Текст книги "Русский угол Оклахомы"

Автор книги: Джефф Питерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава 9. ВИНСЕНТ КРОКЕТ, РАЗБИТОЕ ЗЕРКАЛО

Лагерь индейцев мы увидели издалека. Сначала на фоне закатного желтого неба показались верхние концы их палаток, типи. Словно растопыренные тонкие пальцы, тянулись они из-за гребня холма. Их было много, я насчитал с десяток заштрихованных треугольников. Когда мы подъехали ближе, долина раскрылась перед нами, и типи стали видны целиком. Теперь они были похожи на песочные часы – вверху прозрачный треугольник скрещенных жердей, внизу темный треугольник бизоньих шкур. Типи стояли не кругом, как обычно, а группами, по три-четыре в каждой. Отдельно, у самого леса виднелась высокая белая палатка с пологом, украшенным синими поперечными полосами. Посреди лагеря горело несколько костров, и в разных концах пестрели группы лошадей, каждая у отдельной коновязи. Я догадался, что сюда, к скале на границе прерии и большого леса, собралось сразу несколько разных семей.

До нас доносился монотонный рокот барабана.

– Я же говорила, у них праздник, – сказала Энни.

– Не похоже, что здесь очень весело, – сказал я.

От лагеря к нам скакали шестеро всадников. Над передним колыхались белые перья короны.

Джуд жестом приказал остановиться и выехал вперед. Он поднял обе руки вверх и выкрикнул короткое гортанное приветствие, от которого у меня мурашки пробежали по спине, а Бронко попятился, недовольно отворачиваясь.

Молодые индейцы остановились в тридцати шагах от нас. Расстояние броска камня, как они выражаются. Или дистанция прямого выстрела из кольта, как привыкли считать белые. Подъезжать вплотную – невежливо, а останавливаться слишком далеко – знак недоверия. Я увидел, что на их темных лицах с высокими скулами нет никакой раскраски, и это меня обрадовало. Лица красят обычно перед боем или для особых ритуалов. А мне не хотелось сегодня участвовать ни в том, ни в другом. Хотелось поскорее вернуться в бревенчатый дом на крутом склоне горы, у самой кромки леса…

Индейцы молчали, разглядывая нас. Они были из разных племен, судя по их одежде и украшениям. Тот, что нес на голове орлиное оперение, держал у бедра кожаный круглый щит, расписанный по спирали. Парень слева от него носил налобную повязку с двумя перьями, свисающими вдоль ушей. А шляпа того, кто был справа, была обвита блестящей и пятнистой змеиной кожей. Трое были в рубахах с бахромой, двое в клетчатых сорочках, а один щеголял кожаным жилетом, надетым на голое тело.

Энни вгляделась в них и позвала:

– Ники, рада тебя видеть! Меня послал отец! У меня есть дело к Темному Быку!

– Привет, Белая Сойка! – отозвался щеголь в жилете. – Мы рады тебя видеть! Следуй за нами вместе с твоими спутниками!

Их кони слаженно развернулись и поскакали вправо, к лесу, где под навесом из срубленных веток стоял длинный стол.

Энни озадаченно посмотрела вслед индейцам и проговорила:

– Что-то не то. Это не праздник…

– Это сбор вождей, – сказал Джуд. – Я вижу типи Тапахонсо из Аризоны. Много чужих. Будем вежливы. Не забывай об уважении к чужим, Белая Сойка. Свои тебя знают, а чужие могут неправильно понять, даже если ты ничего не скажешь.

– Опять эти наставления, – проворчала Энни, но присмирела.

За длинным дощатым столом сидели два человека, по одному на каждом конце, и от этого стол казался еще длиннее.

– Кто привез сюда столько досок? – насмешливо спросил Джуд. – Наверно, индейцы новой породы. Которые не могут есть на земле.

– Это старый стол, – сказал тот, что носил оперение. – Здесь жили белые. Они рыли землю. От них остался только этот стол. И могилы.

– Белая Сойка, – сказал Ники Кожаный Жилет. – Ты останешься здесь и будешь ждать.

– Я хочу видеть своих сестер, – сказала Энни. – Я привезла им подарки. Мне надо видеть Темного Быка.

– Ты будешь ждать здесь. Сейчас ты не можешь никого видеть, – с мрачной торжественностью произнес молодой индеец и ускакал вслед за своими товарищами.

Мы привязали лошадей к прутьям навеса, и Энни с Джудом принялись отвязывать коробки с подарками, а я подошел к столу.

Те двое, что сидели за столом, были в городской одежде. Они не встали, чтобы поздороваться с нами, и не протянули для приветствия рук. По той простой причине, что их руки были связаны за спиной.

– Ой, мистер Скиллард? – удивилась Энни. – Что вы тут делаете?

– Жду ужина, – мрачно заявил мужчина в высокой белой шляпе.

– Вы думаете, нас подадут на ужин? – поинтересовался второй пленник, в кожаной фуражке. – А я-то надеялся дожить хотя бы до обеда.

– Кажется, тебя зовут Энни Уолк? – спросил Скиллард. – Ты не развяжешь меня, юная леди?

Энни промолчала, укладывая коробки под навес.

– Конечно, не развяжешь, – продолжал Скиллард упавшим тоном. – Ты же с ними заодно, юная колдунья. Ты такая же, как твой брат. Дикари тебе ближе, чем белые люди.

– Не бойтесь, никто вас не съест, – сказала Энни. – Не знаю, почему вы тут оказались в таком положении, мистер Скиллард.

– Почему? Я тоже хотел бы знать почему! Они привезли меня и привязали, и ничего не говорят! – раздраженно воскликнул пленник. – Они болтают только на своем диком наречии, я ничего не понимаю. Но, оказывается, они при этом умеют прекрасно говорить и на человеческом языке!

– Мы подумаем, чем вам помочь, – холодно пообещала Энни и отправилась к лошади за очередной коробкой.

Я присел на ящик у стола и тут же вскочил: гнилые доски сломались подо мной.

– Они забыли вас предупредить, дружище! – злорадно рассмеялся пленник в белой шляпе. – Сидячие места только для нас с мистером Коэном. Дружище, вы не похожи на дикаря. Позвольте представиться. Инженер Бенджамин Скиллард, Горнорудная Компания Берга. А это мистер Соломон Коэн, фотограф из Денвера.

– А мое имя – Разбитое Зеркало, – я приподнял шляпу. – Джентльмены, могу угостить вас водой и предложить самые дешевые сигары с мексиканских плантаций.

Я напоил из фляги сначала Скилларда, потом Коэна, но от сигар оба дружно отказались. Впрочем, я и сам не стал курить. Этими короткими зелеными сигарами способен наслаждаться только Крис.

– Зачем они нас связали? – ворчал Скиллард. – Все равно мы никуда не убежим.

– Не ропщите, Бен, – сказал Коэн. – Вы сами в этом виноваты. Не надо было на них кричать. Не надо было грозить армией. Не надо было говорить, что их вождям самое место в тюремной камере. Индейцы не обидчивы, но они все ваши слова воспринимают буквально.

– Вы понимаете индейцев, мистер Коэн, – сказал я.

– Почему бы мне не понимать их? Я прошел со своими камерами всю Америку, от Великих Озер до Рио-Гранде. И никто меня не связывал так, как сегодня. Ни тлинкиты, ни черноногие, ни кроу, ни ассинобойны. Они видели, что я их уважаю, и за это уважали меня. Они так меня уважали, что даже позволяли себя фотографировать, а мне от них больше ничего и не требовалось.

– А вы не фотографировали действия доблестной кавалерии на Черных Холмах пару лет назад? – спросил я.

– Нет. В то время я был в Калифорнии. А что, там были какие-то военные действия?

– Представьте себе. Были.

– Я не люблю военные сцены. Мой жанр – портрет. Приходится в основном делать панорамы для Географического Общества, за это мне платят. А портреты я снимаю для себя. И для истории. С удовольствием сделаю ваш портрет, мистер Разбитое Зеркало.

Скиллард язвительно проскрипел с другого конца стола:

– Не мешало бы сделать сначала наши портреты, Сол. Чтобы все знали, как обращаются краснокожие с теми, кто несет им цивилизацию.

Джуд легонько свистнул у меня за спиной, и я вернулся к лошадям. К нам приближалась старая индеанка с корзиной. Энни побежала ей навстречу:

– Тетушка Лиз!

– Энни, девочка, зачем ты приехала? И как ты нашла это место? Джуд, у тебя опять новая лошадь! Еще злее, чем прежняя.

– Отцу нужен договор о земле, – сказала Энни. – Надо показать его Большим Белым Вождям.

– Это ты про Земельное Управление? – старуха стянула тряпку с корзины, и запахло жареной рыбой. – Или про администрацию горнорудной компании? Белых вождей стало слишком много, девочка. Поешьте здесь: я не могу позвать вас к нашему огню. Там много чужих. Джуд, развяжи этих маленьких белых вождей. Покормите их и не дайте им убежать, не то они пропадут.

Я поспешил исполнить этот приказ раньше, чем команчеро успел повернуться. Маленький белый вождь Скиллард прошипел что-то вроде «всех бы вас на одном суку», а фотограф первым делом перекрестился и пробормотал что-то на латыни.

– Что у вас случилось, тетушка?

– Все хорошо, милая, все хорошо. Ничего не случилось. Мы чего-то не понимаем, наши соседи тоже чего-то не понимают. Вот мы с ними тут и собрались, чтобы вместе все понять. Что у тебя в коробках?

– Маленькие гостинцы для тебя и для моих сестер.

– Пусть полежат у тебя. Не надо, чтобы соседи их видели. Им будет обидно, что для них ничего не привезли.

Джуд спросил:

– Мы можем развести здесь огонь? Скоро ночь.

– Огонь? – старуха помедлила с ответом. – Я пришлю к вам Ника, он позаботится о вашем ночлеге.

Мы расстелили одеяло на траве и уселись вокруг. Фотограф Коэн пристроился рядом, а инженер остался за столом, по праву белого человека. Правда, вместо севрского фарфора ему пришлось довольствоваться листом лопуха и кукурузной лепешкой, какими пользовались и мы, дикари, поедающие печеного лосося. Мы пальцами отделяли ломкую белую мякоть от костей и отправляли ее в рот, а потом обмакивали ломтик лепешки в кисло-сладкий ягодный соус и пережевывали все вместе. И свежая вода после рыбы казалась изысканным вином.

Энни собрала кости, отнесла их в сторону, куда тут же бесшумно подлетела пара ворон. Я и не заметил, где они прятались перед этим, терпеливо дожидаясь, когда мы закончим свою часть трапезы.

Темнело, и ночная прохлада быстро подняла нас с земли. Наконец появился долгожданный Ник с горящей веткой в руке. Мы соорудили костер из старых ящиков и стали готовиться ко сну. Ник принес два солдатских одеяла для Скилларда и Коэна.

– Долго нас будут здесь держать? – спросил инженер как можно учтивее. – Твои начальники должны знать, что меня наверняка уже ищут. Ищет армия, ищет охрана карьера, весь город уже на ногах. Объясни там своим начальникам…

– У меня нет начальников, – ответил индеец и, отступив от костра, исчез в темноте.

Разламывая очередной ящик для костра, я заметил на торце полустертое клеймо и поднес его ближе к огню. «Горнорудная Компания Берга и Миллса, 1875, Огайо» – прочитал я. Похоже, это имущество компании, которая владела карьером в Крофорд-Сити. Только двадцать лет назад в ней был еще какой-то Миллс. И уже двадцать лет назад их ящики прибыли сюда, в самую глушь индейской Территории. Надо признать, Берг и Миллс были в молодости отчаянными парнями. Дощечку с клеймом я оставил для истории, остальное отправил в костер. Ящики сгорали быстро, и в дыме была неприятная горечь.

В ночи продолжал мерно бить барабан. Слух успел привыкнуть к его непрерывному рокоту.

– Вам не кажется, Сол, что их танцы затянулись? – спросил инженер, кутаясь в одеяло. – Может быть, они собираются пытать нас бессонницей?

– Это не танцы, – задумчиво ответил фотограф. – Боюсь, что это совсем другое. Под такую музыку принято общаться с духами.

– Только духов нам не хватало…

– А скажите, мистер Коэн, – вмешалась Энни. – Можно ли научить простую девушку вроде меня фотографировать?

В ее беззаботном голосе совершенно искренне прозвучало детское любопытство. Можно было подумать, что ее и в самом деле больше всего на свете сейчас интересует фотография. Как будто мы не были окружены со всех сторон вооруженными и мрачными индейцами и не бубнил в ночи ритуальный барабан своим замогильным голосом…

– О, это нелегкое искусство, юная леди…

Джуд толкнул меня локтем в бок и бесшумно встал. Выждав немного, я последовал за ним. Он стоял возле лошадей.

– Что ты будешь делать, если за ними придут? – спросил он.

– Ничего.

– Ты уверен? Ты не будешь их защищать?

– Не буду, – сказал я. – Хотя фотограф мне нравится.

– Он хороший человек, – согласился Джуд. – Я его не отдам. Не мешай мне.

– Могу я чем-нибудь помочь?

– Да. Не мешай.

Мы вернулись к костру, где фотограф рассказывал Энни о своем искусстве.

– …Но скоро этим сможет заниматься каждый. У меня в чемодане лежит камера Истмэна, называется «Кодак», я тебе обязательно ее покажу.

– Как называется? – переспросила Энни.

– Ко-дак.

– Это на каком языке?

– Ни на каком. Истмэн сам придумал это слово, потому что для той штуки, которую он изобрел, ни в одном языке слова не нашлось. Так вот, с этой камерой вам ничему не надо будет учиться. Ни вставлять пластины, ни проявлять их – все это сделают за вас. Внутри камеры уже есть рулон фотопленки, его вставили на заводе. Вы снимаете сто кадров, потом отправляете камеру на завод, в Рочестер, а там вашу пленку проявляют, печатают карточки, вставляют в камеру новую пленку и все это отправляют вам. То есть полностью оправдывается лозунг фирмы: «Нажми на кнопку, остальное сделаем мы!»

– Но такая камера стоит, наверно, огромных денег, – вздохнула Энни.

– Вместе с пленкой двадцать пять долларов, – сказал Коэн.

– Как хороший револьвер, – заметил я. – А долго идет почта в этот ваш Рочестер?

– Не знаю, – сказал Коэн. – Никогда еще не пользовался их услугами.

– Почему? Это же так удобно, – сказала Энни. – И выгодно. Получается сто карточек по четверти доллара каждая, а продать их можно будет не дешевле, чем за доллар. Любая шахтерская семья охотно выложит доллар за приличный портрет. Семьдесят пять долларов прибыли с каждой пленки. Что вам мешает пользоваться их услугами?

– Во-первых, я никому не доверяю и все делаю сам. Во-вторых, я не могу ждать. Некоторые снимки бывают мне нужны немедленно.

– Слышите? – Скиллард поднял лицо и приложил ладонь к уху. – Кто-то плачет.

– Кто-то поет, – поправил его фотограф. – И не «кто-то», а шаман. Я угадал, там идет разговор с духами. Хорошо, что мы далеко от них и не слышим подробностей.

– Наверно, прибыльное дело эти ваши карточки? – спросила Энни, возвращая разговор к менее тревожным темам. – Вы можете хорошо заработать в шахтерском поселке.

– Это иллюзия, юная леди. Чужие деньги всегда кажутся больше своих. Настоящий мастер не может стать богатым. Его награда не в деньгах. Если же он попытается превратить свой талант в богатство, его ждет большое разочарование. Вы, конечно, слышали о Мэтью Бреди, великом мастере фотографии…

– Вы забыли, где находитесь, Сол, – перебил его Скиллард. – Откуда эти люди могли слышать о вашем Бреди?

– Во время Гражданской войны он организовал «дивизию фотографов», – продолжил Коэн. – Он собрал огромную коллекцию военных снимков. Вложил в это дело почти сто тысяч долларов и надеялся, что его затраты окупятся после войны. Но после войны оказалось, что эти фотографии никому не нужны. Никто их не печатал, чтобы не будить в обществе неприятные воспоминания. И Бреди обанкротился. Он не мог отдать долги, не мог платить жалованье своим репортерам, и в конце концов оказался в полной нищете.

– В каждом деле есть риск, – заметила Энни. – Может быть, и наши шахтеры не сразу захотят сниматься за деньги.

– Как ужасно он кричит, собака, – выругался Скиллард. – Если это и в самом деле песня, то я не думаю, что он поет о любимой девушке или о траве у дома.

– Интересно, что некоторые шаманы позволяют себя сфотографировать, а некоторые, наоборот, могут и камеру разбить, – проговорил Коэн, глядя в сторону шаманской палатки. – Так вот, о чем мы говорили? Да… А еще пленка хороша тем, что из нее можно делать бегущие картинки. Вы слышали про бегущие картинки Майбриджа? О, это великое изобретение… Все началось в семьдесят втором году, когда губернатор Калифорнии поспорил с друзьями о лошадях…

– Слышите? – перебил его Скиллард. – Вот, опять…

– Не мешайте, Бен, – мягко попросил Коэн. – Возможно, кроме меня, никто не расскажет нашей юной леди о достижениях фотографии.

Он замолчал, глядя в огонь.

– Так что там насчет лошадей? – спросил я.

– Лошадей? – Коэн растер ладони над огнем, словно они у него были обморожены. – Так вот, губернатор Стэнфорд утверждал, что, когда лошадь бежит рысью, в какой-то момент все четыре копыта одновременно находятся в воздухе. А его друг так не считал. Они заключили пари, разрешить которое было поручено Майбриджу. Тот вооружился камерой и принялся снимать скачущих лошадей. Это было в семьдесят втором году. В семьдесят седьмом году он предоставил свои снимки Стэнфорду, и тот выиграл пари. Работа затянулась на пять лет, потому что Майбриджу пришлось отсидеть срок за убийство. Если бы его жена не завела любовника, и если бы Майбридж не застал ее с ним, и если бы он промахнулся, и если бы суд присяжных его оправдал – тогда прогресс фотографии не был бы заторможен на целых пять лет! Все дело в том, что Майбриджу удалось расчленить движение на составные части. Просто поставил в ряд двадцать четыре камеры, и они срабатывали одна за другой. А когда стал просматривать картинки, они вдруг ожили. Наш глаз не успевает заметить смены одного кадра другим, и создается полнейшая иллюзия движения! Я видел это сам в Денвере. Шестьсот карточек скользят перед глазами одна за другой, и лошадь скачет, как живая…

– А не проще посмотреть на живую лошадь, чем любоваться карточками? – спросил я.

– Проще. Но в этом нет никакого чуда. А Майбридж сотворил чудо, и мне странно, что никто этого не заметил, – закончил Коэн.

– Будет чудо, если мы доживем до утра, – съязвил Скиллард. – Спокойной ночи, приятных сновидений.

Посреди ночи я проснулся оттого, что барабан замолк. Джуд тоже поднял голову.

– Идут сюда, – шепнул он. – Помни свое слово.

Он отполз в сторону, бесшумно и мгновенно. Я сел к костру так, чтобы меня было видно тем, кто приближался со стороны лагеря. Скоро донесся шорох шагов, и отсветы костра выхватили из темноты несколько светлых фигур.

Энни подошла к костру и осталась стоять рядом, накинув на плечи одеяло.

– Это ты, Ник? – спросила она..

– Да, Белая Сойка. Отец передал тебе это.

Один из индейцев вручил Энни вещь, похожую на квадратный кожаный щит. Это и был договор на енотовой шкуре. Выбеленная и выскобленная шкура со знаками и рисунками была натянута между четырьмя гладкими прутьями. Я не сразу понял, что это были черенки индейских стрел. Но Энни соображала быстрее меня. Она быстро выдернула черенки из оплетки и сложила шкуру пополам, потом скатала ее в трубку и спрятала в рукаве.

– Уезжай, – сказал Ник. – Не жди рассвета. Уезжай сейчас.

– Ты можешь сказать, что тут творится? – спросила Энни и коснулась его руки. – Тетушка Лиз отказалась от подарков. Темный Бык не обнял меня и ничего не подарил отцу. Что случилось?

– Наши соседи недовольны, – сказал Ник. – Говорят, что мы помогаем белым уничтожать наших братьев. Это неправда.

– Почему стучал барабан?

– Пророк из Аризоны встречался с духами.

– И что сказали духи?

Ник хотел ответить, но индейцы за его спиной заговорили на своем языке, и он повернулся к ним. Я услышал в их речи несколько знакомых слов и подошел к Энни. Они замолчали, настороженно глядя на меня.

– Митакуйте оясин! – сказал я.

На языке сиу это приветствие значило «все мы родичи».

– Здравствуй, – сказал Ник. – Кто ты?

– Я друг Энни. Мое имя Винн. Я тоже хочу знать, что сказали духи. Мы стоим на одной земле, и духи сказали свое слово для всех нас, а не для одного пророка.

Ник молчал. Из-за его спины вышел индеец с обритой головой. Его лоб пересекала красная, блестящая полоса. Краска была совсем свежая.

– Ты говоришь смело, и ты знаешь наш язык, – сказал он. – Духи не хотят, чтобы твои братья рыли землю у скалы Белого Мула. Это принесет смерть. Нам и нашей земле.

– Рано или поздно все мы умрем, – сказал я. – В этом тоже будут виноваты мои братья?

– Духи говорят, что мы вернемся на землю после смерти. А твои братья останутся в вечном огне. Мы хотим вернуться на землю, где можно жить. А твои братья убивают землю. Я все сказал.

Он закрыл глаза, показывая, что не намерен слушать меня, круто развернулся и зашагал прочь. Широкая спина воина блеснула в отсветах костра и скрылась в темноте. Индейцы ушли, но Ник остался с нами, потому что Энни продолжала держать его за руку.

– Ники, Ники, подожди, объясни мне…

– Я не могу объяснить.

– Зачем вы привезли сюда инженера и мистера Коэна? Что с ними будет?

– Не знаю. Темный Бык приказал привезти сюда тех, кто роет нашу землю. С ними будут говорить наши соседи.

– А потом их отвезут в город?

– Я не знаю. Они несут нам смерть, Энни. Здесь рыли землю двадцать лет назад, и тогда умерли все. Те, кто рыл, умерли первыми. Потом умерли их начальники. Потом умерли те, кто воровал у них лошадей и еду. Здесь под землей живет смерть, и ее нельзя выпускать.

– Так сказали духи, да?

– Какие духи, Энни? Ты думаешь, я такой же дикарь, как эти шайены и навахо? Они язычники и поклоняются своим идолам. Пусть они верят своим духам, если им так хочется. Но эта земля и в самом деле прячет под собой смерть. Лучше бы тебе уехать отсюда поскорее.

Он выдернул руку и убежал к огням лагеря.

– Ники тоже крещеный? – спросил я у Энни.

– Да, он мой крестник. Вся семья Темного Быка – наши крестники.

– И где же вы крестились? У вас есть церковь?

– Разве для этого нужна церковь?

К нам подошел Джуд. На его рубашке белели прилипшие сухие травинки.

– Ники прав. Надо уходить. Утром будет драка. Кайова будут защищать инженера, а шайенам нужна его кожа.

– Зачем? – спросил я. – В чем он провинился?

– Ни в чем. Но они обдерут его, а землемер передаст кожу в экспедицию.

– Но зачем?

– Они дикие. Они хотят войны. Им не нравится, что мы живем в мире.

Джуд отряхнул рубашку.

– Я повезу фотографа, – сказал он. – Инженера свяжем и оставим у костра.

– Оставим? – спросила Энни.

– Их много, они поймают нас, и у них появится много белой кожи. Мы не можем его увезти, – сказал я.

– А бросить человека – можем? Можем оставить его на муку смертную?

Я отвел глаза, а Джуд сказал:

– Не хотел тебе говорить, Белая Сойка… Но я оставлю у костра только его тело.