Текст книги "Дети на ветру"

Автор книги: Дзёдзи Цубота

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

И вот теперь Сампэй нарисовал на земле несколько кругов и загоняет в эти круги камешек, подталкивая его ногой. Есть такая игра: прыгая на одной ноге, загонять в круг камешек. Сампэй делает вид, что он сильно увлечен игрой, а сам то и дело поглядывает на дом. В это время возвращается Дзэнта.

– Ты что? – спросил он, увидев Сампэя с ранцем за спиной.

– Вот играю. Здорово получается.

– Гм… – Дзэнта проходит в ворота, Сампэй за ним.

Дверь в доме плотно задвинута.

– Та-а-к! Отца дома нет.

Дзэнта идет к кухне. Сампэй за ним. Дзэнта оставляет ранец у колодца, достает из кармана перочинный ножик, придвигает к себе точильный камень, лежащий у колодца, и, налив воды в тазик, начинает точить ножик. Сампэй молча наблюдает за братом.

– Сампэй, принеси полотенце из столовой, – просит Дзэнта.

– Зачем?

– Не все ли равно? Принеси, и все.

– А ты скажи, зачем?

– Руки вытирать! Разве не ясно?

– А для чего вытирать?

– Вот зануда! Для того чтобы наточить нож, нужна вода. Так? А раз пользуешься водой, руки намокнут. Так? А когда руки мокрые, противно, и люди их вытирают. Для этого нужно полотенце. Понятно? Если понятно, иди и неси полотенце.

– Не хочу.

– Почему?

– Не хочу, и все.

– Скажи, почему, а то оболью тебя водой.

– Потому.

– Но все-таки, почему?

– Не хочу, потому что не хочу.

– Так не бывает. Может, потому, что полотенце высоко висит и ты не хочешь лезть за ним? Или потому, что в доме пусто и могут выскочить оборотни? Ну говори, почему?

По правде говоря, Сампэй опасался как раз оборотней. Но он не мог признаться в этом и потому сказал:

– Вовсе не из-за этого.

– Тогда пойди и принеси.

– Сам иди.

– А ты что, не можешь?

– Свое дело каждый должен делать сам.

Тогда Дзэнта ехидно улыбнулся и решил подразнить Сампэя.

– Ты просто боишься оборотней. Вот почему ты гонял камешек у ворот. Ха-ха-ха! Все понятно. Ха-ха-ха!

Сампэй покраснел и сказал:

– А вот и нет! Не боюсь я никаких оборотней. Однажды я ночью даже ходил в сарай.

Этого-то как раз и нужно было Дзэнте.

– Вот и теперь сходи! Ведь не пойдешь. Побоишься.

– Ладно. Схожу. Где полотенце?

– В столовой, а может, на веранде.

Услышав про веранду, Сампэй побежал. Веранда – это не страшно. Можно, не заходя в дом, из сада взглянуть.

– Здесь нет! – кричит он громко, обежав вокруг дома.

– Тогда в столовой.

– И в столовой нет.

– Врешь!

– Правда, нет! – кричит Сампэй, несясь к колодцу. Если не орать так громко, то очень страшно.

– Тебе говорят, возьми в столовой! – лязгая ножом о камень, велит Дзэнта. – Нет! Все-таки ты боишься оборотней.

– Вот еще!

– Ну конечно! Они уже вылезли из своих углов…

Сампэй не выдерживает. Сняв ботинки, он с шумом открывает дверь в кухню и принимает позу бегуна на старте.

– Вот возьму и схожу! – вопит он как можно громче.

Потом нарочно шумно раздвигает фусума [44]44
  Фусума – раздвижная перегородка между комнатами.


[Закрыть]и сёдзи, а когда сёдзи застревают, он громко возмущается:

– Что это с этой сёдзи!

Потом стремглав мчится по дому.

Дзэнта с насмешливой улыбкой прислушивается к топоту его ног и вдруг замечает, что в доме все стихло.

«Что там такое?» – с тревогой думает он, снимает ботинки и поднимается в дом. Он идет на цыпочках, осторожно заглядывая из одной комнаты в другую, прежде чем войти. Он решил напугать брата. Пройдя в столовую, он подходит к спальне и видит, что Сампэй копается в стенном шкафу.

– Оборотень! – жутким голосом кричит Дзэнта.

Сампэй издает невнятный возглас и, сильно стукнувшись о верхнюю полку стенного шкафа, пятится назад. Пятясь, он наталкивается на брата, и в тот же миг Дзэнта чувствует боль в руке – Сампэй вцепился зубами в его руку.

– Ты что?! – Дзэнта отбрасывает от себя Сампэя. – Обалдел?! Больно же!

Из глубокой ранки на его руке сочится кровь.

– Совсем ошалел! – Дзэнта сердится не на шутку.

Но Сампэй обозлен еще больше.

– А ты что пугаешь? Что пугаешь? – рыдая, твердит он и дергает брата за рукав.

Начинается потасовка, в которой то один, то другой оказывается наверху. В конце концов Сампэй отброшен на татами. Он плюет снизу в лицо брату. Дзэнта не выдерживает и отступает. Улучив момент, он мчится в другую комнату и хватает висящую в углу щетку.

«Ага! Вот и оборотень!» – думает он и осторожно заглядывает в спальню.

Сампэй снова засунул голову в стенной шкаф. И вдруг он стремительно вытаскивает оттуда длинный меч в черных ножнах и с рыдающим воплем «Зарублю!» выхватывает из ножен сверкающий серебром меч.

Увидев меч, Дзэнта меняется в лице и, отбросив щетку, мчится через кухонную дверь в сад. Там на ходу хватает сандалии и, держа их в руках, выскакивает за ворота. Только тогда он всовывает ноги в сандалии и прислушивается к тому, что делается в доме. Затем тревожно кричит:

– Сампэй! Ты что?

Не услышав ответа, Дзэнта осторожно возвращается к дому и заглядывает на веранду. Сампэй сидит на веранде и смотрит в далекое небо. Как будто утихомирился.

– Сампэй-тян! – окликает его Дзэнта и улыбается.

Ссоры как не бывало.

– Ты что так разбушевался? – спрашивает Дзэнта.

– А ты что пугаешь? Мне и так страшно. Видел, какой меч нашел я в стенном шкафу? Жутко смотреть! А вдруг какой-нибудь разбойник оставил его там?

В это время в ванной скрипнула дверь и послышались шаги человека. Мальчики побледнели и, с ужасом глядя в ту сторону, откуда доносились шаги, приготовились к бегству. Но что это?

На коридору шел папа. Он смотрел на них пустыми, остановившимися глазами.

– Папа!

– Да!

– Ты где был?

– А?

– Мы нашли меч в стенном шкафу.

– Да?

Отец отвечал как-то односложно. Он прошел на веранду и сел там.

– Пап! Ты в ванной был?

– Угу.

– А что ты там делал?

– Думал, как жить дальше.

Мальчикам сразу стало спокойно. Раз отец с ними, волноваться не о чем.

Однако в ту ночь Сампэй видел страшный сон.

На столе стояла голова человека.

Она вращала глазами. Глаза были темные с белыми белками, большие и пронзительные. Когда они переставали вращаться, веки устало опускались – будто глаза спят. И тогда голова казалась мертвой. Но тут открывался рот и начинал глотать воздух: «Паку-паку!» – словно карп, вынутый из воды. Потом рот закрывался, открывались глаза, и голова оживала. Веки опускались – голова умирала. Умирал ее большой нос и большие уши.

И это была голова отца.

Сампэй замер от ужаса.

И тут на столе оказалась рука. Она повернулась в сторону Сампэя и легко сжалась в кулак. Потом пальцы разомкнулись. Синеватые, длинные, они вдруг оживились и старались что-то схватить. Вот они потянулись к Сампэю, хотят схватить его…

И это была рука отца!

Сампэю стало так страшно, что он даже закричал во сне.

Закричал и проснулся. Горел свет, и рядом стоял папа.

– Ты что, сон видел? – тихо спросил папа.

Сампэй закрыл глаза и тут же уснул – волноваться нечего, рядом отец.

Однажды вечером, когда все залезли в постель, отец, вытянувшись во весь рост, громко вздохнул. Потом поднял голову и сказал:

– Борьба сумо! Двое на одного. Пока не сдамся.

– Вот здорово! – обрадовались мальчики, переглянулись и заулыбались.

Дзэнта сразу же уселся верхом на живот отца и зажал его ногами, наподобие того, как удав сжимает в своих тисках льва.

– А я слабое место нашел! – воскликнул Сампэй и, усевшись на грудь отца, крепко схватил его за уши.

– Ну как, сдаешься? Сдаешься? – Дзэнта изо всех сил давил на отцовы бока ногами.

Но отец только восклицал:

– И не подумаю! Не подумаю!

– Тогда я не дам тебе дышать, – заявил Сампэй. Одной рукой он зажал отцу нос, другой – рот. – Постучи по татами, если захочешь сдаться, – сказал он, но отец продолжал твердить из-под его ладошки:

– Еще чего!

– Ах, так! Сампэй-тян, разматывай папин оби, стянем ему живот, – велел Дзэнта.

И они стали возиться, как мыши у добычи. Размотали оби, завязали его узлом на животе у отца и принялись тянуть концы в разные стороны.

– И – раз!

– Еще раз!

Живот отца сделался похожим на тыкву-горлянку, однако он не переставал восклицать:

– Ничего страшного!

Мальчики вздохнули.

– Что же делать? – спросил Сампэй.

– Вот возьмем и шею поясом стянем. Задохнешься, – сказал Дзэнта, – лучше сдавайся!

– Задохнусь и ладно, – согласился отец.

– Смотри! – предупредил Дзэнта.

– Пап! Ты же умрешь! – забеспокоился Сампэй.

– Ну и что ж, умру так умру, – спокойно сказал отец.

– Дзэнта! А вдруг папа умрет? – заволновался Сампэй.

– Дурак! Не умрет!

– Пап! Ты не умрешь? – спросил Сампэй.

– Ха-ха-ха! Конечно, нет.

Но Сампэй не унимается:

– Не буду я! Не хочу!

Он не притрагивается к отцовскому поясу. Дзэнта обматывает шею отца поясом и пытается затянуть узел обеими руками.

– Не больно! Тяни крепче! – говорит отец, но Дзэнта, утомившись, растягивается на постели.

– Пап! Правда, не больно? – спрашивает Сампэй.

– Ну да!

Сампэй задумывается. Он не знает, что отец устал от своих мыслей о работе, о жизни. И все время думает, не лучше ли ему умереть. Однако никак не может решиться покончить с собой.

– Хорошо бы умереть! Совсем не страшно! – шепчет отец.

– Правда, папа? – снова спрашивает Сампэй.

– Ну да! Словно засыпаешь, – говорит отец.

К северу от дома Сампэя стоят горы. На расстоянии одного – трех ри они уходят ввысь, и на самой высокой их вершине виднеется храм. Его огонек кажется ночью звездой, сверкающей на небе. Днем на той вершине что-то белеет на солнце. Может быть, у храма белые стены?

Сегодня на горе висит, будто комок ваты, огромное облако. Серебристый, большой комок этот напоминает о том, как велико небо, как оно высоко и бесконечно.

Дзэнта и Сампэй идут по берегу реки. Они ищут лягушек для наживки. Над водой летают полосатые, словно тигры, стрекозы, а берега реки густо заросли ивняком. Прутья ивы срезают каждый год, поэтому над рекой склоняются, будто скалы, лишь ее переплетенные стволы. А корни свисают в воду, словно бороды стариков. В таких зарослях прячутся угри и сомы. Мальчики уже привязали к лескам крючки и теперь заглядывают под корни ив, раздвигая их палкой, – там обычно водятся зеленые лягушки.

Кое-где у берега попадаются грядки унавоженной земли, сплошь устланные широкими листьями тыкв. Меж листьев лежат несколько больших зеленовато-белых тыкв. Их белые цветы похожи на вьюнки. Мальчики заглядывают под тыквенные листья и цветы – нет ли лягушек.

Засохшие ветви ив местами обвиты диким виноградом. Они раздвигают палкой лозу – маленькая птичка, тряся хвостиком, перелетает с ветки на ветку.

– Там гнездо! – говорит Дзэнта.

Спустившись вниз по течению реки, мальчики добрались до каменного моста и присели там на корточки. Сампэй взглянул на вершину горы, окутанную облаком, и сказал:

– Взгляни, какое красивое облако!

– Ага!

– Когда я вижу такое облако, мне хочется на него взобраться. А тебе?

Дзэнта думает сейчас то же самое, но сентиментальные слова брата почему-то вызывают у него желание возразить.

– А мне не хочется, – говорит он.

– Да? – Сампэй продолжает любоваться вершиной горы. – Говорят, когда человек умирает, его душа возносится на небо. Правда?

– Чушь! – Дзэнта не любит говорить о таких вещах.

В это время к каменному мосту подплывает карась. Дзэнта хватает лежащий рядом камень и, подняв его обеими руками над головой, с силой кидает в реку. Брызги долетают даже до моста.

– Вот так волны! – громко кричит Дзэнта, как будто это очень интересно, хотя ничего интересного в этом нет.

Вернувшись домой, они идут играть в соседский двор. Стоит сезон ловли сомов, поэтому в банке под низким козырьком крыши их подружка девочка Хан ако держит сомят. Резвые усатые сомята плавают в банке кругами. Один из них нечаянно перевернулся брюшком вверх и пытается попасть в прежнее положение.

– Тяжко им! Даже смотреть жалко, – говорит Ханако, заглядывая в банку.

– А умирать вовсе не тяжело, – отзывается Сампэй.

Соседская тетушка, стоящая поблизости, раскрывает глаза от изумления.

– А откуда ты знаешь? Тебе ж не приходилось умирать, – говорит она.

– А это все равно что заснуть, – утверждает Сампэй.

– Ха-ха-ха! Совсем не страшно?! – смеется тетушка.

– Ага. Мой папа так сказал. Совсем легко и нисколько не страшно.

– Однако почему-то все боятся умереть. Вот ведь как! – говорит тетушка.

– Но я не вру! Честное слово! Нужно затянуть горло, чтобы не дышать, и прекрасно умрешь.

– Ха-ха-ха! – смеется тетушка, а Дзэнте нестерпимо слушать это. У него сжимается сердце, перехватывает дыхание.

– Сампэй! Перестань! – Он сильно толкает брата коленкой, но тот не унимается.

– Папа ведь так сказал.

– Ну и что же! А тебе нечего говорить, дурак!

Дзэнта поднимается и медленно идет домой. Сампэй догоняет его у ворот, и они снова ссорятся.

– Сампэй! Ты не должен говорить такое, – наставляет брата Дзэнта.

– А почему?

– Нельзя.

– Почему нельзя?

– Потому что нельзя, и все! – резко обрывает его Дзэнта.

…Сампэй бежал по берегу реки с маленьким щенком. И откуда только он достал его? Это был толстый пятнистый щенок черно-белой масти. Ноги у щенка короткие, хвост крохотный – щенку не более двух месяцев. Тонкий, как плеть тыквы, хвостик его мелко дрожал. Щенок то бежал рысью, то пускался вскачь. Сампэю хотелось, чтобы щенок прыгал. Поэтому он волочил за собой веревку. Щенок бежал за веревкой, стараясь ухватить зубами узелок на ее конце. Как только узелок появлялся у него перед глазами, щенок бросался за ним рысью. Тогда Сампэй дергал веревку к себе. Щенок подпрыгивал и кидался на узелок. Сампэй дергал веревку и отбегал. Щенок тоненько тявкал и прыгал за узелком. Ему было интересно.

Так Сампэй добежал до моста. Мостом служила доска шириной в полметра – она была перекинута через речку. Сампэй взбежал на доску, а конец веревки оставил на берегу. Щенок тявкнул и приготовился прыгать. Тявкнул еще раза два и вцепился в веревку. Тогда Сампэй втянул его на доску. Сидя на заду и упираясь передними лапами в доску, щенок мотал головой, стараясь вырвать веревку из рук Сампэя. Но Сампэй втащил его на доску, словно упирающегося ребенка. И вскоре щенок оказался на середине доски.

И тогда Сампэй стал раскачивать доску, присаживаясь и вставая на ней. Сначала щенок махал хвостом, глядя на Сампэя, но доска качалась, и он стал посматривать на берег, на воду, взгляд его сделался тревожным и растерянным. Чтобы не свалиться в реку, он втянул голову и прижался брюхом к доске. Но когда доска стала колебаться еще сильнее, щенок, шатаясь, как пьяный, поплелся потихоньку к берегу. Сампэй тряхнул доску изо всех сил, щенок с трудом приблизился к берегу и спрыгнул с доски на землю.

Сампэй подумал немного, затем взял кирпич, валявшийся неподалеку, положил его на доску, чтобы отрезать щенку путь к отступлению. Потом взял щенка на руки и отнес на середину доски. Ничего не подозревавший щенок радостно стучал ему хвостом по груди, лизал маленьким языком его щеку. Однако доска снова начала качаться, и щенок опять стал пробираться по ней к берегу. Пройдя немного, он натолкнулся на кирпич, который то взлетал наверх, то двигался вперед или в сторону – того и гляди, шлепнется в воду. Щенок взобрался на кирпич передними лапами и вместе с ним стал взлетать вверх и вниз, мотаться вправо и влево. Поджав свой тоненький хвостик, он изо всех сил старался удержаться на доске, и это старание отражалось в его глазах. Однако Сампэй не обращал на него внимания, он ждал, когда кирпич окажется, наконец, на краю доски. Осталось совсем немного, совсем чуть-чуть.

Шлеп! – раздался всплеск воды. И затем еще: шлеп!

И кирпич и щенок упали в воду. Однако щенок сразу же выплыл и стал двигаться по направлению к берегу. Он плыл, как обычно плавают крысы, высунув из воды только голову. Его немного отнесло вниз по течению, но он все же вылез на берег и вышел из травы на дорогу. Отряхнулся, сбросил с себя капли воды и подошел к ногам Сампэя. Здесь он присел, хвост его дрожал – наверно, он сильно устал.

Сампэй подумал, не проделать ли это еще раз, но тут его окликнул Дзэнта:

– Эй! Ты что это делаешь?

– Знаешь как интересно! – Сампэй рассказал брату про щенка. – Оказывается, собака плохо держится на доске.

– Ты что говоришь?! Вот злодей! И не жалко тебе щенка?

Похоже, Дзэнта рассердился не на шутку.

– Не жалко. Я хотел посмотреть, как он будет умирать: как будто заснет или еще как…

– Ну и дрянь же ты! – рассвирепел Дзэнта – Дурак! Вот увидишь, скажу папе. А что, если тебя бросить в реку? Небось заплачешь, завопишь от страха.

– Я? Заплачу? Да никогда!

– Ну, тогда прыгай!

– А вот и прыгну.

– Давай, сейчас же!

– Пожалуйста!

– Смотри утонешь!

– Ну и пусть!

– А умирать тяжело.

– Ну и ладно!

– Тогда прыгай! Только ты не сможешь, наверно.

– Смогу.

– Ты только говоришь, а сам и не собираешься топиться. Страшно, наверно.

– Мне?

Сампэй стянул с головы шапку. Затем разулся. Стал раздеваться. Похоже, на самом деле решил прыгать. Дзэнта побледнел. Что же делать? А Сампэй в одних трусиках направлялся к доске. Тогда Дзэнта улыбнулся примирительно, однако сказал:

– Кто же это умирает голышом? Ты что, поплавать захотел?

– Так одежда намокнет!

– А тебе не все равно? Ты же надумал топиться.

– А как же быть, если одежда промокнет?

– О чем ты говоришь? Никто не топится голым. Одевайся! Оденешься – тогда и прыгай.

– Не буду.

– Ну, если не хочешь, то не прыгай.

– Ты же сам сказал: «Прыгай!»

– Ну, сказал. Но я не говорил, чтоб ты раздетый прыгал.

– Если я намочу одежду, мне попадет.

– А что тебе за дело, попадет тебе или нет, когда ты мертвым будешь?

Страсти понемногу улеглись, и Дзэнта сказал улыбаясь:

– Ну ладно, одевайся!

– Ага! Тогда ты выиграешь!

– Ну и что! Одевайся, а то простудишься.

Дело шло к осени. На реке было ветрено.

Наступила зима, а они все еще не уехали в Токио.

Был урок чтения. Сампэй рассеянно поглядывал в окно. Там все было белым. Мириады снежинок непрерывно падали с неба. Падали бесшумно. Иногда налетал ветер, тогда снег завихрялся, начинал лететь косо и, шурша, стучал в окно. Глядя на него, Сампэй думал: «Есть ли конец этому снегу?»

Снежный двор был похож на белый лес. Наверно, вся Япония напоминала теперь белый лес.

Он перевел глаза на класс. Какой же он черный! И костюм учителя – черный, и форма учеников – черная, и доска – черная. И печь – черная. И головы учеников – черные. Сколько же этих черных голов!

И тут Сампэй снова подумал:

«А ведь в каждой школе склонились рядами такие же черные головы и большой черный учитель учит их».

Все это так странно!

Сампэй стал рассматривать лицо учителя. По обеим сторонам его темной головы торчали большие уши. И Сампэй подумал:

«А они ведь шевелятся!» Ему показалось, что большие уши учителя двигались, как уши зверя. И чем больше он на них смотрел, тем удивительнее ему было. «Неужели у учителя всегда были такие уши?»

Он словно впервые заметил их. Ну конечно, они шевелятся! Тут он взглянул на голову сидящего впереди товарища. И у того торчали два больших уха. И они вовсе не были похожи на человеческие. Он оглядел головы всех учеников – у каждой головы по бокам торчали уши. Может, это волки? Или лисы? А может, собаки, одетые в форму, сидят и глядят на доску?

«Что же делать? Может, я попал в страну оборотней?» И Сампэй с ужасом продолжал глядеть на учителя.

ДЕТИ И ВРЕМЕНА ГОДА
(Главы из книги)

ВЕСНА

Мальчики построились у ворот дома, где жили Сампэй и Дзэнта.

– Внимание! Шагом марш! – скомандовал Сампэй, отряд отправился в путь. Гин-тян шел впереди и дул в трубу.

Стоял апрель. На горах цвели персики. Было семь часов утра.

Ру-ру-ру! Ру-ру-ру! – пела труба.

Какой-то солдат верхом на лошади спустился в долину реки. И мальчики отважно двинулись теперь ему навстречу. Отряд, числом в пять воинов, вооружен бамбуковыми палками: мальчишки несут их на плечах, будто ружья, или заткнули за пояс, как мечи.

Они прошли вдоль речки, поднялись на дамбу Ог ава и оглядели окрестности. На лугу, лениво пережевывая жвачку, лежало несколько коров. Вдали, склонив голову к траве, стояла лошадь. Это была большая гнедая лошадь. Но где же солдат?

– Бегом! Искать! – скомандовал Сампэй.

Никто ничего не понял, но все помчались вниз, на луг, к лошади. Солдата нигде не было видно. Осмотревшись, Сампэй крикнул:

– Разойдись! Искать врассыпную!

И все разбежались в разные стороны. Кто скакал по траве, размахивая в воздухе палкой, кто шел, раздвигая траву руками, а кто кричал, приложив руки ко рту:

– Эй, солдат!

Но солдат не появлялся.

Тогда все собрались у оседланной лошади и стали думать, как быть.

– Странно! Где же он? Может, это вовсе и не солдат был? – усомнился один из мальчиков.

– А седло! Взгляните! Это же армейское седло! – возразил Сампэй.

Тогда Гин-тян сказал:

– А может, разбойник какой-нибудь. Украл солдатскую лошадь, прискакал сюда, переплыл реку и скрылся на той стороне.

Камэкити побледнел и с беспокойством огляделся вокруг.

– Еще чего! – скривился Горо, высказав тем самым полное презрение к мнению Гин-тяна.

– Давайте протрубим в трубу. Солдат обязательно отзовется. Как-никак солдат! – предложил Цур удзиро.

Гин-тян поднял трубу, все окружили его.

Ру-ру-ру! – запела труба, а мальчики стали вертеть головами, стараясь увидеть, не появится ли откуда-нибудь солдат, но скоро все устали.

И тут Гин-тян воскликнул:

– Ага! – и, пригнувшись, пошел в дальний угол луга, заросший высокой густой травой.

Из травы торчал солдатский сапог. Блестела на солнце шпора. Гин-тян, крадучись, приблизился к сапогу и, вытянув шею, заглянул в траву. Остальные тоже притаились, уставившись в ту сторону, откуда торчал сапог.

– Там лежит дед и стонет. Странный какой-то! – доложил Гин-тян, вернувшись к ребятам.

Вот как! На лугу в траве лежит странный дед и стонет! Мальчики сразу загалдели.

– Какой-нибудь бродяга! – с презрением сказал один из них.

Но Гин-тян, видевший старика, сообщил, что у него седая борода, как у старого доктора, и рукой в белой перчатке он сжимает плеть.

– Так… Значит, и вправду верхом приехал. И упал с лошади, – сказал кто-то.

– Ну да! Его лошадь лягнула.

– Ага! Его лошадь лягнула в живот. Говорят, если лошадь лягнет в живот, умереть можно.

– Конечно, можно. Старик ведь как-никак…

Разговор зашел в тупик. Никто не решался сбегать к старику, посмотреть, что с ним. Все уставились на Сампэя. Он – командир. Тогда Сампэй пошел.

Однако, приблизившись к зарослям травы, где лежал неизвестный человек, он пригнулся и стал двигаться с осторожностью. Остальные мальчики тоже пригнулись и гуськом пошли за ним.

– Дедушка! – раздался вдруг тихий оклик.

Это позвал не Сампэй, а озорной мальчишка, идущий следом. Лежавший навзничь на траве и тяжело дышавший старик приподнялся.

– О! Сколько вас!

Изумленные мальчишки пригнулись еще ниже и стали пятиться назад. Сампэю ничего не оставалось делать, как встать во весь рост.

– Дедушка! Что с вами? – спросил он.

– Ничего особенного! Стал слезать с лошади да подвернул ногу, – сказал старик, болезненно сморщившись. – Не сбегает ли кто-нибудь за уксусной примочкой?

Мальчики переглянулись и снова уставились на Сампэя.

– Пожалуй, я сбегаю, – согласился Сампэй.

– Прошу тебя, мальчик!

И Сампэй помчался домой. Он так торопился, что остальные еле поспевали за ним.

– Мама! Беда! – закричал Сампэй, влетая в прихожую. – На лугу лежит человек. Он вывихнул ногу. Просит принести уксусную примочку. Скорее! Он стонет и вот-вот умрет!

Мама подумала, что для такого случая подойдет и ихтиоловая мазь.

И Сампэй, поднимая пыль, помчался обратно на луг, за ним неслись все воины.

– Дедушка! Я принес.

– Хо-хо! Ихтиоловая мазь. И бумага, и бинт…

Дед снял сапог, намазал лодыжку черной ихтиоловой мазью, забинтовал ногу и закрыл глаза.

– Ну вот и полегчало. Спасибо тебе, – улыбнулся он.

Увидев улыбку на лице старика, Сампэй сказал вдруг:

– Как на лошади покататься хочется!

– На лошади? Хо-хо-хо! – рассмеялся старик.

Он очень любил лошадей. И ему нравились люди, которые любили ездить на лошадях. Такой уж у него был характер. Поэтому старику сразу же приглянулся мальчик, которому захотелось поскакать верхом на лошади.

– Это можно, – сказал он. – Но для начала просто поводи коня за узду.

Сампэй подошел к лошади, взял ее под уздцы и, радостно улыбаясь, стал ходить с ней по лугу. Мальчишки шли следом и, забегая вперед, просили:

– А теперь дай мне подержать! Дай мне!

Сампэй и его друзья водили коня по лугу, а старик, прищурившись, наблюдал за ними, лежа в траве. Один только вид лошади с детьми, казалось, унял боль в ушибленной ноге… Тут Сампэй подвел к нему коня и сказал:

– Дедушка, ваша лошадь очень смирная.

– Хо-хо-хо! – добродушно рассмеялся старик.

– Можно я покатаюсь на ней?

Старик опять засмеялся. Ему самому захотелось покатать этого мальчика на коне. Он попросил подвести коня поближе и, ухватившись за поводья, поднялся с земли. Затем закинул поводья на гриву коня, хотел было всунуть незабинтованную ногу в стремя, но застонал.

– Мда… Нога болит, – сказал он.

– Дедушка! Мы подсадим вас. Эй! Все сюда! – позвал Сампэй.

Мальчишки ухватились за ногу старика, стали подталкивать его, и наконец старик оказался в седле. Наклонившись к мальчикам, он сказал:

– Ну, садитесь! Прокачу.

Мальчишки переглянулись, но расступились, признав право Сампэя первым покататься на лошади.

– Хватайся за руку! – пригласил дед.

Сампэй ухватился за протянутую руку, друзья подсадили его, и он забрался на седло впереди старика.

И тогда Сампэй улыбнулся, а все невольно закричали:

– Бандзай! – и подняли руки кверху.

Размахивая палками, мальчишки носились вокруг лошади, на которой ехали старик и Сампэй. Они забегали вперед или отставали, перебрасываясь на ходу словами. А старик не спеша объехал луг и сказал:

– Ну, держись покрепче за седло! Сейчас прибавим ходу.

Прищелкнув языком, он дернул удила, и конь пошел легкой рысью.

– Как на бегах! – радостно зашумели мальчишки.

А конь, сделав круг по лугу, где лежали коровы, поскакал по мелководью реки, рассыпая водяные брызги. И в это время с дамбы послышался голос Дзэнты, старшего брата Сампэя:

– Эй, Сампэй-тян! Иди домой. Папа не разрешает кататься на лошади.

– Ну вот! – огорченно сказал Сампэй. Так радостно было мчаться на лошади.

Недовольный, он вернулся домой.

– Папа! А почему нельзя кататься на лошади?

Отец нахмурился, а мама, словно уточняя, спросила:

– А кто тебя катал, ты знаешь?

– Дедушка с большой бородой в солдатской одежде.

– Гм…

– А что?

– Да ничего! Только на лошади ездить опасно. Если тот человек захочет снова покатать тебя, ты не садись.

– Ладно. А что, он плохой? Ты его знаешь, мама?

– Нет.

Непонятно как-то! Никогда еще ни мать, ни отец не говорили с Сампэем так строго. Он медленно вышел за ворота – старик ехал по дороге, ведущей в город.

Сампэй проводил взглядом старика, который ехал на лошади по горной дороге вдоль реки.

Странный какой-то дед! Сампэй хотел окликнуть его, но вспомнил, что мать не велела ему приближаться к старику. И Сампэй стоял на дороге до тех пор, пока всадник не скрылся за перевалом.

Вернувшись домой, Сампэй услышал, как Дзэнта говорил матери:

– Мама! А тот дед, что приезжал на лошади, вернул ихтиоловую мазь, просил поблагодарить тебя и сказал, что в следующее воскресенье привезет Сампэю подарок.

– Ну да! Ему же ничего не известно…

Эти слова не могли ускользнуть от внимания Сампэя.

– Мама! А что дедушке неизвестно? – спросил он.

– Да я говорю: неизвестный нам дедушка, зачем брать от него подарки?

Странные вещи происходят на свете! Сампэй вышел в сад, сел под хурму и стал думать.

– Что за человек, этот дед? Добрый или злой? – бормотал он себе под нос, склонив голову.

Тут пришел Дзэнта.

– Дзэнта! А кто этот дедушка?

– Да какой-то чужой дед.

– А я вот все думаю…

И Сампэй вспомнил, как дня два или три назад он писал сочинение в школе. «У нас нет ни дедушки, ни бабушки. Было бы хорошо, если бы они были», – написал он тогда. Однако теперь он не стал говорить об этом Дзэнте.

– Что же ты думаешь?.. – спросил Дзэнта.

– От этого дедушки пахнет настоящим дедушкой. Хороший запах у дедушки!

На самом деле он хотел сказать, что ему показалось, будто это их родной дедушка, но он не смог вымолвить этих слов.

– Дурак! – бросил Дзэнта и помчался к матери. – Мам! А Сампэй…

Сампэй покраснел от гнева и стыда. Догнав брата, он вцепился ему в плечо. Зачем он только сказал! Дзэнту надо отлупить, пока он не проболтался маме. Началась драка.

– Опять деретесь! – одернула их мама.

– А что он! – сказал Дзэнта.

– А он что! – сказал Сампэй.

– Довольно! – остановила их мама.

Они разошлись. Сампэй заметил усмешку на сомкнутых губах брата и первым крикнул:

– Эй, ты!

– Чего? – отозвался Дзэнта и, не выдержав, выдохнул: – Что, испугался?

И когда Сампэй ринулся на него снова, он отступил:

– Ну, не скажу! Не скажу! Не лезь.

И, сдержав смех, улизнул из комнаты. Однако, когда Сампэй ушел, потихоньку пробрался к матери и сообщил:

– Мама! А Сампэй сказал, что тот человек на лошади пахнет дедушкой, очень приятно пахнет.

– Неужели? – удивилась мама и, вопреки ожиданиям Дзэнты, не засмеялась, а взглянула на него серьезно и печально.

Вечером, когда Дзэнта и Сампэй уснули, Хисако спросила у мужа:

– Что же делать?

– О чем ты? – не понял тот.

– Да о дедушке Оно.

– А ничего не нужно делать.

– Но странно же! Да и Сампэя жалко. Сегодня, например, он сказал, что дедушка очень хорошо пахнет. Наверно, когда он ехал с ним на лошади, почувствовал что-то родное.

Итиро молчал с мрачным видом.

Здесь автор должен сообщить читателю, что старик на лошади был не кем иным, как отцом матери Дзэнты и Сампэя, то есть их дедушкой. Более десяти лет назад он отрекся от своей дочери из-за того, что она вышла замуж за Аояма Итиро, отца Сампэя и Дзэнты. В то время Аояма служил на фабрике у их деда. Там же работал некто Рок аи Т эйдзо. Когда он понял, что Аояма Итиро собирается жениться на дочери старика, он наговорил на Аояму, сказал, что тот «красный». Старик вспылил и отрекся от дочери. С тех пор и поселилось это горе в семье Аоямы Итиро. Они жили в Осаке, в Токио, затем вернулись на родину, купили несколько коров и занялись продажей молока. Прошло много лет. У старика не было детей, кроме дочери, и теперь, когда ему перевалило за семьдесят, он тосковал по ней. Но виду не показывал – очень гордился своим твердым характером, ведь когда-то, в молодые годы, он был кавалерийским поручиком. Не нашлось рядом никого, кто помог бы наладить отношения деда с семьей дочери. Опасались его вспыльчивого характера. Попробуй-ка заикнись – старик на глазах у всех разобьет вдребезги пепельницу.

А дочь его, напротив, была очень мягкой по характеру. И поэтому она говорила теперь мужу:

– Знаешь, Сампэй только недавно перестал спрашивать, почему у нас нет ни дедушки, ни бабушки. А то все приставал с расспросами.

Слушая жену, Итиро мрачнел и хмурился.

– Что же поделаешь! Это не по моей вине случилось, – заметил он.