Текст книги "Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 2"

Автор книги: Джефферсон Томас

Соавторы: Купер Томас,Пейн Томас
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

[Учение Иисуса]

Т. ДЖЕФФЕРСОН – Б. УОТЕРХАУЗУ

26 июня 1822 г.

Учение Иисуса просто, оно целиком направлено на счастье человека.

1. Есть только один бог, и он совершенен.

2. В будущей жизни есть воздаяния и наказания.

3. Сущность религии – искренняя любовь к богу и любовь к ближнему, как к самому себе. Таковы великие принципы, на которых Иисус стремился преобразовать религию евреев. Сравните с этим деморализующие догмы Кальвина.

1. Бог существует в трех лицах.

2. Добрые деяния или любовь к ближнему -ничто

3. Вера – все, и, чем менее понятен довод, тем большая заслуга в веровании.

4. В религии нельзя пользоваться разумом.

5. Бог с самого начала избрал одних, кого ожидает спасение, и других – кто будет осужден; никакие преступления, совершенные первыми, не будут осуждены, и никакие добродетели последних не спасут их.

Итак, приверженцы какого из этих учений праведны и милосердны по-христиански? Те, кто верит и поступает согласно простому учению Иисуса? Или нечестивые догматики, такие, как Афанасий ^{1} или Кальвин? Поистине я считаю, что неверные пастухи – это те, кто входит в овчарню не через дверь, а каким-то Другим путем. Они просто узурпаторы христианского имени, когда проповедуют религиозную ересь, представляющую собой бред, безумные фантазии, столь же чуждые христианству, как и религия Магомета. Их богохульство привело к неверию думающих людей, которые слишком поспешно отвергли самого предполагаемого автора вместе с нелепостями, столь ошибочно приписанными ему. Если бы учение Иисуса всегда проповедовалось таким же чистым, каким оно выходило из его уст, то весь цивилизованный мир был бы теперь христианским. Я рад, что в этой благословенной стране свободных исследований и мнений, стране, которая не подчинила свои верования и совесть ни королям, ни священникам, истинное учение воскрешает одного только бога, и я верю, что в Соединенных Штатах сейчас не найдется ни одного молодого человека, который не умер бы как унитарианец.

Но я сильно опасаюсь, что, когда эта великая истина будет восстановлена, ее приверженцы впадут в роковую ошибку: начнут фабриковать формулы вероучений и вероисповеданий – те орудия, которые так быстро уничтожили религию Иисуса и сделали из христианского мира простую Акелдаму ^{2} ; и что они откажутся от добродетели ради таинств и променяют Иисуса на Платона. Насколько более мудры квакеры, которые, соглашаясь с основным учением Евангелия, не занимаются никакими ересями, [поучающими] о таинствах, и, оставаясь в пределах, здравого смысла, не допускают никаких спекулятивных различий во взглядах, чтобы ослабить любовь своих братьев. Пусть это будет мудростью унитарианцев, этой священной мантией, которая укроет своим милосердным покровом всех, кто верит в одного бога и кто любит своего ближнего!

Религиозная свобода в университете штата Вирджиния

7 октября 1822 е.

В том же докладе членов комиссии 1818 г. указывалось, что «в соответствии с принципами конституции, ставящими все религиозные секты в равное положение, при ревностном отношении различных сект к защите этого равенства от всяких посягательств и при проявленном ранее отношении законодательной власти к вопросу религиозной свободы не предлагалось создавать в университете профессуру богословия; однако было предусмотрено обучение древнееврейскому, греческому и латинскому языкам, сокровищницам оригиналов и самых первых и наиболее уважаемых авторитетов в вере каждой секты, а также предусмотрен курс лекций по этике, излагающий моральные принципы, общие для всех сект. Не нарушая конституции, дали возможность каждой секте взять в свои собственные руки заботы о дальнейшем обучении догмам каждой из них».

Однако не следовало считать, что государственные власти будут мешать обучению религиозным взглядам и обязанностям, поскольку они безразличны к интересам государства. Напротив, отношения, существующие между человеком и его творцом, и обязанности, вытекающие из этих отношений, наиболее интересны и важны для каждого человека и непременно отражаются на его занятиях и исследованиях. Недостаток обучения различным религиозным догмам, существующий среди наших граждан, является поэтому пробелом в общем обучении полезным наукам. Но думали, что этот недостаток и необходимость для каждого общества обучать своим доктринам были меньшим злом, чем разрешение государственным властям диктовать образ действий и принципы религиозного обучения или чем предоставленные им возможности поощрять или давать какие-либо преимущества одной секте перед другой. Было, однако, предложено многообещающее средство, которое, исключая вмешательство государственных властей в сфере религиозной свободы, принесет сектантским богословским школам одну лишь пользу, как это было предусмотрено в отношении обучения другим наукам. Эти науки одинаково необходимы духовным лицам, как и людям других гражданских профессий, чтобы дать им возможность выполнить свой долг согласно призванию, с пониманием и пользой. Поэтому имелось в виду и предлагалось некоторыми религиозными людьми, которые понимают преимущества увязывания других наук с религиозными учениями, создавать свои религиозные школы в пределах университета, с тем чтобы дать своим студентам легкий и удобный доступ к посещению научных лекций в университете и таким путем поддержать избравших религиозную профессию на таком высоком научном уровне, который дал бы им личный вес и респектабельность, как это удается достигнуть другим благодаря университету. Такие установления дали бы новое и еще большее преимущество, предоставляя возможность студентам университета посещать религиозные торжества с профессорами избранной ими секты в помещении, которое должно быть специально выстроено для этой цели при беспристрастном управлении, как было предложено в том же докладе членов комиссии, или в аудитории профессора. Инспекторы охотно откликаются на такие предложения и считают своим долгом всячески поощрять тех, кто может выбрать такое место для своих школ, уверяя их, что в устав университета будут внесены такие изменения, которые создадут студентам полную возможность для доступа к пользованию библиотекой (на таких же правах, как и для других студентов), которая в будущем может быть открыта на общественные или частные средства. Но всегда следует помнить, что эти школы не должны зависеть от университета и друг от друга. Такая организация завершит круг полезных наук, охватываемых этим учреждением, и заполнит существующий в настоящее время пробел на основе принципов, которые оставят ненарушенной религиозную свободу, в соответствии с конституцией, – самое неотъемлемое и священное из всех прав человека. К этой религиозной свободе народ и власти нашего штата всегда проявляли самое бдительное и ревностное отношение индивидуально и сообща; и если бы сейчас удалось пробудить это ревностное отношение и у законодательной власти тем, что здесь предложено, то от этой идеи отказались бы при всяком подозрении на неодобрение, которое они могут счесть нужным выразить.

[Происхождение самоуправления]

Т. ДЖЕФФЕРСОН – Д. КАРТРАЙТУ

5 июня 1824 г.

Дорогой и почтенный сэр, премного обязан Вам за Ваше любезное письмо от 29-го февраля и за ценный том по английской конституции ^{1} . С удовольствием и большим одобрением прочел его и думаю, что в этой книге установлен правильный источник происхождения конституции английского государства – англосаксонский. Поистине странно, что столь многим способным и ученым людям не удавалось точно определить этот источник. Поэтому не удивительно, что Пейн ^{2} , который думал больше, чем читал, верил большим авторитетам, заявлявшим, что конституция Англии – воля парламента. Аналогичное говорил мне Марбуа ^{3} перед Французской революцией: королевский альманах – конституция Франции. То, что Вы установили англосаксонское происхождение конституции, представляется законным. Изгнав бывших обитателей части острова, называемой Англией, англосаксы стали коренными жителями как для Вас, так и для Ваших предков по прямой линии. У них, несомненно, была конституция, и, хотя они не оставили ее в письменном виде, так, чтобы к точному тексту ее можно было бы всегда обратиться, остались, однако, фрагменты из их истории и законов, позволяющие с большой уверенностью сделать такой вывод. Как показывают их история и законы, если какой-нибудь поступок одобрялся, мы можем предполагать, что он разрешался их конституцией, а что не совершалось – не было разрешено. И хотя эта конституция была нарушена и ни во что не ставилась норманскими завоевателями, все же сила не может изменить права. Вечные претензии поддерживались народом, его непрекращающимся требованием восстановления своих саксонских законов; это доказывает, что по воле народа от них никогда не отказывались. В борьбе за эти древние права между народом и его королями из династий Плантагенетов, Тюдоров и Стюартов случались победы, иногда – поражения, пока эти права не были окончательно отвоеваны у Стюартов. Свержение и изгнание этой династии порвали нить мнимого наследования, уничтожили всякую королевскую узурпацию, и народ вновь приобрел все свои права. И хотя в своде законов были точно восстановлены лишь некоторые [из этих прав], все же то, что другие права были опущены, не было отказом от того, чтобы воспользоваться ими, если представится случай. Новый король не получил ни прав, ни власти, кроме тех, которые ему были явно пожалованы. Мне всегда казалось, что различие между вигами и тори в Англии заключается в том, что виги вывели свои права из англосаксонского источника, а тори – из норманского. Юм, этот великий апостол торизма, заявляет (примечание АА к гл. 42), что при Стюартах «именно народ покушался на короля, а не король пытался, как это представляют, присвоить себе права народа». Отсюда следует справедливость преемников норманских узурпации. И снова в примечании С, 159 находим: «...народ установил принцип, сам по себе благородный и, кажется, благовидный, но его опровергает вся история и опыт, а именно что в народе источник всей справедливой власти». Где же еще этому выродившемуся сыну науки, этому изменнику своих соотечественников найти источник справедливойвласти, если не в большинстве общества? Может быть, в меньшинстве? Или в отдельной личности из этого меньшинства?

Наша революция началась на более благоприятной основе. Она подарила нам альбом, на котором мы вольны были сделать любую надпись. У нас не было возможности рыться в устарелых документах, отыскивать королевские рукописи на пергаменте или заняться исследованием законов и учреждений полуварварских предков. Мы обратились к тому, что было дано природой, и нашли эти законы отпечатанными в своих сердцах. Однако мы не воспользовались всеми преимуществами своего положения. Нам никогда не разрешалось иметь самоуправление. Когда мы были вынуждены вступить на этот путь, мы оказались новичками в этой науке. Ее принципам и формам нас прежде мало обучали. Мы сами установили некоторые из этих основных принципов, но далеко не все. Согласно большинству конституций наших штатов, вся власть наследуется народом; он может пользоваться ею сам во всех случаях, когда считает себя компетентным (например, при выборе своих исполнительных и законодательных должностных лиц и вынесении решений присяжными из народа, во всех судебных случаях, в которых какое-либо обстоятельство требует проверки), или может выступать через представителей, избранных на основании свободных и равных выборов; народ обладает правом и долгом всегда быть вооруженным; народ имеет право на свободу личности, свободу вероисповедания, свободу собственности и свободу печати. В структуре нашей законодательной власти опыт, по нашему мнению, показал пользу постановки вопросов перед двумя различными совещательными органами; но при этом естественное право было неправильно понято: некоторые делали один из этих органов, а другие – оба представителями собственности вместо людей; тогда как двойное обсуждение могло быть также достигнуто без всякого нарушения истинного принципа путем требования большего срока действия одного из органов или выбора соответствующего числа представителей, причем последние разделялись бы по жребию на две палаты, и это разделение периодически возобновлялось бы, чтобы разбить всякие интриги. Вирджиния, уроженцем и жителем которой я сам являюсь, была не только первым из штатов, но думаю, я могу сказать, первым государством в мире, которое мирным путем собрало своих мудрых людей для создания основ конституции, записала их и поместила в свой архив, где каждый мог свободно обратиться к ее тексту. Но этот акт был весьма несовершенен. Другие штаты, приступив к составлению своих конституций, внесли последующие усовершенствования. Некоторые из них с новыми поправками, сделанными на основании приобретенного опыта, приняли, по общему мнению, более совершенную форму. Мой родной штат продолжает до сих пор свой premiere ebauche ^{4} , но сейчас он предлагает созвать собрание для внесения поправок [к конституции]. Наряду с прочими усовершенствованиями, я надеюсь, будет принято подразделение наших округов на административные районы. Округ занимает площадь, равную в среднем 24 кв. милям, а площадь каждого административного района должна составлять около 6 кв. миль и будет соответствовать «сотням» вашего саксонца Альфреда. В каждом районе могли бы быть: 1) начальная школа, 2) отделение милиции с офицерами, 3) мировой судья и констебль; 4) каждый район должен проявлять заботу о своих бедных, 5) о дорогах, 6) о своей полиции, 7) избирать из числа своих сограждан одного или нескольких присяжных для присутствия в суде и 8) отдавать в нижней палате голоса за всех должностных лиц, намеченных к избранию. Таким образом, каждый район представлял бы собой небольшую республику, и каждый человек в штате стал бы активным членом народного правительства, осуществляя лично большую часть прав и выполняя большую часть обязанностей, хоть и второстепенных, но тем не менее важных и находящихся вполне в его компетенции. Человеческий разум не может придумать более прочной основы для свободной, прочной и хорошо управляемой республики.

Что касается правительства нашего штата и федерального [правительства], я не думаю, чтобы взаимоотношения между ними правильно понимались иностранцами. Они обычно считают, что штат подчиняется федеральному правительству. Однако это не так. Они – координирующие департаменты одного-единого целого. За правительством штата сохраняется вся законодательная и административная власть в делах, касающихся только его собственных граждан, а федеральному правительству отдается все касающееся иностранцев или граждан других государств; лишь эти функции являются федеральными. Первое занимается внутренними делами, второе – внешними, но то и другое – внутри одного и того же государства; ни одно из них не контролирует другого, кроме как в пределах своего собственного департамента. Есть лишь одно или два исключения в этом разделении власти. Но вы можете спросить: если два департамента требуют одинакового предмета власти, то где же тот общий суперарбитр, который мог бы в конце концов сделать между ними выбор? В несущественных вопросах и случаях, не требующих безотлагательных решений, мудрость обеих сторон не даст им вмешиваться в сомнительные дела; но если нельзя этого избежать или прийти к компромиссному решению, следует созвать конгресс штата, с тем чтобы приписать эту спорную власть тому департаменту, который сочтут наиболее подходящим для этой цели. Вникая в эти подробности, вы можете понять, что мы еще не усовершенствовали своих конституций настолько, чтобы отважиться считать их не подлежащими никаким изменениям. Но даже в их теперешнем состоянии мы считаем, что вносить в них какие-либо изменения может только народная власть, назначая специально для этой цели выборы представителей, которые до тех пор являются lex legum ^{5} .

Могут ли конституции не изменяться? Может ли одно поколение навеки связывать другое и все последующие? Думаю, что нет. Творец создал землю для живых, а не для мертвых. Власть и права могут принадлежать лишь людям, а не вещам, не какой-то материи, лишенной воли. Мертвые – даже не предметы; частицы материи, составлявшей их тело, становятся затем частью тела других животных, растений или минералов, тысячью каких-то форм. Чему же тогда приписать власть и права, которые они имели, будучи людьми? Поколение может связывать себя, пока его большинство продолжает жить; когда же оно исчезает, на его место становится другое большинство, которое держит в своих руках власть и права, принадлежавшие когда-то его предшественникам, и может изменять их законы и учреждения по своему усмотрению. Итак, ничто не является неизменным, кроме прирожденных и неотъемлемых прав человека.

Мне было приятно найти в Вашей книге формальное опровержение судебной узурпации законодательной власти, поскольку таковую судьи узурпировали в своих неоднократных решениях, согласно которым христианство – часть обычного права. Доказательство обратного, которое Вы приводите, неоспоримо, а именно: обычное право существовало, когда англосаксы были еще язычниками, во времена, когда они не слышали упоминания имени Христа и не знали даже о его существовании.

ТОМАС ПЕЙН

Век разума

Исследование истинной и вымышленной теологии

Часть первая

МОИМ СОГРАЖДАНАМ В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ АМЕРИКИ

Я вручаю нижеследующее сочинение Вашему покровительству. Оно содержит мое суждение о религии. Вы отдадите мне должное, вспомнив, что я всегда упорно отстаивал право каждого человека на свое собственное мнение, смоль бы оно ни отличалось от моего. Тот, кто отрицает за другими это право, превращается в раба своего нынешнего мнения, ибо лишает себя нрава изменить его.

Самое сильное оружие против ошибок всякого рода – разум. Я никогда не употреблял и, надеюсь, не употреблю иного оружия.

Ваш любящий друг и согражданин Томас Пейн

Париж, 8 Плювиоза, второй год Французской Республики, единой и неделимой.

27 января ст. стиля, 1794 г.

Исповедание веры автора

Уже в течение нескольких лет я намеревался опубликовать мои мысли о религии. Я хорошо сознаю трудности, связанные с этим предметом, и из этих соображений отложил его осуществление до более позднего периода моей жизни. Я предполагал, что этот труд будет моим последним приношением согражданам всех наций, причем в такое время, когда чистота мотивов, побудивших меня к этому, не возбудит сомнения даже у тех, кто, может быть, не одобрит самый труд. События, которые произошли сейчас во Франции и привели к уничтожению всего национального института духовенства и всего относящегося к принудительным системам религии и атрибутам веры, не только поторопили меня исполнить мой замысел, но и сделали работу такого рода необходимой, для того чтобы при общем крушении предрассудков, ложных систем правительства и ложной теологии мы не потеряли из виду нравственности, человечности и той теологии, которая истинна.

Несколько моих коллег и сограждан во Франции подали мне пример, изложив избранное ими индивидуальное исповедание веры, и я сделаю то же самое; я сделаю это с той искренностью и откровенностью, с какой ум человека может общаться только с самим собой.

Я верю в одного бога и не более и надеюсь на счастье за пределами этой жизни.

Я верю в равенство людей и полагаю, что религиозные обязанности состоят в справедливости поступков, милосердии и стремлении сделать наших собратьев счастливыми.

Но для того чтобы не предположили, что я вдобавок к этому верю еще во что-то, я на страницах настоящего сочинения сказал, во что я не верю, и указал основания, почему я в это не верю.

Я не верю в религии, исповедуемые еврейской, римской, греческой, турецкой, протестантской или какой-либо другой известной мне церковью. Мой собственный ум – моя церковь.

Все национальные церковные учреждения, будь то еврейские, христианские или турецкие, представляются мне не чем иным, как человеческим изобретением, предназначенным для того, чтобы запугивать и порабощать человечество, монополизировать власть и доходы.

Заявляя это, я не думаю осуждать тех, кто верует иначе. Они имеют такое же право на свою веру, как я на свою. Однако для счастья человека необходимо, чтобы он был духовно честен перед собой. Безверие не состоит в веровании или неверовании, оно состоит в том, что человек притворяется верующим в то, во что он на самом деле не верит.

Невозможно учесть то нравственное зло, если можно так выразиться, которое духовная ложь произвела в обществе. Когда человек настолько развратил и проституировал чистоту своего ума, что заявляет о своей вере в такие вещи, в какие он на деле не верит, он готов уже совершить любое другое преступление. Он берется за ремесло священника ради наживы и, для того чтобы быть годным к этому ремеслу, начинает с вероломства. Можно ли представить себе что-либо более разрушительное для нравственности?

Вскоре после того, как я опубликовал в Америке памфлет «Здравый смысл», я понял чрезвычайную вероятность того, что за революцией в системе правления последует революция в системе религии. Преступная связь церкви и государства, где бы она ни имела место, у евреев, христиан или турок, так эффективно запретила, под угрозой различных кар и взысканий, всякую дискуссию по установленным верованиям и основным принципам религии, что до тех пор, пока не будет изменена система правления, эти вопросы не смогут быть честно и открыто поставлены перед миром. Но когда это будет сделано, последует революция в системе религии. Человеческие вымыслы и вмешательство попов будут уничтожены, и человек вернется к чистой, незапятнанной, девственной вере в одного бога и не более.

О миссиях и откровениях

Каждая национальная церковь или религия упрочивает себя тем, что претендует на особую божественную миссию, сообщенную некоторым лицам. У евреев есть Моисей, у христиан – Иисус Христос, апостолы и святые, у турок – Магомет, как будто путь к богу не открыт одинаково для каждого человека.

Каждая из этих церквей ссылается на книги, называемые откровением, или словом божьим. Евреи говорят, что их слово божье было передано Моисею богом, лицом к лицу; христиане говорят, что их слово божье было получено в результате божественного вдохновения; а турки говорят, что их слово божье (Коран) было принесено ангелом с неба. Каждая из этих церквей обвиняет другие в безверии; что же касается меня, то я не верю им всем.

Поскольку необходимо придавать верный смысл словам, я сделаю, прежде чем углубиться в предмет, несколько замечаний относительно слова откровение. Откровение, в применении к религии, означает нечто сообщенное непосредственнобогом человеку.

Никто не станет отрицать или оспаривать, что во власти всевышнего сделать, если ему заблагорассудится, такое сообщение. Но если допустить для данного случая, что нечто было открыто определенному лицу, но никому другому, то это значит, что откровение только ему и было сделано. Когда же получивший откровение сообщает о нем второму, а тот третьему, третий четвертому и т. д., откровение перестает быть откровением для всех этих лиц. Сделанное только первому лицу, для других оно просто слух, и, следовательно, они не обязаны в него верить.

Называть откровением нечто такое, что дошло до нас из вторых рук, письменно или устно,– противоречие в терминах и в смысле. Откровение необходимо ограничено первым сообщением, после этого оно превращается в рассказ об откровении, сделанном кому-то; и хотя кто-то может считать себя обязанным в него верить, это откровение не обязательно для меня, ибо оно не было сделано мне, я знаю о нем со слов другого. Когда Моисей сказал сынам Израиля, что получил две скрижали с заповедями из рук бога, они не обязаны были верить ему, ибо у них не было никакого тому подтверждения, кроме его слов; а у меня нет иного подтверждения, кроме слов некоторых историков. Заповеди не содержат в себе никаких доказательств их божественности. В них содержится несколько хороших нравственных предписаний, которые, однако, любой человек, имеющий права законодателя, мог бы составить сам, не обращаясь к сверхъестественному вмешательству [5]5
  Из них надо, однако, исключить заповедь, которая гласит, что бог переносит грехи отцов на детей; это противоречит всем принципам нравственной справедливости.


[Закрыть].

Когда мне говорят, что Коран был написан на небесах и принесен Магомету ангелом, этот рассказ, как и первый, слишком близок к категории слухов и к авторитету из вторых рук. Сам я не видел ангела и потому имею право не верить в него.

Когда мне говорят, что женщина, именуемая девой Марией, заявила, что забеременела, не сожительствуя с мужчиной, а ее нареченный муж, Иосиф, сказал, что это сообщил ему ангел, мое право – верить им или нет; такое происшествие требует намного более сильного доказательства, чем голые слова. Но мы не имеем даже этого, ибо ни Иосиф, ни Мария сами ничего такого не писали; только другие сообщают, что они так говорили; это слух о слухе, а я не собираюсь основывать свою веру на таком свидетельстве.

Не трудно, однако, объяснить доверие, оказанное истории в том, что Иисус Христос – сын божий. Он родился, когда языческая мифология была еще в моде и пользовалась в мире доверием; мифология и подготовила людей к вере в эту историю. Почти все необыкновенные люди, жившие, когда была распространена языческая мифология, считались сыновьями кого-либо из своих богов. В то время было не ново поверить в небесное происхождение человека; убеждение в том, что боги вступают в связь с женщинами, было тогда широко распространено.

Юпитер, согласно мифологии, сожительствовал с сотнями [женщин]; поэтому упомянутая история не имела в себе ничего нового, чудесного или непристойного. Она согласовалась с мнениями, преобладавшими тогда у людей, которые называлась язычниками или мифотворцами, и только они и верили в нее.

Евреи, которые строго держались веры в одного бога и не более и всегда отвергали языческую мифологию, никогда не верили этим россказням.

Любопытно проследить, как теория так называемой христианской церкви возникла из остатков языческой мифологии. Прямое заимствование заключалось прежде всего в том, что [ее] общепризнанному основателю было приписано небесное происхождение. Последующая троица богов есть не что иное, как уменьшение прежнего множества богов, составлявшего двадцать или тридцать тысяч; статуя Марии заменила статую Дианы Эфесской; обожествление героев превратилось в канонизацию святых. Язычники имели богов на всякий случай жизни; христианские мифотворцы имеют столько же святых. Церковь так же наводнена вторыми, как пантеон первыми, а Рим – место обитания тех и других. Христианское учение еще несколько более, чем идолопоклонство древних язычников, приспособлено к целям власти и обогащения; и на долю разума и философии все еще остается уничтожить низкую ложь.

Оценка личности Иисуса Христа и его истории

Все сказанное здесь никоим образом неприложимо, пусть даже с малейшим неуважением, к реальной личности Иисуса Христа. Он был добродетельным и привлекательным человеком. Нравственность, которую он проповедовал и практиковал, была в высшей степени благородной, и, хотя сходные нравственные системы проповедовались Конфуцием и некоторыми греческими философами за много лет до него и квакерами впоследствии, а многими добродетельными людьми во все времена, его система не была никем превзойдена.

Иисус Христос не написал ничего о себе, своем рождении, своих родителях или о чем-либо еще; ни одна строка так называемого Нового завета не написана им самим. Его история написана другими, а что касается рассказа о его воскресении и вознесении, то он является необходимым дополнением к истории о его рождении. Его жизнеописатели, приведя его в мир сверхъестественным способом, вынуждены были таким же образом и убрать его из мира, иначе рушилась бы первая часть истории о нем.

Жалкие выдумки, которыми наполнена эта вторая часть, превосходят все предшествующее. Первая часть – о чудесном зачатии – была посвящена вещам, не допускающим широкой огласки, и рассказывающие ее имеют то преимущество, что если им не верили, то не могли и опровергнуть. От них нельзя было ожидать доказательства, ибо сам предмет не принадлежал к вещам доказуемым. Ведь даже то лицо, о котором все это рассказывали, само не смогло бы это доказать.

Но воскресение мертвого и вознесение его в воздух весьма отличаются от незримого зачатия ребенка в лоне матери в смысле доказательности. Воскресение и вознесение, если предположить, что они действительно произошли, допускали публичное и зрительное доказательство по крайней мере для всего Иерусалима, как допускает такое доказательство подъем воздушного шара или солнца в полдень.

Если требуют, чтобы все поверили во что-то, предмет веры должен допускать равную для всех и всеобщую проверку; поскольку же публичная очевидность этого последнего акта была единственным доказательством, которое могло бы придать веру первой части истории, вся она рушится, ибо доказательство это никогда не было дано. Вместо этого небольшую группу людей представляют в качестве поверенных всего мира. Их не более восьми-девяти, и они утверждают, что лицезрели воскресение, а весь остальной мир должен поверить им на слово. К тому же оказывается, что Фома ^{1} не поверил в воскресение и, как говорят, не хотел верить, пока не убедился лично, зрительно и на ощупь. Так и я не поверю, и основания для этого у меня и у любого другого столь же веские, что и у Фомы.

Тщетно пытаться сгладить или скрыть эти обстоятельства. История [Иисуса], поскольку речь идет о ее сверхъестественной части, несет на себе печать обмана и мошенничества. Кто были ее авторы, мы сейчас не можем сказать, как не можем утверждать, что книги, в которых она рассказывается, написаны теми, чьи имена они носят. Лучшие из сохранившихся свидетельств дошли до нас от евреев. Последние ведут свое естественное происхождение от людей, живших в те времена, когда якобы произошли воскресение и вознесение, и они говорят, что это неправда. Мне давно уже казалось странной непоследовательностью цитировать евреев в доказательство истинности данного рассказа. Это то же самое, что сказать: я докажу истину своих слов, приведя свидетельства людей, говорящих, что я лгу.

Существование такого лица, как Иисус Христос, и его распятие (таков был обычный способ казни в те времена) – исторические события, не выходящие за рамки возможного. Иисус проповедовал превосходную нравственность и равенство людей; но он выступал в своих проповедях также против продажности и корыстолюбия иудейских священников, что навлекло на него ненависть и месть всего духовенства.