355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дуглас Хьюлик » Свой среди воров » Текст книги (страница 3)
Свой среди воров
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 22:48

Текст книги "Свой среди воров"


Автор книги: Дуглас Хьюлик



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Ликоннис!

Я услышал, как тучный писец резво протопал по лестнице на галерейку, но когда Ликоннис показался в дверях, он вовсе не запыхался.

– Звали? – подался он к Балдезару.

– Дрот приволок мусор и думает, что это какой-то шифр.

– Шифр? – переспросил писец.

Если бы не хозяин, он даже руки небось потер бы от удовольствия. Его возбуждение ощущалось чуть не физически.

– Можно взглянуть?

Я вопросительно поглядел на Балдезара, извлек из мешочка полоску бумаги и передал Ликоннису.

– Ликоннис исследовал тайнопись и историю имперской тайной стражи, – сухо сообщил Балдезар. И фыркнул: – Поверить не могу, что эта белиберда кому-то пригодилась.

Ликоннис обиженно закусил губу и склонился над бумажкой. Пощупал и осмотрел со всех сторон в манере, к которой я уже привыкал. И нахмурился.

– Где ты это взял?

Я молча скрестил руки на груди.

Ликоннис зарделся.

– Конечно-конечно. Прости, что спросил. Насколько я понял, ты разглядел сефты для «пистос» и «иммус»?

Я кивнул. Ликоннис поднял бумажку к свету, потом пожал плечами и вернул ее мне.

– Может, здесь и есть что-то полезное, но похоже на обрывок какого-то черновика. Здесь что-то важное?

– Вопрос жизни и смерти, – сказал я, подумав об Ателе.

Ликоннис враз посерьезнел. Я не сдержал улыбки: интересно, писец волнуется за меня или за владельца бумажки? Наверное, за обоих.

– Не слышали о такой Иокладии? – спросил я.

– О ком? – не понял Балдезар.

Я оглянулся на старшего писца. Никак рассматривает меня?

– Иокладия, – повторил я.

– Кроме как в темных преданиях – нет, не слыхал. А ты, Ликоннис?

Тот отрицательно помотал головой:

– Нет. – И робко улыбнулся. – Во всяком случае, никого из живших в последние три столетия…

– Ну и утро мне выдалось, – пробормотал я, вставая. – Я почему-то не удивлен.

Я кивнул Балдезару, почтительно поклонился Ликоннису – нарочно, чтобы побесить его хозяина, – и вышел из кабинета.

В обычные дни от Балдезаровой лавки до моего дома бывало рукой подать. Сегодня я шел столько же, сколько всегда, но впятеро тяжелее. Солнце казалось ярче, толпа – гуще, мостовая – грязнее. Сил на них не осталось.

К аптеке, над которой я жил, я добрел в состоянии полного отупения. Со вздохом облегчения собрался зайти в аптеку и выпросить у Эппириса еще ахрами, но вспомнил о моем бугристом, разоренном ложе, и оно победило. Я двинулся к лестнице.

– Эй, Нос! – послышалось сзади.

Они еще далеко – шагах в десяти. Огромное расстояние. Повернуться на голос? Нет. Не обратишь на человека внимания – он и отлипнет.

– Эй, Нос, кому говорят!..

Нет, не желает уходить. Ангелы, что за болван! И я сложил пальцы в красноречивый, вполне искренний и глубоко оскорбительный знак. Не оборачиваясь, показал его невидимому собеседнику и поплелся дальше.

– Тысяча чертей! – проворчали сзади.

На плечо мне легло что-то тяжелое. Придержало – и развернуло на месте.

Навык и гнев сработали за меня. Из ножен на запястье в ладонь скользнул малый кинжал (отравленный), а правая рука тут же потянулась за рапирой.

Надо мной возвышалось двое парней. Огромных, как обелиски. Нет, как горы. За которыми не видать ни солнца, ни неба. Крепкие такие ребята.

Один, с очень скучным лицом, прихватил меня за левую руку и отобрал кинжал. Второй просто положил руку на правое запястье, рапиру из ножен я так и не вытащил.

Обоих молодцев я знал, и знал хорошо.

– Тебя хочет видеть Никкодемус, – проговорил Соленый Глаз. – И ты, Нос, пойдешь к нему прямо сейчас.

4

На «тайном наречии дна», как непременно назвал бы наш язык Балдезар, подобные мне зовутся Носами. Это значит, что я зарабатываю на жизнь тем, что сую свой нос куда не надо, принюхиваюсь ко всякому дерьму и всем докучаю. Я поставляю сведения и собираю их любыми способами: нанимаю стукачей, даю взятки, подслушиваю, шантажирую, подставляю, граблю, иногда – редко – даже пытаю, лишь бы добыть информацию.

Это и отличает Носа от заурядного торговца слухами: мы не просто собираем сведения, а сводим их воедино. Любой Губошлеп может продать тебе слух за хорошую цену, но если нужно узнать подоплеку, кто его запустил и зачем – пожалуйте к Носу. Нос не просто собирает сплетни – мы просеиваем слухи, сопоставляем детали и замечаем то, что обычно упускается Кругом. Мы не просто узнаем о событии, но выясняем причину.

А потом продаем.

Кому продаем – зависит от того, какой ты Нос. Если Широкий, то ты работаешь по улице и сливаешь тому, кто заплатит больше. Просто и без затей. Работа опасная, потому что кому же понравится, когда человек слишком много знает, но умный Нос всегда помнит меру, и его не трогают.

А вот Длинные Носы – они не высовываются и нарытым не хвалятся. Они зарабатывают тем, что внедряются в банду соперника и поставляют сведения своему настоящему хозяину. Длинными Носами становятся особые люди – отчаянно смелые и такие же цеплючие и дурные, как мангусты или имперские сборщики налогов. Обычно и не догадываешься, что такой-то – Длинный Нос, пока тот не всплывет в гавани.

Третья разновидность – Острые Носы. Вот я такой. Я работаю на Никко: присматриваю за его людьми, вынюхиваю, кто пытается его надуть, а кто честно платит долю, и не даю мелким проблемам стать большими. Кенты не жалуют Острых Носов, но мое ремесло дает мне то, чего другие Носы не имеют, – крышу. Всякий, кто решит докопаться до меня, знает, что будет иметь дело с Никко. Поэтому я неплохо устроился. Но есть и минусы – то, например, что я должен отчитываться перед Никко. И весьма часто.

Это мучение случается в самое неподходящее время.

Дверь наверху открылась, и меня втолкнули в контору двое дюжих Рук. Обставлена комната была скудно: стол, два стула, четыре голые стены и маленькое окошко, выходящее на улицу. На столе – тарелка с остатками завтрака Никко. Они воняли мясом и жиром. Средь этого запаха стояли и ждали двое.

Никко застыл у окна, сцепив за спиной руки. Я моргнул, солнце било прямо в глаза, но взгляда не отвел. Это было бы неуважительно по отношению к боссу.

В молодости Никко выглядел как сущий громила – вдвое шире меня, сплошные мускулы. А теперь он походил на вечернюю тень самого себя – все еще высокий и сильный, но весь оплыл. Под челюстью собрался второй подбородок, да и вширь он стал раздаваться не мускулами, а жиром. Под глазами залегли серые тени, и при неправильном освещении Никко выглядел изможденным. Волосы поредели. Но даже таким постаревший Никкодемус Аллудрус был круче многих. И он это доказал три месяца назад: сломал спину наемному убийце, хотя гаррота уже впилась ему в шею. У Никко осталась хватка, и с этим никто не спорил.

Второй человек прислонился к дальней стене. Он стоял, скрестив руки на груди, в ушах поблескивали серебряные серьги, на пальцах – кольца. Высокий, худощавый, элегантно одетый, с острыми чертами лица и не менее острым умом. Его звали Шатуном, и он ходил у Никко в старших начальниках по надзору за порядком на улицах. Никко предпочитал решать проблемы обрезком свинцовой трубы, а Шатун – стилетом. Мы с Шатуном были похожи и методами, и характерами, могли бы стать неразлейвода, но получились вода и масло.

Оба пребывали в скверном расположении духа. Я составил компанию.

– Очень мило, что ты зашел, Дрот. Садись, – пригласил Никко, не поворачиваясь.

Я сел. И услышал, что Руки встали по обе стороны двери. Между громилами и Шатуном – плохо дело. Обычно мы с Никко встречались наедине. Он не любил, когда кто-то узнавал свежие новости одновременно с ним.

– Я не привык ждать по два дня, когда зову, – проговорил Никко.

Я сел прямее. Два дня? Вот черт! Мендросс не сказал, что Никко велел мне явиться еще вчера. Я потер глаза, стараясь проснуться. И сунул в рот зерно ахрами.

– Я был в гуще событий, когда мне доложили, – ответил я. – Кто же знал, что ты давно меня ждешь?

– А я вот слыхал, что, когда тебе сказали, ты с контрабандистом уже разобрался.

Я моргнул. Откуда Никко знал об Ателе? Я постарался, чтобы эта история не всплыла.

Ах, ну да. Конечно.

– Хрясь, – буркнул я.

– Этому Живорезу было что о тебе доложить, – заметил Никко, по-прежнему глядя в окно. – Ни слова похвалы.

– Да эта зверюжина бесится, потому что…

Никко поднял мясистую лапищу:

– Дрот, мне наплевать, чем ты занимаешься в свободное время. Отстегиваешь долю, и я доволен. Но мне не наплевать, когда люди отлынивают от работы.

«Люди», значит. То есть я.

– Послушай, – пробормотал я, – я опоздал и приношу извинения. Искренне. Я не знал, что ты ждешь…

Никко развернулся ко мне.

– Да насрать мне на это! – заорал он. – Мне и звать тебя было незачем! Если бы ты работал как надо, а не с реликтовым говном возился, я бы про Десять Путей уже два дня как знал! Мне пришлось слушать дно. Я не обязан слушать это гребаное дно, Дрот, потому что плачу за это тебе.

– Десять Путей? – переспросил я, гоняя во рту зерно и лихорадочно вспоминая сперва слова Мендросса, а после все, что слышал об этом кордоне за последние два месяца. Но ничего особенного не всплыло. – Какого хрена ты паришься о Десяти Путях?

– Дно, – отозвался Шатун.

Я глянул на него:

– Тебя кто-то спрашивал?

Шатун хладнокровно улыбнулся:

– На дне пошел звон, что в Десяти Путях хотят подвинуть Никко.

– На дне, говоришь? – подхватил я. – Да что ты понимаешь в звоне?

– У меня свои уши есть, – сказал Шатун.

– Ага, вижу. Красивые сережки.

– Люди говорят, что дело серьезное.

– Серьезное, – повторил я. – Ладно. Тогда ответь мне на пару вопросов, Повелитель Улиц. Ты эти сведения проверял? Может, Носа послал или кого-то из местных? Или сам оторвал задницу и сгонял? Тебе не приходило в голову, что это может быть просто сплетня? Или ты сделал стойку, едва услышал?

Шатун отлепился от стены и рыкнул:

– Я обойдусь без советов Носа, как работать на дне!

– Конечно обойдешься, – произнес я и повернулся к Никко. – Он порет ахинею.

– Почему? – спросил Шатун. – Потому что ты со мной не согласен?

Я демонстративно медленно скрестил на груди руки и откинулся в кресле. Бедные мои глаза – и так устали, а тут еще мерзкий свет из окна, и голова сейчас разболится. Тем не менее я добродушно улыбнулся.

– Ответь ему, – приказал Никко.

– Зачем? – возразил я. – Если Шатуну угодно верить всему, что болтают, то на здоровье. Я не буду обучать его задарма.

Никко шагнул ко мне, половицы заскрипели.

– Ответь, тебе сказано.

Я громко, на всю комнату, хрустнул зерном.

– Послушай, это какой-то бред. – Я начинал злиться. И ради этого меня сюда приволокли? – Кого-то там шуганули – и что, уже война? Я тебя умоляю. Это же Десять Путей! Там всегда так! Кто думает иначе, тот дурак. А если Шатуну хочется…

Для своего размера и веса двигался Никко быстро. Я не успел увернуться, как он шагнул и съездил меня по лицу.

Я чуть не слетел со стула. В голове зазвенело; щека на миг онемела, затем появилась боль. На плечи легли тяжелые ладони, и меня жестко усадили на место. Сначала я решил, что это Никко, но нет, он так и стоял напротив. Значит, Руки. Ребята остались не для красоты и держали меня сзади.

Я осторожно подвигал челюстью и ощутил вкус крови. И потекло – по губе, по бородке. Щека небось вдвое распухла. Ну и до кучи боль, которая поначалу лишь подбиралась к голове, а теперь расцвела.

Я по привычке потянулся за поясным кошелем с травами. Там хранились болеутоляющие средства – вощеные пакетики с порошками, листиками и мазями; может, найдется чуток Святого Бальзама для щеки…

Вмешался Рука. Не позволил.

– Не рыпайся, – сказал Никко. Он потирал ушибленную ладонь. – Поосторожней, Дрот.

И он наклонился к моему лицу, благоухая луком.

– Понимаешь, почему я тебе врезал?

Я кивнул и медленно высвободил руку.

– Потому что ты согласен с Шатуном?

– Отчасти да. А еще почему?

– Потому что я походя назвал тебя дураком?

Никко с маху дал кулаком мне в живот. Я согнулся пополам, но Руки вцепились в плечи и дернули меня назад. Я сидел, хватая ртом воздух, внутри все перекрутило. Я решил, что если блевать, то прямо Никко на сапог.

– Об этом я не подумал, – заметил Никко, выпрямляясь. – А еще?

Он терпеливо ждал, пока я давился и задыхался. Я наконец глотнул воздуха и выдавил:

– За то, что я не ответил ему, когда ты в первый раз приказал.

– Не раз, а два, – поправил Никко. – И третьего не будет.

Я слабо кивнул и с трудом выдохнул. Что-то было неладно: Никко, конечно, на руку скор и вообще скотина, но никогда не бил меня за пререкания. Он чем-то всерьез озаботился.

Я моргнул и встряхнул головой. Башка раскалывалась, недосып никуда не делся, и соображал я туго.

– Это же Десять Путей, – повторил я, выгадывая время. Голос прозвучал тверже, чем я рассчитывал. Спасибо ахрами. – Дыра дырой, набитая мокрушниками и мелким паханьем. Они постоянно грызутся, иначе в люди не выбиться. Навел шороху, надул кого посерьезнее – глядишь, и приподнялся.

– Так и сейчас, – продолжил я. – Кто-то играет мышцой и смотрит, насколько ты прогнешься. А мы там не сильно в Тузах и первые в списке. Пошли туда пару Резунов, пусть покоцают местных; иного можно и замочить. Тамошний Клан мигом поймет, чем пахнет.

– Я уже послал, – огрызнулся Никко.

– Отлично, – сказал я.

– Они не вернулись.

– Да ну?

Никко отошел от меня и уселся за стол.

– Скажи ему, – велел он Шатуну.

– Мы послали туда троих Резунов, – сообщил тот. – Ни один не вернулся. Это было два дня назад. А вчера ночью мы отправили туда Рук – двоих. И еще четырех Резунов. Рука – один – приплелся сегодня утром. Покоцанный. Помер через час.

Я негромко присвистнул. Ну, с Резунами понятно. Хорошие боевики, но при желании найдутся не хуже. Другое дело – Руки. Это гвардия Круга. Его мускулы. Потеря двух Рук и четырех Резунов на паршивом кордоне была для Никко не просто дурным знаком – позором.

Теперь я понял Никко. Он должен был наказать виновного, и побыстрее. Иначе потеряет лицо. А то ему раз кровь пустили, два пустили – и вот чужое паханье кружит вокруг его делянки, примериваясь, куда бы тяпнуть. Псы недолго остаются вожаками, если позволяют щенкам задирать на них лапу.

– Я ничего об этом не слышал, – сказал я. – И это хорошо.

Они уставились на меня.

– Это означает, что наши сумели сохранить дело в тайне и у нас есть пространство для маневра.

– Плевать мне на «пространство», – проговорил Никко. – На улицах жалуются – значит, кто-то сболтнул.

И он мрачно покосился на Шатуна:

– А не должен был.

Шатун пожал плечами, и я вдруг понял. Шатуна назначили главным в Десяти Путях. Я чуть не расхохотался. Лучшего Туза для этой помойки не найти.

Никко взглянул на меня:

– А ты чего лыбишься?

Я что-то проблеял.

– Опаздываешь на два дня, пререкаешься, плетешь про вчерашний день, а теперь скалишься?

– Да я…

– Завали хлебало.

Я завалил.

Никко подчистил коркой подливку и отправил в рот.

– Короче, – прочавкал он и ткнул пальцем в Шатуна. – Козлы, которые это сделали, должны дорого поплатиться. Такого паскудства я не спущу никому. Донеси эту мысль до уродов из Десяти Путей.

Шатун прикинул.

– Как далеко мне зайти в этом деле?

– Как понадобится. Но… – Никко умолк, глотая, после чего договорил: – Я не хочу, чтобы ты сжег этот чертов кордон дотла. Понятно?

Шатун слегка расстроился, но послушно кивнул.

Я тоже. Никко был умен. Десять Путей – дыра, но гордая. Чужого начальства там не терпели – так, разрешали с краешку примоститься. Да к черту, туда не совалась даже городская стража. Если Шатун разойдется, против него восстанет большая часть тамошнего Круга.

– Добро, – сказал Никко. И отмахнул Шатуну: – Проваливай к дьяволу.

Тот слегка поклонился, ухмыльнулся мне и вышел. Поскольку Руки по-прежнему нависали, я понял намек и не двинулся с места.

Никко отпил чашку не знаю чего, состроил мину и отставил в сторону.

– И ты пойдешь.

Я подобрался:

– Что?

– В Десять Путей. Отправишься с ним.

Мать твою за ногу, этого я и боялся. Пять лет я угробил на то, чтобы выползти из этой помойной ямы. Это не было ни приятно, ни просто, и я поклялся не возвращаться. К тому же, будучи занят там, я не найду ни реликвию, ни Иокладию.

Я облизнул губы, лихорадочно соображая.

– Вряд ли я подхожу для этого дела. Я родом оттуда.

– Вот и отлично, ты знаешь кордон.

– Знал, – поправил я Никко. – Это было давно. А если кто-то и вспомнит, то, может, и побеседует, но с тем же успехом прирежет. Я уходил оттуда не по-хорошему.

– Вот и возьмешь с собой Резунов.

– Ты же знаешь, что я так не работаю, – сказал я и взялся за бородку. – Проклятье, Никко, ты совсем…

Никко щелкнул пальцами. Тяжелые лапы вдавили меня в сиденье, да чуть не насквозь. Я поморщился и снова стал молодцом, но никого этим не обманул.

Никко откинулся в кресле и стал изучать ногти.

– Дрот, мы опять разошлись во мнениях?

– Нет, – сказал я, – просто…

– Я спрашиваю: мы разошлись во мнениях?

Громилы надавили со всей дури, и что-то угрожающе затрещало. Может, стул, а скорее – хребет.

– Нет, – выдохнул я. – Нисколько!

– Хорошо. – Никко кивнул, и меня отпустили. – Выйдите.

Руки вышли из комнаты, притворив за собой дверь. Никко ждал, пока на лестнице стихнет их топот. Потом заговорил:

– Твое счастье, Дрот, что ты мне нравишься.

– Ага, повезло, – пробормотал я, потирая плечи. Вроде цел.

– Иди к черту, Дрот! – Никко ткнул пальцем туда, где недавно стояли Руки. – Мне следовало велеть им выбить из тебя дурь! Ты что о себе возомнил? Ты спорил со мной при них и при Шатуне! Болван!

Он вернулся в кресло и смерил меня гневным взглядом.

– Иногда мне кажется, что я тебе слишком много воли даю даже для Носа. Забываешься, Дрот.

– Поверь, я знаю свое место.

– Не нарывайся, Дрот. Только не сейчас.

Я поднял руки – сдаюсь.

– Все, я понял. Никаких возражений в присутствии нижестоящих.

Или вообще никаких, до поры. Эту простую мысль усвоил даже мой изнуренный мозг. Сейчас я должен подыграть и выгадать время.

– Так что от меня нужно в Десяти Путях?

– Я хочу разобраться, что за хрень там творится.

Я нахмурился, так как ждал приказа ходить хвостом за Шатуном и докладывать о его успехах.

– Разве это не Шатуна дело? Он старший.

– Шатун может морду набить да кишки выпустить кому угодно, а главного не заметит. А ты заметишь, вот и поводи носом. И никому ни слова, только мне.

– Ты ему не доверяешь?

– Доверие тут ни при чем. Я просто хочу сравнить, что скажет он и что скажешь ты.

Ах вот оно что! Он нам обоим не доверяет. Замечательно.

Я поискал в бородке, все еще мокрой от крови.

– Шатуну не понравится, что я шныряю вокруг, а он не в теме.

Шатуну оно не понравилось бы, даже будь он в теме, но это было дело десятое.

– Кость в горле, – кивнул Никко, встал и снова подошел к окну. – Но для его работы всего и не нужно знать.

Я обдумал эти слова.

– Значит, не все и знает. Ты ведь о чем-то умолчал?

Никко не обернулся. Вместо этого, он провел пальцем по оконной раме, проверяя пыль.

– Рука, который выбрался из Десяти Путей, прожил достаточно, чтобы назвать два имени. Одно из них – Федим.

Я покачал головой:

– Впервые слышу.

– Это Дилер, который жаловался на крышу. – Никко сдул пыль с кончика пальца. – В Десяти Путях тошно и без нытья этого дешевого барыги. Поговори с ним. Выясни, что ему известно. Потом кончи.

Я поморщился, но спорить не стал.

– А второе имя?

Никко так долго смотрел на свой палец, что я уже было решил, что он ничего не скажет. Затем он потер указательный палец о большой и нехорошо улыбнулся.

– Келлз, – молвил он.

Я бы сел, если бы уже не сидел. Но все равно вцепился в сиденье, чтобы не сверзиться.

– Келлз? – переспросил я.

Приплыли.

5

Я вышел на улицу как в тумане. Келлз? В Десяти Путях?

Проклятье! Только этого не хватало. Иметь дело с Келлзом на территории Никко – все равно что тушить пожар нефтью.

Я пошагал дальше.

Давным-давно, еще до усобиц и бесконечных пограничных стычек, Никко и Келлз, еще не ставшие Тузами, жили душа в душу. Ходили под одной паханкой, окучивали один кордон, работали в паре – пока не решили скинуть свою хозяйку, Риггу, а территорию поделить. Но оказалось, что они не могли удружить себе хуже.

Естественно, каждая из сторон винила другую. Никко напирал на обман и хамство: Келлз вытеснил его с хлебных мест, хотя Никко и получил бо́льшую часть территории Ригги. А главное, Келлз после раскола перекупил его лучших людей. Никко был Никко, он ударил в уязвимое место.

А Келлз твердил, что никого он не перекупал, а просто предложил лучшие условия. Кулакам и запугиванию предпочитал вдумчивое планирование, и дела у него шли как по маслу. Вот почему, хотя участок ему достался и поменьше, навара с него вышло больше. И люди Никко ушли к нему. Когда Никко наехал на Келлза, это восприняли как мелочную злобу.

Обе стороны имели свой резон, и в их доводах была доля правды. Будучи Носом, я усвоил одну вещь: каждый рассказывает историю по-своему, при этом свято веруя в свою правоту. Я склонялся к версии Келлза, однако на сей раз пострадавшей стороной выглядел Никко. Если Келлз действительно находился в Десяти Путях и мог иметь отношение к гибели людей Никко…

Я встряхнул головой. Бессмыслица. Замочить шестерых парней, ни с того ни с сего, да на территории Никко – нет, Келлз так не действовал. В другое бы я поверил, но не в это. Слишком грубо для Келлза. Во всяком случае, так было до сих пор.

Но если отыщется хоть малейший намек на участие Келлза в деле, Никко ухватится и начнет с Келлзом настоящую войну. А я окажусь в самом пекле, посреди этого чертова кордона.

Я застонал. Может, и хорошо, что Никко направил туда меня. Может, я даже сумею предотвратить катастрофу. Но я не обязан этому радоваться.

Я доплелся до дома, когда солнце стояло в зените, и провалился в сон без сновидений. Проснулся за полночь, сжевал зерно и выполз на поиски пищи. Вернувшись, снова лег спать.

Проснулся я поздним утром, сквозь щели ставен просачивалось яркое солнце. Кто-то стучался в дверь.

Я полежал еще – авось подумают, что меня нет.

Но стук продолжался.

Черт, все равно вставать. Мне всяко хотелось отлить.

– Минуту! – крикнул я, вылез из постели и пошлепал через комнату.

Помимо стука в дверь, я слышал визг и вопли двух девчушек – внизу играли Ренна и София. Я улыбнулся, натянул вчерашнюю рубашку и подобрал перевязь с рапирой.

Потом заглянул в дверной глазок и увидел над коротким плащом и вышитой курткой чисто выбритое лицо в окружении надушенных светлых локонов. Разглядев значок гильдии, я застонал.

– Милорд Дрот? – обратился курьер к дверному глазку.

Он спросил неуверенно, и мне захотелось соврать, но завтра пришлют другую шестерку. Я отжал пружину западни, отпер двойной замок и приоткрыл дверь на ширину пальца.

– Дрот, но никакой не милорд, – сказал я в щель. – Я не из ноблей и с благородными не брачевался, как твоя госпожа.

Он вздрогнул при последних словах, удивленный такой наглостью. Ничего, пусть послушает. Его хозяйку полагалось именовать баронессой Кристианой Сефадой и леди Литос, но она приходилась мне сестрой. Тот факт, что о нашем родстве знала лишь горстка людей, не менял моего обхождения с «ее светлостью».

И я перевел взгляд с курьера на сопровождающего, который маячил сзади. Звали его Руггеро, и он работал на меня. Он коротко кивнул – обыскали. Я кивнул в ответ, и Руггеро молча пошел вниз по лестнице. Я снова посмотрел на курьера.

– Ты из новеньких? – поинтересовался я. – Я тебя раньше не видел.

– Да… то есть… нет… Я раньше не имел такой чести, сударь.

– Поверь мне, чести в этом никакой нет, – сказал я, распахнул дверь и поманил молодого человека. – Как тебя зовут?

– Тамас, милорд.

Он все топтался на пороге. Судя по выражению лица, он не знал, что делать дальше. Наверное, я нарушал все мыслимые правила придворного протокола. Беднягу выучили общаться с кем угодно, от лизоблюдов до спесивых ноблей, но только не с вором, который отворил дверь, будучи в рубашке до колен и при рапире.

– Внизу живут дети, Тамас, – пояснил я, швырнув перевязь с клинком на кровать. Пусть малый расслабится. – Я не хочу скандала с мамашей, если старшая дочка окажется рядом и заглянет мне под рубашку. Усек?

Курьер оглянулся, как будто уверовал в мое ясновидение, и быстро шагнул в комнату. Я закрыл дверь.

– Ну, чего ей сегодня понадобилось? – осведомился я, снимая с настенной вешалки штаны-буфы и обнюхивая их. Явно почище тех, что я носил, разбираясь с Ателем. Их-то я и надел.

– Милорд?..

– Баронесса, – пояснил я, – или Кристиана, прислала тебя помочь мне одеться?

– Нет!

Он осекся, и я улыбнулся.

– Не дрожи. Просто ответь.

Улыбка Тамаса увяла. Он кивнул. Шевельнул рукой. Та скользнула под куртку.

Я резко пригнулся и сиганул к кровати, куда чуть раньше беспечно бросил рапиру. Задел тюфяк, клинок соскользнул и звякнул о пол. Я покойник.

В отчаянии я нырнул за рапирой. Может, Тамас не убьет с одного удара; может, я прикончу его и доберусь до Эппириса до того, как подействует яд клинка ассасина, а может быть, вмешается Ангел и спасет меня, придурка.

Удивительно, но я выбрался с рапирой в руке. Чего он тянет, душегуб, – не стилет же кует на месте? Столько не ждут!

О черт! Он был Ртом. Надо мной колдовали.

Кристиана озлилась всерьез, если потратилась на заклятие.

Дурак ты, Дрот! Людей Кристианы нельзя пускать на порог, и наплевать, что вы успели поладить, и не имеет значения, как давно состоялось последнее покушение.

Я не стал извлекать рапиру – застрянет в ножнах, а то и вовсе без толку. Я быстро перекатился по полу и присел, выставив ножны, как жезл, и держа их обеими руками.

Тамас так и стоял с выпученными глазами и разинутым ртом. В руке у него был сложенный лист пергамента с печатью и ленточкой.

Мы таращились друг на друга довольно долго – сердце ударило раз десять. Первым очнулся Тамас.

– Я… мне… велено дождаться ответа.

– Ответа пока не будет.

– Очень хорошо.

И он вылетел из комнаты и ссыпался вниз по лестнице. Пергамент запорхал в воздухе и шлепнулся на место, где только что стоял Тамас.

Я минут пять хохотал так, что не мог разогнуться.




Хорошо помню моего первого убийцу – высокий был парень, от него несло рыбой и дешевым вином. Мне тогда только стукнуло восемнадцать, и я проткнул его, потому что повезло, а не потому что умел. Он пытался удавить меня в темном переулке.

У второго Клинка было имя – Серый Жаворонок. Она подмешала мне в еду толченое стекло. По иронии случая, мои дела шли из рук вон скверно, и я баловался дымом. Зелье оказалось важнее еды, и я отдал тарелку другому торчку. Тот умирал несколько часов, испуская вопли и кашляя кровью. На следующий день я выследил Серого Жаворонка и заставил сожрать то же самое блюдо. Другой пользы от дыма не было, и я с тех пор не притрагивался к нему.

Третья попытка была три года назад. Наемника звали Хирнос, и он хотел по старинке всадить мне в спину нож в темном проулке. Меня спасло ночное зрение – приметил краем глаза его приближение. Наступала зима, и мы весь вечер гонялись по обледенелым крышам Илдрекки, будучи на волосок от гибели. В итоге я остался наверху, а он упокоился четырьмя этажами ниже, но моя смерть подступила близко.

Через три месяца после неудачной вылазки Хирноса по мою душу пришла Алден. Странно себя чувствуешь, когда в твоей же спальне на тебя бросается с ножом годами знакомая женщина. Правда, я всегда знал, чем она зарабатывала, и не обиделся на то, что она пыталась меня замочить.

Из четырех Клинков одного совершенно точно прислала моя сестрица, и у меня имелись подозрения насчет второго. Оба раза я подбросил оружие убийц к ней в постель. Понятно, что это не улучшило наших отношений.

Она покушалась на меня по разным причинам, но в основе всегда был страх. Кристиана боится, что я выйду из тени и расскажу об оказанных ей услугах, после чего ее карьере придворной дамы придет конец. Бывшая куртизанка и вдова барона – в этом ничего плохого нет, и даже наоборот. Положение и влиятельность при имперском дворе оцениваются не так, как в остальном мире, и я ничего не смыслю в тамошних играх и неофициальной иерархии. Но знаю, что на карьере ставят крест сторонние влияния, особенно преступные связи. Конечно, если тебя поймают с поличным. Но если ловят, а брат еще и состоит в Круге?

Что тут скажешь?..

Дело в том, что, несмотря на разногласия и семейное прошлое, я бы с ней так не поступил. Семья есть семья. Но Кристиане этого не понять, а потому былые трения сохранялись, а худшие обозначились тем, что я кого-то завалил и подбросил оружие в ее покои.

Наверное, мне не стоило быть таким мстительным. В первый раз это привело лишь к тому, что она наняла убийцу поискусней. Если я продолжу в том же духе, она когда-нибудь найдет мастера, который доведет дело до конца.

Но мне все равно нравилось дразнить сестренку.

Я сидел на приступочке у входа в аптеку и пил третью чашку чая. Тот остыл, потемнел и стал горьким, несмотря на вбуханный туда мед. Под стать моему настроению.

Потом я отставил чашку и развернул письмо, доставленное Тамасом.

Кристиана писала на хорошей бумаге – сухой и плотной. Я мог продать ее Балдезару, чтобы оттер и заново пустил в дело, но не собирался. Письмо отправится в тайник, что в глубине одежного шкафа, и приложится к остальным, милым и злобным.

Я снова перечитал письмо и стал смотреть, как бумага дрожит на ветру.

Она хотела со мной встретиться. Сегодня вечером. Якобы поговорить. О чем-то важном. На кону ее безопасность.

Старая песня.

Другими словами, ей что-то понадобилось от брата, бывшего взломщика. Или не терпится получить подделку, которую я для нее заказал.

Я провел пальцем по твердому воску печати на обороте письма и ощупал вдовий оттиск. Надо же, как откровенно и гордо! Немалая дерзость с учетом того, что она ради него совершила. Она называла меня злодеем, но я, по крайней мере, убивал, только когда этого требовало дело. И муж ее, Нестор, мне нравился.

Позади возникло движение. Я обернулся – на меня смотрела Козима.

– Плохие новости? – поинтересовалась она. И дальше, коварнее: – Что, любимая бросила?

Я улыбнулся маленькой женщине, сложил письмо Кристианы и спрятал в незашнурованный рукав.

– Сбежала к барону. Чем он лучше меня?

– Мир и покой? – предположила жена аптекаря, садясь рядом. – Да простит меня император, но иногда мне хочется, чтобы Эппирис усыпил этих девиц и подарил мне хотя бы полдня.

– Я их вообще не замечаю, – произнес я, а Ренна с Софией с воплями выбежали из-за угла и с дикими криками влетели в дом.

Шестилетняя Ренна хохотала, но София, на два года старше сестры, была далека от веселья. Дверь с грохотом захлопнулась, за ней заверещали и затопотали по деревянному полу.

– Врешь ты все, – отозвалась Козима.

Она смотрела на дверь и прислушивалась, пока шум не стих; затем расслабилась.

Кареглазая Козима с волосами цвета воронова крыла и скульптурным лицом наверняка была сущей красавицей, когда досталась в жены Эппирису. Даже двое детей и годы забот о них и муже не убили ее красоты, и на Козиму до сих пор оглядывались мужчины, включая меня. Не знаю, чем Эппирис завоевал ее сердце, но я проникся к аптекарю толикой уважения. Мое уважение к Козиме превосходило всякие толики.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю