Текст книги "Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 2"

Автор книги: Джакомо Казанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Ошибаетесь, вы можете подать жалобу в Мадридский Совет.

– С меня довольно. Сохрани Бог полагаться на испанское правосудие! Я еду во Францию.

– Счастливого путешествия.

– По крайней мере, вы могли бы передать мне приказ в письменном виде.

– В этом нет надобности. Я Эмануэль Бадильо, секретарь управления. Вас отвезут в гостиницу “Санта Мария”, и там вы найдёте оставленные вещи, после чего можете совершенно свободно располагать собой.

В гостинице я получил обратно свой кафтан, шпагу и даже шляпу, которую уронил во время бегства (странная находка, ведь в моё отсутствие в комнату входили только полицейские чины). Прежде чем уехать, я хотел расплатиться с хозяином, но он отвечал обычной фразой:

– Всё оплачено, в том числе и следующие три дня.

– Кем же?

– Вы сами хорошо знаете.

– Моя история наделала много шума?

– Предостаточно.

– А что говорили?

– И то, и сё. Вам не понравится, если я расскажу об этом.

– Не понравится! Мне совершенно безразлично, что говорят. Только дураки боятся болтовни.

– Уверяют, что выстрел произведён вами, а для крови на шпаге вы закололи кролика, поскольку в указанном месте не обнаружилось ни мёртвого, ни раненого.

– Вот забавно! А моя шляпа?

– Сыщики нашли её на улице.

– Вы слишком доверчивы. Как же объясняют, почему меня посадили в тюрьму?

– Ходили тысячи всяких слухов. Одни говорили, будто у вас не в порядке бумаги, другие – что вы любовник донны Нины.

– Но ведь вы можете подтвердить, что я всегда ночевал у себя в комнате?

– Поверьте мне, сударь, для вас же будет лучше, если вы никогда более не увидите эту даму.

– Не беспокойтесь за меня.

Я также узнал, что Нина во всеуслышание хвалилась, как щедро она раздавала мне деньги, а графу Риэле почти призналась в нашей связи. В этот же вечер я доставил городским сплетникам новую пищу для разговоров. Хозяин по моему поручению взял ложу в опере. Ожидалось, что объявленный спектакль будет особенно блестящим. И вдруг, за час до начала, афиша была снята – из-за болезни двух певцов представление откладывалось до 2 января. Это распоряжение могло исходить только от вице-короля. Как и весь город, я принял его на свой счёт.

Я покинул Барселону в последний день 1768 года и направился к Перпиньяну. Путешествовал я в доброй коляске, проезжая ежедневно понемногу и останавливаясь на постоялых дворах только для того, чтобы подкрепиться. На следующий день после отъезда мой возница спросил, не осталось ли у меня в Барселоне недоброжелателей.

– Почему такой вопрос?

– Да вот со вчерашнего дня три какие-то личности не выпускают нас из вида. Ночь они провели в том же трактире, что и мы. Они всё время молчат и, конечно, замышляют что-то недоброе.

– А как обезопасить себя от нападения?

– Пока они впереди на три четверти часа. Полагаю, лучше всего выехать несколько позднее и заночевать в какой-нибудь захолустной гостинице. Если эти бандиты вернутся, то не останется уже никаких сомнений.

Я последовал совету возницы, и мы остановились на указанном им постоялом дворе. Наших преследователей там не было, и я уже начал успокаиваться, как вдруг, посмотрев в окно, увидел их у ворот конюшни. Судорога ужаса пробежала по всему моему телу, и я почитал себя уже погибшим. Однако по размышлении мужество вернулось ко мне. Я велел своему слуге не показывать беспокойства, а как только эти люди заснут, сразу же послать ко мне кучера. Сей последний не заставил долго ждать себя. Он прибежал и с горячностью принялся убеждать меня, что надобно немедля отправляться в путь. “Я подпоил этих негодяев, – объяснил он, – чтобы они разговорились. Теперь нет уже ни малейшего сомнения – это наёмные убийцы. Надо пользоваться случаем, пока они спят, и ехать. До границы совсем недалеко, и я знаю одну боковую дорогу, по которой мы доберёмся за несколько часов”.

Бесспорно, если бы я мог добыть себе эскорт хотя бы из двух верных людей, то, конечно, пренебрёг бы советом моего проводника. Однако же, имея всего лишь шпагу и пару пистолетов, в состоянии ли я был защититься от трёх головорезов, вооружённых с головы до ног и решившихся прикончить меня? Мы поспешно снялись с места и за шесть часов проделали одиннадцать лье, так что бандиты может быть ещё спали, когда мы достигли французской границы. Тогда я был далёк от того, чтобы догадаться, кто заплатил этим наёмным убийцам.

XLII
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ИТАЛИЮ
 Я ПЫТАЮСЬ ПОСТУПИТЬ НА РУССКУЮ СЛУЖБУ
1769 год 

Приехав в Перпиньян, я отпустил своего слугу. На следующий день я остановился в Нарбонне, а потом в Безьере. Расположение сего последнего города поистине великолепно, а пребывание в нём очаровывает всех приезжающих. Жители его отличаются остроумием, а женщины – красотой и учтивостью. Отменную кухню можно сравнить разве что с изысканностью вин. То же самое относится и к Монпелье, где я встретил некую девицу Блазэн, которую читатель может быть помнит из предыдущего повествования. Через Нимa проехал не останавливаясь, так как торопился в Экс, где рассчитывал повидать некоторых своих знакомых.

На следующий день после праздника Тела Господня я отправился из Экса в Марсель. Однако прежде чем говорить об этой поездке, нельзя не описать торжественную процессию, устраиваемую не только в этом городе, но повсюду в католических странах. Во время празднования всем особам духовного, гражданского и военного сословия вменяется в обязанность следовать за святыми дарами. Так происходит повсюду, и я имел бы причины для особливого упоминания, если бы в Эксе благочестие верующих не оживлялось маскарадами и шутовскими сценами. Здесь вы можете увидеть манекены, разряженные в самые причудливые одеяния и изображающие смерть, дьявола и первородный грех, которые дерутся друг с другом прямо на улицах. Духовные гимны, радостные крики, шутки, песнопения и вакхические куплеты соединяются в один невообразимый концерт. Язычество, воздававшее своим богам почести на сатурналиях, не могло бы изобрести ничего более разнузданного и дьявольского. Сюда собираются все крестьяне из округи в шесть лиг, чтобы почтить Господа. Святые дары торжественно выносят лишь в этот единственный за весь год день, и народ празднует сие самым непристойным шутовством. Можно подумать, что они хотят развеселить своими безумными оргиями самого Всевышнего. И каждого, кто набрался бы храбрости восстать противу сего обычая, сочли бы безбожником и еретиком. Один из членов парламента в Эксе со всей серьёзностью уверял меня, что такой праздник в высшей мере полезное дело, ибо он даёт городу доход в несколько тысяч франков.

В Марселе меня ничто не удерживало, и я сразу же поехал дальше в наёмной карете, направляясь прямо в Турин через Антиб и Ниццу. От своих туринских знакомцев я услышал досадный для себя комплимент: по их мнению, я “ужасающе постарел”. Конечно, мне шёл уже сорок пятый год – возраст, когда удаляются на покой, но я-то не собирался отказываться от удовольствий и деятельной жизни. Есть люди, которые до конца дней чувствуют себя молодыми, и мой превосходный организм поставил меня в их число. По этой причине я не обратил никакого внимания на советы отойти от дел, а напротив сообщил моим доброжелателям о своём намерении ехать в Швейцарию, чтобы напечатать там по-итальянски опровержение книги Амелота. Все с любезной предупредительностью выражали готовность подписаться на моё сочинение: граф Лаперуз, например, авансом заплатил сразу за пятьдесят экземпляров.

Я не стал задерживаться в Турине и поехал в Лугано. Тамошняя типография пользовалась отменной репутацией, и, к тому же, я мог не опасаться когтей цензуры. Сразу по приезде я отправился к управляющему, синьору Аньелли, и мы сговорились о денежных делах. Через шесть недель книга была отпечатана и представлена публике, которая разобрала всё издание ещё до конца года. Главная моя цель при составлении сего труда заключалась в примирении с инквизиторами Венецианской Республики. После долгих странствий по всей Европе я испытывал вполне естественное желание увидеть своё отечество. Временами это делалось столь мучительным, что, казалось, я не смогу жить ни в каком другом месте. Амелотова “История Венеции” была написана из ненависти к моему отечеству и являла собой сплетение грубой клеветы с некоторыми учёными изысканиями. Сей труд обращался в публике уже восемьдесят лет, и никто не подумал опровергнуть его. Конечно, ни один венецианец, посвятивший себя этому делу, не получил бы от правительства разрешения выпустить такую книгу, ибо оно в своих отеческих попечениях руководится принципом не дозволять на свой счёт никаких мнений, даже самых благоприятных. Я же осмелился переступить запрет, надеясь, что рано или поздно инквизиторы Республики будут довольны моей смелостью и снимут тяготевший надо мной неправедный приговор. Читатель увидит, что я не ошибся, но для чего было отлагать награду и заставлять меня ждать в течение целых пяти лет!

Пока я трудился над своей книгой, что отнимало у меня по четырнадцать часов в день и вынуждало вести жизнь праведника, меня посетил с визитом начальник городской полиции. Лугано вместе с окружающими землями относится к одному из тринадцати швейцарских кантонов, но нравы, обычаи и язык здесь чисто итальянские, равно как и сама полиция.

Мой гость представился с отменной учтивостью и предложил мне свои добрые услуги.

– Хоть вы и иностранец, – заявил он, – но можете оставаться в моём городе с полным спокойствием. Здесь вы найдёте защиту от всех внешних врагов и, самое главное, от могущественных венецианских правителей.

– Я не сомневаюсь, сударь, что мне нечего опасаться на швейцарской земле.

– В таком случае вам должно быть известно, что иностранцы, пользующиеся нашим покровительством, обязаны делать ежемесячный взнос...

– А если они не желают подчиниться этому налогу? – прервал я его.

– Тогда вы не сможете быть уверены в своей безопасности.

– Что касается меня, то я почитаю себя находящимся здесь как в убежище, и пока это убеждение у меня не изменится, не заплачу ни одного су.

– Как вам угодно, но я бы не забывал на вашем месте о своих плохих отношениях с Венецианской Республикой.

Завершив свой труд, не имея никаких сердечных дел и разочаровавшись в игре по причине невезения, я не знал, чем занять себя, и по странной фантазии решил предложить свои услуги графу Алексею Орлову, командовавшему русской эскадрой, которая направлялась в Константинополь и стояла тогда в Ливорно. Те из моих друзей, с коими я говорил об этом проекте, весьма охотно снабдили меня рекомендательными письмами, но, по правде говоря, я предпочёл бы чеки на ливорнский банк, так как покидал Турин с весьма скудным запасом денег. Если бы экспедицией в Дарданеллы командовал англичанин, проливы, без сомнения, были бы пройдены, но граф Орлов не пользовался репутацией хорошего моряка. Я почему-то убедил себя, что без меня русский адмирал не овладеет Константинополем. И в самом деле, он потерпел неудачу, но сегодня я не вполне уверен, что это произошло из-за моего отсутствия.

По дороге я остановился в Парме и обедал у г-на Дюбуа, заведовавшего монетным двором инфанта. Несмотря на весь свой ум, сей человек был до смешного тщеславен. Наше знакомство произошло довольно давно, ещё в те времена, когда я так нежно любил свою обожаемую Генриетту. После взаимных приветствий я рассказал ему о моих намерениях: “У меня есть письма к графу Орлову, который с нетерпением ожидает их, и поэтому я вынужден спешить, так как его флот должен выйти в море в самом скором времени”. При этих словах Дюбуа, сочтя меня за очень важную политическую персону, почтительно поклонился. Он сделал вид, что и хотел бы поговорить об этой экспедиции, служившей в Европе предметом всевозможных толков, но дипломатический такт заставляет его молчать. И он принялся рассуждать о своих собственных делах. Я сразу понял, что сие надолго, но, поскольку он предусмотрительно заказал превосходный обед, переносил всё с примерной терпеливостью. Хозяин открывал рот только для того, чтобы говорить, а я – лишь для новой порции еды. Беседа его, обратившаяся в чистый монолог, вращалась вокруг европейских государей, и он жаловался на всех без исключения, даже на умерших тридцать лет назад. Впрочем, аппетит помогал мне переваривать эти анахронизмы. Припоминаю, как он с большой горечью сетовал на министров Людовика XV, которые, по его словам, отказывали ему даже в стакане воды, каковое утверждение показалось мне довольно странным. Однако же выяснилось, что на самом деле сей стакан воды заключается в чёрной ленте Св.Михаила, которая, как он утверждал, беспрепятственно раздавалась даже откровенным ослам.

“Несомненно, – утешил я его, – с вами поступили несправедливо, отказав в этом”. За десертом, когда его жалобы иссякли, я упомянул о своих собственных неустройствах и вполне откровенно пожаловался на фортуну. Мне были нужны пятьдесят цехинов, и он щедро предложил их. Я не возвратил ему эти деньги и, возможно, так никогда и не возвращу – человек предполагает, а Бог располагает!

В Ливорно застал я русскую эскадру, всё ещё задерживаемую противными ветрами. Английский консул сразу же представил меня графу Орлову, который остановился у него в доме. Граф знал меня ещё по Санкт-Петербургу и объявил, что моё присутствие на борту будет для него весьма приятно, и предложил тут же распорядиться о доставке моих чемоданов, поскольку предполагал сняться с якоря при первом же благоприятном ветре. Когда я остался наедине с консулом, последний спросил, в каком качестве я предполагаю сопровождать адмирала.

“Именно это мне и хотелось бы выяснить, прежде чем перебираться на корабль. Я непременно разъясню все обстоятельства”.

Подобная комиссия была довольна затруднительна, но я не люблю неясных положений и посему сразу же отправился к графу. Его Превосходительство оказался занят бумагами и просил подождать одну минуту. Эта минута длилась добрых два часа, по истечении которых я увидел выходящего из кабинета польского посланника в Венеции г-на де Лольо, знакомого мне по Берлину.

– Что вы делаете здесь? – спросил он.

– Жду.

– Не аудиенции ли у адмирала? Он сейчас весьма занят. Я имел возможность убедиться в этом за два последних часа.

Тем не менее, являлись новые посетители, и их принимали. Столь откровенная неучтивость возмутила меня. По прошествии четырёх часов сидения моего в приёмной, адмирал вышел в сопровождении свиты и на мою просьбу об аудиенции, ожидаемой с самого утра, ответствовал приглашением к обеду. Я был пунктуален и явился к столу, за которым гости сидели без разбора чинов и званий. Меня крайне удручило то, что обедавших было вдвое больше, чем поставленных кувертов. Нам с соседом даже пришлось есть какое-то блюдо из одной тарелки. Никогда ещё более дурные кушанья не подавались более прожорливым сотрапезникам. Вино отдавало морской водой, а все блюда были безнадёжно испорчены. Разговор превосходил худший из кошачьих концертов, в нём слышались все варварские наречия, распространённые от берегов Невы до подножия Балкан. Орлов для возбуждения у гостей аппетита время от времени выкрикивал: “Ешьте же!” И гости принимались давиться. Сам он ни к чему не притрагивался и был занят тем, что делал пометки карандашом на письмах, которые тут же читал. На десерт подали ром и водку, и сии напитки вызвали блеск в глазах обедавших варваров. После кофе граф увлёк меня к окну, и вот слово в слово наша короткая беседа:

– Ну, мой друг, ваши вещи уже на корабле? Мы отправляемся завтра.

– Позвольте мне, ваша светлость, спросить, какие обязанности вы предполагаете поручить мне?

– Я ничего не могу предложить вам. Вы будете следовать как друг.

– Я высоко ценю сию благосклонность и почту за честь любое назначение, которое могло бы доставить мне случай защитить вашу особу даже ценой собственной жизни. Но одно расположение Вашего Превосходительства не приблизит меня к делам экспедиции. Я не желаю, чтобы меня считали нахлебником, который в лучшем случае способен развлекать вашу свиту шутками. Мне необходимо занятие, дающее право носить ваш мундир.

– Это невозможно! Рассудите сами, мой милый, куда я вас дену?

– Поручите мне дело и увидите! Я не трус и, может быть, не лишён некоторых талантов. Кроме того, я бегло говорю на языке той страны, куда вы отправляетесь.

– Я решительно не в состоянии предложить вам какое-нибудь занятие.

– В таком случае мне остаётся лишь пожелать Вашему Превосходительству удачи. Я же поеду в Рим. Желаю также, чтобы у вас не было причин раскаиваться! Ведь без моей помощи вам никогда не пройти Дарданеллы.

– Что за предсказания! Уж не оракул ли вы, или, может быть, пророк?

– И тот, и другой.

– Что ж, посмотрим, почтенный Калхас!

На следующее утро русская эскадра подняла паруса и вышла в море.

Я предполагал провести несколько дней в Риме, однако, узнав, что там находится мой братец-аббатик, поспешил уехать в Неаполь. Первым человеком, которого я встретил в этом городе, был кавалер Гудар, знакомый мне ещё по Лондону. Он уже давно обосновался в Неаполе и занимал весьма импозантный особняк. Гудар женился на своей прежней любовнице – красивой ирландке Саре, прислуживавшей когда-то в трактире и довольно близко мне знакомой.

Сара Гудар разительно переменилась: сдержанные и непринуждённые манеры, наряд знатной итальянской дамы, так что я с трудом узнал её. Она приняла меня учтиво, но с холодностью. За обедом сидело тридцать персон, все они были иностранцами самого высокого ранга. Я насчитал трёх князей, восемь герцогов и семь маркизов. Остальные – бароны или, по меньшей мере, кавалеры. Все европейские ордена блистали за столом, во главе которого восседала мадам Гудар. Как ни странно, эта высшая аристократия ездила к Гудару, в то время как его жена нигде не появлялась. Старый плут посвятил меня в свою тайну, признавшись, что живёт только благодаря игре. Фундаментом его благополучия были фараон и бириби.

– Если судить по твоей обстановке, ты сильно выигрываешь.

– Входи в долю и узнаешь сам!

Я принял его предложение, которое обещало моему кошельку столь необходимый улов. В тот же вечер я сделал крупную ставку. Собралось многочисленное общество, и на сукне лежало более шестисот унций. В час ночи банк лопнул из-за подлога, поскольку банкомётом был отъявленный шулер граф Медини. Оставшись наедине с Гударом и этим графом, я объявил первому, что требую возвратить мои деньги. Гудар велел Медини удовлетворить меня, но тот посоветовал ему выйти охладиться.

– Договаривайтесь, как хотите, – сказал я Гудару, – но если не вернёте мои деньги, я объявлю вам смертельную войну.

Когда я уже шёл к дверям, Сара подозвала меня и сказала:

– Мой муж неправ, а этот Медини просто шулер. Соблаговолите подождать, сегодня у нас совершенно пусто, но в ближайшее время мы ожидаем кое-какие доходы, и вы будете удовлетворены.

– Единственная возможность удовлетворить меня – это незамедлительно возвратить деньги, мадам. В противном случае моей ноги не будет в вашем доме, который есть ничто иное, как притон головорезов.

Неожиданно Сара сняла со своей руки великолепное кольцо, стоившее, вероятно, вдвое больше моей ставки, и предложила его в качестве залога. Я взял драгоценность, галантно поклонился и вышел.

За все четыре раза пребывания моего в Неаполе город сей явился театром самых блестящих моих успехов. Но ежели бы сегодня вздумалось мне отправиться туда, несомненно, я умер бы от голода. О, жестокая фортуна, сколь беспощадна ты к старости!

Я поехал в Рим, намереваясь полгода посвятить отдохновению и литературным трудам. По приезде я нанял небольшую квартиру насупротив испанского посольства, ту самую, где двадцать восемь лет назад жил учитель, дававший мне уроки на деньги кардинала Аквавивы. У моей хозяйки была дочка шестнадцати лет, которую я счёл бы привлекательной, если бы не обезобразившая её оспа. Сия ужасная болезнь лишила девицу левого глаза, заменённого фальшивым, что лишь довершало уродство. Я отвёл сие несчастное создание к некоему Тэйлору, английскому хирургу и за шесть цехинов он приспособил ей фарфоровый глаз. Милосердное моё деяние было принято маленькой Маргаритой за объяснение в любви, о чём я узнал лишь много позже.

Имея три тысячи цехинов, не считая открытого счёта у банкира Беллони, я мог жить в Риме со всей видимостью достатка. У меня были рекомендательные письма к венецианскому посланнику синьору Эриццо и сестре сего дипломата герцогине Фиано. Эти знакомства дали мне доступ и в другие дома, благодаря чему надеялся я приблизиться и к старинному моему покровителю кардиналу де Берни.

Однажды утром явился ко мне просить подаяния какой-то обтрёпанный аббат, и к величайшему своему изумлению узнал я в нём моего брата.

– Зачем ты уехал из Венеции?

– Меня вынудила бедность.

– И тебе лучше живётся в Риме?

– Но раз уж я отыскал тебя, любезный брат, у меня ни в чём не будет нехватки.

– Ты ошибаешься, мой друг. Я не богат и не намереваюсь поощрять твоё бездельничество. Разве у тебя нет никаких средств?

– При мне мои таланты.

– Какие же?

– Я могу служить мессу и обучать родному языку.

– Ты – учитель итальянского в Италии!

– У меня уже две ученицы, дочери моего трактирщика.

– И ты смеешь являться перед сими девицами в подобной одежде? Несчастный! Возьми этот костюм и рубашку.

– Превосходно! Но мне нужно ещё и денег.

– Убирайся к чёрту, ты ничего не получишь.

Выйдя от меня, сей бездельник отправился к герцогине Фиано, которая приняла его из одного только любопытства. Он умолял её принять в нём участие, жалуясь, что я бросил его на произвол судьбы, и сия дама обещала ему вспомоществование. Вообразите мой конфуз, когда она завела об этом речь. Я просил её, как милости, не тратить попусту время на этого повесу и пересказал все его мошенничества и проделки со мною. Благодаря моему вмешательству, двери сего дома закрылись для него, но он сумел втереться во многие другие. Всякий встречный говорил мне о нём и старался заступиться за него. Сам он даже откопал аббата Гуаско, обитавшего на третьем этаже возле Trinita del Monte. [6]6
  Троица-на-Горе (ит.).


[Закрыть]Сей последний явился с увещеванием, что мне должно быть стыдно бросать своего брата на римской мостовой. Засим он предложил, чтобы я обеспечил его существование, выдавая ему каждодневно три паоли. “Чёрт с ним!” – отвечал я и согласился. Я передал аббату Гуаско небольшой запас вещей и обещал регулярно платить просимый пенсион, который составил почти девять экю в месяц. При моём неверном положении это было всё, что я мог сделать.