Текст книги "Когда трепещут галки. Рассказ 1. Проводник (СИ)"

Автор книги: Джал Халгаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА 2. КАРАВАЙ

– Людвиг!

Этот голос заставил меня вздрогнуть, и скользкая стеклянная солонка проскользнула между пальцев и с треском разбилась о деревянные половицы, исторгая из себя содержимое.

– Черт, – выругалась я и кинулась собирать с пола соль.

Папа устало вздохнул.

– Да, Марта?

– Людвиг, ты не мог предупредить, что мы уезжаем хотя бы на день раньше?

– Я уже говорил, Марта, что это срочно! Я и сам не знал, что мы уедем.

– Напомни-ка, зачем мы срываемся и бросаем наш дом на целый месяц? У тебя работа, Людвиг, а у меня на рынке дел по самое горло, и я не намерена все оставлять этой хитрющей лисице, чтобы она там все переворотила назло мне!

– Да, пап, – поддержала я свою мачеху, – с чего это вдруг?

– А ты вообще молчи, Ольха, – беззлобно поморщился он. – Нет, куда ты вообще смотрела, а? Ладно, как и все, кинулась к воротам, но почему не побежала? Он ведь мог тебя убить.

Две пары глаз испытующе уставились на меня, и я не нашла ничего лучше, как просто пожать плечами.

– Ну, не убил же.

Марта фыркнула, но напоминать о случившемся у ворот больше не стала, вновь наседая на отца по поводу нашего внезапного отъезда, а тот продолжал в ответ закатывать глаза и отнекиваться.

– Кстати, – вновь подала я голос, не поднимая головы от пола и продолжая соскребать с половиц оставшиеся крупицы белой соли, – а за что его взяли? Проводника?

Марта махнула рукой.

– Держатель опять чего-то там напридумывал, – ответила она. – Кажется, из-за какой-то твари погибла то ли его сестра, то ли любовница, и он как всегда решил все скинуть на проводников. Сама-то не слышала, что ли?

Я качнула головой.

– В общем, теперь любой, кто встретит одного из этих проходимцев, обязан доложить все стражам, а там уже по накатанной.

– В смысле?

– Сначала в темницу, а потом на плаху, – отрезала она и вернулась к своему излюбленному занятию.

Я закусила губу. Неужели все так просто? Раз один из них провинился, обязательно ли из-за этого наказывать десятки других? Ведь это столько жертв! Ладно, сами проводники, но еще и люди, которых они могли спасти, невинные души, в конце-то концов! Хотя вон, в Тарантуре такой закон еще в прошлом году приняли, и ничего, живут, вроде как.

Я вздохнула. Власть – странная штука…

Внезапно к нам громко постучали.

Мы втроем замерли и молча уставились на сотрясающуюся как от порывов штормового ветра дверь.

Марта стала подниматься со стула, но отец положил на ее плечо руку и отрицательно покачал головой. Он прошептал:

– Наверх, обе. Быстро!

– Папа, что, черт возьми…

– Тьфу, Ольха, когда-нибудь ты меня будешь слушать?

Я нахмурилась: с чего это вдруг такой интерес к моей персоне? Но спорить не стала.

– Пошли, – Марта взяла меня под руку и повела к лестнице на второй этаж.

Мы поднялись по ступенькам. Марта хотела увести меня в их спальню, но я упрямо остановилась и мотнула головой, припав боком к углу и нервно сжимая пальцами шероховатые деревянные перила.

– Да что же с вами сегодня творится?

Дверь оглушительно хлопнула. Я услышала топот тяжелых сапог по полу и тихий возмущенный голос отца, но я так и не услышала, о чем он говорил.

– Прости…

Мои брови взлетели вверх. Я ослышалась, или Марта извинялась? Передо мной?!

Она вздохнула. Она подошла ближе, ее рука мягко легла на мое плечо, и мне вдруг стало до чертиков страшно, что даже волосы на загривке встали дыбом, а коленки сами собой подогнулись.

– Надо было все рассказать, Ольха, – от волнения делая ударение на первый слог, прошептала она. – Все-таки мы тебе не чужие. Да, между нами были разногласия, я не буду спорить, но Людвиг тебя любит и…

– Замолчи! Заткнись!

Марта вздрогнула и отпрянула.

Я дрожащими пальцами прикоснулась к обрезанным растрепанным локонам и провела ладонью по своим волосам.

– И давно вы… – я сглотнула, стараясь сдержать слезы. – Давно вы знаете?

– С прошлого месяца, – честно ответила Марта. – Людвиг отказался продавать Гансу стилет, и он, в общем, проболтался. Сначала мы думали, что он врет, но потом спросили кое-кого, и те подтвердили. Святая Райна, Ольха, такое не скрывают! Но я до сих пор не понимаю, почему он хотел уехать…

Я поморщилась, но отвечать не стала.

– Что сделал отец, Марта?

– Он подал жалобу Правителю…

– ЧТО?!

Я со всех ног помчалась по лестнице вниз, но Марта нагнала меня у самого конца и прижала к стене, и я ничего не смогла с этим сделать: женщина была в полтора раза выше меня и в сто раз сильнее.

– Пусти! – выдохнула я ей в лицо. – Ты что, дура? Ладно, он, но как ты могла это допустить?

– Что? Ты про что, Ольха?

В эту секунду до нас донесся грохот и треск ломающегося стекла – большого круглого зеркала, что висело в прихожей, сразу же догадалась я.

– Вот про это.

Мы обе одновременно побежали в сторону шума и рассерженных голосов.

* * *

Я застыла, так и не успев сделать и трех шагов.

– Ну, привет, рыжая, – прогундосил Фальрик, вытирая платком со стилета кровь. – Говорил же я тебе: скажешь кому, и твой папаша отправится на тот свет.

– Я… – я сглотнула, боясь посмотреть в ту сторону, от которой по полу растягивалось длинное пятно крови. – Я никому не говорила.

– Людвиг! – Марта кинулась к мужу, но в следующую секунду ее остановил серебряный росчерк палаша. Отрубленная голова с глухим стуком подкатилась к моим ногам.

Все тело предательски задрожало. Мне стало дурно. Я пошатнулась и вцепилась слабеющими руками в перила, медленно оседая на пол. Мертвы. Оба.

– Не важно, – поморщился сынок бургомистра и повернул голову в сторону трех огромных наемников, одетых в мундиры солдат. – Я приберусь. Убейте девчонку.

Те важно кивнули и направились в мою сторону, убирая оружие в ножны: меня за угрозу никто не считал.

Один из них – лысый, с длинным кривым шрамом, уродующим лицо, – схватил меня за горло и легко приподнял над землей, все сильнее стискивая пальцы.

Перед глазами все двоились, заплавали круги.

Я попыталась вырваться, но его толстая мускулистая рука даже не дрогнула. Тогда я изогнулась и изо всех сил пнула его каблуком туфли в пах.

Мужчина вскрикнул и согнулся, а его хватка ослабла всего лишь на долю секунды, но мне этого хватило.

Я ударила его ногой в живот и укусила за ладонь. Не выдержав, он отпрянул, и я, подгоняемая ужасом скорой смерти, помчалась на второй этаж, слушая, как стучат их сапоги по деревянным ступеням.

Добежав до поворота, я схватила с небольшого туалетного столика увесистую глиняную вазу и, не глядя, запустила ее в первого нападавшего, который уже преодолел почти все разделяющее нас расстояние.

– Тварь!

Ваза угодила прямиком в левый глаз, и ее острый осколок глубоко засел в его скуле. Он пошатнулся и завалился назад, опрокидывая других двоих, и они вместе с грохотом скатились вниз. Один, кажется, свернул себе шею.

Я схватилась за ручку оконной рамы и дернула ее на себя, но она не поддалась.

– Черт!

Я подняла с пола округлый кусок продолговатой деревяшки и изо всех сил саданула им по стеклу, и то с треском рассыпалось на части.

Я оглянулась. Двое наемников уже очнулись и стремглав ломились ко мне, и по их виду я могла уж точно сказать, что они бегут мне не приз вручать, а орут так вовсе не от радости.

Стараясь не терять ни секунды времени, я просунулась в раму и крепко схватилась руками за каменные выступы, разорвав в клочья подол своего платья.

Внезапно с востока дунул порыв холодного ветра.

Я ойкнула и покачнулось. Мое тело стало стремительно крениться назад, а скользкие от пота пальцы напрочь отказывались нащупывать опору. Подошвы туфель тихо чиркнули по подоконнику.

На секунду я повисла в воздухе, но все же успела вытянуться и схватиться руками за края выступающей черепичной крыши, а ноги все так же оставались на весу, и я никак не могла дотянуться ими до разрушенной рамы.

Я сглотнула – долго я так не продержусь, пальцы снова начинают скользить, а мышцы уже трещат от натуги.

– Вот она!

Наемники все-таки добрались до окна, и еще одна бритая и лоснящаяся от пота голова высунулась на улицу. Он сплюнул и оскалился, глядя на меня.

– Попалась, мразь.

Лысый вынул из-за пазухи старую дагу и коротко замахнулся, намереваясь пустить мне кишки.

Мне ничего больше не оставалось, как просто разжать пальцы и прыгнуть вниз.

* * *

Кажется, я сломала себе позвоночник… Фу, показалось!

Стоная от боли во всем теле и на ходу выковыривая из левого плеча глубоко засевшие деревянные щепки, я медленно села и схватилась за живот, в котором нечто громко урчало и серьезно намеревалось выбраться наружу.

– Ольха, чтоб тебя Холхост побрал, дрянная девчонка! – возница успокоил испугавшихся лошадей, соскочил с козлов и тут же ринулся ко мне.

Венц скинул с головы шляпу, покрытую серой пылью, и помог мне подняться на ноги, придерживая под локоть.

– Ты как? – обеспокоенно спросил он.

– Норма…

Договорить я уже не успела, так как содержимое моего желудка требовательно скользнуло вверх по пищеводу и самостоятельно нашло выход через рот. Венц едва успел отпрыгнуть в сторону.

– Помилуйте меня святые… – пробормотал он, переводя взгляд на свою разрушенную карету, от которой остались одни колеса да парочка ржавых железяк.

– Венц, – отдышавшись, я схватила его за руку. – Марта, папа…

– Что?

В эту секунду краем глаза я заметила знакомый серебристый блеск стали.

– Ложись!

Я толкнула кучера в грудь, и мы вместе упали на землю.

Выждав пару секунд, я открыла глаза и посмотрела наверх. В пустом окне уже никого не было, только пара продолговатых стеклянных осколков, походящих на сосульки, раскачивались на ниточке белесого клея по ветру.

Кажется, промахнулся.

Я взяла Венца за руку и осторожно дернула ее, говоря, что можно подниматься, но тот не ответил. Я села на колени. Крик так и застрял у меня в горле.

Тяжелый арбалетный болт глубоко засел в черепе кучера, почти расколов его на части. Серо-желтые окровавленные ошметки мозгов валялись на булыжной мостовой, белые осколки кости проткнули изнутри глаза, и те вязкими струйками выливались из округлых глазниц, а огромная лужа запекшейся алой жидкости уже подступала к моим ладоням.

Я в ужасе отшатнулась. Кажется, рядом кто-то закричал.

Я медленно поднялась, стараясь удержатся на своих ватных ногах, и глянула в сторону переулка, в котором уже маячили темные силуэты трех людей: двух наемников и рассерженного Фальрика, размахивающего своим стилетом как волшебной палочкой.

На секунду мой взгляд задержался на теле Венца, а затем я снова побежала.

Я петляла на переулках, расталкивала людей, и те бросали мне в спину гневные отклики, но я не обращала на них внимания: в ситуациях, когда на кону стоит твоя жизнь, все остальные проблемы разом забываются.

Я искала глазами стражей или хотя бы солдат, но тех, как назло, не попадалось.

Я перемахнула через невысокий дощатый забор и неумело приземлилась на правую ногу, подвернув лодыжку.

– Ой!

Не удержавшись, я свалилась мягким местом на землю и нос к носу встретилась с круглой злобной мордой толстого черного пса, который скалил на меня клыки и заливал волосы вязкой вонючей слюной.

Я сглотнула, боясь пошевелиться.

– Э-э-э… Привет, дружок!

Челюсти клацнули перед самым носом. Забыв про больную лодыжку, я вскочила на ноги и помчалась дальше, улепетывая от пса по всему двору, покрытому скользкой от росы травой. Добравшись-таки до щели в заборе, я в один миг прошмыгнула в нее и оказалась снаружи, оставляя злобную тварь гавкать на меня с той стороны.

– Вон она!

– Черт! Что б ты сдох, сволочь! – в сердцах бросила я и захромала в противоположную сторону.

Я выбежала на площадь и на несколько секунд остановилась, чтобы восстановить дыхание и оглядеться. Стражей, проклятье, опять не было, зато я заметила в трех шагах от себя знакомую вывеску и тут же потрусила к ней.

Дверь пекарской лавки оглушительно хлопнула. Я припала к ней спиной и дернула затвор, а затем заодно защелкнула на косяке несколько цепей, чтоб уж наверняка. Почти тут же в нее забарабанили.

– Ольха?

Не обращая внимания на удивленного Шуйца, я кинулась к окну. Захлопнула ставни, опустила хлипкую маленькую защелку и медленно сползла на пол, стараясь успокоить колотящееся сердце.

– Ольха, что с тобой? – полноватый добродушный пекарь оставил стойку и сел передо мной на колени. – Это кровь?!

– Угадал.

За дверь что-то глухо бумкнуло, но та не поддалась, только угрожающе прогнулась вовнутрь будто какой-то лист фанеры, и сквозь щель просунулось короткое лезвие даги.

Шуйц вскрикнул.

– Здесь есть запасной выход?

– Д-да, там, в конце, – промямлил он, махнув рукой за спину. – П-пошли, я п-покажу…

Мы выскочили на продольную лишь за тем, чтобы увидеть, как к нашим лицам мчится зазубренное лезвие большой секиры. В последнюю секунду я едва успела пригнуться, но вот старый неповоротливый пекарь даже не успел понять, что произошло, как стальной полумесяц наполовину погрузился в его грудь и застрял между ребер.

Ругнувшись, наемник не смог вытащить из тела свое оружие и попросту выпустил его из рук.

Я кинулась влево, но тут же получила удар коленом под дых.

Фальрик, чье лицо было искажено маской гнева и ярости, схватил меня своей лапой за волосы и замахнулся, чтобы пронзить мое сердце стилетом.

Я всхлипнула, из глаз брызнули слезы. Я закрыла их, чтобы не видеть собственную смерть, но сына бургомистра прервал чей-то гневный оклик со стороны главной улицы.

– Фальрик, сукин ты сын! – орал на него бургомистр, пока пятерка стражей скручивала вырывающихся на наемников.

Фальрик чертыхнулся и нехотя выпустил меня, убирая стилет.

Я рухнула на землю и уставилась на невысокого, но статного и совсем не старого, несмотря на слухи, мужчину лет сорока в простом коричневом кожухе, расстегнутом на все пуговицы, так что была видна длинная золотая цепь с круглой печатью Правителя.

Бургомистр раздраженно провел ладонью по взлохмаченным светлым волосам. Короткий шрам на его губе угрожающе побелел, а глаз едва заметно дергался.

Ну, мне теперь точно конец…

* * *

Бургомистр за три шага преодолел все разделяющее их расстояние и отвесил сыну ядреную пощечину. Голова Фальрика дернулась, но сам он не двинулся с места.

В воздухе буквально чувствовалась ярость, исходящая от этого человека, но он молчал, зная, что с рассерженным держателем города лучше не ссорится даже собственному сыну.

– Идиот! Придурок! Ублюдок! Глупец! – продолжал кричать на него бургомистр. – Я тебе что сказал, полоумный ты урод, а? Я приказывал тебе средь чертового белого дня резать направо-налево мирных горожан? Приказывал? Отвечай!

– Нет, – коротко бросил в ответ Фальрик.

Пока они разбирались, я хотела незаметно улизнуть, но один из стражей, пристально глядевший на меня, отрицательно покачал головой и похлопал ладонью по висящему на поясе ятагану.

– Нет! – всплеснул руками бургомистр и еще раз ударил того по лицу тыльной стороной ладони. – Так какого же ты Холхоста поперся к ним в дом, да еще прихватил этих больных ублюдков из Подземья?

– Проклятье! Этот Людвиг подал жалобу Правителю, что мне еще оставалось делать?

– Пойти ко мне, тупой ты баран! Святая Райна, когда же у тебя появятся мозги в голове, Фальрик? Ты думал, что если Людвиг умрет, то все станет легче? Нихрена! Ты только все усложнил, собачий потрох, и теперь мне придется разгребать за тобой все твое дерьмо. И это если меня самого не вздернут на виселице, что вполне возможно!

– А что ты бы сделал, отец? – Фальрик вытер с губ капельку крови и «одарил» меня своим фирменным демоническим взглядом, от которого у меня затряслись поджилки. – Ну же, жду твои предложения!

Бургомистр вздохнул и вытер со лба проступивший пот. Гнев в нем заметно поутих, а искры из глаз пропали.

Я глянула в сторону стража и закусила губу: он все так же внимательно наблюдал за каждым моим движением.

– Жалоба Правителю уже подана, – начал размышлять глава города, – ничего не изменишь. Остается только надеяться, что из-за всяких бумажных проволочек, скверной погоды и размытых дорог процесс затянется на несколько недель, а то и месяцев…

– Только толку?

Бургомистр устало покачал головой.

– Фальрик, пора бы уже тебе начинать думать. Кроме тебя у нас с Залией детей нет, и если бы не этот неприятный факт, то сдал бы я тебя уже давно в армию лет эдак на сорок, чтобы уму прибавилось, но так как это не так, я вынужден до сих пор прикрывать твои бесконечные пьянки и убийства в подворотнях.

– Делов-то…

– Лучше заткнись и слушай, – прервал его отец. – Правитель такие дела не любит, и обязательно пришлет в город проверку. Нам надо обставить все как несчастный случай, а твое… прошлое с этой девчонкой, – он коротко глянул в мою сторону и поморщился, – как само собой разумеющееся.

«Ага, а как же, – со злостью подумала я, – старайся, старайся, а вам все равно не вывернуться!»

– Говори яснее, отец.

Тот постучал костяшкой указательного пальца ему по лбу.

– Вот поэтому миру нужны книги, Фальрик, чтобы учиться. Обставим все так, что Людвиг был против и сам бросился на тебя с оружием, чтобы убить, но мы успели его вовремя обезвредить. Он скрылся, укрылся в своем доме, и мы послали за ним стражей. В порыве ярости он убил свою жену, – я поперхнулась, вытирая со щек слезы, – а когда убегал, заодно погубил отнятым у нас оружием – что ж, наша оплошность, но что поделать? – нескольких местных, а затем трусливо совершил самоубийство, вернувшись домой. А от этих верзил, – он кивнул в сторону наемников, прижатых к земле тяжелыми латными сапогами, – надо избавиться.

– Неплохо, но ты забыл одну маленькую деталь: люди же все видели!

– Поэтому такие вопросы решаю я, а не ты, Фальрик. С людьми легко договориться, особенно если провести для них несколько показательных экскурсий по Подземью.

– Туфта! – воскликнула я. – Вам ведь все равно никто не поверит. Правитель не такой дурак, чтобы закрыть глаза на столько убийств. Вам не уйти от наказания!

Бургомистр присел на корточки рядом со мной. Я попятилась, но уперлась спиной в тело Шуйца и застыла. Он улыбнулся – странно и до того зловеще, будто знал все мои сокровенные тайны.

– Он каждый день закрывает глаза на сотни смертей на трактах, так почему же один раз не оказать услугу и мне? Тем более, если ты сама подтвердишь все мои слова.

– Закатай губу обратно, – прошипела я.

– А ты наглая, – его улыбка стала еще шире, – и смелая, раз дерзишь самому бургомистру. Вот такая невеста моему сыну и нужна.

Еще минута прошла, прежде чем до нас дошел смысл его слов.

– Невеста?! – одновременно воскликнули мы с Фальриком.

– Но… отец!

– Во имя всех Садов, сын, – он вновь поднялся на ноги и покачал головой, – уймись уже, наконец, и послушай меня. Я могу прикрыть эти убийства, но изнасилование, увы, нет. Для Правителя это больная мозоль с тех пор, как его дочь взяла банда разбойников на одном из этих самых трактов, и в этом случае он с нами особо церемониться не станет. Но если вот она, – он указал на меня пальцем, – станет твоей женой, то все вопросы сразу же отпадут. Тем более тебе уже давно пора остепениться. Может, хоть молодая и красивая спутница тебя образумит.

Фальрик открыл рот, чтобы возразить, но бургомистр раздраженно махнул рукой, говоря, что никаких возражений от него больше не примет.

– Мне уже шестнадцать, – хрипло отозвалась я, – и для заключения брака вам нужно мое согласие, так?

– Именно.

– И вы надеетесь, что я вам его дам? Вы убили моего отца! И Марту!

– Дашь, – спокойно ответил бургомистр. – Вот посидишь в Каравае дней шесть, и дашь свое согласие как миленькая, в этом я даже не сомневаюсь. А мы тем временем все подготовим. Думаю, пара дней знатной пьянки заставит всех забыть о случившемся и поверить в мою версию событий.

Стражи молча подхватили меня под руки и потащили в сторону огромного круглого комплекса темниц, мрачной тенью нависающего над невысокими черепичными крышами каменных домов.

ГЛАВА 3. ПРОВОДНИК

Я с интересом прислушался к происходящему у входа.

– Держи ее, не отпускай, черт бы побрал эту сумасшедшую девицу!

– Ай, тварь, она меня цапнула!

– Да что ты… Черт! Черт! Чего ты с ней возишься? Садани по башке, и потащили!

– Так этот барский недоносок приказал ж ее не трогать.

– Плевал я на Фальрика и его семейку, мне мое хозяйство важнее!

Глухой стук, крики стихли, и теперь я слышал только топот тяжелых туш по каменному полу темницы и шарканье ног «сумасшедшей девицы».

Я хмыкнул и улыбнулся.

Дура. Когда тебя тащат в клетку, и нет ни шанса выбраться, то упираться бесполезно. Лучше задрать лапки кверху и притвориться сломленным, а потом почикать всех ножичком поодиночке и спокойно смыться. Ну, что поделать, дилетанты есть дилетанты, нет от них спасенья.

Рядом присвистнул охранник. Он саданул короткой дубинкой по решетке, и та отозвалась неприятным визжащим дребезжанием, от которого у меня по коже прошла едва заметная дрожь.

Я поморщился.

– Ты там еще не сдох, бесовское отродье?

– Я сдохну, мой дорогой, только когда на твоей могиле танцевать буду, – лениво ответил я. – И то от радости, уж поверь.

Охранник сплюнул и в который раз нелестно отозвался о моей персоне. Они с напарником со скрипом открыли противоположную камеру и забросили туда кучку тряпья, которая, кажется, и была той тупой упирающейся девчонкой, а затем с грохотом затворили дверь, дождавшись, пока с клацаньем сработает запирающий механизм, и убрались восвояси.

Я вздохнул. Были бы ключи у этих двух оболдуев, я бы давно ушел, но так уж получилось, что все тюрьмы Каравая открывались лишь специальным особым ключом, который при себе носил лишь господин бургомистр, которого я не раз представлял себе дохлым и распятым на ближайшем вурдалачьем кладбище со светящейся табличкой на шее «СЪЕШЬТЕ МЕНЯ, ЕСЛИ СМОЖЕТЕ».

Я приподнялся и глянул на небольшое полукруглое решетчатое окошко, висевшее далеко наверху и едва пропускавшее достаточное количество света.

Раны ныли, но я уже ощущал, как они медленно затягиваются, а синяки постепенно рассасываются, оставляя после себя лишь неприятные красноватые следы.

На улице царило утро. Да, именно царило, потому что сам я никогда не любил солнечный свет. Может, он кому-то и полезен, но только не мне: только мешается да слепит глаза. В общем, одна чертовщина.

Сколько я уже здесь ошиваюсь? День? Два? Пора бы уже уходить, но моя обычно сообразительная башка сейчас напрочь отказывалась придумывать план побега, ограничиваясь мечтаниями об огромной свиной отбивной и паре распутных девиц в лучшем борделе столицы. Что поделать, организм требует своего. Особенно когда мне необходимо мясо.

Пару минут потратив на то, чтобы просто плевать в потолок и смотреть, как прозрачные капли жидкости летят в окошко, прочерчивая идеальную дугу (в этом деле я настоящий виртуоз), я попрыгал на каждой ноге, размявшись, и подошел к решетке.

Эта девчонка первое живое существо, кроме крыс, которыми я питаюсь, умеющее разговаривать, которое я здесь встретил, и так уж получилось, что я ее знал – именно она стояла тогда там, на площади, когда в меня угодил тот проклятый арбалетный болт.

Я поморщился и задумчиво почесал раненный бок.

Интересно, она-то здесь за что? В Каравай просто так не сажают, это уж я по себе знаю, и редко когда выпускают отсюда живым. Спросите, к примеру те скелеты, что до сих пор отсиживают свой срок в стенах этой дрянной влажной темницы, от которой у меня сводит кости.

Я подобрал с пола небольшой угловатый камешек и прикрыл глаз, примериваясь к расстоянию. Честно говоря, в подобных случаях меткостью я никогда не отличался, но сейчас мне невероятно повезло: камень, дважды проскользнув меж прутьев, угодил девчонке прямо в ухо и с поразительно глухим стуком, будто пнули пустую бочку, отскочил в сторону.

Та застонала, ворочаясь, и пыталась прийти в себя.

Наконец, девчонка села, уперлась спиной в каменную стенку своей клетки и притронулась пальцами ко лбу. Она подтянула колени и обняла себя за плечи, дрожа от холода.

Я присмотрелся и удивленно поднял брови. Ее волосы были обрезаны и едва ли доходили до плеч, топоршась почище любого одуванчика, а руки выглядели настолько тонкими и хрупкими, что она навряд ли могла ими кого-нибудь зарезать. Хотя яд – тоже вариант, да и мне ли говорить, сколько существует различных способов убийства. Вот только я никогда не слышал, чтобы в наказание женщинам обрезали волосы – что за бред!

Я постучал костяшкой указательного пальца по решетке, привлекая ее внимание.

– Привет, – шепнул я и кивнул ей головой, косясь в сторону запертой двери.

Услышав чужой голос, она испуганно отпрянула, словно нашкодившая кошка, и уставилась на меня яркими черными глазами, от которых у меня буквально были мурашки по всему телу. Со мной такого не было еще никогда…

Я вздрогнул и мотнул головой. Бред!

Не вспомнила. А жаль, спросил бы, что сморозил перед тем, как хлопнуться в обморок.

Увидев меня, она немного расслабилась и коротко кивнула в ответ, что-то сжимая в левом кулаке.

– Ты ведь проводник, да? – ее голос охрип от криков и слез.

– В точку, – ошибся, значит. – Не бойся, через решетку я тебя не загрызу.

– Я и не боюсь.

Я хмыкнул: все они так говорят, а потом улепетывают, в чем мать родила, прямо из постели, только пятки и сверкают.

– Ну, и ладно. Я-то без понятия, что вам про нас рассказывают, что ни год, то новая сказка!

– Не знаю. Ни разу таких не слышала, – она пригляделась ко мне, и ее глаза удивленно расширились. – У тебя уже все зажило? Я ведь сама видела, как тебя там отметелили!

– Еще кто кого отметелил, неизвестно! – оскорбился я, но потом пожал плечами. – Что поделать, я особенный.

Внезапно в глаза мне ударила едва заметная железная вспышка.

– Что там у тебя?

– Где?

– Да ладно, мы же с тобой теперь родные люди, мне можно доверять. Показывай!

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

Я крякнул от обиды. Да что же все такие скрытные-то сегодня, а?

– Ну-ну, как же, – я лег на пол и подложил под голову ладони. – А я еще хотел тебя с собой взять. Дай, думаю, девчонку еще вытащу, чего такой красоте здесь догнивать? На воле-то всяко лучше, а здесь она, зуб даю, проведет остаток своей жизни в компании разговорчивых скелетов да здоровенных голодных крыс.

Я прислушался. Молчит.

– Нет, я бы и сам здесь с радостью задержался, да – вот беда! – обслуживание ни к черту, да еще и хотят меня на виселице вздернуть в воскресенье. Подзадорить, так сказать, народ. А так… Ни пинту пива выпить, ни тебе окорок принести, только кашей и кормят. Хотят, наверное, чтобы на тот свет здоровенькими отправились, как думаешь?

– Я на тот свет не собираюсь.

– Хм. Понимаешь, в чем штука: выбора у тебя особо и нет.

– Есть, – она на секунду замолчала. – Но да, лучше уж здесь сдохнуть.

Ага, как же. Я когда-то тоже таким упертым был, а как три дня под половицами пролежал, от упырицы укрываясь, готов был сам себя перцем посыпать и в печь залезть, лишь бы сожрала быстрее, да вот незадача: поскользнулась, миленькая, на ровном месте, да клыки в мозг и вонзились.

– Зачем же сдыхать? Я ведь тебе предлагаю светлое будущее вдали от этих мрачных стен…

– И какая же плата?

– Беру натурой.

– Пошел ты!

– Ладно, ладно, шучу. Просто шучу!

Я хохотнул. Как же приятно хоть с кем-то поговорить!

– А платой будет посильная помощь. Разумеется, в самых что ни на есть разумных пределах.

Девчонка на несколько минут задумалась. В тюрьме повисла неприятная тишина, от которой все внутри противно зудело, а нос чесался. Я чихнул.

– Я тебе не верю, – наконец, призналась она.

По крайней мере, честно. Проводникам никто никогда не верит, вот только когда припрет, все к нам в очереди выстраиваются, да еще и в ножки с радостью кланяются, лишь бы мы их от проблемы избавили.

Что поделать, народ есть народ.

– Я и не прошу мне верить, девчонка. Просто договор враждующих сторон, оказавшихся в полной заднице. Взаимопомощь – отличная штука.

Она хмыкнула.

– А Белка говорила, что вы, проводники, самые сильные.

– Угу. Она, наверное, еще и говорила, что мы через стены проходить умеем, и живем вечно, и обычная сталь нас не берет, да?

– Это не так?

– Конечно, нет. Мы обычные люди, просто обладаем некоторыми… определенными знаниями в определенной сфере, только и всего. А все остальное, как я говорил, – сказки.

– То есть любой может стать проводником?

– Если выживет. Некоторые просто не созданы для подобной работы, – серьезно ответил я. – Но если подумать, то да, любой. Надо только найти толкового учителя, который согласится тебя тренировать: школ-то у нас нет. И чтоб он тебя не убил в первые два года обучения, а – поверь, – такое нередко случается. Все познается на практике. Так как насчет моего предложения?

– Выбираться надо, – кивнула она головой, – но откуда мне знать, что я тебе помогу, а ты меня не кинешь? Мне не охота гнить здесь с одной мыслью о том, что я помогла кому-то сбежать, а сама сглупила и осталась.

– Ни откуда. Надо верить людям, девочка!

– Я тебе не девочка.

Я не ответил. Молчание – знак согласия. Она действительно была далеко не девочкой. Ее фигура, конечно, только начала приобретать должные формы, но уже была достаточно привлекательной и соблазнительной (так бы и съел, извиняюсь за буквальное выражение), а глаза вовсе не выглядели молодыми и наивными. Пережила она если не много, то достаточно.

– Ладно, – она вздохнула. – Хорошо. У тебя есть план?

– Не-а.

– Тогда зачем подбивал работать вместе? – удивилась она.

– На будущее. Всегда полезно иметь связи.

– Идиот.

– Дура, – тут же отозвался я.

– А правда, что вы можете безнаказанно убивать людей? – неожиданно спросила она. – Ну, то есть, не по закону, а перед Садами?

Вот, уже пошли правильные вопросы.

– Правда.

– Как… как это происходит?

– Как-как, чикнул по горлу ножичком, он и скопытился. Можно утопить, скормить зверям, придушить, дать по голове чем-нибудь тяжелым… Много способов. А что до Садов, то это я и сам без понятия. Просто так есть, вот и все. Поверь, я и сам сотни раз об этом думал – дохлое дело. Мы просто чисты, и для нас убийство не является таким уж грехом перед Райной.

– Наверное, она просто закрывает на вас глаза за все ваши добрые поступки.

Я расхохотался в голос и тут же схватился за объятый пламенем левый бок, но смеяться не перестал, от чего мне стало вдвойне больнее и втройне веселее.

– Чего?

– Добрые поступки? – я утер образовавшиеся на глазах слезы.

– Да. Вы ведь помогаете людям, разве нет?

– Мы берем с них плату, это совсем другое. Это наша работа, и выполняем мы ее вовсе не по доброте душевной, можешь мне поверить, девчонка.

Она задумалась.

– То есть если вам не заплатят, то ты и спасти никого не попытаешься? Женщину? Ребенка?

– Даже пальцем не двину. Фермеры получают ведь деньги за мясо и зерно, а что с ними будет, если они все это просто раздадут беднякам?