Текст книги "Раненые (ЛП)"

Автор книги: Джасинда Уайлдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Это нормально?

Я смеюсь ей в волосы.

– Конечно. Все в порядке. Слушай, делай лишь то, что тебе хочется, ладно? Говорю же, я не жду...

– Я хочу, – перебивает она, – Просто не уверена, чего хочу или... как хочу. Знаешь? Я никогда прежде не желала мужчину.

– И ты хочешь меня?

Она кивает.

– Меня немного пугает то, как сильно я хочу тебя коснуться. Как сильно я хочу, чтобы ты коснулся меня. – Я могу чувствовать сильное биение сердца в ее груди. – То, что ты сделал для меня тогда. Доставить мне... – она изображает жестами взрыв, – ... это было... Мне понравилось. Очень.

Я ухмыляюсь.

– Как и мне.

Рания поднимает голову, в замешательстве наморщив носик.

– Но ты... я для тебя ничего не сделала.

– Речь не о том. Я наслаждался этим так же, как и ты, просто по-другому. Наблюдая за тобой... пробуждая в тебе такие ощущения... Мне это очень понравилось. Я сделаю это снова, если ты захочешь.

Она качает головой.

– Не сейчас. Сначала это. Я боюсь касаться тебя, но я хочу. Не могу постоянно лишь бояться. Я должна знать сердцем, что хотеть подобное – нормально. Касаться – нормально.

Думаю, я чувствую то, что она говорит.

– Для тебя все иначе. Отличается от... времени с кем-то в роли Сабах.

Она вздрагивает и напрягается.

– Это не «время с кем-то», это... сделка. Видишь разницу? Сабах... она лишь позволяла мужчинам чувствовать то, что они хотят, делать то, что они хотят. Сабах? Сама она не чувствует. Она холодная. Настолько, что на чувства не способна.

– Окоченелая.

– Окоченелая?

– Слово для тех случаев, когда ты настолько замерзла, что ничего не чувствуешь.

– О. Тогда да. Сабах окоченелая. Она притворяется. – Долгое молчание. – Я не Сабах. Я Рания. И я чувствую.

– Хорошо. Больше никакой Сабах. Только Рания.

Она кивает.

– Но ты прав. Разница огромная. Может, ты думаешь, что раз уж я была шлюхой долгие годы, я должна много знать о мужчинах и сексе. – Она качает головой. – Нет. Они действовали. Я же... ничего не делала. Только позволяла им и издавала похожие стоны.

– Больше так не делай, – говорю я.

Она коротко пожимает плечами.

– Может быть. Как скажешь. – Она отдаляется.

Я облажался. Теперь она отстраненная, холодная. Думает об этом. О Сабах.

– Мне жаль, что я поднял эту тему.

Она пожимает плечами.

– Тебе нужно это знать. Я ничего не смыслю в сексе. В мужчинах. В том, что или как делать. Что ты можешь хотеть. Что нужно хотеть мне, как мне нужно себя чувствовать. Для меня все так странно. Мне понравилось то, что ты делал. Не знала, что могу чувствовать подобное.

Слегка поворачиваюсь и целую ее. Сначала она застывает, как и всегда, но потом быстро тает, раскрывает губы, прижимается ближе, сдаваясь нашему поцелую. Ее руки скользят назад к моим ребрам, потом к спине, исследуя меня, пока целуемся, прерываемся на вдох и целуемся снова.

Когда останавливаемся, Рания снова кладет руку мне на грудь и вновь опускает ее, чтобы расстегнуть ширинку. Смотрит на меня, и в ее взгляде читается просьба. Я поднимаю бедра и, извиваясь, снимаю штаны и нижнее белье весте с ними. Теперь под одеялом я совершенно обнажен. Чувствую странную нервозность, хотя обычно мне комфортно без одежды.

Рания медленно стягивает одеяло с моих бедер. Она прерывисто дышит и смотрит на меня. Я твердею под этим взглядом. Он испытующий, почти смущающий, нервный. Я совсем не двигаюсь, за исключением поднимающейся и опадающей с дыханием груди и медленно обнажающимся членом.

Рука Рании остается на моем животе над пупком. И снова какой-то странный инстинкт заставляет меня втянуть живот, когда ее рука начинает медленно-медленно двигаться вниз. Я полностью эрегирован, толстый и твердый.

Она проводит пальцем по моей длине, снизу до верху, скользя подушечкой по всем неровностям кожи. Теперь по всей длине проходится ее ладонь. Прошло столько времени, и я полон бушующего желания, горящий, ощущающий боль нужды, но мне нужно сдерживаться. Сдерживаться. Позволить ей коснуться, и все. Позволить ей изучить.

Я сосредотачиваюсь на ее волосах, пальцами поигрывая с прохладными локонами.

Когда Рания берет меня в руку, я глубоко вдыхаю. Она поднимает его. Боже, ее руки на моем члене чувствуются невероятно хорошо. Проклятье, как невероятно. Ее крошечные руки, длинные, тонкие, теплые, сильные пальцы, обхватывают меня скользят по мне. Каждый мускул моего тела напряжен.

Она и понятия не имеет, что делает со мной.

Я так близко.

Какого черта я творю?

Я борюсь с собой, дрожу, так сильно стараясь сдержаться, пока Рания ласкает и исследует меня. Она поглаживает мою длину, сжимает и отпускает ее, ласкает яйца, касается и изучает их, а потом возвращается к члену.

Я теряю контроль. Оргазм так близко, но мне нужно держать себя в руках. Нужно. Она лишь исследует меня. Это не секс.

Я не могу больше ждать.

РАНИЯ

Все его тело дрожит, мышцы изгибаются. Спина напрягается, глаза закрываются, пальцы сжимаются в моих волосах.

Его мужество полно противоречий: такое мягкое, но в то же время такое жесткое. Длинное, прямое, толстое, лежит у него на животе. Он кажется таким большим, и я немного боюсь нашего секса, хоть и знаю, что все будет в порядке. Отталкиваю эти мысли. Не сейчас.

Позволяю себе коснуться его. Это нормально. И мне нравится. Нравится, как он ощущается в моей руке, заполняя кулак. Хантер издает какие-то негромкие горловые звуки, хотя не думаю, что он осознает это. Другая его рука сжимает простынь в кулак. Я опускаю взгляд на его ноги, выглядывающие из-под края одеяла, и вижу поджатые пальцы. Мышцы рук и живота напряжены.

Он напрягся, и, каждый раз, когда я касаюсь его мужества, вздрагивает и приподнимает бедра к моему прикосновению.

– Почему ты делаешь мускулы? – спрашиваю я. Стараюсь использовать с ним только английский, он же отвечает мне на арабском.

На этот раз он отвечает на английском. Не думаю, что сейчас Хантер способен на арабский.

– Я... сдерживаюсь.

Поначалу не понимаю, но потом меня накрывает сознание. Он близок к освобождению, но держит себя в руках.

– Почему сдерживаешься? – спрашиваю я, сжимая его крепче и скользя по нему рукой.

Он издает смешок.

– Потому что это... не... для меня... – Он двигает бедрами в ритме моей руки на его мужестве. – А для тебя. Делай все, что вздумается. Узнавай свои желания. А еще, потому что мы оставим беспорядок.

Знаю, что мне нужно делать. Я не совсем готова, но этот способ – лучший. Я начинаю расстегивать штаны.

– Нет, не так. Хочу, чтобы все было особенным. Просто... перестань касаться меня на минутку, и я... я буду в порядке.

– Ты не хочешь заняться со мной сексом?

– Нет, – говорит он, и мое сердце сжимается от боли. Но он продолжает. – Я хочу заняться с тобой любовью. Это другое.

Мои руки все еще на нем, но не двигаются.

– Ох, – говорю я. – Но не сейчас?

Он качает головой и обхватывает мои запястья, отстраняясь.

– Нет, не сейчас. Когда у нас будет все время мира. Большая постель. И уединение.

Я не хочу прекращать касаться его. Хочу увидеть его освобождение. Меня не заботит беспорядок или уединение. Мне нравится касаться его. Теперь я отчасти понимаю его слова об удовольствии от моего наслаждения.

– Тебе нравятся мои прикосновения? Они ощущаются хорошо? – спрашиваю я.

Хантер вздыхает и отпускает мою руку. Я тянусь к его мужеству, на этот раз чувствуя себя более уверенной. Его лицо уже ответило мне, но Хантер все равно кивает.

– Да, – говорит он. – Боже, да. Так хорошо. Мне так нравится. Я не хочу, чтобы ты останавливалась, но... Я больше не могу сдерживаться.

Продолжаю работать рукой, и его бедра дергаются. Наклонившись, шепчу Хантеру на ухо:

– Я хочу, чтобы ты почувствовал себя хорошо. Я не хочу останавливаться. Не хочу, чтобы ты сдерживался. Ты можешь расслабиться.

Знаю, я могу сделать еще кое-что. Прежде, чем у меня появляется возможность обдумать это, я склоняю голову к его мужеству. Он останавливает меня.

– Нет, Рания. Не так. – Что-то в его голосе говорит мне, что он серьезен, поэтому я снова ложусь на его плечо.

По его голосу я могу понять, что он, возможно, думал об этом, как и я. Но отталкиваю эти мысли. Я рада, что он не позволил мне сделать это. Тогда воскресли бы плохие воспоминания.

Целую его челюсть и пробую на вкус его пот, щетину, кожу. Опускаясь, я замедлила руку, поэтому сейчас ускоряюсь. Кулак сжат не сильно, кожа едва касается кожи. Поэтому я сжимаю кулак сильнее и медленно двигаюсь от вершины к основанию. Он дергается, поднимаясь и падая. Задыхается, откинув голову.

– Ох... о, Боже, я сейчас... – Он рычит сквозь зубы, потом замолкает и выгибает спину.

Сейчас.

Он затихает и максимально выгибается, его мужество дергается в моей руке. Из него жестко выстреливает густой поток вязкого белого семени, орошая торс и пупок. Я продолжаю двигать рукой, и его бедра подталкивают его мужество в мою ладонь. Еще один поток ложится на первый, семени теперь не так много и выстреливает оно не так далеко, а за ним следует третий, еще меньше, и тело Хантера опускается на кровать. Он задыхается, извиваясь.

– Пр... проклятье. – Запыхавшийся, раскрасневшийся и удивленный.

Я чувствую трепет чего-то могущественного, горячего и набухающего в каждой моей клеточке. Это довольство, счастье. Ему, как и мне, понравилось. Я сделала так, чтобы ему было хорошо, и теперь чувствую удовольствие от этого. Чувствую связь.

Он посмеивается низким рокотом в груди.

– Черт. Я испачкался.

Я смотрю на него, на густую реку белого семени на животе.

– Я уберу.

Иду в туалет неподалеку, мочу несколько бумажных полотенец и возвращаюсь в кровать.

– Я могу сделать это, – говорит Хантер, протягиваю руку к полотенцам.

– Нет, – говорю я. – Позволь мне. Пожалуйста.

Он убирает руки и смотрит, как я смываю семя с его плоти, складывая полотенца и протирая кожу до тех пор, пока он не станет чистым, а тонкие волоски внизу живота стали влажными и прилипли к его коже. Выбрасываю бумажные полотенца и снова ложусь рядом с Хантером. Он накрывает нас одеялом и прижимает меня к себе.

– Рания, это было...

Я целую его, и он замолкает.

– Это только начало.

ГЛАВА 15
ХАНТЕР

Все бумаги подписаны. Теперь она официально Рания Ли. Проклятье. Я женатик. С ума сойти.

Я официально аттестован и уволен, и теперь мы едем домой. Ну, обратно в Штаты. Я ей еще не говорил, что дома как такового у меня нет. Если бы речь шла только обо мне, я бы, наверно, переждал на диване в доме родителей Дерека, но сейчас это не вариант. Будет слишком много вопросов.

Дерек. Чертов Дерек зачислен на сверхурочную. Говорит, что хочет сержантом стать. Я мог бы надрать его задницу за то, что теперь мы разделены, но это, думаю, его выбор. Отстой. Впервые с проклятого второго курса мы с Дереком будем заниматься разными делами по отдельности. Я еду домой, чтобы устроить жизнь со своей женой, а он остается позади, в дерьме, под названием «Операция «Свобода Ирака». Может, дальше будет Афганистан, если верить слухам.

Мы на самолете, направляющемся на запад. Рания сидит рядом со мной, сжимая мою руку так сильно, что, думаю, она мне кости поломает. И я ее не осуждаю. Мы в эпицентре ужасного проклятого шторма, и самолет трясет, как разъяренного быка. Это первый полет у бедной девушки, и он оказывается самым жестким из всех, на которых я когда-либо бывал.

Мне нужно ее отвлечь.

– Эй, Рания. – Она, стиснув зубы и широко раскрыв глаза, поворачивается ко мне. – Когда мы поедем в Де Мойн, посмотрим там на дома. Будет неплохо, правда?

Она, кажется, в замешательстве.

– Посмотреть на дома? Что это значит?

– Это значит, что мы едем выбирать дом.

– Я думала, ты говорил, что мы идем домой.

Я пожимаю плечами.

– Я имел в виду город, в котором вырос, Де-Мойн. У меня нет своего собственного местечка. Я вступил в пехоту после старшей школы, поэтому своего дома у меня никогда не было.

– Теперь мы вместе, но одни и без дома?

– Да, детка. Только ты и я. Вместе мы найдем чудесное местечко.

– Детка? Я не детка. – Она морщит носик.

Я смеюсь.

– Да, знаю. Это... проявление нежности. – Она непонимающе смотрит на меня. – Как «милая» или «сладкая».

Кажется, она до сих пор не понимает, что я имею в виду.

Смеюсь и качаю головой.

– Это просто значит, что я тебя люблю.

– Как скажешь, – отвечает она. – Но это странно – называть любимую женщину деткой. Ну, да, американцы странные.

– Да, есть немного, – соглашаюсь я. – Никогда об этом не задумывался. Думаю, это продиктовано культурой. Мы называем друг друга животными и уменьшительно-ласкательными именами. Это способ... показать привязанность, думаю.

Она кивает.

– А, теперь я понимаю. Это как назвать сына или младшего брата «habibi», даже если он уже не малыш.

Я киваю.

– В общем, да.

Она меняет тему.

– Так мы выберем дом вместе? В твоей стране они много стоят?

– Ага, но мы его купим сразу. У меня накоплено много денег, и я знаю одного специалиста по кредитам в городском банке, поэтому мы заключим удачную сделку. У нас будет хороший дом.

– Как скажешь. – Самолет попадает в жесткую зону турбулентности, и она замолкает, снова сжимая мою руку.

Я позволяю ей ломать мне пальцы и пытаюсь представить наш с Ранией дом. Мне нравится.

***

Снимаю меблированный кондоминиум в центре города с месячной оплатой на то время, пока мы не найдем жилье. У Рании нет одежды, поэтому первым делом я веду ее в магазины. Сначала Рания просто бродит между стеллажами «У Мейси»¹¹, выглядя озадаченной.

В конце концов, она останавливается и поворачивается ко мне.

– И что мне делать? Здесь так много всего.

Я смеюсь.

– Выбирай то, что тебе нравится. Набери кучу понравившихся вещей и примерь. Возьми те, что подходят тебе, а остальное ставь.

Она снимает с вешалки юбку, но потом возвращает ее на место. И так дюжину раз.

– Я не знаю, что мне нравится.

В конце концов я прошу одного из консультантов «У Мейси» помочь ей, и все заканчивается кучей красивой одежды. Сейчас на ней как раз одна из покупок: облегающая бедра и свободная у лодыжек юбка, блузка на пуговицах, которая подчеркивает ее фигуру, при этом не слишком ее показывая. Я тщательно убеждался, чтобы ни один из ее нарядов даже отдаленно не напоминал ее старую одежду: мини-юбку и топ с низким вырезом. Все наши покупки сделаны со вкусом, одежда скромная: все юбки ниже колена, а блузки не открывают много кожи. Беру ей нижнее белье, косметику, пижаму, туфли, сандалии, шампунь, кондиционер – всё, что, насколько я знаю, нравится девушкам.

Кажется, Рания подавлена

– Зачем мне все это? У меня никогда этого не было. Немного макияжа, немного одежды. А это... это так много.

Я смеюсь.

– Тебе это не нужно. Но я хочу, чтобы у тебя все это было. Просто мелочи.

– Это больше, чем у меня когда-либо было в жизни. Ты не должен так много денег тратить на меня впустую, Хантер.

Склоняюсь к ней через кабину такси и целую.

– Это не пустая трата, Рания.

– Как скажешь.

Я рычу. Ох уж эта ее фраза-отступление, когда она не соглашается, то ничего не говорит.

– Рания. Серьезно. Спорь со мной иногда. Не принимай просто так все, что я говорю. Я хочу, чтобы ты высказывала не свое мнение и придерживалась его. Если тебе не нравится то, что я говорю, скажи мне об этом. Если тебе кажется, что я неправ, скажи мне об этом.

– Ты мой муж. Мой долг – тебя поддерживать.

– Бред. Ты моя жена, и твой долг – говорить мне, когда я веду себя как упрямый осел. А не просто уходить в себя и принимать все.

Она смотрит в окно и долгое время не отвечает.

– У меня никогда не было такой роскоши, как свобода мнения, – говорит она на арабском. – Мне многому нужно научиться.

– И ты научишься. А я тебе помогу, – отвечаю на арабском. – Я хочу, чтобы ты стала той, кем захочешь стать. Кто она, Рания? Чего она хочет? Что ей нравится? О чем она мечтает?

Такси останавливается и выпускает нас, я несу сумки в кондоминиум. Рания пересекает комнату, чтобы встать у окна, скрестив на груди руки.

– Я не знаю ответов на эти вопросы. Эти вопросы для тех, кто живет, а не просто выживает. Я не знаю, как жить. Как быть... личностью.

Встаю за ней и обнимаю за талию.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь «как быть личностью». Ты личность.

Она качает головой, и ее волосы щекочут мне нос.

– Нет. Ну, может, сейчас я становлюсь ею. Но раньше я была лишь шлюхой. А шлюха – это вещь. Как холодильник или корова, которую используют ради молока. Меня использовали. У шлюхи нет мечтаний или желаний на будущее. Есть только следующий клиент.

– Теперь ты не такая. Ты личность. Замечательная личность.

Она поворачивается в моих руках, чтобы взглянуть на меня.

– Ты думаешь, что я замечательная?

Я улыбаюсь и целую ее.

– Да.

Она кладет голову мне на грудь.

– Тогда так и есть. Я твоя замечательная личность.

В первую ночь мы так устали после перелета, что могли лишь завалиться спать, лежа совсем рядом, но не касаясь друг друга. Надеюсь, сегодняшняя ночь будет другой.

А потом я понимаю, что ее жизнь полностью поменялась, смысл ее существования исчез, и Рания столкнулась с задачей переоткрытия себя в новой стране с мужем, которого знает едва ли месяц.

Может, мне просто следует дать ей немного пространства. Позволить ей подстроиться самой, а не толкать ее во все с головой.

Мне было так чертовски плохо, но опять же... я не могу ее торопить.

Когда мы заканчиваем с ужином, я показываю ей душ. Заказал пиццу, и Рания была в восторге от нее, но съела немного, что, наверно, было разумно. Большую часть съел я. Больше всего во всех этих пустынях я скучаю по пицце.

Она на автомате раздевается, шагает через открытые двери душевой, одной рукой прикрыв грудь, а вторую подставив под капли, чтобы проверить температуру. Ее душ в Ираке почти всегда был холодным. Она регулирует воду на горячую, обжигающе-горячую. Я ничего не могу поделать, просто наблюдаю за ней: ее длинные ноги мелькают в потоке воды, влажная кожа сияет, манит, опьяняет. Ее длинные светлые волосы мокрыми прядями ложатся на спину, свисая между лопатками.

Я так сильно хочу раздеться и шагнуть в душ с ней.

Вижу, как она наблюдает за мной краем глаза. Интересно, ждет ли она, что я присоединюсь к ней? Хочет ли она этого?

Я боюсь слишком сильно надавить на нее. Или дать ей понять, что я только этого и жду. Хочу, чтобы она возжелала меня по своим правилам, в свой срок. Своим способом. На это уйдет некоторое время. Возможно, под конец я взорвусь, но другого выхода я не вижу.

Отворачиваюсь, но прежде вижу вспышку чего-то вроде разочарования в ее глазах, но она меня не окликает. Раздеваюсь до боксеров, ложусь на кровать и жду. Рания выходит в полотенце и останавливается, увидев меня на кровати. Ее глаза расширяются.

Горло пересохло, сердце стучит. Я могу почувствовать, как твердею.

Смотрю, как капли воды стекают по ее шее, исчезая между грудей под полотенцем.

Мы оба глубоко дышим, никто ничего не говорит. Я клянусь себе всегда позволять ей сделать первый шаг, всегда ждать ее.

Рания испытывает мой контроль. Влажная, чистая и сексуальная, как ад, и я хочу переползти кровать, сорвать с нее полотенце и поцеловать каждый сантиметр ее гибкого пышного тела.

Не могу себе этого позволить. Мне приходится сжать простынь в кулаках, чтобы остановиться.

РАНИЯ

Он ничего не делает, просто наблюдает за мной. Знаю его достаточно хорошо, чтобы увидеть бушующее в его глазах желание. Его мужественность отвердела, а руки сжимают простыню. Но он не делает ничего.

Он меня не хочет? Я чистая, душ был прекрасным. Таким горячим. Горячая вода не кончалась, напитывая меня, согревая меня. Очищая меня. Чувствую себя чище, чем когда-либо. Но он не двигается. Только смотрит. Не знаю, чего он ждет.

Я хочу его. Хочу почувствовать, как его руки окружают и держат меня. Все еще нервничаю из-за идеи реального секса с ним, но в то же время хочу этого, даже если желание само по себе кажется странным, чужим чувством.

Все в моей жизни сейчас странное и чужое. Я в огромном, постоянно загруженном богатом месте. Хантер купил мне так много всего, больше, чем мне нужно было. Я знала о существовании не всех вещей, что он мне купил. Не знаю, как пользоваться косметикой. И все это для моих волос, эти шесть видов шампуней. Одежды хватит, чтобы я ходила в ней месяц и ничего не надевала дважды. Количество потраченных денег – цифра, которую я увидела на компьютере в магазине – была больше, чем я могла понять, а Хантер, передавая карточку, и глазом не моргнул.

Но сейчас это не имеет значения. Сердце стучит, словно барабан, в моей груди. Мне хочется отпустить полотенце и попросить Хантера показать мне, как его любить.

Руки дрожат, когда сжимаю полотенце над грудью. Бедра тоже дрожат, и вспоминаю, как я тряслась и стонала, когда он касался меня там, целовал меня, был между ними. Я хочу, чтобы он снова это сделал. Хочу молить его: «пожалуйста, коснись меня, поцелуй меня, прошу». Когда Хантер касается и целует меня, я не так напугана. Могу забыть ужасающую тьму, которой была моя жизнь... мое существование.

Мне нужно это. Нужно. Нужно то забвение, которое существует только в его руках.

Язык примерзает к нёбу, слова застревают в горле. Не могу говорить. Пытаюсь, шевелю губами, но не издаю ни звука. Я могу попросить его дать то, что мне нужно, лишь своими действиями.

Заставляю свои ноги двигаться и внезапно оказываюсь рядом с ним. Хантер стоит слева от кровати, на нем лишь пара свободного черно-красного нижнего белья, похожего на шорты, но... не шорты. Кажется, он назвал их боксики. Я вижу, как его твердое мужество натягивает ткань, и между материалом и его кожей образуется щель, через которую я могу видеть его.

Грудь поднимается и опадает из-за коротких хриплых вдохов, и из-за этого полотенце то напрягается, то ослабляется. Я не испугаюсь, если он увидит меня обнаженной; он уже видел раньше. Я боюсь по-настоящему сдаться своей похоти, потому что тогда я буду абсолютно в нем нуждаться. Умение сопротивляться тому, как сильно я хочу почувствовать его и прикоснуться к нему, – последний оплот моей независимости. Это мелочно и глупо. Я хочу его, и он мой муж, поэтому разделить то, что мы оба так сильно хотим, – естественно. Но он нужен мне.

Я никогда ни в чем не нуждалась, кроме денег на еду и места для ночлега.

И сейчас я нуждаюсь в этом мужчине.

– Ты нужен мне, – шепчу я на арабском. – Поэтому я боюсь.

Хантер не отвечает. Он садится, свесив длинные худые ноги с края кровати, и зажимает своими коленями мои. Кладет руки на мои бедра прямо туда, где заканчивается полотенце.

– Ты мне тоже нужна, – говорит он на арабском. – И поэтому я боюсь.

Понимание того, что его страхи похожи на мои, успокаивает меня, разрушая паралитическое оцепенение.

И теперь я могу улыбнуться ему искренней улыбкой. Не пытаюсь быть соблазнительной, потому что знаю: он хочет меня. Хантер обхватывает руками мои бедра и притягивает меня ближе. Опускаю взгляд на его нежные, полные любви голубые глаза и нахожу в себе силы освободить конец полотенца. Расширив глаза, Хантер облизывает губы. Его руки напрягаются на моих бедрах.

Думаю, он слышит мое сердцебиение, настолько сильное, что дрожат ребра.

Сделано. Полотенце падает на пол, и я стою перед ним обнаженной. Теперь пути назад нет. Я могла бы задохнуться, но нет. Продолжаю дышать, заставляя себя делать глубокие медленные вдохи, опускаю подбородок и смотрю на него.

Его подбородок легко касается моего пупка. Хантер смотрит на меня сквозь ложбинку между грудей.

– Скажи мне, что ты хочешь, Рания. Скажи, чтобы я смог дать тебе это.

Я лишь качаю головой.

– Я не.. не знаю.

– Нет, знаешь.

Он прав. Знаю. Я запутываюсь пальцами в его волосах и притягиваю его прекрасное точеное лицо к себе, к своему животу. Немного отстраняюсь, и его лицо спускается ниже. Хантер немного поворачивается и с ухмылкой смотрит на меня.

– Скажи, Рания. Я знаю, чего ты хочешь, но я хочу это услышать.

– Зачем? Я стесняюсь. Я не могу это сказать.

– Нет, можешь, – говорит он мягко и уверенно.

Его влажные горячие губы касаются кожи сжавшегося от нужды живота. Я мокрая, горящая и дрожащая там, между ног. Теперь я знаю, как ощущаются его губы и язык, когда они прижаты там, двигаются там, и, о, Аллах и святой пророк его Мухаммед, я так сильно этого хочу. Чувствую вспышку вины за эту молитву, но теперь мне все равно. Кощунство это или нет, в Аллаха я больше не верю. Он меня не спас. Это сделал Хантер Ли.

И я хочу, чтобы рот Хантера оказался на моем интимном месте.

– Я хочу, чтобы ты поцеловал меня... там, внизу, – шепчу эти слова настолько тихо, мягко и с сомнением, что сама едва себя слышу.

Хантер слышит. Его губы касаются моего бедра, язык щекочет кожу и оставляет за собой жар. Потом он поднимается выше к складке кожи, где бедра переходят в таз. Я расставляю ноги немного шире. Хантер оставляет дорожку поцелуев ниже, его руки обхватывают меня за талию так, что большие ладони накрывают ягодицы. Он прижимает меня ближе, и я задыхаюсь, когда его язык накрывает мой вход.

– О, Боже, – говорит он. – Ты чертовски хороша на вкус.

Я яростно краснею из-за его слов, но не могу высказать свое смущение. Спина выгибается, голова откидывается. Хантер не дает мне немедленного удовлетворения, он растягивает его. Ах, какое мучительное наслаждение дарит мне его игра, как его язык врывается в меня, всасывает мои соки, щелкает по маленькому чувствительному комочку нервов.

Одна его сильная рука все еще сжимает мою ягодицу, а вторая ласкает мое бедро рядом с его лицом, а потом я снова задыхаюсь, потому что его пальцы слегка входят в меня, двигаясь по мягким влажным складочкам и дальше, изгибаясь, чтобы задеть чувствительную точку внутри.

Ноги отказываются удерживать мой вес, но руки Хантера подхватывают меня под ягодицы, и я сжимаю его волосы так сильно, что это должно причинять боль, но он не возражает.

Во мне разгорается огонь, сосредотачиваясь в горячей влажной сердцевине. О, как хорошо. Это небеса. Пальцы Хантера двигаются внутри меня, язык скользит по клитору, а потом он прижимается ко мне губами и всасывает его. Я не могу прекратить стонать. Даже не пытаюсь. Мне плевать, кто меня слышит. Ноги подводят меня, но я нахожу в себе силы и поднимаюсь. Хантер находит ритм: лижет меня, целует и проникает пальцами.

Я вновь нахожусь на краю пропасти и на этот раз охотно падаю. Буря настигает меня, накрывая дрожью экстаза.

На пике моего удовольствия Хантер отстраняется, и я смотрю на него вниз в панике.

– Пожалуйста, не останавливайся, – умоляю я, но меня это не заботит. – Прошу, не останавливайся. Не сейчас.

Хантер лижет меня, но этого не достаточно, чтобы толкнуть меня за край.

– Скажи мне кое-что, детка.

– Что угодно.

– Хочу, чтобы ты сказала: «я сейчас кончу».

– Кончу?

– Это наше английское слово. Оно означает оргазм. – Он снова медленно лижет меня.

Я практически сажусь на его язык, застывший на моей женственности.

– Прошу, Хантер. Я сейчас кончу. Прошу, позволь мне кончить.

Он рычит напротив моих складок.

– Черт. Я заставлю кончить тебя так сильно, Рания.

Он скользит пальцами внутрь меня, быстро задевая особую точку. Его язык выводит круги по моему клитору, и я сгибаю ноги, чтобы быть к нему ближе. Не знаю, когда, но в какой-то момент он встает передо мной на колени. Он на коленях передо мной. И из-за этого мне хочется плакать. Не знаю, почему.

Внезапно напряжение взрывается во мне. Я на краю, все ближе и ближе, а потом падаю, не способная удержать собственный вес. Задыхаюсь и громко стону, пока он лижет и посасывает мой клитор, даруя мне освобождение за освобождением.

А потом я понимаю, что не могу больше держаться.

– Пожалуйста, Хантер. Я больше не могу.

Ноги подкашиваются, и его руки окружают меня, подхватывая под шею и ягодицы. Хантер без лишних усилий поднимает меня. Я могла бы вечность провести в его руках. Полная блаженства и чувства безопасности в его руках, прижатая к его груди так, что можно слышать стук сердца. Хантер кладет меня на кровать и склоняется рядом, ничего не делая, просто глядя на меня несколько секунд.

– Ты так прекрасна, – шепчет он. – Ты знаешь об этом?

Я качаю головой.

– Я знаю, что думают мужчины...

Он прерывает меня поцелуем.

– Мужчина. Один мужчина. Я. Имею значение лишь я. Никто больше не может тобой обладать. Ты моя.

От его слов я дрожу.

– Обещаешь?

– Да, любовь моя. Обещаю. – Он целует челюсть, а потом шею, а я все еще дрожу от силы оргазма.

Но Хантер еще не закончил со мной. Он целует плечо, грудь, а потом и под грудью. Одна его рука скользит по моему телу, по талии, животу и груди, задевает лицо и возвращается к верхней части бедра.

Он склоняется не прямо надо мной, но достаточно близко, чтобы я почувствовала, как его мужество толкается в мое бедро.

– Хочу прикоснуться к тебе, – говорю я. – Сделать так, чтобы ты кончил.

– Хорошо, – шепчет он, обхватывая губами сосок. – ТЫ сделаешь это. Но сначала позволь мне поцеловать тебя.

И он это делает. Тратит вечность на то, чтобы просто поцеловать меня. Хантер целует каждую клеточку моего тела: руки, ладони, пальцы, колени и стопы; он перекатывает меня на живот и целует кожу вдоль позвоночника, ягодицы, заднюю часть бедер. Он целует меня, пока мое терпение не подходит к концу.

Я останавливаю Хантера, толкаю его на спину и стягиваю с него боксики. Не уверена, что это слово правильное. Прежде чем кинуть нижнее белье на пол, я поднимаю его.

– Как называется это нижнее белье? – спрашиваю я. – Боксики? Что-то вроде этого? Не могу вспомнить.

Он громко смеется.

– Боксики? Боже, Рания. Так забавно. Боксеры. Они называются боксеры, милая.

Я хмурюсь.

– Ты надо мной смеешься? Я еще не знаю все ваши слова.

Он обхватывает мое лицо, а потом сгребает в объятья, все еще посмеиваясь.

– Нет! Детка, конечно нет! Я не смеюсь над тобой. Просто это весело. Ну, «боксеры» – довольно забавное слово, если подумать, но почему-то «боксики» забавней.

Хантер перестает смеяться, и мы просто смотрим друг на друга. Его глаза – первая черта в нем, которая завладела моим вниманием – сейчас невероятно голубые в свете ламп из ванной.

Он ласкает ладонью мою щеку.

– Я люблю тебя, Рания Ли.

Я вновь собираю все свое мужество и говорю ему то, что хочу:

– Займись со мной любовью, Хантер.

Касаюсь его мужества, твердого как камень. На кончике собралась жидкость. И все же, когда я обхватываю его, кожа мягче щелка, и мне нравится эта восхитительная противоречивость, нравится, как Хантер извивается, когда я так касаюсь его. Так же, как мне нравятся его губы на мне и мое имя у него на губах.

Я люблю его.

И даже здесь, в невероятно роскошном доме, который он зовет кондоминиумом, я все еще не могу поверить, что такой мужчина, как Хантер, может любить меня. Проститутку.

Но я ведь не проститутка, так? Хантер расстроится, если узнает, что я думаю так о себе. Нужно прекратить. Я не шлюха.