Текст книги "Ангел смерти (СИ)"
Автор книги: Дылда Доминга
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
Болезнь
На следующий вечер Соня снова сидела на кухне у Иры, и они пили чай. Напряженность просто-таки звенела в воздухе.
– Что он тебе сказал? – первая не выдержала Ира.
– Что я больна, как и ты, – впервые Соня назвала ее неофициально, так, будто болезнь породнила их сильнее крови. Ира потянулась и сжала ее руку.
– Он мог ошибиться, – проговорила она, заметно побледнев.
– Ты ведь знаешь, что он не ошибается, верно? – спросила Соня. – Он и тебе сказал в свое время, так?
Ира молча кивнула.
– Я была в больнице, – Соня высвободила руку и поднялась из-за стола, начиная мерить помещение шагами. – Я договорилась, заплатила, у меня взяли анализ, потом отправили на томографию.
– И? – Ира была бледнее нежно-голубых стен.
– Она небольшая, но в таком месте, которое они не могут прооперировать, – Соня вновь опустилась на стул, напряженно глядя на Иру.
– В мозгу? – беспомощно прошептала Ира.
– Да, в мозгу.
– А что насчет терапии?
– Ира, – взорвалась Соня, – мне двадцать пять лет! Я не хочу свои последние месяцы провести лысой, шатающейся, постоянно блюющей уродиной.
– Если терапия щадящая… – начала Ира.
– Щадящей можно убрать остаточные явления после операции, ты это знаешь не хуже меня, – устало проговорила Соня, обхватывая голову руками. – А со мной так не выйдет. Они сразу заговорили о терапии, но я отказалась.
– Сонюшка…
– Ир, они поджарят мне мозг.
– Но если она будет расти, ты потеряешь память, ясность мышления, тебя будут мучить боли.
– Да, со временем. Но ближе к концу, – на лице Сони появилась горькая улыбка. – А я ведь тоже думала, что буду жить вечно.
– Ты… маме говорила? – запинаясь, спросила Ира.
– Нет, и ты не говори, – отрезала Соня. Она не хотела еще и с мамой сражаться на предмет терапии. Колеса – другое дело, их она будет глотать, и делать уколы, но только не этот метод-плацебо надежды. Когда все станет совсем плохо, тогда и скажет, когда уже некуда будет деваться. Впрочем, судя по прогнозам, к тому моменту она станет таким овощем, что ей уже будет все равно.
– Соня-Соня, – покачала головой Ира, теребя пальцы и ощущая свою полную беспомощность. Слезы появились в ее больших измученных глазах.
– Не надо, Ира, тише, – Соня подошла к тетке и обняла ее. – Тебе нельзя нервничать, не надо. Хватит с нашей семьи мучеников.
– Ты всегда была мне, как дочка, – прошептала Ира, – только болезни мои не надо было брать в наследство.
– Ничего, Ира, справимся, мы справимся, – Соня поцеловала ее в макушку, продолжая укачивать. Ира так потеряла в массе за время, проведенное в больнице, что теперь Соне казалось, что она обнимает большую костлявую птицу.
* * *
Соня ехала в метро, глядя на проносящиеся мимо огни, когда у нее начала кружиться голова и плыть картинка. Усилием воли она заставила отступить неприятные ощущения, но чувство страха пронзило ее от основания позвоночника до самой макушки. Неужели теперь это норма? Неужели еще через пару недель или месяц она грохнется однажды посреди вагона, утратив связь с реальностью, только для того, чтобы затем встать, прожигаемая любопытными взглядами окружающих и еще через пару дней упасть снова? И так по кругу, пока все не закончится. Пока за ней не придет Филипп, или Табрал, или забытый возлюбленный, если она не слишком успела нагрешить. Да что она вообще успела? В сущности, настоящего любимого у нее так и не было. Те парни, которые встречались ей по жизни, едва ли тянули на эту роль. Но и сейчас, зная все, она не могла лихорадочно носиться по городу, надеясь в свои последние месяцы встретить истинную любовь. Это было бы слишком глупо и наивно даже для ее страдающих мозгов.
Медленные глубокие вдохи и выдохи помогли почувствовать себя лучше, опасность миновала. Не хотелось с самого начала оказаться прикованной к кровати, так что стоило держаться до последнего. Даже Денис со своей манерой обнимать и класть руки, куда не следует, казался ей сейчас милым. Все люди и мир вокруг вдруг стали во сто крат привлекательнее. Люди никогда не ценят того, что имеют.
Беседы с Ирой по вечерам делали ношу немного легче, а иногда они вместе ходили к Чу Пену, и после занятий он поил их своим фирменным чаем. Временами старик смотрел на Соню так, что она знала, что он ковыряется у нее внутри, но его усилия не вызывали в ней раздражения. Она доверяла Чу Пену – в конце концов, он сказал правду. Но никогда и ни с кем не говорила о Филиппе, да и в последнее время больше его не видела, что было только к лучшему. Хотя в самом начале, когда она только узнала о том, что обречена, ей хотелось отыскать Филиппа и бросить ему в лицо все, что о нем думает – и пусть забирает ее жизнь. Так у нее был бы шанс уйти человеком, а не безмозглым растением.
Твои руки могут быть нежными
Маша крутилась у зеркала, глядя, как на ней сидит старое летнее платье.
– Не хочешь сходить по магазинам? – спросила она у Сони. – Сейчас кругом распродажи летней одежды.
– Нет, спасибо, – Соня смотрела на яркие юбки, выглядывавшие из шкафа, и в голову невольно закрадывалась мысль, а понадобится ли ей еще летняя одежда или уже нет?
– Не в настроении? – спросила Маша, оборачиваясь.
– Ага, – согласилась Соня, ничего не объясняя.
– А что у тебя на личном фронте? – поинтересовалась Маша.
– Только не начинай, – скривилась Соня, будто лимон откусила.
– Не начинать что?
– Ничего.
– Может, Денис? – усмехнулась Маша, зная в какое бешенство приводит подругу одно упоминание о нем. Но на этот раз Соня почти никак не отреагировала, лишь вяло улыбнулась.
– Что с тобой? – спросила Маша, отходя от зеркала и усаживаясь рядом с Соней на диван.
– Не знаю, – соврала Соня, – осень, наверное.
– Хочешь, сходим в клуб? Или просто в бар?
– Нет, правда, не хочу, спасибо, – Соня поднялась и засобиралась домой. Что она могла сказать подруге? Что дискотеки теперь не для нее? Что в духоте и мигании огней она теперь запросто может потерять сознание? Что ей уже можно забыть о развлечениях? Так странно, так несправедливо, так рано.
Поделиться и сказать правду, чтоб тебя жалели и косились? Чтобы каждую твою глупую мысль или паршивое настроение списывали на болезнь? Чтобы за ореолом мученика перестали видеть тебя саму? Чтобы придерживали, как мама тетю Иру, на каждой лестнице? Соня плотнее намотала шарф, укрываясь от холодных порывов воздуха. Как же все это глупо. Ее ноги уже привычно прокладывали маршрут к больнице. Контроль, вечный контроль, бесполезные беседы с лечащим врачом и очередные уговоры. Как же она устала – не от болезни, а от этой сплошной рутины. Люди даже смерть сумели превратить в рутину. Соня горько усмехнулась, заворачивая за угол и спускаясь к больнице.
В холле царила суматоха, а во дворе стояла куча скорых.
– Что случилось? – спросила Соня у пробегающей мимо медсестры.
– Не загораживайте дорогу, – зло бросила та, и Соня отшатнулась в сторону, не став объяснять, кто она и что тут делает. Потом заметила другую сестру, из своего отделения.
– Света, – позвала ее Соня, и Света, обернувшись и узнав ее, подошла ближе.
– Сонечка, здравствуй, как ты?
– Как всегда, а что тут у вас происходит?
– Мы дежурные сегодня по скорой. Произошла авария в городе. Маршрутка столкнулась с легковой, и еще грузовик. Так что у нас сегодня полный завал. Подойдешь завтра, хорошо, котенок?
– Хорошо, – оторопело пробормотала Соня, глядя на царящий вокруг хаос и понимая, наконец, его причины. У Светы была привычка называть всех пациентов моложе шестидесяти – «котенок», но звучало это даже нежно на фоне всего остального больничного официоза.
Соня отошла к стене как раз вовремя, потому что мимо нее пронеслась каталка с капельницей и двумя санитарами. Пострадавших действительно было много. Маршрутка, видно, была битком. Часть из них лежала в холле прямо на полу, по мере возможности их вывозили на лифтах на другие этажи. Глядя на весь этот кошмар, Соня не сразу заметила его, а когда заметила, так и осталась стоять на месте.
Табрал поочередно оказывался рядом с разными людьми. И выглядело все так, словно, когда он был с кем-то, весь остальной мир для них отступал. Аудиенция у самого бога смерти. О чем он их спрашивал? Как много они грешили? Женщина истошно вопила, пока ее глаза не закатились. С ней он, пожалуй, не говорил, так, постоял рядом. Мужчина орал и ругался, потом несколько раз дернулся, захрипел, и на этом все закончилось. Соня с замиранием сердца наблюдала, к кому же он подойдет следующему, кого выберет. Следующей оказалась девочка лет семи или восьми. Темные волосы, милое пухлое личико. Соня дернулась. Она не может просто стоять и смотреть, она должна помешать ему. Только не эта девочка, довольно. Карие доверчивые глаза с надеждой смотрели на Табрала. Он что-то рассказывал ей, улыбаясь, и девочка улыбнулась в ответ, потом протянула обе ручонки к демону. Он склонился к ней и взял ее на руки. Ноги Сони задеревенели, и она не смогла сделать ни шага. Может, это было его колдовство, а может, элементарная трусость, но она могла лишь стоять и смотреть, что будет дальше. Дыхание толчками вырывалось из ее груди. Девочка обняла демона за шею и положила голову ему на плечо, потом, сладко зевнув, закрыла глаза. Он бережно, словно хрупкую куклу, опустил ее назад на носилки. И тут же к девочке бросился врач, крикнув что-то коллегам. К нему присоединились две медсестры, они суетились, пытаясь что-то сделать. А Соня смотрела на них, зная, что девочке уже ничто не поможет.
Табрал не уходил, он по-прежнему стоял возле ребенка и грустно смотрел на бесполезные попытки врачей ее реанимировать. Его темные брови были нахмурены, черные глаза не отрывались от лица умершей. Волевой подбородок, прямой нос с чуть приподнятыми крыльями, и черные слегка вьющиеся волосы. Только теперь, в искусственном свете больницы, Соня рассмотрела его, как следует, в деталях. Она подумала о том, как бережно он прижимал к себе девочку, как забрал – стараясь не испугать, убаюкал, рассказав сказку. И что-то вроде благодарности колыхнулось у нее в груди. Значит, все же, есть справедливость. Те, кто заслужил, страдают от ужаса. Кто заслужил лучшее – уходят мирно или одариваются счастливыми видениями. Соне не хотелось загадывать, что ждет ее. Какой человек с уверенностью может сказать, хорош он или плох. Нет, конечно, она не убийца и не вор, но и не мать Тереза. Соня понятия не имела, какие дела ее жизни перевесят: хорошие или плохие. Демон за ней придет или… или кто? Она даже не могла представить того, кому была бы рада в последние свои минуты, кто вызвал бы на ее лице слезы умиления, как Филипп у старушки. Или какая сказка могла быть настолько хорошей, чтобы заставить ее мирно уснуть на плече у смерти.
Когда Соня очнулась от своих мыслей, он уже стоял над худым некрасивым мужчиной, залитым кровью. Одна из медсестер метнулась в его сторону, но другая, дернув ее за рукав, потащила к другому пострадавшему.
– Подождет.
– Почему? – удивилась первая.
– Водитель маршрутки, – кивнула та на худого. – Из-за него все и случилось.
Соня смотрела, как Табрал просто стоит над раненым, и вроде бы ничего не делает. Но потом водитель заплакал, а через несколько секунд его тело стали сотрясать настоящие рыдания.
– Что же я наделал, – завыл он, – какой же я дурак. Боже, нет, – он метался на носилках, едва не сваливаясь с них. Но окружающие были слишком заняты, чтобы успокаивать его истерику. Испачканным в крови кулаком он бил себя в грудь. Соня взглянула на лицо Табрала и увидела там следы едва заметного удовлетворения. Затем он резко развернулся и, как всегда, зашагал прочь.
«Значит, смертей больше не будет», – с облегчением подумала Соня и снова с тоской посмотрела на девочку. Будет ли он также нежен с ней, когда настанет ее время? Или заставит раскаиваться и горько плакать? Соня вдруг поняла, что для нее почему-то важно не выглядеть перед ним полным ничтожеством. Не важно, что она натворила и что скажут весы добра и зла, но она имеет право уйти человеком, сохранив хотя бы каплю достоинства.
Храбрые уходят, не оборачиваясь
– Выглядишь, как воин, – добродушно усмехнулся Чу Пен, когда Соня заглянула к нему вечером на чай.
– Только безоружный, – ответила она, усаживаясь на подушку.
– Оружие бывает разным, – заметил старик, заливая кипяток. – Можно вооружиться мужеством, верой или состраданием. Но главное, что отличает воина – это его внутренняя сила и честь.
– Мундира, – добавила Соня и рассмеялась.
– У меня ты смеешься, а Ира жалуется, что ты не улыбаешься.
– Жалуется? – насторожилась Соня.
– Успокойся, – махнул рукой Чу Пен, – она переживает за тебя. Не будь такой резкой, это необязательно.
Соня приняла из его рук чашечку и совет, и постаралась расслабиться, что было не так уж и сложно с удивительным чаем Чу Пена. В его аромате чудился и жасмин, и цветочный мед, и ваниль.
– Больше ни о чем не спросишь? – мягко подшутил над ней старик. – Ты ведь так любишь вопросы.
– У меня уже больше ответов, чем мне нужно, – ответила Соня, и Чу Пен удовлетворенно кивнул, словно она, наконец, сказала что-то мудрое.
– Так и есть, – согласился он.
И они остались сидеть в тишине, нарушаемой лишь периодическими глотками и звуками чашечек, опускаемых на стол. Рядом с Чу Пеном время текло словно бы в ином ритме, неспешнее и мягче. И он не вел себя с Соней, как с больной. В его отношении к ней с самой их первой встречи ничего не изменилось, разве что они стали ближе. И хотя, все те слова, которыми они обменялись, исчислялись парой сотен, Соня стала воспринимать его, как своего наставника и друга. А что чувствовал Чу Пен – было загадкой, он обычно сидел рядом, полуопустив веки и то ли присутствуя, то ли отсутствуя. Но рядом с ним в душе наступал мир, и сами мысли о конечности всего сущего уже не казались такими непоправимыми.
– Если хочешь избежать хаоса в момент смерти, – сказал Чу Пен, – нужно войти в нее осознанно. Тогда ты будешь понимать, что происходит, и никакой демон тебя не напугает. Потому что ты поймешь, что то, что ты видишь – всего лишь его игра, независимо от того, кем он тебе предстанет.
– Но ведь это не изменит результата, верно? – подняла глаза Соня.
– Нет, – мягко улыбнулся Чу Пен, – но избавит тебя от иллюзий.
– Вы не слишком-то верите, что у меня они будут радостными? – уточнила девушка.
– Дело не в этом, – отозвался Чу Пен, прихлебывая, – иллюзии, какими бы они ни были – ложь. Незачем обманывать себя, если этого можно избежать.
Соня задумалась над его словами, но не могла согласиться с ними полностью.
– А что будет потом?
– Мы ведь говорили об этом: рай или ад, – усмехнулся старик.
– А они – иллюзорны?
– Только в том же смысле, в каком иллюзорна жизнь, – туманно ответил Чу Пен.
– А жизнь иллюзорна?
– Насколько реален сон? – спросил он.
– Нереален, – ответила Соня.
– Но когда ты находишься в нем, разве ты его считаешь нереальным?
– Нет, – покачала она головой.
– Разве существует для тебя еще какая-то реальность, кроме сна?
– За исключением редких моментов, нет, – согласилась Соня.
– Тогда что реально? Откуда ты знаешь, что мы не спим?
– Потому что снов много, но каждый раз я пробуждаюсь здесь.
– Здесь – это где? – хитро прищурившись, поинтересовался Чу Пен, и Соня невольно улыбнулась в ответ.
– Понятия не имею.
– Именно, – кивнул он. – Ад и не-ад также реальны для умерших, как и жизнь.
– Что же тогда не-сон?
– Это тема для отдельного разговора, – уклончиво ответил Чу Пен и стал собирать чашки.
Что он хотел этим сказать? Что у нее все равно недостаточно времени, чтобы понять? Наверное, что-то вроде того.
Соне в очередной раз стало грустно. Вот ей опять из гостеприимной комнаты Чу Пена выходить в темноту и холод улицы. И не будет его мудрых советов и странных фраз. Но их не будет и тогда, когда придет время встретиться с Табралом. Все, что происходит, всегда случается один-на-один. Иллюзии… Ее не пугает демон смерти таким, каким она его видит. Даже больше. Соня вспомнила его сильные руки, которыми он подхватывал девочку, глаза, в которых отражалось столько терпения и мудрости, сколько она не видела даже у Чу Пена – самого загадочного из известных ей людей. Табрал не играл с умирающими, не насмехался над ними, он выполнял свою работу, нравилась она ему или нет. И однажды он придет и за ней. Соня поняла, что больше не боится.
День рождения
Мама хлопотала на кухне, в комнате раздавались голоса гостей. В двухкомнатной квартире родителей негде было разминуться. Вся мебель из большой комнаты перекочевала в маленькую, а в большой поставили два стола один за другим. У отца был день рождения. Даже Сонин брат приехал со своей семьей, и к общему шуму добавилась еще пара кричащих и гоняющихся друг за другом мальчишек.
– Где там наша тетя Соня? – приговаривал брат, поймав одного из них. – Верно, вот она. Идите, поиграйте с тетей.
И они накинулись на Соню, атакуя с двух сторон.
– Покатай, – визжал младший Деня, – покатай меня, – цепляясь за шею и пытаясь оседлать Соню.
– А ну, оставьте тетю в покое, – вмешалась Лидия, жена брата. – Я кому сказала!
И дети с криками унеслись по коридору.
– Дети – это морока, конечно, но такая радость, – сказала она Соне, и та неохотно кивнула. Ей ни к чему было думать о детях. У нее их никогда не будет. Соня вообще смотрела на сидящих за столом гостей так, словно выглядывала из-за ширмы. Они были актерами в пьесе, роль в которой ей не досталась. Соня наблюдала за ними со стороны, больше не участвуя во всеобщем веселье. Только Ира понимающе иногда поглядывала на Соню, и Соня грустно улыбалась в ответ. Следующего дня рождения для нее, вероятнее всего, не будет.
– Соня, скажи тост, – подтолкнул ее брат, наливая гостям вино и шампанское.
– Я? – удивилась Соня, оторвавшись от своих мыслей.
– Семен, я хотела бы пожелать тебе, прежде всего здоровья… – пришла ей на выручку тетя, подымаясь с бокалом, и общее внимание переключилось на нее.
– Спасибо, Ира, а я в свою очередь хотел бы выпить за твое здоровье, – произнес отец, и все шумно его поддержали, чокнувшись бокалами. Все были в курсе истории Иры, благодаря маме, так что или сочувствовали или попросту боялись оказаться в аналогичной ситуации.
– … за здоровье детей, – выдернула из очередных раздумий Соню чья-то громкая фраза, и снова раздался звон бокалов.
«Не стоит», – подумала Соня, – «мне уже не пригодится здоровье. Выпейте лучше за то, чтобы я оказалась в хорошем месте. Или вообще нигде? О чем там так туманно упоминал Чу Пен? В не-сне? О том, чтобы я проснулась, потому что, возможно, только возможно, но все же, вы мне все снитесь. И ты, мама, в своем праздничном зеленом платье, и ты, отец, с подернутыми легкой сединой волосами, и брат с женой и мальчишками, и все остальные – мне только приснились. И Чу Пен – мой проводник во сне, а быть может, я сама в облике старого китайца, которая помнит о том, что где-то есть настоящая реальность и пытающаяся пробиться к себе в сон.»
– Сонька, ну скажи же что-нибудь! Уснула, что ли? – возмутился брат, толкая Соню плечом.
– За пробуждение, – тихо сказала Соня, и ее слова утонули в смехе гостей.
– Завтра выходной, отоспишься, – смеясь, громко сказал брат. Они так и не поняли, о каком пробуждении она говорила. Соня смотрела на их лица: их голоса и смех доносились будто издалека – скоро она покинет их сон. Будут ли они все также смеяться или исчезнут вместе с ней? «Будут», – ответил внутренний голос, – «и свидетелем тому служит Табрал». Это общий сон, и каждый, кто пробуждается, становится еще одной проснувшейся клеткой единого сознания, а каждый, кто засыпает – попадает в один и тот же сон.
Опера
В опере пахло запыленным бархатом и старой обивкой. Соня решила сходить в нее только потому, что многие восхищались этим видом искусства и называли его самым совершенным, а она же, в сознательном возрасте, так ни разу и не побывала здесь. Ей было почти безразлично, что именно слушать, и потому Соня просто, придя в кассу, купила первый попавшийся билет. Оказывается, ей повезло, и она стала счастливой обладательницей сданного места на балконе.
Наверное, пение должно было вызывать сильные эмоции, но затянутые в корсет толстые дивы, изображающие юных влюбленных, не внушали Соне никакого доверия. Она не сопереживала им, и потому опера превратилась для нее в еще один слабо сыгранный спектакль. Арии могли бы быть красивыми, если бы в них вложили душу, но Соня не ощущала в них ничего, кроме пустоты, увы.
В антракт люди сплошным потоком потекли к лестницам, буфету и туалетам, негромко переговариваясь и создавая мерный гул. Соня сделала шаг-другой на выход и внезапно покачнулась. «Только не сейчас, пожалуйста, только не снова», – подумала она, но ни мыслями, ни уговорами ее приступы остановить было невозможно. Они приходили и уходили, когда им было угодно.
– Осторожнее, – услышала она приятный мужской тембр, – и чья-то рука поддержала ее под локоть. Черный фрак, белая рубашка, бабочка – какая изысканность. Ее глаза поднялись к его лицу, и губы так и остались приоткрытыми, не испустив ни единого звука. Рядом с ней стоял Табрал.
– Вам плохо, может, воды? – мягко предложил он.
Она покачала головой, хотя во рту у нее внезапно пересохло. Память услужливо выудила для нее картинку, как девушка из больницы делает свой первый и последний глоток любезно предложенного им кофе.
– Тогда, может, выйдем на свежий воздух? – настаивал он, и на этот раз Соня кивнула. Судьбы не изменить, а лишние свидетели ни к чему.
– Вам холодно? – он взял ее дрожащую руку в свою.
– Нет, – покачала головой Соня, хотя они и вышли на улицу без ее пальто. Но какая разница, уйдет ли она из жизни замерзшей или согретой – разве это что-нибудь изменит? Она позволила себе поднять глаза и посмотреть в его лицо. Черные глаза были еще прекраснее, чем она помнила. Глубокие, словно темные озера, и завораживающие.
– Ты так смотришь, что это сводит меня с ума, – неожиданно сказал он, и глаза Сони в изумлении раскрылись шире. – Я знаю, что потом могу пожалеть об этом, но, в конце концов, я ведь тоже мужчина. – И он прильнул к ее губам.
Соня подалась ему навстречу. Его губы оказались мягкими и требовательными одновременно, они пахли свежестью и ночью, туманом, плывущим над водой. В то время как его костюм источал тонкий аромат жасмина и еще чего-то совсем едва уловимого. Соня вдруг поняла, что давно мечтала прикоснуться к нему, ощутить его руки на себе, что ее влекло к нему, и только ее уникальная слепота и отсутствие нормального опыта в отношениях могло не позволить ей понять это раньше. Тихий стон сорвался с ее губ прямо ему в губы. Табрал проглотил его и прижал ее тело плотнее к своему. Она сходила с ума по нему, словно нарочно одевшемуся подчеркнуто элегантно, чтобы не оставить ей ни малейшего шанса. Он выглядел сегодня великолепно, но, тем не менее, это по-прежнему был он, не демон и не ангел, а тот, кого она знала. Пальцы Сони ощущали силу его рук под тканью фрака, и ей хотелось провести кончиками пальцев по его коже, прильнуть телом к телу. Словно в ответ на ее мысли, Табрал нежно провел рукой по ее спине в глубоком вырезе платья. Он чуть склонил голову и теперь упивался ее шеей, а Соня смогла вдохнуть запах его спутанных волос. В них ощущался след дыма, и она задумалась о том, с каких пепелищ явился он к ней. Когда первый наплыв чувств слегка улегся, Соня поняла, что он не только считает, что она видит его иным, но и полагает, что девушка слышит лишь то, что ей положено слышать. Ни один мужчина в здравом рассудке при первой же встрече не сказал бы тех откровенных вещей, что он шептал ей сейчас на ухо, обо всем том, что и как хочет с ней сделать, в деталях. И это сводило с ума еще сильнее. Образы, представавшие перед мысленным взором после его красочных фраз, заставляли сдаться без сопротивления. Соня сама не заметила, как сильнее прижалась к Табралу, выгибаясь ему навстречу.
– Как же ты его хочешь, – прошептал он, опускаясь к ее груди. – Как дрожишь. Я не сразу понял, что не от холода. Прости, ты, конечно, все равно ничего не поймешь, но в этот раз все будет по-настоящему, – пообещал он, впиваясь губами в ее грудь.
От этого обещания у Сони ослабели ноги, и она повисла в руках Табрала. Он, казалось, даже не заметил ее веса – зверь, живущий в нем, вырвался наружу.
Соня не понимала, где они находятся. Большая пустая квартира, огромная кровать – у Табрала есть дом? Она разметалась на простынях после ночи любви, усталая и счастливая, словно только теперь, наконец, расслабилась по-настоящему, так, как никогда не получалось раньше. Вот о чем щебетали ее подруги. Наверное, именно о таком сексе, которого она не знала до сих пор. Соня чуть повернула голову и посмотрела на спящего рядом мужчину. Без фрака он был ничуть не хуже. Впрочем, она отметила это еще тогда, когда видела его в джинсах и футболке. Соня переплела свою ногу с его длинной мускулистой ногой и блаженно вздохнула. Табрал пошевелился и приоткрыл один глаз.
– Привет, – хрипло прошептал он со сна. – Уже проснулась? – Второй глаз его раскрылся полностью, и он пробудился окончательно. – Жаль, все могло бы быть намного проще, если бы ты спала.
Страх голодным зверем шевельнулся в груди Сони, но она заставила его улечься. Нет, только не сейчас – если он поймет, если догадается, тогда всему конец. Их удивительной сказке конец, а она его не желала. Узнать, что в мире есть такое пронзительное счастье и не испытать его еще хотя бы раз? Нет, только не так.
– Филипп, – прошептала она, выбрав первое пришедшее ей на ум имя.
– Значит, Филипп? – усмехнулся он. – Знаешь, я ему завидую. Когда ты так смотришь на меня, я готов оставить тебя еще на одну ночь.
– Филипп, подари мне еще одну ночь, пожалуйста, – прошептала она и взглянула на него так, словно не существовало ничего в мире желаннее этого. Ее губы были слегка приоткрыты, припухшие от ночных поцелуев, в глазах светилась мольба, тонущая в любви, тело само тянулось к нему, обжигая и даря обещания неземного наслаждения.
Табрал дрогнул. Он смотрел на нее и не мог отвести взгляд. Она была чудом, существом, пришедшим к нему из снов, она была почти слишком прекрасна, чтобы быть настоящей. Он должен был ее забрать, но что в мире вечности изменят одна или две ночи? Он заберет ее, чуть позже. Его губы впились в Сонины обжигающим поцелуем.
