Текст книги "Смерть на горячем ветру"
Автор книги: Дуглас Уорнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)
Глава восемнадцатая
Я ощупью вошел в квартиру и рухнул в кресло. Меня подташнивало. Все и так было написано у меня на лице, но я пересказал им содержание разговора. Маргарет хотела броситься к Рэйнхэму, но я удержал ее.
– Его не пронять доводами разума. Это форма сумасшествия или умственная слепота. Она – бич человечества.
– Но что нам теперь делать? – шепотом спросила Маргарет.
Еще до того, как Джон Холт заговорил, я знал ответ; и, зная его, вздрогнул от ужаса.
– Нам остается только одно, и это может сделать единственный человек, – произнес Холт. – Это ты, Иэн. Лондон должен быть оповещен., И ты его оповестишь.
– Нет!
– Да, – твердо сказал Холт.
– О, да, Иэн! Да!
– Они ждут, – продолжал Холт. – Я им сказал, что сэр Гаи выступит перед ними со ступенек дома. Так как он не будет выступать, это должен сделать ты.
– Это единственное решение, – сказала Маргарет.
– Но я недостаточно авторитетен, чтобы выступать! Меня никто не станет слушать.
– Ты заставишь их слушать.
– Я вызову панику!
– Нет, если найдешь правильный подход.
– Но я его не найду! Я не оратор.
– Хорошую историю не нужно хорошо рассказывать. Это слова одного редактора «Телеграм», который не любит красивых фраз.
– Расскажи правду и заклейми дьявола, – вставила Маргарет.
– Заставь людей сдвинуться с места, – заключил Джон Холт.
Я весь вспотел и страшно перетрусил.
– Мы должны попробовать обратиться к Фиггину или Грэм-Лонгу. Даже к Моргану.
– Я выйду на них, – пообещала Маргарет. – Я им обрисую всю ситуацию. Но, как ты сам говорил, это займет время. Ты же можешь дать первый толчок снежному кому.
Я вздрогнул.
– Это твое дело, Иэн. Твоя история. Ты довел ее до логического конца. Ты должен смотреть в лицо фактам. – Холт положил руку мне на плечо. – Это не так страшно, как тебе кажется. Большинство ребят за дверью, ты знаешь.
Я представил себе последствия провала. Увидел станции метро, атакуемые охваченными паникой толпами, кричащих людей, сражающихся за места в автобусах, ошалевших водителей, мчащихся по запруженным улицам. На ноги я встал не очень твердо. Но время поджимало.
– Первым я обращусь к Моргану, – сказал Холт, – потому что он одной ногой на нашей стороне. Пусть он пойдет к комиссару полиции. Затем я возьмусь за политиков.
– Да, – согласился я, мысленно уже находясь снаружи, пытаясь найти слова, чтобы убедить, заставить поверить – и не вызвать панику.
– Мы должны попытаться пройти к входной двери, – сказала Маргарет. – Тебя должны видеть выходящим из дома сэра Гая, а не вылезающим украдкой из-за утла.
– Удачи! – пожелал Холт, набирая уже чей-то номер. Маргарет прошла вперед, чтобы удостовериться в том, что путь свободен, и через несколько минут мы на цыпочках прошли через весь дом. Маргарет распахнула входную дверь. Мне в глаза ударило солнце. Со всех сторон на меня смотрели удивленные и заинтересованные лица. Завращались объективы теле– и фотокамер, берущие меня в фокус. Микрофоны приблизились к моим губам. Черт бы меня взял, если я знал, что собирался сказать!
Неожиданно чей-то голос сказал:
– Большинство из вас знакомы со мной хотя бы мельком, как с редактором газеты «Ивнинг Телеграм».
Боже мой! Это был мой голос! Я слушал себя с громадным интересом.
– Я сегодня весь день работал над ужасной историей. Все документы, относящиеся к ней, здесь, у меня в руках. – Я взмахнул стопкой бумаг. – Они предсказывают Лондону страшную катастрофу и ужасающее число жертв, если мы все сразу же не примем меры.
Я прервался, чтобы передать документы Маргарет.
– Раздай их им для ознакомления, – попросил я ее. Шаг за шагом я пересказал всю эту историю, сжимая и сокращая ее, упоминая ключевые моменты, вскользь упоминая о действующих лицах, выкидывая несущественное. Редко когда мне так помогали навыки, приобретенные на должности помощника редактора, привыкшего сокращать повествование без ущерба для связности и занимательности. И я их увлёк. И, видит бог, заставил поверить! Пока я не кончил, никто не издал ни звука.
Но это было лишь первое и простейшее испытание. Я убеждал людей, привыкших к обработке новостей, проверке данных, принятию быстрых решений и действию в соответствии с ними. Теперь же я должен был обратиться по телевидению непосредственно к потенциальным жертвам. Я должен был сказать им, что самое сердце великого города обречено, и они должны бежать из него, спасая свои жизни. Что еще можно сказать, кроме как «Бросайте все и удирайте отсюда»? А это будет толчком к паническому бегству.
Ребята с телевидения меня подбодрили, что было очень кстати, и я вышел в эфир. Из сказанного мною я помню очень мало, но очевидно – хотя и неясно, как, – что я взял правильный тон. Мое вспотевшее лицо, изможденные черты и выдававший крайнее отчаяние голос убедили зрителей в срочности дела, пока мои слова описывали худшие стороны ожидаемого несчастья. Я не стал объявлять точного часа землетрясения и грубо, как политикан, солгал, заверив их, что власти приводят в действие экстренные планы эвакуации. Я описал с возможно большей точностью границы области, которую охватит землетрясение. И в этот момент, когда я уже подходил к концу, Рэйнхэм попробовал испортить все дело. Из-за угла вынырнула машина. Поняв, в чем дело, я тихо выругался: как министр внутренних дел, Рэйнхэм приказал арестовать меня за нарушение Закона о государственной тайне на основании того, что в мои руки попала секретная информация.
Я ускорил ход своих рассуждений, подхлестываемый временем. Зрители не должны стать свидетелями моего ареста. Это вызвало бы невероятное замешательство и зачеркнуло бы все то, что я смог сделать.
– Те из вас, кто живет или работает в опасном районе, пожалуйста, немедленно покиньте его. Если вы на работе, оставьте ее и уходите. Если вы дома, закройте двери и отправляйтесь в безопасное место. Возьмите минимум одежды и принадлежностей – принимаются меры к тому, чтобы вы были размешены соответствующим образом, где бы ни оказались. – «Ты проклятый лгун, Кэртис», – подумал я. – Владельцы машин, пожалуйста, возьмите с собой пешеходов. Семьи, разделенные обстоятельствами, работой или покупками, пожалуйста, не пытайтесь найти друг друга. Вы только парализуете линии связи и помешаете принятию необходимых мер соответствующими службами. Можете быть уверены, что через несколько часов вы сможете воссоединиться.
Боковым зрением я видел, что время кончалось. Ко мне бежали полицейские.
– Уходите мирно, – сказал я. – Уходите спокойно, в полном порядке. – А затем, почувствовав вдохновение, добавил: – Более того! Уходите как Лондонцы! Идите с песней!
Я подал рукой команду «конец» и вышел из поля зрения операторов. Я только-только уложился. Через десять секунд меня арестовали.
Я не оказал сопротивление. Маргарет хотела поехать со мной, но я понимал, что это бесполезно. И хуже, это вовлекло бы и ее. Я поцеловал ее и попросил позаботиться о том, чтобы самой выбраться вовремя из опасной зоны. Потом меня повели через шумевшую удивленную толпу. Меня привезли в полицейский участок, зарегистрировали и предъявили официальное обвинение, а затем заперли в камере. Во время этих процедур единственными моими словами, кроме сообщавших мое имя и адрес сидевшему за столом сержанту, была повторная просьба о получении разрешения на разговор со старшим инспектором Специальной Службы Морганом.
Когда за мной захлопнулись двери камеры, я разволновался. Смог ли я что-нибудь сделать? Или только ухудшил ситуацию? Где Маргарет? Ее не арестовали; хватило ли у нее здравого смысла последовать моему совету и покинуть центр Лондона? Стала ли полиция разговаривать с Морганом? А если даже и стала, то что он мог сделать? Как дела у Холта? Даже если он и убедил Моргана действовать, то смог ли Морган убедить комиссара полиции? Мог ли Холт побудить действовать остальных министров? Ведь принятие положительного решения политиками – это медленный, болезненный процесс.
Эти и многие другие бесполезные размышления были неизбежной реакцией человека, у которого, с одной стороны, нервы на пределе, а с другой, нет возможности что-либо предпринять. У меня хватило ума понять это и перестать беспокоиться о вещах, для меня не достижимых. Я даже начал смотреть на вещи беспристрастным, чтобы не сказать циничным, взглядом. Это отучит тебя высовываться, Кэртис, говорил я себе. Ты и Колстон, вы оба ждете похорон, каждый в своей могиле, один в грязи какого-то морга, куда его доставили, а другой в тюремной камере. Живой и мертвый, оба готовы к погребению. А может быть, участок и морг переживут даже землетрясение?
«Зек», вот кто я такой», – подумал я, давая другой ход своим мыслям. Заключенный. Помещенный в тюрьму за пропаганду своих убеждений. О, я оказался в хорошей компании. Половина премьер-министров в Британском Содружестве Наций побывали в тюрьмах Еe Величества до того, как их посвятили в рыцари…
Часы у меня отняли вместе с другими валами, и я не мог определить время. Было уже далеко за шесть – возможно, около семи. Я попробовал прикинуть, сколько времени ушло на то, чтобы арестовать меня, привезти сюда, зарегистрировать, и сколько времени я пробыл в камере. Получалось примерно три четверти часа на формальности. Но определить, сколько времени я думал, мне совершенно не удалось.
Как выяснилось впоследствии, смятение началось в десять минут восьмого. Я услышал крики, звуки бегущих ног, лязг и звон металла. Открывались двери камер, раздавались приказания. Стражник открыл и мою дверь.
– Выходите, эй, там! – крикнул он. – И пошевеливайтесь!
– Что происходит?
– Приказано перевести вас куда-то. Выходите! Становитесь в строй!
Воспрянув духом, я. присоединился к другим заключенным. Это было организовано. Мы потащились обратно в ту же комнату. Нам вернули вещи. Потом вывели на улицу. У поребрика стоял «черный ворон». Точнее, он полузаехал на тротуар, чтобы освободить место на дороге. Движение машин показалось мне странным, но у меня не было времени понять, чем оно меня удивило. В тот момент, когда из участка вышел сержант, из-за утла выехала Маргарет.
– Мистер Кэртис, – обратился ко мне сержант. – Вы свободны. Как сообщили из Скотланд-Ярда, с вас сняты обвинения. – Он добавил: – Но я вам советую поехать с нами, сэр. Так будет безопаснее.
– Он со мной, сержант, – вмешалась Маргарет. – Пошли, Иэн. Нам придется бежать.
Я удивился, но последовал за ней.
– Куда мы идем?
– В редакцию.
– Как в редакцию? Зачем?! Она же в самом центре опасной зоны.
– Джон вызвал редакционный вертолет.
– Блестящая мысль! – восхитился я. – Разве нельзя найти машину?
– Мы не в ту сторону идем, – ответила Маргарет. —
Сейчас на всех улицах Лондона одностороннее движение – от центра.
Теперь я понял, почему движение на улице показалось мне странным: весь транспорт по обеим сторонам улицы ехал в одну сторону.
– Нам еще повезло, – заметила она. – У большинства обитателей этого района есть машины, а у кого нет, тех подвезли, или они сели на автобусы и в метро.
У меня не хватало дыхания, чтобы задать сотни вопросов, готовых сорваться с языка. Меня поразил спокойный, упорядоченный поток машин, ехавших на север. Я почти не замечал свидетельств беспорядка, и лишь несколько – грубости или страха. Один раз из окна проезжавшей машины высунулся человек и крикнул: «Эй, вы, двое! Вам не в ту сторону. Забирайтесь на крышу моей машины». Он не мог остановиться, и Маргарет просто покачала головой, улыбнулась, и мы пошли дальше. Как я заметил, движение было не быстрым, но непрерывным. Я попытался подсчитать среднюю скорость, прикинуть требуемое время и оценить, сколько народу не успеет выбраться. Это было пренеприятнейшее упражнение в устном счете. Я скоро запретил его себе и сосредоточился на том, чтобы выжать из себя все возможное. Но я успел подумать: странные создания люди. Подойди к ним неправильно, и они паникуют, бегут, бесчинствуют, грабят. А подойди к ним правильно – даже в Лондоне и Нью-Йорке в час пик – и они проявят удивительное спокойствие и мужество.
Мы добежали до редакции. На часах было без десяти восемь.
Двери были распахнуты, первый этаж – пуст.
– Мы спасены! – воскликнула Маргарет.
Она бросилась ко мне в объятия, рыдая и целуя меня.
– О, Иэн! Ты был замечателен по телевизору. Я никогда тебя так не любила.
Это проливало бальзам мне на сердце, но сейчас было не до того.
– Как ты меня нашла?
– Морган. Он сумел позвонить Джону. Он сделал для тебя все, что смог. Я сразу же помчалась через Лондон.
Мы поднялись в мою комнату пешком – электричество было отключено, и лифт не работал. Маргарет начала рассказывать все в деталях.
– Джон довольно быстро нашел Моргана, но ты сыграл основную роль. Мистер Фиггис смотрел телевизор, когда до него добрался Джон. На экране был ты. Ты произвел на него громадное впечатление – он связался с комиссаром полиции, армейскими казармами, транспортным управлением, гражданской обороной и всеми остальными в два счета. Фиггис полностью отстранил сэра Гая. Из него выйдет прекрасный премьер-министр.
Я с трудом поднял тяжелую железную дверь, и мы вышли на крышу. На фоне заходящего солнца вырисовывалась фигура Джона Холта.
– Великолепная работа, Иэн! – произнес он.
Я подошел к парапету. Вокруг нашего здания не было ни души. Улицы вокруг нас в пределах видимости были пустынны. До самого собора Святого Павла не было видно ни одного человека.
– Ты слышишь, Иэн? – спросила Маргарет, кладя руку мне на плечо.
Прислушавшись, я уловил за порывами дьявольского ветра обрывки песни.
Маргарет крепко обняла меня и сказала:
– Они уходили с песней…
Тишину разорвал шум винта. Вертолет прилетел с юга с уже привязанной веревочной лестницей. Один за другим мы поднимались в зависшую над нами машину, в безопасность.
Я посмотрел с неба на землю. Оставались минуты. Мое сердце было готово разорваться на части. Это был мой город. Здесь я родился, вырос, создал себе имя в газетном мире. Заходящее солнце покрыло золотой краской шпили, купола и даже бетонные коробки. Древняя река, мерцая, изгибалась в своем вечном течении к океану. Посмотри на это, внимательно посмотри на все это и запомни на всю жизнь, все черное, и серебряное, и серое, и зеленое, и не изменившееся под солнечными лучами темно-голубое и коричневое. Смотри и оплакивай, потому что творцы, создавшие город, ушли навсегда, а дураки приговорили его к смерти.
Мы не могли спасти всех. Никогда не было, да и не будет составлено приблизительного списка погибших. Среди жертв был и сэр Гай Рэйнхэм. От отказался эвакуироваться и ни секунды не колебался в том, что землетрясения не будет. Хотел бы я знать, о чем он думал в те последние страшные минуты, когда Лондон заколебался и рухнул? Может быть, он принял смерть более стоически, оттого, что знал: род Рэйнхэмов не обрывается.
Десятый в роду баронет, мой приемный сын, сейчас, когда я пишу эти строки, играет на лужайке за окнами. Он здоровый и красивый ребенок, прекрасный сын, и я им горжусь. И каждый день я замечаю, что он становится все более похожим на Маргарет.
Агадир, март 1963
Фуэнгирола, Испания, февраль 1967
