Текст книги "Песня снегов"

Автор книги: Дуглас Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

На середину площадки вытолкнули кого-то, встреченного ревом толпы. Конан не обратил на него внимания. В этот момент он был поглощен одним: он сравнивал Синфьотли с его двойником.

– Второго я сам взял в плен. Не думайте, однако, что он сдался мне добровольно. Смотрите, друзья, каков он – Медвежонок из Киммерии, попавший в плен из-за обильных ран, но не по недостатку доблести!

Конана схватили сзади за шею специально предназначенной для этого рогатиной и выволокли на самую середину. Рев толпы оглушил его.

Киммериец был обнажен до пояса, и только плащ наброшенный на плечи, защищал его от мороза. Его тело, натертое перед схваткой маслом, лоснилось. С него сорвали меховой плащ, чтобы зрители могли по достоинству оценить его сложение.

В последний раз Конан обернулся на двойника Синфьотли. И когда глаза их на мгновение встретились, Конан заметил в зрачках асира красноватое свечение. Сомнений больше не оставалось. Сигмунд! Убитый и оплаканный, он вернулся из запредельных миров, не желая отказывать себе в удовольствии поприсутствовать на тризне в свою память.

Дрожь пронизала варвара, и он не стал стыдиться своего страха. Человек не должен бояться другого человека, но сверхъестественные силы это совершенно иное дело.

Сигмунд пристально смотрел на юношу-киммерийца. На какое-то мимолетное мгновение между ними установилось полное взаимопонимание. Если бы они провели в откровенной беседе несколько часов – и то они не узнали бы друг о друге больше.

Потом служитель еще раз ткнул варвара рогатиной, и тот, споткнувшись, выскочил на площадку, подготовленную для поединка. Снег там был тщательно утрамбован и посыпан песком. Лицом к лицу Конан столкнулся с Тиленом, давним своим приятелем.

– Вот твой враг, – сказал ему Арванд, желая подбодрить Конана. – Убей его, и ты победишь.

– Он заслуживает презрения за то, что сдался в плен, – сказал Конан. – Но почему я должен карать его за это смертью? Он сам покарал себя. А я не хочу марать рук о труса. Дайте мне равного противника.

– Убей его, – повторил Арванд. – Сначала тебе нужно доказать свое право сражаться с другими.

Ванир вынул из-за пояса два меча и, высоко подняв их в воздух, показал зрителям, что они одинаковы.

– Желает ли кто-нибудь проверить, достаточно ли остро оружие? крикнул Гунастр.

– Э, Гунастр, кто же не знает, как ты точишь клинки? – ответил голос из толпы. – Оружие твоих ребят всегда наготове, и жалоб не бывает.

Две-три женщины из зрительниц густо покраснели.

Арванд развел руки в стороны, и противники, которым предстояло схватиться в единоборстве, взяли мечи.

– Пощады не будет, – предупредил Арванд. – Один из вас должен быть убит.

Он едва успел отскочить. Ощутив в ладони тяжесть оружия, Конан испустил дикий боевой клич и ринулся в атаку. Тилен еле-еле сумел отразить его натиск. Несколько минут они обменивались ударами. Их учили одни и те же фехтовальщики. Не раз им случалось биться рука об руку. Но сейчас Конан знал одно: чтобы отомстить потом за себя и остальных, он должен убить.

– Конан! – крикнул Тилен. – Ты обезумел!

Вместо ответа варвар нанес еще один удар. Больше Тилен ничего не говорил. Он был старше Конана на два года, но его противник был шире в плечах, выше ростом и тяжелее. Пригнувшись, Конан избежал удара, который другому, менее проворному человеку, снес бы голову. Следующая атака Конана была ложной. Сделав выпад он вынудил соперника раскрыться. Слишком поздно Тилен понял маневр Конана. Меч, полученный из рук Арванда, разрубил, ребра и вонзился в бок Тилена. Тяжело дыша, Конан выпрямился. Соперник остался лежать у его ног, крича и корчась от боли.

Зрители взревели. Они вздымали вверх кулаки, бушевали, ликующе вопили. Внешне невозмутимый, Конан смотрел на них своими ледяными глазами, и сладкий яд славы, проникая в его кровь, согревал дикое сердце варвара, точно подогретый мед.

Арванд пробирался сквозь толпу к женщине в темно-синей шали, туго завязанной на голове. Золотая бахрома шали падала на белый лоб Амалазунты. Полуоткрыв рот, молодая женщина восхищенно смотрела на варвара.

Арванд тронул ее за плечо, и она нехотя обернулась.

– Привет, Амалазунта, – сказал Арванд.

– А, – рассеянно отозвалась она. – Ты, ванир.

– Раньше ты была со мной поласковей, – укоризненным тоном произнес он. – Кем ты так увлеченно любуешься? Этим молодым киммерийцем, не так ли?

– Да уж не тобой, – огрызнулась женщина.

– Ох, Амалазунта, как ты сегодня сурова. – Арванд засмеялся. – Ведь это тот самый парень, которого я тебе обещал.

Она резко повернулась к Арванду и уставилась на него широко раскрытыми глазами.

– Правда? Ты говорил о нем? Да ведь это даже лучше, чем я могла себе представить! Боги милосердные! Скажи, Арванд, и как это получается, что какой-то слабой женщине удается выносить в себе и родить на свет мужчину, да еще такого?..

Арванд улыбался ее восхищению. Он, конечно, знал, что Амалазунта вовсе не так проста и наивна – иначе она не смогла бы содержать трактир и преуспевать, – но порой у нее прорывались по-детски искренние чувства, а перед Арвандом, который был ее близким другом (насколько понятие "дружбы" вообще применимо к такими людям, как гладиатор и хозяйка питейного заведения), она их не скрывала.

– Киммериец будет твоим, детка, – сказал Арванд. – Эти сильные руки будут ласкать тебя, и его жесткие звериные губы поцелуют твой нежный ротик... ну, и все остальное тоже воспоследует, как ты понимаешь.

Амалазунта покраснела.

– Только надо подождать, понимаешь, Черника? – продолжал он. – Этот мальчик уже познал сладость победы на арене, но пройдет некоторое время, прежде чем он окончательно привыкнет к своему положению и перестанет душить и рвать зубами на части все, что движется.

– Он такой юный, – прошептала Амалазунта. – Такой красивый! Фрида сдохнет от зависти! Хотела бы я видеть ее лицо, когда она узнает!.. Еще вчера она хвасталась своим погонщиком, вот ведьма, а еще сестра. Как мне благодарить тебя, Арванд?

– Благодарить еще не за что, – засмеялся ванир. – Какая же ты красивая, Черничное Пятнышко. Особенно когда жадничаешь.

Она жарко поцеловала его в губы и снова уставилась на молодого киммерийца.

Конан слышал крики: "Добей его, Медвежонок!", "Начал битву – закончи ее!", "Смерть!" Но юноша по-прежнему не двигался. Он пил эти вопли, как доброе вино, смакуя каждый глоток. Он на виду. Им восхищаются. Ему рукоплещут. Глаза мужчин и женщин сверкают, глядя на него.

Неудержимая сила тянула его взглянуть в ту сторону, где он заметил Сигмунда. Варвар страшился вновь увидеть эти красные зрачки и в то же время не мог противиться искушению – и взглянул: Сигмунд был на прежнем месте. Он стоял среди кричащих, ликующих зрителей и смотрел на Конана неподвижным взглядом. Когда их глаза второй раз встретились, бледные губы Сигмунда дрогнули, и он слегка улыбнулся и кивнул Конану. Киммериец не мог слышать его голоса, но он понял, какое слово беззвучно прошептал Сигмунд: "Убей".

И Конан подчинился. Он склонился над стонущим Тиленом, увидев на миг его искаженное мукой лицо – знакомое с детства.

– Конан... – хрипло простонал Тилен. – Не мучай же меня...

Словно издалека смотрел на него варвар. Потом быстрым, умелым движением перерезал побежденному горло.

Выпрямившись Конан снова поискал в толпе Сигмунда, но оборотень уже исчез. И странное напряжение отпустило киммерийца. Он широко улыбнулся и победно закричал, взмахнув над головой мечом, красным от крови поверженного противника.

10

Волчица бежала с холма на холм, вытянув хвост и опустив морду к земле. Следы безошибочно вели ее к цели. И вот она увидела его. Он вышел ей навстречу – рослый, стройный, сумрачный человек, безоружный, с непокрытой головой. Морозный ветер отбрасывал с его бледного лба соломенного цвета волосы. Он протянул к ней руки, и волчица замерла на миг, а после бросилась к нему огромными прыжками. Еще секунда – и вот она уже лижет его лицо, встав лапами ему на плечи.

"Милая, милая, родная моя, – бормотал он, лаская ее золотистый мех на загривке и теребя острые уши. – Маленькая, отважная девочка".

"Я не могу жить без тебя, отец, – услышал он мысленный призыв Соль. Эти люди вокруг... Они такие чужие, такие пустые, жалкие... Все, даже Синфьотли, даже Сунильд. Они так не похожи на нас..."

"Я знаю, дочка, я все знаю", – говорил Сигмунд.

"Синфьотли сводит меня с ума, – продолжала она. – Я ненавижу его. Он так похож на тебя... и совершенно другой. Я готова – разорвать его за это. Никогда я не была так одинока, отец".

"Малышка, – сказал ей Сигмунд. – Ты не должна больше превращаться в волчицу. Я сделал большую ошибку, показав тебе эту сторону нашей жизни".

"Но почему, отец? Мне так легко в этом теле, мне так свободно! Я больше не слабенькая девочка, я – вольный зверь. Пусть они боятся меня!"

Она завертелась волчком, лязгая зубами, потом бросилась на спину и вывалялась в снегу. Встряхнувшись, она уставилась на него сияющими глазами.

"И столько запахов вокруг, отец! И от меня самой так чудесно пахнет!"

"Знаю. Знаю..."

Волчица села, подняла голову, ластясь к человеку, и толкнула его под руку крутым лбом. Озаренный последним лучом заходящего солнца, Сигмунд казался ей очень красивым и очень печальным. Глаза его тонули в глубокой тени.

"Будь осторожна, Солнышко".

"Чего мне бояться, отец? Правда, поначалу я действительно испугалась, когда увидела, что мы сделали с убитым человеком... Но теперь я понимаю, что это было правильно. Иначе и быть не может. Они – еда дня нас. Мы дети Младшего Бога".

"И в этом наше проклятье, девочка".

"В этом наше счастье и благословение".

"Соль, ты не знаешь, о чем говоришь. Волчья природа берет в тебе верх, лишает ясного разума".

Волчица вскочила и помчалась, пыля снегом, выплясывая петли вокруг человека-оборотня.

"А если мне скучно, скучно, скучно быть просто женщиной! А если я не хочу выходить замуж и быть женой обыкновенного человека! А если я хочу рожать детей волку, волку, волку!"

"Опомнись, Соль!"

"Нет, нет, нет!"

"Соль!" – В его призыве появился оттенок властности, волчица Соль уловила это. Перед ее мысленным взором встал смутный образ, который она определяла как "Тот-Кто-Сильнее". Опустив голову, волчица приблизилась к оборотню и села у его ног.

"Соль, – повторил он мягче. Тот-Кто-Сильнее перестал хмуриться. Волчица тихонько взвизгнула. – Рано или поздно, Соль, люди выследят нас. Я уже мертв, девочка, я мертв, но ты жива, и тебе нужно постараться забыть обо всем. Стать просто человеком. Просто женщиной. Я хотел бы видеть тебя счастливой".

"Я так счастлива с тобой, отец".

"Меня скоро убьют, – спокойно продолжал Сигмунд. – Я не смогу жить, не терзая человеческую плоть. Зверь во мне так и рвется на волю".

"Тебя не убьют".

"Запомни, Соль. У нас с тобой есть две жизни: человеческая и звериная. Когда умирает человек, оживает зверь. Во мне жива только одна душа – волчья".

"И во мне! И во мне!"

Он опустил руку, провел пальцами по нижней челюсти волчицы. Она ласково прихватила его руку зубами.

"Соль, я хочу, чтобы ты поняла. Скоро, очень скоро они нападут на мой след. Я чувствую близость врага. Кто-то умный, хитрый знает обо мне слишком много... Когда он найдет меня, ты не должна быть рядом".

"Почему ты так уверен в этом?"

"Потому что один человек знает, кто я. Не догадывается, а з_н_а_е_т_. И, возможно, у него есть союзники".

"Откуда жалкий сын жалкого племени может что-либо знать о тебе? Никому, даже бабушке, не известно, кто ты такой, кто я такая. Никто на всем белом свете – ни одна живая душа – нет – нет – нет..."

Сигмунд сердито топнул ногой.

"Говорю тебе, он знает. Я прочел это в его глазах. У него нет ни малейших сомнений".

"Как это может быть, отец?"

"Он и сам наполовину дикий зверь. Юноша-варвар, пленник Синфьотли. Тот, что отнял мою первую жизнь, убив Сигмунда-человека в последней битве с киммерийцами. Сегодня он видел меня на гладиаторских играх. Другой бы обманулся, но только не он".

Волчица вскочила. Глаза ее загорелись красным дьявольским огнем.

"Я разорву его на части, отец! Я перегрызу ему глотку и прикачу к твоим ногам его окровавленную голову!"

Сигмунд безмолвно смотрел на охваченного охотничьим азартом зверя, опасного, кровожадного. И это – его дочь, нежное дитя, рожденное кроткой Изулт, которая была такой покорной, такой ласковой. Ему стало страшно, но превыше страха, превыше отвращения к своей хищной натуре оставалась смертная, властная тоска.

Чем чаще он и его дочь совершали превращения, тем меньше была нужда в кинжале Младшего Бога, и они сами не заметили, когда научились обходиться без него.

Над горизонтом показалась луна. Огромный шар, вновь набирающий полноту, повис на самом краю темного небосклона. И Сигмунд не вынес этого. Отчаянно вскрикнув, он переметнулся через голову и обернулся большим зверем. И сразу же мир для него стал другим, исчезли мучительные сомнения, не стало тоски, бесследно пропала жалость к людям, осмотрительность, тревога за Соль. Жажда жизни – деятельной, полной простых забот о еде, питье, – ночлеге – охватила его. Он подбежал к золотистой волчице, лизнул ее в нос.

"Моя Соль! – ликовал он. – Моя дочь! Нас с тобой двое, – только двое, и людям никогда не выследить нас!"

Волки помчались вздымая снег, и только луна на зимнем, ветрами умытом небе следила их одинокий путь.

На рассвете Сунильд проснулась словно от толчка. Ее разбудило непонятное беспокойство. Она лежала под шерстяными одеялами в своей тесной и темной спальне огромного дома и слушала. Старый дом спал. За долгие годы Сунильд успела изучить каждый шорох скрип каждой половицы. Мышь не пробегала в подполе без того, чтоб ее не уловило чуткое ухо хозяйки.

Сунильд прислушивалась, лежа без сна. Все как обычно: за закрытыми ставнями гуляет холодный ветер, в стойлах фыркают кони, в закутке возле кухни звучно храпит конюх Кай и в его объятиях прикорнула маленькая Хильда – служанка, недавно купленная вместо умершей в прошлую зиму старой стряпухи, вынянчившей еще саму Сунильд.

Хильда была родом откуда-то из Пограничных Королевств. Синфьотли нашел ее в Похьеле, куда они с Сигмундом ездили на ярмарку – покупать лошадей. Девушка была насмерть запугана. Ее украли из родительского дома разбойники-пикты. За два года она сменила пять хозяев. Тощенькая, с тонкими темными косичками, Хильда поначалу вызывала у Сунильд брезгливую жалость, но постепенно, видя, как старается новая стряпуха, хозяйка начала ее привечать. Как-то само собой вышло, что в комнатку Хильды перебрался конюх – это случилось недели через три после появления девушки в доме. Старая хозяйка застала их утром на кухне, снисходительно усмехнулась, и тем самым дело о замужестве Хильды было решено.

От Хильды мысли Сунильд сами собой перескочили к Соль – внучке, единственной наследнице. В последнее время с ней явно творилось что-то подозрительное. Девочка стала очень странной. И та ее отлучка – уж не на тайное ли свидание она ходила? И к кому? Сунильд снова подумала о пятнах крови на рубахе Соль. Может ли так статься, что Соль заманили в ловушку и обесчестили? Она покачала головой. Что-то здесь было не так. Не такая девушка Соль, чтобы поддаться на хитрость. Она хорошо знает себе цену. Гордая, умная, сдержанная – дочь своего отца, внучка своей бабки.

Незаметно для себя Сунильд снова задремала. Ее разбудил тихий стук в дверь. Кто-то царапался у входа в спальню. Старая женщина села, перебросила на грудь заплетенные в косу седые волосы.

– Госпожа Сунильд! – пропищал голосок Хильды.

– Входи, дурочка, – разрешила хозяйка.

Хильда влетела так, словно за ней гнались дьяволы, споткнулась о порог и едва не расплескала молоко, которое несла в большом глиняном горшке.

– Ну, что еще случилось? – спросила Сунильд. – Почему ты бледная и дрожишь?

– Ох, – простонала Хильда, – ноги не держат.

Сунильд выхватила у нее из рук горшок, потому что Хильда рухнула на хозяйскую кровать и уставилась на входную дверь вытаращенными глазами. Несколько секунд она беззвучно шевелила губами, потом перевела полный ужаса взгляд на хозяйку.

Сунильд осуждающе покачала головой.

– Детка, если ты не перестанешь трястись от страха и делать глупости только потому, что тебе опять что-то приснилось, я велю тебя выпороть.

– Ох, госпожа Сунильд, если бы мне это приснилось! Лучше бы так. Попробуйте молоко, попробуйте.

– При чем тут молоко? Хильда, почему ты врываешься ко мне с этим дурацким горшком? – рассердилась Сунильд, но все же наклонилась и понюхала молоко. – Кислое, – сказала она, все еще недоумевая. – Ну и что с того? Слушай, детка, я ценю твое усердие. Ты действительно хорошая кухарка, и все мы рады, что ты живешь в нашем доме. Но все-таки не стоит будить меня сообщением, что молоко скисло. Не такая это страшная вещь, и я полагаю, ты сама придумаешь, что из него приготовить.

Хильда вцепилась в горшок мертвой хваткой.

– Это утреннее молоко, госпожа! – запричитала она. – Утреннее! На рассвете его надоили, а спустя полчаса оно было уже кислое.

– Грязный горшок, – предположила Сунильд.

Хильда залилась слезами.

– Если бы грязный, госпожа Сунильд, только я все начисто отмыла еще с вечера...

– К чему ты клонишь?

– А кони? Кони такие, будто на них всю ночь носились, не разбирая дороги! В мыле, на губах пена, дрожат, храпят... а ведь мой Кай вчера почистил их, напоил, засыпал свежего сена. И собаки под утро скулили, тявкали, словно бы от страха. В доме какая-то нечисть госпожа, вот что все это значит! Да спасут нас всемогущие боги...

Она плакала от страха. Большой рот Хильды распух, остренький носик покраснел. Залитые слезами глаза в немой мольбе уставились на Сунильд.

Старая хозяйка, услышав это, точно окаменела. Признаки, перечисленные девушкой, были бесспорны и очевидны. Сунильд и сама чувствовала, что какая-то темная, мрачная тень нависла над их домом. И как ни боялась Сунильд признаться в этом самой себе, но видела она и другое: крыло этой черной тени задело Соль.

Хильда тихо шмыгала носом у плеча хозяйки. Сунильд вернула ей горшок с молоком, погладила по волосам.

– Никому об этом не говори, детка, – велела она. – И своему Каю скажи, пусть помалкивает. Не хватало еще, чтобы о нашем доме пошла дурная слава.

– Мне страшно... – прошептала Хильда. – На рассвете _о_н_о_ как будто посмотрело на меня...

– Кто – "оно"? Опять твои сны, Хильда.

– Нет, не сны... И у _н_е_г_о_ красные глаза...

– Деточка, ступай на кухню и займись завтраком. Я сама во всем разберусь. И ничего не бойся.

Сунильд отстранила цеплявшуюся за нее служанку и встала с кровати. Не спеша оделась, убрала волосы под платок. Насмерть перепуганная девушка все сидела на кровати, прижимая к себе горшок со скисшим молоком, и следила за хозяйкой большими, полными слез глазами.

Стараясь не выдать своего беспокойства, Сунильд направилась прямо в спальню внучки.

Соль была дома, и старая женщина мысленно вознесла хвалу богам. Девушка спала по одеялом из собачьих шкур и во сне вздыхала и тихо постанывала. Когда Сунильд наклонилась над ней, она не проснулась, только мотнула головой и сильно вздрогнула. Сунильд уловила незнакомый, тяжелый запах – как будто в комнате побывала большая мокрая собака – и подумала, что давно уже не проветривала собачьи шкуры, которыми в холодные зимние ночи укрывалась Соль. Надо будет распорядиться, подумала она, пусть Хильда хорошенько вытряхнет их и почистит снегом.

Соль снова застонала. Сунильд прислушалась и ей даже показалось, что девушка не стонет, а повизгивает и поскуливает, как охотничья собака, которой снится охота. Когда Соль зашевелилась в беспокойном сне, одеяло сползло, и Сунильд увидела ее босые ступни. Соль поджимала и расслабляла пальцы ног. В этом рефлексивном движении было что-то настолько нечеловеческое, что Сунильд ощутила холод в груди, и сердце старой женщины сжали ледяные пальцы.

Во сне полудетское личико Соль казалось взрослым и прекрасным. Сунильд никогда еще не видела ее такой. И этот очень красный, жадный рот... В складках губ Соль старая женщина увидела тайную боль и тайный порок. И она стала намного старше, маленькая Соль. В свои тринадцать лет она выглядела теперь на семнадцать, а то и на двадцать. Она становится взрослой, вот в чем дело, сказала себе Сунильд и направилась к выходу. Ничего страшного не происходит, упрямо твердила она себе, спускаясь по лестнице на кухню, чтобы отдать необходимые приказания Хильде. Просто нужно проветрить одеяла и поскорее выдать Соль замуж.

11

Конан сгрыз мясо, потом высосал из кости мозг, запил трапезу чудовищным количеством пива и только после этого перевел дух. Нельзя сказать, что варвар смирился со своей участью, – однако он начинал уже находить в гладиаторской жизни хорошие стороны. У него появились – нет, не друзья, но люди, с которыми он предпочитал иметь дело. На тренировках Конан выбирал себе противников посильнее и потяжелее, инстинктивно избегая хитрецов и лукавцев – Каро, Аминту, еще нескольких. Гунастр, конечно, видел это, но пока что не вмешивался.

Иногда в гладиаторскую казарму приходили воины – гиперборейцы и асиры, порой из знатных семей, – посмотреть на нового гладиатора, который запомнился им на игрищах в память Сигмунда, поразмяться, взять у Гунастра один-два урока. Некоторые выражали желание помериться силой с Конаном, но Гунастр чаще всего под каким-нибудь предлогом отказывал – боялся за жизнь почтенных господ надо полагать. И это тоже вызывало у Конана приятное чувство. Ему льстило, что его считают опасным..

– Привет, киммериец! – услышал он знакомый голос и нехотя поднял глаза. К нему подсел Арванд. Конан молча смотрел на него и откровенно ждал, пока ванир уйдет. Но Арванд не уходил.

– Слушай, мальчик... – начал он.

Конан зашипел от злости и не выдержал:

– Я тебе не мальчик. Мне уже пятнадцать, и мужчина моего возраста не позволит, чтобы...

Арванд прикусил губу, чтобы не расхохотаться, с видимым усилием подавил приступ неуместной веселости и испытал прилив острой благодарности к повару Акуну, который очень кстати подскочил и спросил, не угодно ли ему пива.

– Кувшин не помешает, – сказал Арванд. Акун поклонился. Он знал, что Арванду предстоит когда-нибудь стать его хозяином, и заранее мостил дорожку к сердцу будущего владыки. Арванд видел это, усмехался, принимал как должное – и помалкивал. Жизнь приучила его не отказываться ни от чего – что бы она ему не предлагала.

Налив себе полную кружку, он предложил пива и Конану. Тот ответил хмурым взглядом.

– Господское, – пояснил Арванд.

Конан взял кувшин, раскрыл рот пошире у влил в себя остатки пива (добрую половину кувшина), после чего обтер губы, и сердито уставился на Арванда.

– Ну? – спросил он наконец с неприкрытой злобой.

Арванд засмеялся. Конан побагровел.

– Ну-ну, – сказал Арванд. – Как тебя все-таки зовут, киммериец?

– Конан, – ответил юноша. – Что тебе нужно от меня?

– Что тебе известно о Синфьотли?

Этот вопрос заставил Конана подскочить.

– То, что я убью его, – сказал Конан.

– Я говорю вполне серьезно, Конан.

– И я серьезно, – оскалился варвар. – Он унизил меня, он вообразил, будто может держать меня в плену и заставлять драться себе на потеху...

– Но ведь ты дерешься?

– Только потому, что мне это нравится, – отрезал Конан.

– Если ты не будешь побеждать, ты никогда не вырвешься на свободу и не отомстишь – напомнил ему Арванд. – А пока не настало время, постарайся устроиться здесь как можно лучше.

Конан набычился, не понимая, к чему клонит собеседник.

– Ты слишком хитроумен для меня, ванир.

– Не ломай позвоночник слугам, не кидайся на решетки, не старайся в тренировочном поединке отделать противника до крови, – сказал ванир. – Это совет.

– Я не нуждаюсь в твоих советах.

– Конан, – настойчиво проговорил Арванд – скажи мне, что ты знаешь о Сигмунде и Синфьотли? Это очень важно.

– Почему?

– Если ты что-то о них знаешь, то понимаешь почему.

– Какое мне дело до ведьмы и вервольфа? – брякнул Конан. Мгновением позже он сообразил, что выпитое пиво лишило его обычной осмотрительности, но слово, как известно, не воробей. – Тьфу! – в сердцах плюнул киммериец. – Отстань, Арванд. Ничего я тебе не буду рассказывать.

– Ведьма? – переспросил Арванд, начиная понимать. – Детские следы на снегу возле отпечатков волчьих лап... Значит, их и вправду двое...

Конан склонился над столом и схватил Арванда за плечи.

– Забудь, что я сказал, понятно? До них мне нет никакого дела, и тебе тоже. Пусть сожрут хоть полгорода, нам-то что? Эти гиперборейцы держат нас в плену, заставляют проливать кровь себе в угоду, а нам без всякой пользы...

– Я не прошу тебя рисковать собой, – холодно ответил Арванд высвобождаясь из его железной хватки. Он знал, что этими словами наносит киммерийцу тягчайшее оскорбление. – Я ненавижу оборотней. Любая вермагия вызывает у меня жгучее желание избавить мир от еще одной нечисти, и за это я жизнь готов отдать. Но ты, конечно, другое дело. Я прошу тебя только об одном: если ты что-то знаешь о Сигмунде, расскажи мне. Все-таки это я принес тебе воду, когда ты страдал от жажды.

– А я не выдал тебя, когда Гунастр поколотил за это ни в чем не повинного повара, – возразил Конан. – Так что мы, считай, квиты.

– Конан, пожалуйста.

Конан покусал губы и вдруг махнул рукой.

– Мне и самому противно. Как подумаешь об этих волках...

– Сигмунд действительно мертв? – перебил Арванд.

– Нет, – прямо сказал Конан. – Я видел его на игрищах.

– Волком?

– Нет. Человеком. Я сразу узнал его: он как две капли воды похож на Синфьотли, только без шрама на щеке.

– Как ты думаешь, он ведьмак?

– Нет, – сказал Конан. – Он сын Младшего Бога.

– Та-ак, – протянул Арванд мрачнея. – А девушка?. Ведь это Соль, глухая, так?

– Да, – подтвердил Конан. – Соль. Так ее зовут.

– Ее можно как-нибудь освободить от заклятия?

– От какого заклятия? – не понял Конан.

– Так ведь Сигмунд связал ее чарами, иначе почему бы ей помогать волку-оборотню...

– Чарами связал, как же... – Конан усмехнулся. – Тебе, конечно, хотелось бы видеть в этой бедняжке невинную жертву, но не получится. Она ничем не отличается от Сигмунда.

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что она – его плоть и кровь. И коль скоро ты так ненавидишь оборотней, тебе придется взяться за них обоих.

– Плоть и кровь? – переспросил Арванд, становясь как туча.

– Разумеется. Соль – его дочь.

– Не может быть...

– Еще как может, – сказал Конан. – Впрочем, мое дело сторона. Если эти гиперборейцы перегрызут друг другу глотки, будет легче дышать в этом мире, только и всего.

Арванд обеими руками вцепился в волосы, все еще густые, хотя и с проседью. Конан с удивлением заметил, что ванир по-настоящему расстроен, и толкнул его локтем.

– Эй, ты что? Что с тобой?

Арванд поднял голову и посмотрел Конану в глаза.

– Сделай мне одно одолжение, киммериец, – попросил он тихо. Конан небрежно передернул плечами. – Не рассказывай никому... о ней.

– Может быть, будет лучше, если Синфьотли узнает правду? предположил Конан. В его мыслях сразу же пронеслось сладостное видение: безграничное отчаяние асира, которому сообщают, что его жена родила дочь от другого и что дочь эта по ночам шляется в компании с вервольфом-людоедом...

Но Арванд покачал головой.

– Синфьотли не поверит. И только испортит дело.

Конан еще раз пожал плечами.

– Мне плевать на все это, Арванд, я вовсе не горю желанием пошушукаться с Синфьотли о его семейных тайнах.

Арванд поднялся из-за стола и, не простившись с киммерийцем, вышел.

– Теперь твоя очередь, киммериец! – сказал Гунастр.

Конан отбросил с лица копну нечесаных черных волос и вышел вперед. Посреди двора служители укрепили высокий шест с полосками, сделанными красной краской. Шест был весь испещрен зарубками – на нем тренировались, отрабатывая быстроту реакции. Гунастр указывал отметку, а гладиатор должен был мгновенно поразить ее мечом. Конану, наблюдавшему за этим со стороны, тренировка казалась детской забавой. Однако на деле все оказалось намного сложнее. Гунастр с легкой усмешкой смотрел, как лицо молодого гладиатора становится все более серьезным и сосредоточенным. Когда Конан попросил дать ему передышку, чтобы снять меховую куртку, Гунастр прищурился, больше ничем не выдав своего удовольствия. Промучив так Конана с час, Гунастр наконец отпустил его выпить кружку пива, после чего погнал сражаться на копьях с вертлявым Аминтой.

Отставив кружку, Конан хмуро поглядел на старого воина, но воли своему раздражению не дал. В глубине души киммериец понимал, что Гунастр прав, и знал, что и сам он, окажись Конан в роли содержателя подобной казармы, поступал бы точно так же. Поэтому он только блеснул глазами, принимая из рук Акуна копье – длинное, тяжелое, с деревянным утолщением вместо железного наконечника. Интересно, где сейчас бродит Арванд мелькнуло в мыслях киммерийца, почему его нет в казарме? Уж не хочет ли ванир сегодня ночью устроить засаду на вервольфа? Конан сердито мотнул головой. Вот еще не хватало – забивать себе мысли всякой ерундой. Этот сумасшедший охотник на вервольфов из Ванахейма может хоть шею себе свернуть выслеживая оборотня и ведьму, – Конану-то что за печаль!

Аминта, приплясывая, кружил вокруг киммерийца, опустив копье на уровень груди. Подбираясь Конан ждал атаки, готовый мгновенно отразить нападение. Он уже знал, что насмешник Аминта ловок и увертлив, но не всегда внимателен и позволяет себе отвлекаться. Киммериец надеялся воспользоваться этой слабостью своего противника. Наконец Аминта сделал быстрый выпад. Тупой наконечник копья едва не ударил Конана в грудь – будь оружие настоящим, враг Аминты неминуемо был бы пронзен насквозь – однако в последнее мгновение Конан отпрянул назад одновременно выбросив вперед руки с копьем. Вот когда ему стало окончательно ясно, что недаром он потратил столько часов на бессмысленные битвы с деревянной палкой! Удар был лаконичен и точен. Он пришелся в солнечное сплетение Аминты, и молодого гладиатора, рухнувшего на плиты, утащили в его каморку – отлеживаться.

Конан расставил ноги пошире, оперся о свое копье и громко расхохотался.

– На это я никогда не соглашусь, Арванд – в пятый или шестой раз повторил Гунастр.

Содержатель казармы и его ближайший помощник сидели за столом в доме Гунастра – небольшом деревянном строении, расположенном в двух кварталах от казармы. В этом сказывалась предусмотрительность умудренного кровавым опытом Гунастра: в случае бунта в казарме (а такое, хоть и не часто, а случалось) мятежники не смогут мгновенно расправиться с хозяином. Дом был старый, добротный: тяжелые деревянные двери, маленькие оконца, больше похожие на бойницы. Это жилище досталось Гунастру от деда, а тому – от его деда, и простояло оно без малого три столетия. Арванд знал, что, скорее всего, именно ему предстоит унаследовать дом от старого вояки, ибо Гунастр так и не удосужился обзавестись семьей, а вся его родня еще много лет назад была вырезана ордой диких пиктов, наводивших ужас на Пограничные Королевства.