мы шли, не говоря ни слова, и добрались до места быстро – словно лес сжался. Точно во сне, мы вдруг оказались на месте, и сквозь ветви нам открылся задний двор мистера Уайта. В голове у меня что-то стучало, ноги едва не подкашивались. Джим посмотрел на окна – не видно ли за ними какого-нибудь движения – и сказал:

– Точно как в прошлый раз.

Затем пригнулся и побежал к гаражу. Целую минуту он стоял совершенно неподвижно спиной к деревянной стене, и мы прислушивались.

Я в тысячный раз взглянул на дом, а когда снова перевел глаза на Джима, тот уже исчез за углом. Секунду спустя он появился и махнул мне – мол, давай за мной. Поначалу я не мог двинуться с места, но когда Джим проорал шепотом: «Пошевеливайся» – я пришел в движение и присоединился к нему. Мы оказались у входа в гараж.

И опять я помедлил в тени у самого входа. Меня отпугивал холодный запах бетона и масла. Я повернулся и посмотрел на кривую подъездную дорожку, уходившую к улице. А Джим уже пробрался внутрь и ухватился за ручку холодильника. Дверь подалась и заскрипела. Он подсунул под нее пальцы, пытаясь поднять.

– Помоги-ка, – сказал он. – Скорее.

Я бросился на подмогу. Вместе мы подняли тяжелую дверь, словно крышку гроба. Изнутри хлынул свет, отражаясь от наледи на стенках. Туда вполне могло поместиться тело, только никакого тела там не было. Холодильник был пуст.

– Черт, – выругался Джим, собираясь опустить дверку, но тут я заметил в уголке что-то скомканное.

– Смотри, – сказал я.

Джим проследил за моим взглядом и сказал:

– Возьми это – я пару секунд смогу подержать крышку.

Я отпустил крышку, согнулся пополам и схватил оранжевый комок бумаги. Что это такое, я понял еще до того, как сунул бумажку в карман. Разогнувшись, я помог Джиму опустить крышку. Когда оставалось дюйма два, мы просто отпустили ее и бросились наутек. За спиной у нас раздался звонкий щелчок ручки. Мы в мгновение ока выскочили из гаража и пустились к лесу. У первых же деревьев мы остановились и передохнули, сидя на корточках и глядя на дом.

– Ну и где же Борис? – поинтересовался Джим. – Мэри отправила нас сама не знает куда.

– Она просто сказала, что он очень холодный. Может, он в озере.

– Озеро все еще затянуто льдом.

– Давай-ка драть отсюда.

– Погоди.

Джим принялся разгребать сосновые иголки на земле и наконец нашел камушек подходящего размера. Видя, как он поднимает его, я встал и помчался прочь. Я пробежал ярдов сто, когда услышал звук бьющегося стекла, а потом – топот Джима позади меня. Мы не останавливались, пока не добрались до ручья за домом Халловеев.

– Дай-ка мне посмотреть улику, – сказал Джим, тяжело дыша.

Я вытащил из кармана комок оранжевой оберточной бумаги.

– Салфетка? Сопли утирать? – спросил Джим.

– Нет, – ответил я и развернул бумажку. Внутри оказалась черная ленточка.

– Инжирный, – сказал Джим. – Это его угощения на Хеллоуин.

Я кивнул.

– Ну и как тебе такой бросочек? – засмеялся Джим. – Прямиком в окно второго этажа?

Я перепрыгнул через ручей.

– Теперь он будет знать, что мы у него побывали, – сказал я.

– Он знает о нас еще меньше, чем мы о нем, – возразил Джим, перескочил через ручей, и мы побежали дальше.

За обедом мама сообщила, что полиция не будет считать Бориса пропавшим еще как минимум неделю. Потом она рассказала, как Борис оставил свою семью и бежал от коммунизма.

– Весь этот путь он проделал, чтобы стать уборщиком в школе Ист-Лейка. – И мама рассмеялась.

Не успела она произнести последнее слово, как мы услышали вой полицейских сирен на улице. Джим первым сорвался с места, но все остальные – мама, Мэри и я – успели подбежать к окну, чтобы увидеть три полицейские машины, пронесшиеся мимо нашего дома. Мы все – даже мама – пошли надевать куртки и ботинки.

Мама запретила нам отходить от нее, и мы держались вместе. На улице потеплело. Тучи рассеялись, и вышла луна. Кто-то из соседей опередил нас, а кто-то еще только выходил из своих дверей. Мы увидели мистера Манджини, мистера и миссис Хаккет, женщину, которую мама называла Дайамонд Лил, и старых усталых Бишопов, а между ними – Регги, который выстреливал по сто слов в секунду.

Джим, который шел за мной, наклонился и сказал:

– Может, они нашли тело Бориса.

Я кивнул, а Мэри оглянулась и поднесла палец ко рту.

Действие явно разворачивалось в Ист-Лейке. Миновав дом миссис Хомретц, мы увидели, как полицейские машины с мигающими красными огнями въезжают на одно из полей между школой и лесом. Дальнейший путь толпе соседей преградил полицейский. Мы присоединились к зевакам. Мистер Мейсон, сухонький человек в больших очках, похожий на выросшего Генри, сказал маме, что Тони Калфано перебил все окна в школе из духового ружья. От других мы узнали еще кое-какие подробности происшествия. Мистер Фелина сказал:

– Он явно переходил от одного окна к другому и палил из своего ружья.

Джим схватил меня, и мы просочились на передний край. За полем повсюду виднелись разбитые стекла, в которых отражалась луна. Кое-где в окнах стекол не осталось вообще, а в других торчали обломки, напоминая о замерзших глазах мистера Барзиты. Полицейский, который не пускал нас, рассказал все, что знал сам. Мы внимательно слушали. Оказывается, когда полиция приехала на место, подозреваемый все еще находился там.

– Его посадили сзади в патрульную машину, – сообщил полицейский. – Его ружье у нас.

Тут подъехал Клири, припарковался на автобусном развороте и вышел из машины. В помятом костюме он подошел – медленно и на прямых ногах, как лунатик, – к тому месту, где сгрудились все мы.

– Прошу вас разойтись по домам, – произнес он и даже отпустил свое горло, чтобы поднять вверх обе руки. – Идите по домам и сообщите соседям, что завтра занятий в школе не будет.

Родители приказали своим чадам, которые были в толпе, не визжать. Мы с Джимом, улыбнувшись, переглянулись.

– Тебе завтра не надо в школу, – сказал он. – Тони Калфано – мой новый герой. – Джим сделал вид, будто стреляет из ружья от бедра. – Мне нужно в моей школе устроить то же самое.

– Занятия отменяются, – объявила Мэри, когда мы возвращались домой. Рядом с нами никого не было, но мама понизила голос.

– На ремонт пойдут денежки с наших налогов, – сердито сказала она. – Кто дал этому идиоту ружье?

Мы улеглись спать. Я уже довольно долго пролежал в кровати, когда в дверь постучал Джим, вошел и сел в ногах моей кровати. Из коридора падал свет.

– Как ты думаешь, может, это месть мистера Уайта за то, что я разбил ему окно?

– Что-что? – переспросил я.

– То, что случилось в Ист-Лейке. Может, мистер Уайт вселился в Тони и приказал ему разбить окна?

– Он обладает сверхъестественной силой.

– Да-да, – подтвердил Джим. – Дело принимает серьезный оборот.

– А Борис мертв?

– Вот что я думаю. Мистер Уайт убил его, засунул в его же машину и отвез по льду залива подальше от берега. Лед растает, треснет – и Борис с машиной исчезнут навсегда.

– Может быть.

Вот так

День клонился к вечеру, дождь хлестал как из ведра. Мы с Мэри в подвале разглядывали Драный город. Джим еще не вернулся из школы. Мэри сказала, чтобы я сел на стул Джима.

– Ты должен выбрать кого-нибудь и внимательно его разглядывать, – объяснила она.

– Кого?

– Кого хочешь.

– Тогда мистера Конрада.

Мэри встала рядом со стулом, наклонилась и принялась нашептывать числа мне в ухо. Числа нанизывались одно на другое, и эта числовая лента удерживала на месте мою голову. Они текли струями, потом потоками, а потом я перестал их замечать. Заметил я только, что с макушки мистера Конрада отвалился и упал кусочек глины. Уши его чуть обвисли, а спина немного сгорбилась. Мистер Конрад стоял перед своим домом и смотрел на другую сторону улицы – на участок Хайесов. Тут все было картонное и глиняное, но по краям что-то двигалось. Я видел газоны, дом с желтой дверью по другую сторону улицы, видел кусты перед ним. Мое внимание привлек цвет двери, а потом я услышал, как Мэри сказала: «Равняется», – и на долю секунды я оказался в спальне, и миссис Хайес голая курила в кровати, раскинув ноги. Я моргнул – и она исчезла в дыре внутри глиняной головы мистера Конрада, стоявшего перед своим картонным домом.

– Вот так, – сказала Мэри.

Когда она ушла в свою классную комнату и там начался урок, я заметил, что Бориса больше нет на канализационной трубе – теперь он лежал на старом журнальном столике, между трубой и Драным городом.

Я не знал, отчего у меня болит голова: то ли виновата была Мэри, то ли мои мозги не могли все это переварить. В полпятого по телику показывали «Мотру»:[54]54
  Японский фильм о гигантской бабочке-монстре (1961).


[Закрыть] про двух крохотных близнецов, которые жили в птичьей клетке и пели, как антенна над моей комнатой. Я заснул, когда гусеница Мотры плыла по океану, и один раз проснулся – когда у нее уже были крылья и она разрушала город. А потом меня разбудил Джим и позвал к обеду.

За обедом Мэри рассказала, как одного мальчика из ее класса – Джина со стальными костылями, по прозвищу Механический Краб, – вырвало.

– И тогда пришел мистер Клири и все убрал, – добавила она.

Мама рассмеялась в свой стакан с вином.

– С помощью этой красной дряни? – спросил Джим.

Мэри кивнула.

– А гримасы он корчил? – спросил я.

– Почти.

Джим поднес правую руку к горлу, напряг ноздри и принялся двигать глазами из стороны в сторону. Мама так расхохоталась, что закашлялась. Даже когда мы с Мэри кончили смеяться, мама все кашляла и кашляла – ей было не остановиться. Она отвела подальше от себя руку с сигаретой, а другой рукой закрываю рот. Лицо у нее покраснело, в уголках глаз появились слезы. Чем сильнее становился кашель, тем тише он был. Джим вскочил со своего места и шарахнул маму по спине. Она замахнулась на него, и Джим отпрыгнул в сторону. Минуту спустя мама перевела дыхание.

– Ты меня на тот свет отправишь, – сказала она, по-прежнему смеясь.